CC BY
57
творчестве поэта он выступает в качестве сложного символического образа с многозначными мифологическими и литературно-философскими проекциями, тогда как у Шмелёва он связан с народно-поэтической и православной традицией. Однако в эмиграции солярный образ в поэзии Бальмонта претерпевает определенную трансформацию, сопрягаясь с духовными ценностями православия. Изменения эти, как считает Я. Дзига, происходили не без косвенного влияния Шмелёва.
«Образы России у Шмелёва и Бальмонта периода эмиграции во многом перекликаются. Главными сопрягающими элементами здесь является любовь к утраченной родине, условия жизни в эмиграции и дружеское общение двух художников. Изменения, происходящие с образом России в творчестве автора "Богомолья", могут расцениваться как усиление национального начала. Память, питавшая ностальгические настроения эмигрантов, возрождала в душе патриотически настроенного Шмелёва и имевшего репутацию космополита Бальмонта схожие впечатления, связанные с восприятием дореволюционной и пореволюционной Москвы. Образы религиозного содержания в творчестве Бальмонта во многом питались общением с Шмелёвым и объединяющей двух художников верой в воскресение России на началах православной духовности» (с. 296), - заключает автор.
Т.М. Миллионщикова
2014.03.025. ИВАНОВ Г.В. КИТАЙСКИЕ ТЕНИ: МЕМУАРНАЯ ПРОЗА / Сост., предисл., коммент. Федякин С.Р. - М.: АСТ, 2013. -778 с. - (Мемуары русского зарубежья).
Настоящее издание призвано дать наиболее полный корпус мемуарной прозы Георгия Иванова (1894-1958). Многие из включенных в книгу произведений до сих пор существовали в виде разрозненных и зачастую труднодоступных публикаций. Авторская воля в полной мере может быть соблюдена только в книге «Петербургские зимы», где за основной принят последний ее вариант. В остальных случаях всегда приходилось учитывать разные варианты одних и тех же воспоминаний.
Книгу открывает предисловие составителя и автора комментариев кандидата филологических наук С.Р. Федякина (Литератур-
ный институт) «У порога вечной России: Петербургский миф в мемуарной прозе Г. Иванова».
Блистательный Санкт-Петербург исчезал: «Не было той прежней души, той души имперской столицы, которая со временем стала самым дорогим воспоминанием Георгия Иванова. Не только годы юности и молодости, но вся имперская слава России становится для Иванова его собственным прошлым. Поэтому он будет писать урывками (и не допишет) "Книгу о последнем царствовании". Поэтому после Второй мировой войны создаст один из самых певучих и блистательных прозаических опытов - "Закат над Петербургом", переживая историю России как личную трагедию» (с. 6-7).
Хотя Г. Иванов застал уже «больной» и «умирающий» Петербург, над этим городом еще реял ореол былой славы. «Столица столиц» - этот образ Петербурга успел схватить цепким взглядом и чутким ухом Георгий Иванов, хотя подлинным расцветом великого города считал первую половину Х1Х в., время «до Крымской войны». В эмиграции вместо своего прошлого Иванов полюбил «детство» и «расцвет» Российской империи. Санкт-Петербург Х1Х в. -это и есть его, Георгия Иванова, настоящее детство, откуда «произошел» он и откуда вышла его поэзия; сюда и возвращался он своей бесприютной эмигрантской душой. И потому же Советской России он не любил - не мог любить, как что-то «антипетербургское».
Увлечение Г. Иванова поэзией началось в кадетском корпусе. Вскоре этот интерес стал главным делом жизни. В «Петербургских зимах» Иванов-кадет предстает старшеклассником, который пытается «прорваться» в литературный мир. В пятнадцать лет он впервые перешагнул порог квартиры А. Блока, и эта встреча во многом определила его поэтическую судьбу. Но сначала его потрясла словесная дерзость футуристов - попытки напечататься, попасть в ку-бофутуристы, потом - недолгие выступления с Игорем Северяниным и эгофутуристами.
Первый сборник Г. Иванова - «Отплытье на о. Цитеру», с характерным для «северянинцев» подзаголовком «Поэзы. Книга первая», - стал одновременно последним его эгофутуристическим сочинением. Обративший внимание на юное дарование Н. Гумилёв тут же увел его в «Цех поэтов». О непревзойденном наставничестве
Гумилёва Г. Иванов вспоминал в конце жизни в статье «Осип Мандельштам».
С 1912 г. Г. Иванов вращался в кругу акмеистов, следуя лозунгам этого направления. Ему не пришлось ни в чем принуждать себя, - отмечает С.Р. Федякин. Акмеисты, воюя с «туманностями» символизма, приблизились к живописи и пластическим искусствам. В последующих сборниках - «Горница» (1914) и «Вереск» (1916) -Иванов останется верен «живописи». Его раннее творчество не случайно будут сравнивать с рисунком, гравюрой или литографией. Жизнь в ранних стихотворных сборниках Гумилёва предстанет как часть большого живописного произведения.
Но здесь, как отмечает С.Р. Федякин, Г. Иванов «подошел к тому рубежу, где живопись и пластика обернулись самой неожиданной стороной... За безупречными стихами не было видно души». Это увидели в стихах молодого поэта Гумилёв и Вл. Ходасевич. В 1919 г., когда Г. Иванов намеревался переиздать книгу «Горница» с добавлением более поздних стихов и рукопись попала на рецензию к Блоку, «из-под пера первого поэта вышла одна из самых горестных рецензий»: в безупречных стихах «ни о чем» он увидел «возмездие всему русскому прошлому» (с. 11). Догадывался об этом и сам Г. Иванов: «в его лирике прорывались беспощадные к себе и своему поколению ноты» (с. 12).
В последние годы, проведенные в России, Г. Иванов работал переводчиком в издательстве «Всемирная литература», занимал должность секретаря в Союзе поэтов. До отъезда за границу он издал два сборника стихотворений - «Сады» (1921, 2-е изд.-1923, Берлин) и «Лампада» (1922), подготовил две книги расстрелянного Н. Гумилёва. Осенью 1921 г. Г. Иванов, вслед за женой, Ириной Одоевцевой, уехал в Берлин.
С.Р. Федякин отмечает, что «Внешнее существование Иванова за границей не очень богато на события. После Берлина был Париж, где они с Одоевцевой прожили большую часть жизни. На заседаниях «Зеленой лампы», ведущую роль в которых играли Дм. Мережковский и З. Гиппиус, Г. Иванов был бессменным председателем. Печатался он в самых известных парижских газетах и журналах.
В литературную борьбу Иванов вступал редко, хотя каждый его выпад в сторону противников - особенно Вл. Ходасевича и
B. Набокова - граничил со скандалом. Той же репутацией «скандальной» литературы будет пользоваться и его книга «Распад атома». Эта «поэма в прозе» многим современникам Иванова казалась верхом неприличия и цинизма, и лишь немногие увидели подлинное ее содержание: «Распад атома» - «это состояние современной цивилизации, распад культуры и распад человеческого сознания» (с. 14).
Но главное литературное событие заграничной жизни Иванова свершилось там, где его труднее всего было ожидать. Когда вышли ивановские «Сады» (1921), К. Мочульский отмечал: «Это - художник-миниатюрист, создатель не значительных вещиц». Спустя десятилетие, когда вышел сборник «Розы», сказал о нем: «Ранее Георгий Иванов был тонким мастером, изысканным стихотворцем,
писавшим "прелестные", "очаровательные стихи"»1. Теперь - «он
2
стал поэтом» .
Обращаясь к мемуаристике Г. Иванова, С.Р. Федякин отмечает, что подробно описать рождение «Петербургских зим» - выявить все ивановские публикации, проследить их последовательность, понять принцип отбора - задача сложная, и все же слабые контуры этой истории уже различимы.
«Первые очерки - это воспоминания "на ходу", беглые, зари-совочные, словно писались с главным желанием удержать былое в памяти, пока время еще не стерло его следов, - отмечает
C.Р. Федякин. - Но понемногу перо "успокаивается", первоначальная беглость оборачивается "изящной легкостью", за которой много легкости, света. Проза холодноватая, в ней много "зимнего мерцания" - очертания лиц и предметов чуть призрачны. Проглядывает и "улыбка". Не ирония, нет, она-то как раз иллюзорна. В насмешливых нотах Иванова - если не вылавливать отдельные эпизоды, но читать очерк за очерком, - все отчетливее ощутима нотка горечи: это не он подшучивает над своими современниками, это история шутит с людьми, с жизнями, судьбами, целой эпохой» (с. 15).
1 Мочульский К.В. Новые сборники стихов // Последние новости (Париж). -Париж, 1922. - 12 мая.
2 Мочульский К.В. Иванов Г. «Розы» // Современные записки (Париж). -Париж, 1931. - № 46. - С. 502.
Первое издание книги вышло в 1928 г. в издательстве «Родник» (Париж). Второе - с изменениями и дополнениями - в Издательстве им. Чехова (Нью-Йорк). На первое издание было много откликов. Два - наиболее значительных - Е.А. Зноско-Боровского и М. А. Алданова - приводятся в приложении к настоящему изданию. Мотив воспоминаний-снов и странного «двоемирия» воспроизводимой Ивановым эпохи, проведенный этими критиками, окрасил и другие отклики.
«Георгий Иванов выпустил страшную книгу, - писал о "Петербургских зимах" Петр Пильский. Она напоминает о том, что хотелось бы забыть - хотелось бы, но нельзя. Пока эти главы появлялись отдельно, их видения проходили, пощипывая читательское сердце. Теперь они собраны, и разрозненные призраки сбежались, чтобы явить картину ужаса»1. Сходную оценку дал и Борис Мир-ский: «Изящная, интересная книга, где сон сплетен с явью, где быль мастерски сплавлена с приснившейся сказкой»2. Н.Ф. Мель-никовой-Папоушек книга Иванова напомнила мемуары А.Я. Панаевой.
На второе издание книги, включившей две новые главы, где запечатлелись портреты Блока, Гумилёва и Есенина, появился отклик в нью-йоркских «Опытах». Рецензент, подписавшийся одной буквой «Г.» (вероятнее всего - Роман Гринберг, издатель «Опытов»), дал исключительно высокую оценку книге, принадлежащей к числу «наиболее интересных произведений», написанных за время русской эмиграции. В этом отзыве содержится и несходное с другими рецензентами отношение к «вымыслу» в воспоминаниях Г. Иванова, которые, как говорится в отзыве, «вероятно, единственный пример», когда «жанр воспоминаний служит, возможно, с пользой, серьезным справочником», «наряду со специальными на-
3
учными изданиями» .
1 Пильский П. Петербург перед кончиной // Сегодня. - Рига, 1929. - 9 авг.,
№ 13.
2 Мирский Б. Петербургские тени // Последние новости. - Париж, 1928. -27 сент.
3 Иванов Г. Петербургские зимы // Опыты. - Нью-Йорк, 1953. - Кн. 1. -
С. 193.
С.Р. Федякин подчеркивает, что ко всему рассказанному в книге не всегда можно относиться как к точному воспроизведению реальности. «Георгий Иванов часто обращался с историческими лицами как с героями литературного произведения. Его мемуаристика далека от "документа" и близка к художественной прозе. Поэтому автор и вызвал гнев некоторых своих "персонажей" - Игоря Северянина и Анны Ахматовой. Рассердил автор "Петербургских зим" и Марину Цветаеву. И все же многие из рассказанных Ивановым случаев, ранее казавшиеся "легендарными", впоследствии нашли документальное подтверждение. Поэтому невозможно целиком отрицать верность в изображении того или иного лица или того или иного события» (с. 671).
Во втором разделе помещены два мемуарных цикла - «Китайские тени» и «Невский проспект».
«Китайские тени» - самый полный на сегодняшний день сборник мемуарной прозы Георгия Иванова. Его называли последним живым поэтом Серебряного века и единственным великим поэтом русской эмиграции. Но прославился он не только великолепными стихами, но и своими воспоминаниями. После публикаций отдельных очерков появились гневные отповеди М. Цветаевой, А. Ахматовой, И. Северянина. Однако никто не оспаривал, что «воздух эпохи» ему удалось передать идеально, что ему удалось «ухватить» самую душу «столицы столиц», города-мифа, описанного из «эмигрантской были».
Цикл воспоминаний «Невский проспект» публиковался в газете «Последние новости». Значительная часть очерков легла в основу книги «Петербургские зимы». Большая часть из тех, что не попали в книгу после, - в новой редакции - печатались в виде отдельных произведений в газете «Сегодня». В настоящем издании воспроизводятся очерки, которые позже не перепечатывались либо не подвергались серьезной правке. В газете очерки не имели нумерации, она принадлежит составителю. Первым печатается последнее по времени публикации воспоминание, которое своим содержанием более походит на очерк, открывающий цикл.
С.Р. Федякин отмечает, что постепенно воспоминания, столь настойчиво посещавшие Г. Иванова с 1924 г., начали отступать. В октябре 1929 г. он попытался продлить первый свой цикл, «Китайские тени». В «Последних новостях» появилась статья о
К. Фофанове и очерк о Мандельштаме. На этом энергия памяти Иванова иссякла. С 1929 г. Иванов начал печатать роман «Третий Рим» и новеллы. Выходившие в газете «Сегодня» новые мемуарные очерки представляли собой, как правило, переработку или просто перепечатку опубликованного из того, что не попало в книгу.
В третий раздел входят отдельные мемуарные очерки, несколько рассказов, созданных на биографической основе, а также очерки, запечатлевшие хорошо знакомый Георгию Иванову «Московский Форштадт» в Риге и поездку на автомобиле.
В приложении помещены фрагменты «Петербургских зим», не вошедшие в окончательный вариант книги; несколько заметок о писателях-современниках («О Гумилёве», «Памяти Вячеслава Иванова», «Еще вчера Бунин жил среди нас.», «Мне случайно попалась.»), десять стихотворений, в которых ощутимо мемуарное начало, а также наиболее интересные отклики современников на книгу Г. Иванова «Петербургские зимы» Е. Зноско-Боровского и М. Алданова, а также воспоминания о нем самом (Г. Адамович «Георгий Иванов»).
В комментариях приводятся также наиболее значимые разночтения в разных редакциях мемуаров.
Т.М. Миллионщикова
2014.03.026. КОРОСТЕЛЁВ О. А. ОТ АДАМОВИЧА ДО ЦВЕТАЕВОЙ: Литература, критика, печать Русского зарубежья. - СПб.: Изд-во им. Н.И. Новикова: Изд. дом «Галина скрипсит», 2013. -492 с.
В книгу кандидата филол. наук О.А. Коростелёва (Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына) включены избранные статьи за последние двадцать лет, сгруппированные в три раздела. В первом разделе рассматривается поэтическая и литературно-критическая деятельность Георгия Адамовича. В статьях второго раздела речь идет о Д.С. Мережковском, В.Ф. Ходасевиче, М.И. Цветаевой, В.С. Варшавском, А.П. Ладинском, Р.Б. Гуле. Третий раздел посвящен литературной критике русской эмиграции, «парижской ноте», цеху поэтов, периодическим изданиям («Звено», «Современные записки», «Новый журнал», «Опыты»).
Вокруг Адамовича, пишет О.А. Коростелёв в статье «Сомнения и надежды Георгия Адамовича», «кристаллизовались идеи, не
