CC BY
35
«Маглы, или Люди-неволшебники в эпопее Джоан Роулинг», «Волшебные книги в романах Дж. К. Роулинг», «Эпопея о Гарри Поттере и роман Брэма Стокера "Граф Дракула"», «Мотивы мифа и сказки в творчестве Дж.К. Роулинг», «Вторичные сюжеты "потте-рианы"», «Некоторые литературные источники "поттерианы"», «Добро и зло в романах Джоан Роулинг о Гарри Поттере», «"Гарри Поттер и дары смерти": Добро победило зло»1.
Т.Н. Красавченко
2014.02.033. МАССОВАЯ ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА: ИГО-КУЛЬТУРНЫЙ ТЕКСТ В РЕЦЕПТИВНОМ АСПЕКТЕ: Сб. науч. тр. - Екатеринбург: Издательский дом «Ажур», 2012. - 116 с.
Сборник составлен на основе докладов одноименной международной конференции Уральского федерального университета им. Б.Н. Ельцина. В центре внимания исследователей - вопросы восприятия современным читателем произведений массовой зарубежной прозы и анализ ее влияния на элитарную художественную литературу. Развитие массовой культуры рассматривается в контексте постмодернистской традиции.
Издание открывает статья Л.В. Анисимовой (Гуманитарный институт Киевского университета им. Б. Гринченко) «Рецепция новелл Януша Леона Вишневского сквозь призму американской теории читательской реакции: эмпирическое исследование». В статье дан обзор работ по теории читательских реакций (ТЧР) начиная с 1930-х по 70-80-е годы, когда эта проблематика была широко представлена в критической деятельности С. Фиша, Н. Холланда, Л.М. Розенблатт и др. Данная теория позиционирует фигуру читателя как равновеликую тексту и считает ее необходимым компонентом литературной системы. Чтобы подтвердить или опровергнуть основные постулаты ТЧР, автор статьи проводит анкетирование в группе из 50 человек, специально для данного исследования прочитавших несколько новелл Я.Л. Вишневского, современного писателя, творчество которого отображает актуальные социокультурные
1 Об этом см. подробнее в реф.: Галинская И. Л. Исторические и литературные источники романов о Гарри Поттере // РЖ Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 7. Литературоведение. - М., 2008. - № 4. - С. 181-186. - (Автор реферата: К.А. Жулькова).
феномены в мире персонажей - современников читателей. Таким образом, опыт каждого отдельно взятого читателя «рождает» собственное произведение и влияет на восприятие текста. По мнению исследователя, «наработки американской теории читательских реакций нужно не только изучать как литературоведческое направление, но также активно использовать в педагогике и методике преподавания литературы».
В статье «Массовая литература: Особенности восприятия феномена "здесь" и "там" (на основе опроса читателей в России и США)» М.В. Артамонова (Магнитогорский университет) приводит результаты исследований определения термина «массовая литература», которую большинство респондентов охарактеризовали как доступный, шаблонный и примитивный вид литературы. Сравнивая мнения американских студентов (колледж Вустера, Огайо) и их сверстников в Магнитогорском государственном университете, критик отмечает, что если понимание американскими читателями термина колеблется между положительной и нейтральной оценкой данного вида литературы, то российский читатель склонен к негативному ее восприятию. М.В. Артамонова прослеживает общие признаки массовой литературы: 1) всеохватность, обсуждаемость популярного романа побуждают новых читателей приобретать очередной бестселлер; 2) серийность; 3) связь с кино и телевидением, любое более-менее популярное произведение получает шанс на экранизацию; 4) сопутствующая продукция. Критик приходит к выводу, что влияние массовой литературы на американскую культуру заметно больше, чем на российскую, а также что российский читатель определяет массовую литературу по ее доступности, шаблонности и примитивности, в то время как американский фокусирует внимание на ее популярности, общественном резонансе и читательском интересе к книге.
А.В. Бороненко (ИГНИ УрФУ) в статье «Интертекстуальность в анализе рецепции текстов массовой литературы» рассматривает наиболее известные представления об интертекстуальности жанровых кодов (Р. Барт, М. Юван, У. Суэрбаум). Исследователя интересует архетекстуальность (Ж. Женетт) как средство упорядочивания читательского опыта. Одной из особенностей интертексту-
альности в пространстве массовой литературы критик называет тот факт, что в процессе чтения формируются типовые модели чтения1, что ведет к формированию устойчивого спроса на тот или иной тип литературы. В качестве примера автор статьи рассматривает «архетип Золушки», типичный для гендерно маркированной разновидности литературы - «дамского романа». Внутри архетипической модели возможны модификации, однако неизменно то, что основа (миф о возможности счастья вопреки социальным барьерам) остается неизменной: различные произведения объединяются в широкую сеть источников, обладающих компенсаторной функцией утешения и надежды на счастье.
Преподаватель Челябинского государственного университета С.А. Гладков в статье «Современная рецепция литературной готики в романе А. Картер "Адские машины желания доктора Хоффма-на"» обращается к текстам, «формирующим, определяющим и трансформирующим готическую традицию как в литературно-художественном, так и в идейно-философском ключе» (с. 41). Автор обращает внимание на то, что на уровне языковых интертекстуальных явлений в романе Анджелы Картер (1940-1992) можно выделить лексемы готической традиции XVIII в., которые, будучи тождественными готической эстетике, представляют собой историко-культурный интертекст. Другими словами, каждая лексема привносит в структуру современного романа традиционный готический хронотоп, систему образов, стиль письма.
Роман А. Картер отсылает читателя к культурно-историческому фону готической традиции, к Маркизу де Саду, к литературным памятникам XIX в., к сказкам Гофмана и братьев Гримм, к «Дракуле» Брэма Стокера. Сказки, мифы, средневековые романы, легенды и сказания - жанры, поглощенные готическим романом, повлияли и на структурную модель романов Картер. Так, критик отмечает, что «в качестве интертекста готической традиции в романе Картер часто выступают и литературные сказки Э.Т.А. Гофмана и братьев Гримм, которые повлияли на трансформацию готики в XIX в., внеся особый романтико-фантастический элемент».
1 Психологически детерминированные способы восприятия литературы, ожиданий и путей включения прочитанного в собственный «жизненный мир».
Кроме того, «на страницах романа мы встречаем д-ра Дроссель-майера, чье имя отсылает нас к сказке Гофмана "Щелкунчик, или Мышиный король", ... "Спящую красавицу" братьев Гримм и "Гамлета" Шекспира», а также «аллюзии на "Падение дома Аше-ров" Э.А. По, прослеживающиеся на уровне хронотопа». В романе А. Картер наблюдается рецепция готической традиции, маркированная интертекстуальными отсылками к текстам, которые формируют, репрезентуют и трансформируют готическую традицию на протяжении ХУШ-Х1Х вв.
В статье «Функции, стратегии и модели чтения: К методологии эмпирического изучения рецепции массовой литературы» преподаватели кафедры ИГНИ УрФУ Е.С. Ессяк и Д.В. Спиридонов стремятся восполнить нехватку эмпирических исследований в области массовой литературы. В рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» авторами была исследована реакция читателей на наименее изученные жанры массовой литературы (зарубежный любовный роман, российский женский детектив, российский боевик). Исследование проводилось с применением социологических и психологических методик с целью выявления 1) функций массовой литературы, 2) читательской ситуации, 3) читательской стратегии. Авторы стремились построить модель чтения, установив зависимость между ситуацией чтения и характеристиками текста (тематикой, сюжетом, стилем). В результате были выявлены две модели: основная и частная.
Первая модель свойственна респондентам-флегматикам, воспринимающим сюжет как расслабляющую игру ума, с установкой на релаксационное чтение. При этом читатель рассматривает героя книги как «анти-Я» субъекта, реализующего скрытую потребность во всем, что воспринимается им как невозможное в его «мире». Данная модель реализуется большинством респондентов и имеет «высокую зависимость от авторского тона, потребность в ясном и недвусмысленном наставлении, основанном на жизненном опыте».
Вторая модель свойственна респондентам-холерикам, расценивающим чтение как повод к социальному взаимодействию, сюжет воспринимается ими как набор внешних по отношению к тексту и персонажам событий, которые привлекают внимание параллелями с реальным миром читателя, из-за чего повествование воспри-
нимается как рассказ о «нас». Игровая идентификация читателя и персонажа на основе внешнего сходства может быть результатом коллективного соглашения относительно правил «затекстовой» «ролевой игры», она носит внеличностный характер и создает условия для «фантазийного» социального взаимодействия, разрушающего рутинное общение.
Таким образом, налицо две стратегии чтения. В стратегии большинства респондентов (основная модель) доминируют гедонистическая, познавательная и ценностно-ориентирующая функции. Читая роман, человек стремится узнать нечто новое о самом себе, при этом он зависим от авторитетного для него внешнего источника и испытывает потребность в «наставляющей» его литературе. В случае второй стратегии (частная модель) респондеты ориентируются на чтение с познавательными целями и целями социальной интеграции. Чтение носит не личностный, а социальный характер, и оказывается одной из составляющих социальной маски, определяемой, по терминологии Э. Фромма, модусом «казаться», а не «быть».
Исследователи делают вывод о том, что обе модели «имеют единый фундамент: они основаны на экзальтированном восприятии собственной личности и во многом обусловлены объясняемой, вероятно, возрастом неспособностью к адекватному самовосприятию и самооценке, гипертрофированным стремлением познать себя, при этом вместо реального самопознания чтение предлагает простую и ясную сюжетную схему, замещающую самопознание иллюзией самоидентификации, только в первом случае идентификация является иллюзорной в силу фактического преувеличения драматизма собственной жизненной ситуации, вероятнее всего, не адекватной предлагаемому автором рецепту, а во втором случае идентификация является иллюзорной потому, что вообще не связана с разрешением собственной жизненной коллизии и выполняет совершенно иную - социально-интегративную функцию» (с. 62). По мнению исследователей, использованная ими методология достаточно эффективна при изучении «неформульной», «пограничной» массовой литературы.
М.В. Загидуллина (Челябинский государственный университет) в статье «Жанровая модификация ро81пие1еаг: Элитарные заблуждения и массовые прозрения» изучает модификацию фанта-
стического жанра, посвященного описанию жизни на Земле после ядерной катастрофы. Различие сформировавшихся в литературе устойчивых мотивов этого жанра на Западе и в России определяется историческими предпосылками. Если за рубежом страх перед Третьей мировой войной заставил литературную традицию выработать у читателя желание сохранить лучшие человеческие качества, «преодолеть катастрофу», то в отечественном сознании сформировалась жесткая антигуманная модель эгоистического выживания. Общими для отечественного и зарубежного постъядерного романа автор считает: 1) вынесение катастрофы за пределы повествования; 2) подробное описание последствий радиационного облучения и лучевой болезни; 3) использование сюжетных линий, связанных с мутацией; 4) изображение искаженной шкалы нравственных ценностей; 5) обустройство жизни в разрушенном пространстве, сюжет «робинзонады» (с. 64).
Главной задачей жанра, по мнению автора статьи, становится восприятие мировой войны как очистительного огня, демонстрация возможности возрождения цивилизации через смерть и страдание. При этом критик соглашается, что отечественная традиция постъядерного романа стремится в первую очередь показать вырождение нравственных принципов цивилизации. На философском уровне осмысливается вопрос перерождения мира. В русле массовой литературы постъядерный роман осуществляет аннигиляцию прежних принципов и ценностей.
В статье «Экстралитературные возможности массовой литературы (на примере романа П. Зюскинда "Парфюмер")» Н.Л. Зы-ховская (РГПУ, г. Челябинск) рассматривает названный роман как пример произведения, соответствующего запросам двух антагонистических читательских аудиторий - массовой и элитарной. «Определяя основные приемы Зюскида, позволившие писателю "технически" реализовать эту сложную задачу, Б.В. Орехов1 указывает на сочетание интертекстуальной насыщенности повествования, адресованной "высоколобой" части аудитории, с криминальным сюжетом и этическим балансом между насилием и невинностью, оп-
1 Орехов Б.В. Роман «Парфюмер». Элитный продукт массового потребления // Бельские просторы. - Уфа, 2005. - № 12. - С. 170-175.
равданностью и непростительностью действий героя, привлекающим массового читателя».
«События не показываются, но обоняются - это совершенно неожиданный переворот в целом визуальной массовой культуры, нечто совершенно неожиданное, новая увлекательная работа для читателя, приносящая ему удовольствие и удовлетворение» (с. 68). Повествование перемещается из сферы визуального восприятия в мир запахов.
Используя формульную литературу, П. Зюскинд помогает читателю увидеть структуру романа за рядом классических сюже-тообразующих приемов (драматическое появление персонажа, наделение героя уникальным талантом, профессиональная (парфюмерная) тематика). Открывая скрытые возможности сферы запахов, Зюскинд реализует «прием обнажения», свойственный постмодернистской литературе: забирая запахи, герой забирает души, потому что именно запах, олицетворяет человека, его дух. Главный герой служит Идее, он одержим созданием самого гениального аромата, после обретения которого Гренуй теряет смысл жизни. Основным мотивом «Парфюмера» критик называет отчуждение, нуждающееся в интеграции в окружающий мир. Неоромантическая проблематика постмодернистского романа проявляется в стремлении героя бежать от мира и в попытке вернуться в него. Роман вызвал широкий резонанс в экстралитературных сферах (песни известных рок-групп, рок-опера, фильм, фан-движение «парфюм-маньяков»). «Эта возможность книги транслировать смыслы в жизнестроительство многократно описывалась как феномен "литературных эпох". Но П. Зюскинд доказывает, что это возможно и в эпоху постмодерна» (с. 73).
В статье «Пикапер XVIII века: Ловлас как культурный герой» М.В. Кожевникова (Магнитогорский университет) ставит вопрос о верности трактовки образа Ловеласа как соблазнителя, совершая экскурс в историю развития персонажа. Автор статьи рассматривает Ловласа из романа «Кларисса» С. Ричардсона и сопоставляет его с реально существовавшим Ричардом Ловлайсом (1618-1658) -английским поэтом, автором любовной лирики, а также с героями пьес К. Сиббера, Дж. Ванбру. По наблюдениям критика, образ Ловласа в разные эпохи трактовался в соответствии то с исходным пониманием «героя, стремившегося познать подлинную любовь»,
то с распространенным ныне представлением о герое-любовнике и коварном соблазнителе. Однако наиболее верной трактовкой представляется образ «раскаявшегося грешника», которому драматурги дают возможность согрешить, прежде чем он покается в содеянном, а окружающие его женские персонажи в зависимости от собственных моральных качеств способствуют либо его грехопадению, либо возрождению в нем веры в любовь.
Л.И. Липская (Тюменский университет) в статье «Образ идеального автора в романе Д. Пеннака "Маленькая торговка прозой"» осмысливает распространенную в настоящее время тенденцию использовать массовую литературу как «материал» для художественных произведений. Пародийное «письмо» Даниэля Пеннака (р. 1944), играющего кодами массовой культуры, концентрирует внимание читателя на фигуре «идеального автора», олицетворяющего в романе тему творчества. Общая перегруженность событиями, сюжет книги и ее система образов иллюстрируют действие каналов массмедиа, через которые постоянно протекает «воображаемая, символическая самоидентификация, интеграция различных кругов внутри массового уровня культуры» (с. 90).
Принцип концентрических кругов соблюден и в изображении «идеального автора» в романе. Попеременно три персонажа претендуют на звание загадочного писателя «Ж.Л.В.», исполняющего роль «медиума культуры», которому все равно, через кого вещать, потому что «за него творит культура». Но фигура автора, тем не менее, важна для публики, испытывающей потребность в авторском «явлении». Желание читателей исполнено, нанят человек, который будет изображать Ж. Л.В. (Маллосен). Его наниматель (Ша-ботт) понимает потребности публики и, будучи большим поклонником литературы художественной, предлагает свою литературную теорию в качестве посредника между ним и миром. Его «литературная школа» закладывает фундамент для нового метода -капиталистического (или либерального) реализма, цель которого «рассчитать» количество экземпляров проданных книг. «Ж.Л.В. -фабрика жалких стереотипов по массовому оболваниванию, спекулирующая на глупости бедных людей», - говорит главная героиня романа. Трагедией «идеального» для массовой литературы автора (Кремер) становится его стремление написать свою подлинную историю после того, как он узнал о краже своих произведений. В этой
истории он обретает себя, но теряет читателя, которому такие истории не нужны.
Критик замечает, что «идеальный» автор (Кремер) писал для себя, у него не было цели публиковать свои тексты. Подставной автор (Малоссен) являлся всего лишь штатным сотрудником издательства, а Шабот (издатель) только «использовал» ситуацию культуры, в которой книге отведена роль «продукта». Д. Пеннак создал роман максимально похожий на произведения массовой культуры, цель которого - привлечь потенциального читателя Ж.Л.В. и развернуть перед ним весь процесс «создания» такой литературы.
С.О. Филоненко (ТНПУ, Бердянск) исследует жанровую специфику чиклита как примера современной постфеминистской прозы в статье «Чиклит по-украински: Локализация международного литературного формата». Критик приводит мнения исследователей о массовой литературе как посреднике, стирающем границы национальных литератур. Таким образом, чиклит (англ. сЫскШ, т.е. «литература для девушек») выступает в роли интернационального формата массового романа, гарантирующего коммерческий успех. Романы данного жанра исповедальны, юмористичны, описывают историю реальной женщины, строящей карьеру, и неразрывно связаны с актуальной массовой культурой.
За последнее десятилетие жанр чиклита в украинской литературе перешел из «молодежной прозы» в более зрелый этап своего развития, в нем появились параллели с европейскими романами. Обязательным для чиклита является образ мегаполиса, но если для европейских писательниц это их родные города, то в украинском чиклите много примеров «испытания Европой», причем завоевывают героини свое «место под солнцем» не с позиции «украинки на Западе», а с позиции путешественницы. Сравнивая романы «Дневник Бриджит Джонс» Х. Филдинг и «Не думай о красном» С. Пиркало, критик отмечает «истинно украинскую способность женщины к выживанию», что делает героиню Пиркало более независимой по сравнению с Бриджит Джонс.
Несмотря на то что чиклит часто критически переосмысливает идеи эмансипации, критик обращает внимание на практически полное отсутствие феминистского подтекста в романах украинских писательниц. Героини украинского чиклита пользуются достижениями эмансипации, но сами не задействованы в ней. Украинский
чиклит констатирует новую гендерную идентичность молодого поколения, далекую как от патриархальных устоев, так и от феминистских идеалов.
В.М. Кулькина
КОНФЕРЕНЦИИ, СЕМИНАРЫ, ЧТЕНИЯ...
РУБЦОВСКИЕ ЧТЕНИЯ, 91-2013. «"Мой византийский Рубцов", Анджело де Дженти»: Литературно-музыкальная композиция / Музей Н.М. Рубцова, Москва, ИНИОН, 17 декабря 2013 г.
Со дня открытия в 2002 г. Московского музея, посвященного жизни и творчеству Николая Михайловича Рубцова (1936-1971), важными цикловыми формами его работы с аудиторией стали Рубцовские чтения. Их проблематику музейные работники разрабатывают с исключительным энтузиазмом. О тематическом многообразии этих мероприятий свидетельствует ряд «чтений», проведенных в 2008-2012 гг. - их названия и программы публикуются в буклете «Московский музей Николая Рубцова». Таковы, например: «Николай Рубцов и духовная жизнь России»; «В творческой лаборатории Николая Рубцова»; «Поэтические посвящения Николая Рубцова русским поэтам XIX и XX вв.»; «Музыкальный мир Николая Рубцова (материалы архивного фонда музея)»; «Особенности перевода поэзии Рубцова на немецкий, венгерский, японский, вьетнамский, монгольский языки (материалы архивного фонда музея)»; «Образ Николая Рубцова в кинематографе (материалы архивного фонда музея)»; «Образ и творчество Рубцова в театре (видео- и аудиозаписи из архива музея)»; «Образ Николая Рубцова и его творчество в живописи, графике и скульптуре (материалы вспомогательного и основного фондов музея)»; «По Рубцовским местам России (Вологда, Тотьма, С.-Петербург, Череповец, с. Емецк Архангельской обл., с. Никольское Вологодской обл., пос. Биряково Вологодской обл., пос. Варнавино Нижегородской обл.); «Малоизвестные страницы биографии Николая Рубцова (по книгам М.А. Полётовой "Пусть душа останется чиста!.. Н. Рубцов. Малоизвестные факты биографии " и "Душа хранит. Николай Рубцов. Малоизвестные страницы биографии")» и др.
