CC BY
59
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
2014.01.029. КИНГ Ч. ОДЕССА: ВЕЛИЧИЕ И СМЕРТЬ ГОРОДА ГРЕЗ / Пер. с англ. О. Кириченко. - М.: Издательство Ольги Морозовой, 2013. - 336 с.
Книга профессора Джорджтаунского университета (США) Чарльза Кинга посвящена Одессе как историческому и социальному феномену. История одного города становится приложением методологии текстуализации пространства, и книга представляется попыткой ответить на вопрос о специфике одесского локального пространства и истоках его мифологии.
Само название книги говорит о позиции автора: с его точки зрения, одесская мифотема уже завершена, Одессы как города-грезы более не существует. Не обошлось и без неточного перевода: в английском названии («Odessa: Genius and death in city of dreams») говорится не о «величии», а о даре, о духе города - духе космополитизма и мультикультурализма, исчерпанного сегодня. По мнению Ч. Кинга, именно попытка создания «вольного города», в котором переплавлялись различные этнические группы, послужила глубинным источником одесского мифа. Соответственно крушение мультикультурности повлекло за собой разрушение мифа и низведение «города-грезы» до провинциального центра, пестующего свою уже не существующую «особость». Автор декларирует, что в его книге «прослеживается изгиб истории Одессы от начального имперского периода сквозь череду ее трагедий XX века и до превращения в окрашенный ностальгией миф» (с. 13-14).
Книга делится на три части. Первая часть («Город-греза») прослеживает становление Одессы от татарского поселения Хад-жибей до конца XIX в. Цель исторического экскурса - понять истоки региональной идентичности. Автор задается вопросами: «Как образуются особый дух, особый характер, превращающие жителей в патриотов Одессы? Каким образом дом превращается из обычно-
го места обитания в форму бытия?.. Немногие <города> становятся обозначением образа жизни и поведения» (с. 14). Ч. Кинг прослеживает, каким образом неаполитанец де Рибас реализует представленный им Екатерине II проект «идеального» города, как эту инициативу затем подхватывает Ришелье, назначенный одесским градоначальником императором Александром I, а позднее - генерал-губернатор Новороссии Воронцов. Во многом благодаря этим градоначальникам и их установке на реализацию некоего идеала складывается мультикультурный и космополитичный характер Одессы.
Своеобразной лакмусовой бумажкой, показывающей степень толерантности в этнических и религиозных вопросах, стало отношение к еврейской общине города. Уже при Ришелье можно было вести речь о равноправии перед городскими закономи представителей разных этносов: даже когда на город обрушилась эпидемия чумы, «на евреев, что было удивительно для того времени, распространялись те же карантинные меры, что и на их соседей-христиан» (с. 65). Позднее Воронцов обращается к императору Николаю I с письмом, ратуя «о смягчении судьбы несчастного народа». Результатом такой политики стало не только отстутсиве в Одессе еврейского гетто (оно возникло только во время Второй мировой войны, и создали его оккупанты), но и относительно мирное сосуществование в городе русских, украинцев, итальянцев, греков, молдован, евреев и представителй других этносов. Не случайно последняя глава первой части книги озаглавлена: «У Одессы нет национальности». Автор подчеркивает, что «классовое положение и благосостояние, а не религия или национальность были определяющими факторами здешней жизни» (с. 100).
В конечном счете в городе складывалась региональная идентичность - ощущение себя одесситом превалировало над самоприписыванием к той или иной этнической общности. Как пишет Ч. Кинг, «некая золотая нить скрепляла лоскутное население воедино: это и дало результат, который, как никакой другой вызвал в середине века бум в экономике Одессы» (с. 113), а вслед за этим -реформы в городском управлении и явный подъем в культурной жизни.
Политика мультикультурности в Одессе закончилась в последних десятилетиях XIX в. Вторая часть книги («Оплот жесто-
кости») анализирует новые реалии, связанные не только с революционными настроениями в городе, но и с ростом преступности: «При постоянном притоке людей по морю и с континента в значительно большем количестве, чем в крупнейшие города империи Москву и Санкт-Петербург, Одесса созрела для целой индустрии жульничества, надувательства и взяточничества» (с. 142-143). Тогда же появляются черносотенные объединения: «Общественное недовольство стравливало различные слои населения Одессы: местных и приезжих, либералов и консерваторов, студенчество и почтенную профессуру, и практически все были настроены против еврейских лавочников и торговцев» (с. 154). Начались еврейские погромы, толерантность осталась в прошлом: «город вступил в новый век ненависти к самому себе» (с. 157). Растущая среди населения агрессия повела к ужесточению и централизации управления, от либерализма не осталось и следа. Автор подводит читателя к выводу о том, что отсутствие толерантности приводит к заболеванию всего общественного организма.
Значимость Одессы для империи уменьшалась, зато город стал узлом многих социальных противоречий: «Одесса оказалась средоточием нескольких фронтовых рубежей: столкновений между евреями и их гонителями; между украинскими националистами и их противниками-монархистами; между радикальными марксистами и сторонниками самодержавия» (с. 190). В результате и в 1905, и в 1917 гг. город захлестнули волнения, которые привели к складыванию новой мифолегемы о революционном городе (ярким отражением этого стал фильм Эйзенштейна «Броненосец Потемкин»).
«Новый мир», установившийся в результате Октябрьской революции, приглушил межнациональные трения, но зато и разрушил культурную ауру города: «Будучи крупным центром культуры, давними узами связанным с западным искусством и музыкой, Одесса стала естественной мишенью для властей как пристанище шпионов и ниспровергателей власти. Университет... лишился профессуры, считавшейся пристанищем враждебных по отношению к советскому государству взглядов. Писатели... были предметом злобных нападок и государственных кампаний против дилетантства и формализма в искусстве» (с. 213).
Вместе с тем именно в советское время одесский миф набирает силу, но формируется он уже не стихийно, а вполне созна-
тельно. «Постепенно Одесса сделалась тем, чем никогда не была: городом, который советские люди воспринимали как явление особенное, пронизанное особой ностальгией, и при этом занимавшее почетное место в пантеоне самых любимых и героических советских городов» (с. 213-214). Представление об Одессе становится симулякром массового сознания.
Румынская оккупация города во время Второй мировой войны привела к жестокому и планомерному истреблению еврейского населения. Но характерно, что в архивах сохранилось большое количество писем тайных осведомителей, адресованных рядовыми одесситами румынским властям. Кипы сохранившихся доносов являются, считает Ч. Кинг, «суровым свидетельством темной сущности города, таившейся за его светлым обликом» (с. 247). Космополитичная сущность Одессы была разрушена, региональная идентичность переместилась на периферию сознания.
Третья часть книги («Ностальгия и память») рассказывает о смерти «вольного города». И опять как яркий пример происходящих процессов автор использует еврейскую тему - он пишет о массовом исходе евреев в другие города России и Украины, а также в Израиль, США и другие страны. «Конец еврейской Одессы положил начало одесской диаспоре, которая возродила этот город далеко за пределами порта и Дерибасовской» (с. 275), - отмечает Кинг. Ярким примером «посмертного воплощения» Одессы он считает район Брайтон-Бич в Нью-Йорке. В то же время в СССР происходила дальнейшая идеологизация одесского симулякра: «Со временем город-герой затмил реальный город. Советские книги о сопротивлении и доблести возвестили о полном соскальзывании Одессы в область ностальгии. Миф о ее судьбе в годы войны был теперь вплетен в новую систему образов, призванных описывать этот город как обитель содружества наций» (с. 278). Идеологическая индустрия подменяла историю и память ностальгическими воспоминаниями, создавала советскую версию одесского патриотизма.
В наши дни Одесса претерпевает очередное преображение. Сегодня это важнейший порт Украины, относительно нового государства, возникшего в 1991 г. Но история и память по-прежнему подменяются симулякрами: «Одесситы предпочли менее обременительный флер ностальгии проблемному космополитизму»
(с. 300). Хотя «прошлое Одессы, непредвзято увиденное и правильно понятое, могло бы стать активом и для новой, украинской, и для прежней, российской, власти» (с. 304) как модель европейского мультикультурного города, этого не происходит: на одесских улицах присутствуют «постсоветский китч», «украинская озабоченность национальной мифологией» и «новый восторг русских перед прежним имперским положением» (с. 306).
О.Д. Волкогонова
