CC BY
47
(Janssen P. et al. Philosophie der UnVerbindlchkeit, Konigshausen & Neumann, Würzburg, 1995) (3, с. 530).
Список литературы
1. Boboc A. Husserl §i fenomenologia ca program de reconstruct în filosofie // Revista de filosofie. - Bucure^ti, 2009. - T. 56, N 5/6. - P. 491-504.
2. Ferencz-Flatz C. Situate §i motivate în «lumea ca- §i-cum»: O observare a lui Husserl despre joc // Revista de filosofie. - Bucureçti, 2009. - T. 56, N 5/6. -P. 515-524.
3. Istoria filosofiei universale: 150 de ani de la naçterea lui Edmund Husserl // Revista de filosofie. - Bucureçti, 2009. - T. 56, N 5/6. - P. 491-524.
4. Janssen P. Cum se poate filosofía astäzi? // Revista de filosofie. - Bucureçti, 2009. -T. 56, N 5/6. - P. 525-530.
5. Pastori P. Sulla ricerca dei fondamenti filosofici dell'ordine politico // Rivista inter-nazionale di filosofia del diritto. - Roma, 2011. - An. SS, N 4. - P. 467-501.
6. Tänäsescu I. Conceptul de fantazie la Brentano §i recepterea lui de cätre Husserl // Rivista internazionale di filosofia del diritto. - Roma, 2011. - An. SS, N 4. -P. 505-513.
2014.01.035. ОТ СИСТЕМНОЙ ФИЛОСОФИИ К СИСТЕМАТИЧЕСКОЙ: НИКОЛАЙ ГАРТМАН.
Von der Systemphilosophie zur systematischen Philosophie - Nikolai Hartmann / Hrsg. von G. Hartung, M. Wunsch, C. Strube. - Berlin; Boston: Walter de Gruyter; GmbH & Co. KG, 2012. - 435 S.
Сборник статей, инициированный и подготовленный немецкими философами Геральдом Хартунгом, Матиасом Вуншем и Клаудиусом Штрубе, посвящен одному из наиболее значительных, но незаслуженно маргинализированных в современном исследовательском пространстве философов ХХ в. - Николаю Гартману.
Философское наследие Гартмана включает в себя широкий спектр тем: работы по теории познания, онтологии, этике, философии духовного бытия, натурфилософии, эстетике. Во всех этих областях его творчество служит обоснованию концепции «систематического философствования» и тем отличается от проектов системной философии XIX в. и мировоззренческих учений ХХ в. Центральным вопросом всей его философской работы является проблема категорий, т.е. вопрос об элементарных структурах действительности и человеческого познания. В своем обращении к философской традиции и к наукам о природе и социуме, а также к
повседневному опыту Гартман стремился интегрировать феноменологию жизненного мира, науки и истории в единое построение «реального мира», не потеряв при этом гетерогенность и самостоятельность этого мира. Как отмечают редакторы сборника, научная карьера Гартмана началась еще в Дерптском университете, где он изучал медицину, продолжилась в Санкт-Петербурге, где главными предметами изучения стали классическая филология и философия, и в Марбурге, где Гартман стал одним из самых многообещающих учеников неокантианцев Г. Когена и П. Наторпа, свидетельством чему стали две успешные последовавшие друг за другом в 1907 и 1909 гг. защиты диссертаций и получение в 1922 г. места ординарного профессора Марбургского университета, унаследованного от П. Наторпа. С 1925 г. Гартман преподавал в Кёльне, где находился в центре дебатов сначала с М. Шелером и Х. Плесснером, а затем и с А. Геленом по вопросам философской антропологии. С 1931 г. он занимал место профессора в Берлинском университете, неизменно дистанцируясь от всякого политического участия, за что не раз впоследствии получал упреки в равнодушии. В самые мрачные годы нацистской диктатуры он сохранил политическую индифферентность, позиционируя свою философскую работу как «разговор» со своими великими предшественниками в истории философии: Платоном, Аристотелем, Кантом и Гегелем. После окончания Второй мировой войны и до конца своих дней Гартман жил и преподавал в Гёттингене. По свидетельству редакторов, этот период в истории немецкой философии принято в целом считать «переходным», основательное исследование которого еще не проведено (с. 2).
Книга, не считая предисловия редакторов, состоит из четырех частей, в которые тематически объединены статьи 20 западных исследователей. Первая часть «Философия и науки: программа исследования категорий» открывается статьей Райнгольда Брайля (БтеИ) «Вклад Гартмана в обоснование научного реализма» (с. 2344). Брайль ставит вопрос об актуальности размышлений Гартмана о научном реализме для современных дебатов в рамках теории науки и дает на него позитивный ответ. На примере понятия естественного закона Брайль показывает, что модально-теоретическое обоснование должно также включать вопрос о реальных основаниях и связях научного знания. Сила аргументов Гартмана состоит
в том, что он понимает субъект познания как часть реального мира, а процесс познания мира, т.е. переход от осмысления феноменов к постановке проблем и выработке их решения в целом как поиск ориентации в мышлении и поступках человека. Поскольку реальные связи человека с миром многослойны, Гартман решительно отклоняет научно-теоретический редукционизм. «Науки производят лишь фрагменты познанного, и Гартман также рассчитывает на то, что принципиально иррациональные состояния реального полностью освободятся от возможности быть познанными. Реальный мир никогда не будет полностью познан, и потому процесс исследования никогда не подойдет к концу. Но если никогда нельзя рассчитывать на полный обзор той или иной области, то из этого следует возможность ошибки: новые феномены могут вести к пересмотру имеющихся законов и теорий. Законы естествознания могут и должны быть всегда заменены на более хорошие и более правильные. Здесь Гартман находит непосредственную связь с научным историзмом в версии Куна и его последователей: науки и их теории, институты и методы как исторически сформировавшиеся образы духовного бытия имеют свою историю. Но ее описание никогда не заменит внутреннуюю методологию в контексте общего и специального анализа категорий» (с. 42).
Геральд Хартунг в своей статье «Возникновение и значение категорий. Николай Гартман и проблема исследования категорий» (с. 45-65) рассматривает философию Гартмана в контексте полемики по вопросу о категориях, охватывающей значительный временной период между 1840 и 1950 гг. В центре этой полемики стоит вопрос об отношении философии и науки: следует ли понимать категории как подлинно философские базовые понятия или как всеобщие основные понятия наук? Как их следует определять, анализировать и подтверждать: в отграничении от естественных и социальных наук или в отношении к ним? «Категории, согласно Гартману... основные содержательные определения существующего, это близкое и само собой разумеющееся в жизни, как это уже показывает их языковое употребление - только философия открывает в них непонятое, а именно проблему их возникновения и значения» (с. 55). Выявляя исторические вехи исследований категорий в философии, Хартунг показывает, что в тенденции Гартман всякий раз выступает в рамках второго варианта «ответа» на приведенные
выше вопросы, а также придает этим исследованиям антропологический поворот, поскольку в своих поздних текстах выступает за процесс «адеквации» категорий познания и категорий бытия.
В статье «Новые пути учения о категориях?» (с. 67-83) Штефен Нахтсхайм рассматривает историю отхода Гартмана от марбургского направления в неокантианстве. Решающим шагом в этой истории стало, как полагает Нахтсхайм, различение Гартма-ном онтологических и теоретико-познавательных категорий. Проблема познания в связи с этим получает двоякое осмысление: во-первых, процесс познания определяется как отношение бытия и получает онтологическое измерение; во-вторых, вопрос значимости познания в его отношении к субъекту познания имеет гносеологическое измерение и толкуется с точки зрения относительности. Вследствие этого любая попытка выстроить монистическую модель познания обречена на неудачу. Автор статьи в подробном анализе отдельных базовых принципов познания, причем учитывая различия фундаментальных и региональных категорий, что Гартман формулирует открытую развитию теорию человеческого познания действительности и тем самым возобновляет интенцию кантовского учения о категориях. Ведь «учение о категориях, изложенное в "Критике чистого разума", вовсе не является (достаточной) теорией физики, или в переводе на язык гартмановской философии: не является философией неорганической природы. Скорее, нужно различать у Канта, во-первых, категории, которые сообщает так называемая метафизическая дедукция... [и которые] соответствуют фундаментальным категориям Гартмана. Во-вторых, категории в их схематизированном, ограниченном употреблением в рамках возможного опыта состоянии. Они по своему значимостному объему соответствуют, скорее, гартмановским категориям реального бытия. В-третьих, так называемые предика-билии, которые в отличие от (ограниченных) категорий как элементарных понятий чистого рассудка (предикаментов) являются выводными, сложными и обособленными. Они принадлежат метафизике телесной природы и не считаются настоящими "базовыми понятиями" чистого рассудка» (с. 82).
В своей статье «Больше уровней бытия для мира? Сравнение и критика "уровневых" концепций Николая Гартмана и Вернера Хайзенберга» (с. 85-103) Грегор Шиман развивает ту мысль, что в
концепциях Гартмана и Хайзенберга мы находим модели действительности, и обе модели предусматривают подразделение действительности на уровни, несмотря на то что в обеих концепциях имеются и сходства, и различия. Интересно, что оба мыслителя при схожем порядке уровней - от неорганического к духовно-культурному - и при различных степенях внутренней дифференциации этих уровней все же единодушно выступают против программы редукционистского объяснения мира, поскольку определенные сферы мира считают необъяснимыми. Онтологическим моделям Гартмана и Хайзенберга Шиман противопоставляет концепцию жизненного мира, которая позволяет провести широкую типизацию предметов, которые в «уровневой» онтологии принадлежат, соответственно, лишь одному уровню. Это имеет отношение в особенности к технизации нашего жизненного мира, поскольку она отличается возможностью интеграции неорганической, органической, а потенциально также душевно-психической и духовно-культурной структур.
Христиан Мёккель в своей статье «Николай Гартман - феноменолог? О терминах "феномен" и "феноменология" в "Метафизике познания"» (с. 105-127) после разбора фактов из области истории философии и истории философской рецепции показывает, что среди современников Гартмана не было единого мнения, можно ли его причислить к представителям феноменологического направления или нет. Даже Гуссерль находится поначалу под сильным впечатлением от гартмановских «Оснований метафизики познания» (1921), но позднее критиковал их за догматизм и «совершенно неверное» понимание феноменологии1. Далее Мёккель рассматривает как аспекты позитивного принятия, так и критику Гартманом феноменологии, которая образует в его философии познания первую из трех ступеней, предшествующую апоретике и теории. Мёккель подчеркивает, что «Гартман без всяких сомнений решил плодотворно использовать феноменологию, феноменологический метод как философский инструментарий для своей собственной философии, но в то же время он никогда не был и не хотел быть ортодоксальным или последовательным феноменологом, а
1 Husserl E. Briefwechsel / Hrsg. von K. Schumann. - Dordrecht; Boston; London, 1994. - Bd. 5: Die Neukantianer. - S. 4-5.
только таким, чтобы, как это всегда требовалось в марбургском неокантианстве, с помощью трансцендентального метода мысленно выйти за пределы кантовской системы» (с. 125).
Вторая часть сборника - «Новая онтология в контексте: философская антропология и философия органического» - открывается статьей Йоахима Фишера «Новая онтология и философская антропология. Кёльнское созвездие: Шелер, Гартманн и Плесснер» (с. 131-151), в которой «новая онтология» Гартмана помещается в контекст философской антропологии и философии органического. Фишер убедительно демонстрирует, что для возникновения и осуществления парадигмы философской антропологии, основанной Максом Шелером и Хельмутом Плесснером, Гартман играл ключевую роль. Чтобы обосновать этот тезис, Фишер, во-первых, обрисовывает историко-философский фон возникновения этого «созвездия». Во-вторых, он разъясняет с систематической точки зрения гартмановских теорем о субъект-объектной корреляции и онтологической разноуровневости бытия основы и сродство фило-софско-антропологических концепций Шелера и Плесснера. Связь новой онтологии и философской антропологии находит свое выражение, согласно Фишеру, в теории нового типа, существующей на стыке идеализма и натурализма: в современной рефлексивной теории.
Матиас Вунш в статье «Категориальные законы. О систематическом значении идей Николая Гартмана для современной философской антропологии и философии личности» (с. 153-169) выдвигает два тезиса. Согласно первому, философская антропология Шелера и Плесснера извлекла для себя большую пользу из гарт-мановской статьи «Категориальные законы». В результате подробного анализа на примере вопроса о категориальной самостоятельности духа Вунш показывает, что гартмановское определение относительной автономии духовных феноменов, с одной стороны, обнаруживает близость к шелеровскому определению человека как духовного существа, а с другой - открывает возможность защитить философскую антропологию Шелера от сформулированного Кассирером проекта эпифеноменализма. Второй тезис содержит мысли о том, что онтология Гартмана может оказаться плодотворной для современной дискуссии о философии духа и личности и даже для аналитической философии сознания. В частности, Вунш
полагает, что гартмановская онтология, которая ради связи различных областей бытия требует структурного принципа «самостоятельности в зависимости», может иметь значение для философии личности, поскольку философия личности осмысливает проблему души и тела как проблему «единства без тождества». Гартман различает два типа самостоятельности: «1) самостоятельность низших категорий по отношению к высшим, которые содержатся в категориальном основном законе и в законе самостоятельности уровней, что означает одностороннюю зависимость существования высших категорий от низшего уровня; 2) самостоятельность, наоборот, высших категорий по отношению к низшим, что выражается в законе материи и в законе свободы, что означает, что самостоятельность заключается в автономии высших категорий, для которых низший уровень является средством осуществления» (с. 160). Все эти размышления ясно показывают, что наше критическое осмысление философии Николая Гартмана еще очень далеко от своего завершения.
В исследовании «Концепция человека у Николая Гартмана и Макса Шелера» (с. 171-193) Герхард Эрль развертывает перед читателем антропологический и метафизический контексты, в которых Гартман и Шелер задаются вопросом о человеке. Если Шелер в своей философской антропологии ведет речь прежде всего о человеке как идее его существа (не как его естественном понятии), то Гартман знает только реального человека. Поэтому гартманов-ская антропология основывалась бы на онтологии реального мира. Она должна была бы, согласно Эрлю, иметь метафизический характер, поскольку Гартман отводит человеку метафизическую функцию посредника между царством ценностей и действительностью. Наконец, у Гартмана можно обнаружить антропологическую метафизику, которая, однако, явствует не из движения антропологии к метафизике абсолютного, как это имеет место у Шелера, а следует в главном из мысли, согласно которой бессмысленность мира для человека целесообразна.
Штефен Клук в своей статье «Обесценивание реальности. Николай Гартман как критик онтологии Мартина Хайдеггера» (с. 195-218) показывает, что до сих пор все исследования этой проблемы осуществлялись из хайдеггеровской перспективы. Клук же преодолевает эту односторонность и предлагает изменить
«угол зрения». Автор статьи показывает, что связь обоих философов в силу схожести некоторых точек зрения могла бы быть более тесной. То, что объективно этому препятствовало, Клук пытается найти, анализируя гартмановскую критику в адрес хайдеггеров-ского «Бытия и времени». Это обнаруживается, например, в понимании Хайдеггером онтологии, ее ориентирования на здесь-бытие, его смешения бытия и данности и отношения между философией и частными науками. В заключении Клук приводит причины, почему гартмановская позиция может считаться подлинной альтернативой хайдеггеровской традиции: «В конечном счете оказывается, что развитая в рамках учения о категориях модель эмергенции как сносная для анализа действительности там, где Хайдеггер со ссылкой на целостность, на всегда-уже-структуру и подобные мотивы прекращает далеко ведущую дискуссию. Эмергенция, т.е. появление нового сорта определений на более высоком уровне, которых еще не было в наличии на более низком уровне, обусловлена, согласно Гартману, категориальными законами, в особенности "законом новшества". Образуются же над низшими, например, материальными уровнями, чьи определения в более высоких образованиях частично возвращаются, новые черты. Так происходит при переходе от материального к органическому уровню [и] к категориальному новшеству, которое можно, пожалуй, назвать "жизнью", не снимая при этом определения более низкого уровня, как, например, определенная жесткость или определенное состояние агрегата. Этот очень тщательно проведенный Гартманом анализ стал сегодня в рамках современной философии сознания снова актуальным и может быть применен лучше, чем хайдеггеровский недифференцированный способ действий» (с. 214).
В своей статье «Организм как индивид» (с. 219-237) Томас Кессель анализирует преимущественно четвертый и последний том гартмановской онтологии - «Философия природы. Очерк специального учения о категориях» (1950). Кессель показывает, как Гартман стремился выработать собственную позицию, отличную от влиятельных парадигм механицизма (Э. Геккель, В. Ру) и витализма (Х. Дриш). С точки зрения новой онтологии обе парадигмы несостоятельны вследствие недопустимого категориального перехода границы из области неорганического «наверх» и, соответственно, из области духовного «вниз». На этом фоне, а также более
ранней собственной позиции Гартмана, изложенной в «Основных философских вопросах биологии» (1912), Кессель разъясняет гарт-мановскую концепцию органической структуры и соответствующие категории с преимущественным вниманием к категории индивида.
Статьей Вальтера Йешке «О персональности. Проблема Духовного бытия» (с. 241-258) открывается третья часть сборника «Личность, свобода и история». Йешке обращается к анализу одной из основных категорий духовного бытия - персонального духа. Автор статьи задается рядом критических вопросов, касающихся гартмановской концепции. Они касаются прежде всего различения душевного и духовного бытия. Йешке не призывает отказаться от такого различения, но полагает, что «цезура» между этими областями бытия проводится у Гартмана слишком резкая, а при проведении такого различения, когда дело доходит до осмысления персональности, оказывается слишком нечеткой. Автор статьи полагает, что не только персональность должна найти свое место в духовном бытии, а для того чтобы это стало ясно, советует провести более тщательный анализ саморефлексивности персонального духа, лишь маргинально тематизированной Гартманом.
Инга Рёмер свою статью «Личность и личностность у Макса Шелера и Николая Гартмана» (с. 259-276) посвящает рассмотрению материальной этики ценностей Шелера и Гартмана. В своем анализе она исходит из того, что хотя сегодня уже невозможно отстаивать идею априорного порядка и значимости ценностей, однако основные мысли этих философов до сих пор весьма плодотворны. Оба философа в отличие от того, что полагал Кант, подчеркивают со всей справедливостью, что личность конципируема в своей индивидуальности. Кроме того, можно присоединиться к Шелеру в его анализе нравственной жизни и руководящих ею опытов ограничения, а также к Гартману с его понятием индивидуальной реальной свободы. Рёмер указывает также на возможность провести материальную этику ценностей через этику желания и развить ее далее в феноменологическом ключе, как это сделали Ж.-П. Сартр, Ж. Лакан, Э. Левинас. Подводя итог гартма-новской теории персональности, Рёмер указывает, что существенно для нее то, что «реальная свобода личности должна поставить себе целью осуществление идеальной ценности персональности.
В отличие от Шелера Гартман не разделяет сократовской позиции, соглано которой простого познания ценностей достаточно для их осуществления. Человеческая свобода скорее автономна по отношению к идеальному царству ценностей, а тем самым и по отношению к ценностям персональности и может решить против осуществления направленных к ней ценностей. Гартман пытается вместе с этой автономией свободы против царства ценностей обратиться к нерешенному Кантом вопросу, который гласит: как можно мыслить свободу, которая не придерживается нравственного закона или идеального царства ценностей? Но и в гартманов-ской теории свободы обнаруживается им самим определенная "проблема остатка", которая заключается в том, чтобы реальную свободу отдельной личности определять позитивно, а не только негативно как свободу от детерминации причинностью природы, с одной стороны, и царством ценностей - с другой. Позитивный вопрос "о принципе самоопределения как таковом", согласно Гарт-ману, "неразрешим"1. Кантовская апория свободы в конечном счете сохраняется» (с. 271-272).
В статье «Метафизики свободы у Николая Гартмана» (с. 277-295) Ласло Тенгели представляет основополагающие усмотрения Гартмана в их систематической убедительности и апоре-тической структуре. Автор статьи выделяет среди них отврати-мость каузального ряда, гетерогенность типов детерминации, индетерминизм тенденций долженствования и основной факт конфликта ценностей. Эти четыре основополагающих принципа указывают возможности личной свободы: инициативу, выбор и решение. Свою позицию Гартман определяет преимущественно в соответствии с практической философией Канта. Тенгели подчеркивает также напряженности в этике Гартмана, которые являются следствием этих так называемых основополагающих усмотрений. Так, в центре его метафизики свободы остается нерешенная проблема: Гартману не удается проработать принцип личной свободы и принцип долженствования так, чтобы было понятно, что они комплиментарны, и он вынужден смириться с этим конфликтом, утверждая, что с теоретической точки зрения это - непереходимая граница рациональности, а с практической - конфликт сфер цен-
1 НаЛшапп N. Б^к. - Вег1т: Бе Огиу1ег, 1962. - Б. 793.
ностей. У Гартмана так же, как и у баденских неокантианцев (Э. Ласк), «"иррациональный остаток" метафизической проблемы указывает на границу познания разумом, а не вообще на границу разумности. Все стремление Гартмана состоит в том, чтобы справиться с метафизическими предметами с помощью онтологии категориальных форм. К этому же относится трезвое размышление, в соответствии с которым категориальный материал сохранится в виде остатка. И выражение "супранатуральный" или "супрасен-суалистский эмпиризм" не так уж и ошибочно, чтобы показать, что Гартман понимает под метафизикой. Поскольку как метафизический субстрат онтологического анализа категорий оказывается у него всегда нечто позитивное, данное, что не допускает никакого априорного объяснения или выведения» (с. 292).
Томас Ренкерт в своей статье «Об отношении персональности и темпоральности у Николая Гартмана и Вольфганга Паннен-берга» (с. 297-315) концентрируется на анализе персональности у Гартмана и Панненберга, двух философов из Гёттингена, связанных отношениями «учитель - ученик», и задается вопросом о временности и единстве личности как отличительных признаках структурной целостности личности. Обоих философов связывает поиск действительности личности, а не ее идеальности. Поэтому анализ персональности как структуры человеческого бытия проводится не в рамках этики, а рассматривается как фундаментальная проблема онтологии и теологии. Если Гартман останавливается там, где он описывает открытость и целостность, а также опасность и возможность потери личной идентичности и тем самым указывает на «иррациональный остаток», то теология Панненберга направлена на преодоление именно этого парадокса. На примере обращения с проблемой контингенции Ренкерт показывает различие этики Гартмана, в которой говорится о суровости судьбы, и теологии Панненберга, в которой указывается на возможность преодоления этого мира.
Карло Сконьямиглио в качестве отправного пункта своего исследования «История и традиция в теории Николая Гартмана о духовном бытии» (с. 317-330) указывает на мнение Ингетруд Па-
пе1, согласно которому «тема истории и в особенности проблема носителя исторического становления - основной предмет всего его [Гартмана] творчества» (с. 317). Однако до сих пор исследователи обращали слишком мало внимания на тему истории у Гартмана. Поэтому целью работы Сконьямиглио стало углубление в гартма-новскую теорию истории с преимущественным вниманием к ее трем ключевым концептам: «1) онтологическая природа и феноменологический анализ объективного духа; 2) вытеснение любых эпистемологических подходов к историографии; и 3) феноменологическое описание "хода" истории» (с. 317-318). Исследование объективного духа автор статьи проводит, обращаясь к концепциям Гегеля и Маркса, с которыми сравнивает размышления Гартма-на. При этом в центре статьи оказывается анализ концепта «традиция» как одного из способов детерминации, специфического для уровня духовного бытия в отличие от других уровней бытия, а также анализ связанного с ним понятия «вдавания» прошлого в настоящее.
В статье Мирко Вишке «Сферы историчности и их контексты у Николая Гартмана» (с. 331-346) излагается и развивается гарт-мановское понимание философии истории на фоне спора об «историческом эмпиризме», в который были втянуты философы в конце XIX в. В связи с этим автор статьи рассматривает и вопрос о том, как среди философов распределялись позиции «историков» и «систематиков». Не в философских системах, а в систематических проблемах признает Гартман то, что с его точки зрения имеет значение для исторического рассмотрения: устойчивость. Вишке показывает, как Гартман рисует процесс «уплотнения мышления» в историческом процессе философствования. При этом речь идет о диалектическом напряжении между объективацией предметного содержания, с одной стороны, и его оживлением в историческом усвоении - с другой. Задача исследований истории философии состоит в том, чтобы представить продолжение содержательной работы над постоянно возвращающимися основными проблемами,
1 См.: Pape I. Das Individuum in der Geschichte. Untersuchung zur Geschichtsphilosophie von N. Hartmann und M. Scheler // Hartmann N. Der Denker und sein Werk / Hrsg. von H. Heimsoeth, R. Heiß. - Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1952. -S. 47-80.
учитывая неизбежное изменение способов проработки этих проблем.
Четвертая часть сборника «Николай Гартман в разговоре: что остается?» открывается статьей Даниэля Дальстрома «Об ак-туальости онтологии Николая Гартмана» (с. 349-366). Дальстром показывает, что Гартман своим общим учением о категориях предвосхищает современное понятие поддерживающей эмерген-ции. Но этим актуальность гартмановского учения не исчерпывается. Так, имеет смысл обратиться к забытому сегодня признанию Гартманом онтологической продуктивности истории онтологии. Кроме того, Гартман напоминает нам о подлинно онтологической задаче: осмысливать вещи в их отношении к другим вещам и к существующему в целом. Эта задача, однако, с точки зрения самого Гартмана, не выполнима без связи с наукой и по внутренним причинам должна оставаться принципиально проверяемой. В конце своей статьи Дальстром формулирует еще несколько систематических вопросов к гартмановской онтологии, которыми должны задаваться современные исследователи учения Гартмана: возможно ли соотнести новую онтологию с открытиями в квантовой механике и генетике (ДНК)? Можно ли разрешить напряжение, или антиномию, между категориальной зависимостью и категориальной же когеренцией? Как соотносятся между собой бытийственное образование (человек) и уровни бытия? Имеется ли онтологическое различие между принципом и конкретным? Подробно ответить на эти вопросы - дело будущих исследователей.
Роберт Шнепф в своей статье «Зачем онтологическое обоснование исторической науке? Размышления о "Проблеме духовного бытия" Николая Гартмана» (с. 367-391) показывает, что Гарт-ман прощается и с философией истории гегелевского толка, и с редукционистским материализмом. В своем тексте «Проблема духовного бытия» он ищет точные отношения детерминации для своего учения об уровнях бытия, чтобы иметь возможность определить «диапазон» высшего уровня духовного бытия. Шнепф исследует, какие импликации для проблемы «диапазона» имеются в учении об уровнях, и приходит к выводу, что Гартман нацелен на фундаментальную этическую проблему свободы и необходимости и пренебрегает сложностью условий поступков, которая в исторических науках осмысливается с помощью термина «диапазон по-
ступка». В целом, гартмановские разъяснения проблемы познания в исторических науках обязаны не столько частнонаучным исследованиям, сколько принципу конструкции из учения об уровнях бытия. «Поскольку для Гартмана как онтолога речь идет о том, чтобы открывать понятия существующего как таковые, постольку в образование этих понятий не входят критерии их применимости, -резюмирует Шнепф. - Все это приводит к тому, что онтологическое обоснование исторической науки оказывается удивительно далеким от проблем научно-исторической работы и вряд ли может быть для нее плодотворным» (с. 389).
Магнус Шлетте в своей статье «"Восприятие" в теоретико-познавательном реализме Николая Гартмана» (с. 393-414) проводит критическую проверку его феноменологического анализа восприятия. С первых же шагов он вскрывает непоследовательности в гартмановской аргументации, которые имеют отношение к его же теоретико-познавательному реализму. Таково в первую очередь объединение, казалось бы, строго реалистической теории познания с моделью репрезентационализма идеалистического толка. Однако сильную сторону гартмановской мысли Шлетте видит в прояснении среднего пути между эмпиристскими, т.е. в тенденции монистическими, и трансценденталистскими, т.е. дуалистическими концепциями в теории восприятия. Это хорошо видно и на примере сравнения с концепцией восприятия Томаса Райда и в связи с указанием на спор Дж. Остина и А. Айера. В заключительной дискуссии о шансах антирепрезентационалистской модели восприятия у Л. Витгенштейна, Б. Вильямса и Дж. Макдауэла Шлетте оставляет открытым вопрос, следует ли из-за антирепрезентационалистского проекта отказаться от гартмановского теоретико-познавательного реализма или лучше подвергнуть его корректировке?
Завершает сборник статья Христиана Тиса (ТЫе8) «Что остается от гартмановской этики?» (с. 415-432). И хотя Тис выступает в этом тексте как строгий судья и беспристрастный критик, он все же находит в этике Гартмана точки соприкосновения, актуальные для современных дебатов. Так, он оценивает гартмановскую этику как обширный философский проект, нацеленный на целое и покоящийся на принципиальных предварительных указаниях, кроме того, имеющий по отношению к религии строго критическую направленность и с систематической мощью подступающий
к проблеме свободы воли. Тис последовательно анализирует нормативные принципы этики Гартмана (добро, благородство, богатство, чистота) и биполярный порядок моральных чувств. Автор статьи приходит к выводу, что гартмановский систематический подход к рассмотрению проблемы свободы должен быть усилен с теоретико-познавательной точки зрения и ослаблен с точки зрения онтологической. Возможно, полагает Тис, сила гартмановской этики находится не в ее укорененности в «уровневой» онтологии, а в ее стратегической и систематически точной оппозиции радикальному редукционизму и экзальтированному платонизму.
Н.А. Дмитриева
2014.01.036. ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ - КУЛЬТУРА ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ: ЭРНСТ КАССИРЕР В ХХ И XXI вв. Philosophie der Kultur - Kultur des Philosophierens: Ernst Cassirer im 20. und 21. jahrhundert / Hrsg. von B. Recki. - Hamburg: Felix Meiner, 2012. - 700 S. - (Cassirer-Forschungen; 15).
Книга, вышедшая под редакцией гамбургского профессора философии Биргит Рекки, подводит своего рода итог десятилетней работы по изданию всех трудов Эрнста Кассирера, увидевших свет при его жизни, - всего 26 томов, включая том указателей, подготовленный Ральфом Беккером1. С этим изданием был связан огромный исследовательский труд международного кассирероведе-ния. Объединенные под одной обложкой 32 статьи специалистов по философии Кассирера, с одной стороны, демонстрируют достижения как систематических, так и историко-философских исследований учения Кассирера второй половины ХХ в., а с другой -показывают перспективы дальнейшего изучения его философского творчества.
В своем предисловии Б. Рекки отмечает, что определение человека как animal symbolicum хотя и появилось впервые лишь у позднего Кассирера в книге «Опыт о человеке» (1944), но было для него парадигмальным, начиная с его работ по философии символических форм: «Человек - существо, производящее и понимающее символы» (с. 10). Кассиреровский подход, разработанный
1 Cassirer E. Gesammelte Werke / Erst. R. Becker. - Hamburg: Felix Meiner Verlag, 2009. - Bd. 26: Register. - 186 S.
