CC BY
56
ловиях, продвигая страну вперед. Наладка производственных связей была вопросом времени. А по большому счету, способность «учиться на ходу», адаптивность к тяжелым испытаниям страна продемонстрировала не только в условиях индустриализации, но и в период Великой Отечественной войны. Б.М. Шпотов считает индустриализацию СССР и грандиозным процессом мобилизации внутренних ресурсов, и одним из самых масштабных технико-технологических трансфертов.
С. В. Беспалов
2014.02.014. БРЕЙН С. ПЕСНЬ О ЛЕСАХ: РОССИЙСКОЕ ЛЕСОВОДСТВО И СТАЛИНСКАЯ ОХРАНА ПРИРОДЫ, 1905-1953. BRAIN S. Song of the forest: Russian forestry and Stalinist environ-mentalism, 1905-1953. - Pittsburgh: Univ. of Pittsburgh press, 2011. -VIII, 232 p.
Ключевые слова: охрана лесов; российское лесоводство; сталинская охрана природы.
В монографии американского историка Стивена Брейна исследуется советская политика в области охраны лесов в годы правления Сталина, которая рассматривается в контексте общей истории российского лесоводства. Автор оспаривает утвердившееся в зарубежной историографии мнение о том, что первоначальные планы большевиков по охране природы были разрушены во времена сталинского «большого скачка», когда получили приоритет другие направления (с. 2-3). Опровергает он и утверждение о крайне враждебном отношении Сталина и его окружения к природоохранным мероприятиям, основывавшемся на убежденности в том, что для достижения прогресса следует «преодолеть природу». В книге показано, что охране природы, прежде всего сохранению лесов, придавалось в сталинском СССР большое значение.
Исследуя «сталинский энвайронментализм»1, автор обращает особое внимание на его истоки и особенности. По его словам, в начале ХХ в. в России сложилась и обрела большую популярность особая этика отношения к природе, связывающая воедино русскую
1 Епмгопте^аНвт - система представлений о том, что окружающая среда играет важную роль в обществе и требует к себе бережного отношения. - Прим. реф.
национальную идентичность, «красоту и здоровье» лесов и устойчивое экономическое развитие (с. 2). В области лесоводства «революционные» взгляды на преобразование природы возобладали совсем ненадолго, в годы первой пятилетки. Затем произошло «возвращение к истокам», причем, как считает автор, исключительно благодаря фундаментальному значению леса как одной из категорий русской культуры (с. 4). Лес ассоциировался в первую очередь со «старой» Россией, что для одних являлось свидетельством былого могущества, для других - отсталости, для многих писателей и художников XIX в. лес связывался с красотой русской земли и русского человека (с. 5-6).
Особенности «сталинского энвайронментализма» заключались не только в его опоре на достаточно консервативные, по мнению автора, взгляды дореволюционных лесоводов с их романтическим национализмом. В отличие от западного энвайронментализма, традиционно ассоциирующегося с либерализмом, демократией и индивидуализмом, сталинская природоохранная политика шла своим путем. Центральное место в ней занимала идея о необходимости сохранения и восстановления лесов, что должно было работать на общее благо, поскольку имело большое народно-хозяйственное значение. К началу 1930-х годов были выработаны аргументы в защиту лесов и затем претворены в конкретное законодательство. Они опирались на концепцию русского почвоведа В.В. Докучаева, разработанную им в ходе изучения причин голода 1891 г. и доказывавшую значение лесов для сохранения полновод-ности русских рек. Утверждая, что обезлесение больших пространств Русской равнины ведет к обмелению рек и грозит провалом планов по строительству гидроэлектростанций, советские лесоводы сумели приобрести поддержку в высших эшелонах власти. Кульминацией лесоохранной политики СССР явился так называемый «сталинский план преобразования природы» (1948). Он предусматривал создание лесозащитных полос на территории площадью почти 6 млн га и не имел мировых прецедентов по своим масштабам.
Размах пропагандистской кампании, начатой в поддержку грандиозного плана, подчеркивает название книги: оно отсылает читателей к оратории Дм. Шостаковича «Песнь о лесах» (1949), за которую опальный композитор получил Сталинскую премию.
В названиях глав используется лесоводческая терминология; они отражают события жизненного цикла леса: «Девственный лес: Возникновение лесоустройства в России», «Семена: Новые взгляды на русский лес», «Низовой пожар: Русский лес и большевистская революция», «Сплошная вырубка: Лес, сведенный в годы первой пятилетки», «Возобновление: Лесоохрана возвращается в Советский Союз», «Преобразование: Сталинский план преобразования природы».
Кратко рассмотрев дореволюционную историю лесного дела и законодательства в России, которое со времен Петра I находилось под сильным влиянием Германии, С. Брейн обращается к системе взглядов на ведение лесного хозяйства, складывавшуюся в лесоводстве после 1905 г. В центре его внимания находится фигура Георгия Федоровича Морозова (1867-1930) - профессора Лесного института в Петербурге, редактора влиятельного «Лесного журнала», автора классического труда «Учение о лесе» (1912). В его целостном (холистическом) учении лес представал как биологическое, географическое и историческое явление, тесно связанное с природной средой - климатом, почвой и животным миром. Морозов, во многом в противовес воззрениям господствовавшей ранее германской традиции с ее стремлением к созданию организованного лесного пространства, выработал новый подход, в котором связал воедино экономическую функцию (лесное хозяйство) и природоохранную (лесоводство). Этот подход базировался на «обманчиво простом утверждении», что «рубка леса и его возобновление есть синонимы» и что русские леса требуют к себе более осторожного отношения, чем леса Западной Европы. И потому лесничие должны активно, но ненасильственно регулировать жизнь каждого конкретного лесного участка в соответствии с его биологическими потребностями.
Еще до революции 1917 г. Морозов и его многочисленные последователи выступали за национализацию частных лесов (которые составляли в 1914 г. чуть более 20%), утверждая, что только правительство может поставить во главу угла здоровье леса, а не извлечение прибыли. После Октябрьской революции эта позиция встретила противодействие сторонников максимизации промышленного производства древесины, которые считали, что «революция покончила с подчинением человека природе» и освободила его от «старомодных идей о необходимости сохранять лесные ресурсы».
По словам автора, в 1920-е годы советское руководство пыталось следовать обоим идеалам одновременно. Лесное хозяйство, занимавшееся лесонасаждением и лесоводством, находилось в подчинении Наркомата земледелия (Наркомзема), а лесная промышленность (рубка леса и переработка древесины) входила в компетенцию ВСНХ. Соответственно Наркомзем был заинтересован в лесоохране, а ВСНХ в соответствии с общей направленностью политики военного коммунизма и Декретом 1918 г. «О лесах» требовал неограниченного доступа к лесным ресурсам республики Советов для максимального удовлетворения государственных нужд. В книге прослеживается борьба двух ведомств и подчеркивается тот факт, что Совнарком и, главное, Рабоче-крестьянская инспекция (Рабкрин), самым тесным образом связанная с партийной верхушкой и лично со Сталиным, постоянно принимали сторону Наркомзема. В результате полномочия этого ведомства все расширялись, что позволяло как-то нивелировать урон, нанесенный лесам во время бесконтрольного и хищнического их истребления в годы Гражданской войны.
Автор подробно рассматривает дебаты между сторонниками «романтизированного» морозовского подхода к лесу как живому организму, требующему естественной регенерации (осторожно направляемой человеком), и радикальными защитниками «технократического» метода, который вел к обезлесению Европейской России. Не оставляет он без внимания и давние споры о так называемых «крестьянских» лесах; в годы нэпа дискуссии вращались вокруг темы «смычки» города и деревни. Предполагалось привлечь крестьянство к управлению «лесами местного значения», в рамках этой программы в 1924 г. для деревни был учрежден новый праздник - День леса, когда приветствовались посадки деревьев школьниками. Это должно было в корне изменить психологию и выработать бережное отношение к лесу (с. 76-77).
Тем не менее в годы сталинского «большого скачка» требования индустриализации резко изменили соотношение сил. В декабре 1930 г. было аннулировано все предшествующее лесное законодательство, и вскоре ВСНХ получил в полном объеме полномочия, которых безуспешно добивался с момента своего основания. «Дорога к бесконтрольной эксплуатации леса была открыта», - пишет автор (с. 100). Однако, продолжает он, сталинское
руководство почти сразу же пожалело о своем решении. В 1930 г. в Ленинградской области было вырублено 147% от ежегодного прироста леса, а в Московской - 229%. В Рязанской области план по лесозаготовкам был выполнен на 46 лет вперед (там же). В этих условиях сторонники охраны лесов выдвинули на первый план новый аргумент. Они начали доказывать, что быстрое исчезновение лесов опасно для гидрологического режима рек Европейской России, что несет прямую угрозу проектам по строительству плотин и электростанций, в частности Днепрогэса.
Эти аргументы были восприняты в правительстве, во всяком случае в той их части, которая касалась усиления лесоохраны вблизи рек: вырубать леса в километровой зоне по обоим берегам Волги, Днепра, Дона было полностью запрещено. Немалую роль в принятии этого решения и в дальнейшем развитии лесоохранного дела сыграл лично Сталин. В июле 1931 г. указом Совнаркома все леса страны были поделены на две зоны - лесопромышленную и лесоохранную. Таким образом, менее чем через год после передачи всех лесных ресурсов в ведение ВСНХ вернулся статус-кво: охрана лесов вновь обрела государственное значение. А в 1936 г. было создано новое ведомство - Главное управление лесоохраны и лесонасаждения (ГЛО), в чью функцию входил контроль над так называемыми «водоохранными лесами», зона которых колоссально расширилась. В ведение ГЛО было передано более 50 млн га, или третья часть лесов Европейской России, причем самых лучших и продуктивных. Как и в 1931 г., решение исходило с самого верха.
Финансирование ГЛО неуклонно увеличивалось, а в 1940 г. после заключения пакта Молотова-Риббентропа в ведении ГЛО уже значилось 74 млн га лесов. Учреждение ГЛО заложило институциональную основу для развития теории и практики охраны леса и способствовало формированию сообщества специалистов лесного хозяйства и лесоохраны. ГЛО издавало ежемесячный журнал «За защиту леса», где публиковались статьи о новейших открытиях в области лесонасаждения и лесоохраны, а также о проблемах гидрологии. Кроме того, ГЛО разработало инструкции, основанные на принципах экологии. В соответствии с идеями Г.Ф. Морозова в них предписывалось изучать типы лесонасаждений, типы почв, климатические условия, эстетический вид леса для разработки эффективных приемов и методов лесоводства, что позволило бы получить
более здоровые леса, обеспечивающие благоприятный гидрологический режим. Красота леса признавалась существенным фактором оценки его здоровья.
Важным моментом в истории лесоохраны стало принятие 23 апреля 1943 г., вскоре после победы в Сталинградской битве, Указа Совнаркома № 430, действие которого закончилось лишь 31 декабря 2006 г. Принятый в столь сложное время закон свидетельствовал о преданности природоохранному делу, и пусть, как замечает автор, в основе его лежали соображения о сохранении полноводности рек - аргументы, весьма отличающихся от тех, которыми оперировал энвайронментализм в других странах, - «русский лес» от этого только выиграл (с. 131). Леса Советского Союза были поделены на три категории, из которых первые две были защищены от промышленной эксплуатации. В первую вошли леса в государственных заповедниках, почвозащитные, полезащитные и курортные леса, зеленые зоны вокруг промышленных предприятий и городов, а также ленточные боры Сибири и степные леса. В них разрешались только санитарные рубки и рубка перезревшей древесины. Ко второй группе отошли леса Средней Азии и волжского левобережья, где разрешалось вырубать лес в объемах, не превышающих его годовой прирост. Обе категории находились в компетенции ГЛО и охватывали огромное пространство, равное примерно четверти территории США.
«Высшей точкой сталинской политики в области природоохраны» С. Брейн называет создание в 1947 г. Министерства лесного хозяйства, куда в качестве структурного подразделения вошло Министерство лесной промышленности (наследник ВСНХ). При этом Совет министров СССР разъяснял, что создание единого ведомства, отвечающего за лесоохрану, было необходимо, поскольку до этого лесной фонд распределялся между многими министерствами и ведомствами, включая ГУЛАГ, что приводило к неправильной эксплуатации леса, хищнической рубке незрелых участков и вырубке делового леса на топливо. В результате несистематических рубок нарушалась водоохранная и почвозащитная роль леса, а замещающие лесопосадки проводились с большими нарушениями, что вело к их гибели и возникновению опустыненных земель. Во всех этих грехах Совмин обвинял Минлеспром (с. 132).
По словам автора, фактическое уничтожение Минлеспрома можно было бы счесть простой реорганизацией, подобной тем пе-ретасовкам, которым подвергалось управление лесным хозяйством в СССР в 1960-1970-е годы, если бы не одно обстоятельство. Руководство и сотрудники Минлесхоза работали ранее в ГЛО и продолжили его традиции лесоохраны. Они придавали особое значение здоровью лесонасаждений и стремились к тому, чтобы перенести промышленную эксплуатацию лесов из центральной части страны в Сибирь и на Дальний Восток. Большую роль сыграл Минлесхоз в реализации сталинского плана преобразования природы, который автор называет первой государственной программой по борьбе с антропогенными изменениями климата.
В соответствии с популярной в начале ХХ в. теорией В. В. Докучаева, утверждавшего, что периодически возникающие в черноземных степях юга России засухи имеют своей причиной хищническое уничтожение лесов, лесонасаждение считалось главным средством борьбы с этими негативными явлениями. Дело возрождения исконного русского ландшафта поддерживалось, по словам автора, правителями как дореволюционной, так и Советской России. В 1930-е годы созданием лесозащитных полос занимался Наркомат земледелия, однако в 1936 г. эти функции были переданы в компетенцию ГЛО, где велась большая исследовательская работа. В 1947-1948 гг. преемник ГЛО - Минлесхоз - принял масштабный и тщательно разработанный план по насаждению 1,5 млн га защитных лесополос на Юге России и Украине по берегам рек и вокруг колхозных полей, что имело своей целью изменение микроклимата, увеличение устойчивости и биоразнообразия местных ландшафтов, а в конечном итоге - повышение урожайности.
Однако внутренние и внешние обстоятельства - голод 19461947 гг. и начавшаяся холодная война - внесли существенные коррективы в планы Минлесхоза. Правительство решило перейти к более активным действиям, почти в четыре раза увеличив первоначальные задания по лесопосадкам, и развернуло широкую идеологическую кампанию, призванную показать превосходство социализма над капиталистическим Западом в решении экологических проблем. Перед страной была поставлена амбициозная цель - изменить климат юга Европейской России путем создания восьми тысячекилометровых лесных полос, которые преградят дорогу го-
рячим ветрам из Средней Азии. Провозглашалось, что только такая прогрессивная страна, как Советский Союз, способна мобилизовать свой народ на службу науке и решить столь грандиозные задачи.
На этом этапе к плану преобразования природы подключился Т.Д. Лысенко, находившийся тогда на пике своего влияния. Он выдвинул новую антинаучную теорию и предложил особую методику лесопосадок, объявив ее трудосберегающей, что тут же обеспечило ему поддержку правительства. Тысячи добровольцев, студентов, колхозников наряду с сотрудниками лесозащитных станций и МТС приступили к посадке деревьев гнездовым методом. По убеждению Лысенко, тесно посаженные растения одного вида перестают конкурировать между собой и становятся коллективистами - они обладают определенным качеством «саморазреживания», что позволяет поддерживать рост популяции посредством саморегулирования. Лесоводы и экологи Минлесхоза - «технократы», как их называет автор, почти сразу же начали борьбу с новыми идеями Лысенко и его сторонников, практиковавших «прометеевский», по определению С. Брейна, подход к природе. Сама жизнь быстро доказала несостоятельность как самой теории, так и методики Лысенко, поскольку тесно посаженные вперемежку с рожью и пшеницей дубки погибли от недостатка влаги, задушенные сорняками. Посадки выжили лишь там, где за ними был должный уход, который обеспечивался в соответствии с инструкциями Минлесхоза.
В 1952 г. борьба «экологов-технократов» увенчалась успехом, но, как пишет автор, слишком поздно. Через две недели после смерти Сталина Минлесхоз, за шесть лет своего существования столь много сделавший для охраны лесов, был ликвидирован, а все его функции переданы Министерству сельского хозяйства. Соответственно был свернут и «план преобразования природы», выполненный приблизительно на 20%, что принесло тем не менее хорошие результаты. С тех пор лесоохрана вступила в фазу глубокого упадка. Истинные причины столь быстрого сворачивания огромной сферы государственной деятельности, когда в течение года остались без работы множество лесоводов и лесотехников, а финансирование урезано на 80%, остались неизвестны даже специалистам, пишет автор.
О.В. Большакова
