CC BY
180
УДК 323 .1(477) «1923/1930» ББК 63 .3(2укр)61-36 «1923-1930» С 13
Виктор СаВчеяюо
Проблемы первой компании коренизации и украинизации на Юге УССР (1923-1930 гг .)
В национальной политике большевиков одним из важных вопросов было формирование национально-государственного устройства, которое нашло свое воплощение в образовании, в декабре 1922 г., СССР. В УССР, среди официальных компартийных идеологов, была распространена «теория борьбы двух культур», которая утверждала, что только украинское крестьянство может быть носителем украинской культуры, что эта «крестьянская» культура постоянно противостоит утверждению «чистой» пролетарской культуры, что украинское национальное движение изначально реакционно, искусственно и не имеет основ в широких массах трудящихся. Эту теорию поддерживали известные партийцы, которые были так, или иначе связаны с Украиной: Д. Лебедь, Г. Зиновьев, Г. Пятаков. Но в 1923 г. победила иная точка зрения (поддержанная И. Сталиным и Л. Кагановичем) — утвердить коммунистические идеи в среде украинского крестьянства и народной интеллигенции возможно только с помощью коренизации и широкого использования украинского языка в УССР как государственного. В 1923 г. руководство СССР пошло на некоторую либерализацию внутренней ситуации в стране. Новая экономическая политика была дополнена политикой коренизации.
Коренизация (в УССР — украинизация и политика содействия национально-культурному развитию национальных меньшинств) проявлялась в выдвижении на руководящую работу кадров коренной национальности, в учете национальных факторов при комплектовании партийно-государственного аппарата, общественных объединений. Другой аспект коренизации — культурный, состоял в определении доминирующего статуса национальных языков, в создании национальных школ, в развитии национальной культуры. Для государственного руководства это было удобное средство втягивания людей в процесс построения социалистического
общества, под влияние советской пропаганды и агитации.
Но, разворачивая политико-просветительскую работу, советское руководство беспокоилось по поводу возможного появления «уклона» в сторону национализма. Вопрос отношения населения к национально-культурной политике партии был под усиленным контролем как партийных органов, так и органов ЧК-ГПУ Чекисты подробно фиксировали всю информацию по «национальному вопросу» что распространялась в народных массах (слухи, разговоры, реплики, лозунги), оставив для историков уникальный пласт общественного мнения той эпохи.
Учитывая то, что к тому времени в УССР формировался тоталитарный режим правления, официальная культура стала инструментом духовного террора. Право на истину оказалось атрибутом пролетарской государственной политики, которую определяла партия большевиков, и все суждения и мысли, отличные от критериев классовой идеологии, объявлялись контрреволюционными, или такими, что подлежат запрету. Народу предлагалось только исполнять и одобрять предписания властей и, не сомневаясь, в правильности партийной линии, переходить на язык, утвержденный властью как официальный.
Украинизация в русскоязычных городах Юга УССР проводилась без учета особенностей национального состава населения и культурных традиций. Не важно, что украинский язык был не известен большинству населения целых регионов. Сопоставление процентного показателя национального состава городов Юга УССР наводит на раздумья относительно эффективности и необходимости тотальной и быстрой украинизации в Одессе, где к тому времени жило 45,6 % русских, 44 % евреев, 4 % украинцев (что назвались такими по языковым признакам), 2,6 % поляков, 1,1 % немцев. В 1926 г. В Одессе (общее число горожан 352 тысячи) 161 тыс. — считали себя
к
русскими, 153 тыс. — евреями, 13,5 тыс. — украинцами. Скорее всего, процент украинцев в переписях 20-х годов, не соответствовал реальности — украинцев в Одессе было, в действительности, примерно, 12-15 %. Однако, из этого числа этнических украинцев 2/3 русифицировались и «забыли» украинский язык, более того — под воздействием русской культуры они стали ощущать себя русскими.
В тот же время, осенью 1925 г., при проверке 121 учреждения города Одессы, из 7 тысяч работников отличное и хорошее знание украинского языка фиксировалось только у 260 людей, удовлетворительное — у 530. Около 90 % одесситов вообще не знало украинского языка1. Подобное положение было и в других крупных городах Юга УССР: Екате-ринославе (Днепропетровске), Зиновьевске (Кировограде), Юзово (Донецке), Луганске, Запорожьи, Николаеве.
Уже в первые месяцы 1923 г. В Одессе стали циркулировать слухи о возможной «общей» украинизации, причем отношение к этому процессу, с самого начала, было неоднозначным — значительная часть местной £ интеллигенции, студентов, служащих, ра-?2 бочих, «нэпманов», высказывалась против й практики украинизации, как против «ис-^ кусственной» и «вредной компании» и даже £ «скрытой петлюровщины».
2 В Одессе, еще к началу украинизации, = «ходили» слухи о том, что украинизация бу-§■ дет тотальной, насильственной, что всего за | несколько месяцев, без учета мнения широ-§ ких масс, власть силой заставит всех горожан | перейти на украинский язык, даже во время | частных разговоров, в домашней жизни, а | наказанием для тех, кто не выполнит подоб-I ный приказ, будет «ссылка в Россию»2.
1 В 1923-1925 гг., как ответ на начало
га
§ украинизации, распространялись слухи,
| в которых утверждалось, что: «Украину
§■ готовят к приходу Петлюры». Некото-
| рые одесситы считали, что сама советская
Л власть в УССР, структура КП(б)У, предав
= основы интернационализма, готовят приход «петлюровщины». Так официальная лекция
3 амнистированного властью украинского повстанческого атамана — «известного пет-
^ люровца» Юрия Тютюнника (апрель 1925 г.),
)§ что проходила в городском государствен-
^ ном театре Одессы, наделала в городе много
^ шума. Слушатели лекции или те, что о ней
£ только слышали, пророчили скорый союз
!3 коммунистов с «петлюровцами»3.
В то же время, в Одессе, шла усиленная неформальная агитация против процесса украинизации и распространения украинского языка. Эту агитацию проводили как стихийные «несознательные элементы» так и убежденные сторонники доминирования русской культуры, священники РПЦ, сионисты, члены троцкистско-зиновьевской оппозиции, остатки партий октябристов, кадетов, меньшевиков (РСДРП(м) была категорически против политики украинизации). К борьбе против украинизации приобщилась и часть старой одесской профессуры.
Часть одесской профессуры считала украинский язык непонятным «галичским языком», «крестьянским наречием», которым возможно пользоваться только в селе. Эта профессура саботировала внедрение украинизации, сетуя на то, что до сих пор не сформировалась «научная украинская терминология».
Из профессорско-преподавательского состава одесских вузов, по мнению местных чекистов, наибольшую оппозиционность и вражду к украинизации обнаруживали преподаватели и профессора Одесского сельскохозяйственного института (ОСХИ), где работали бывшие лидеры местных организаций общероссийских политических партий: народных социалистов, октябристов, кадетов. В ОСХИ чекистами фиксировалась «правая», «великорусская» профессура, которая уже с 1923 г. начинает активно противодействовать процессам украинизации в Одессе. Чекисты утверждали, что среди профессоров ОСХИ властвуют «черносотенные расположения духа»4.
Как активных врагов украинизации информаторы ЧК-ГПУ рассматривали профессора А. Браунера (ОСХИ) — «антиукраинца», профессора П. Павлова (Химико-фармацевтический институт — ХФИ); в Одесском политехническом институте (ОПИ) профессоров: Д. Добросердова — «ненавистника украинского языка», С. Шатуновского — «антисоветского типа, который сочувствует сионизму, неприятеля украинизации»5.
В Одесском институте народного образования (ОИНО), где дело украинизации шло намного лучше, чем в других институтах Одессы, на 1925 г. только 16 % преподавателей вели курс на украинском языке. «Правая» группа профессоров ОИНО (Б. Варнеке, А. Готалов-Готлиб, Н. Лингау, А. Томсон), по мнению чекистов, была «кадетски настроен-
ная» и враждебная украинизации. В 1925 г. В Одесском медицинском институте (ОМИ), в Одесском институте народного хозяйства (ОИНХ) и в Одесском политехническом институте (ОПИ) значительная часть профессуры трактовала украинизацию, как «настоящее насилие», чекисты указывали, что в этих вузах «отношение профессуры к украинизации резко отрицательно»6.
По-причине «верхушечной украинизации» на Юге УССР возникало вражеское отношение части интеллигенции и служащих русского или еврейского происхождения к «сознательным» (т.н. «свидомым») украинским интеллигентам, как к носителям идеи тотальной украинизации и практикам ее воплощения в жизнь. Во время громкого политического процесса «Союза освобождения Украины» (в 1930 г.) часть одесской профессуры поддержала гонения на «украинцев», заявляя, что до 1930 г.: «власть слишком заигрывала с украинцами», считая СВУ только «польской интригой». Так профессора: А. Кипин, М. Ржепишевский, Д. Добросердов отрицательно смотрели на компанию украинизации, рассматривая дело СВУ, как долгожданный конец «компании украинизации»7.
В докладной записке начальника особого отдела одесского ГПУ Д. Медведева (будущего партизанского предводителя времен Отечественной войны) утверждалось, что в Одессе: «...отношение к украинизации со стороны профессуры, за исключением некоторых "щирых" украинцев, которые украинизируются на это время, в связи с необходимостью остаться на службе, резко отрицательная... процент украинцев очень незначительный, и этот процент настолько перемолот общероссийской культурой, которая почти целиком считает себе русскими и в семьях разговаривает на русском языке»8.
Студенчество Одессы разбилось на ряд группировок относительно украинизации. Сводки ГПУ говорили о том, что «среди студентов-неукраинцев выделилось две группы». Первая рассматривала украинизацию, как вынужденную, тяжелую необходимость и старалась учить украинский язык. Вторая, «более значительная часть студенчества», относилась к украинизации резко отрицательно и публично критиковала этот процесс. Студенты-евреи в вузах Одессы (в 20-х гг. ХХ в. составляли 50-55 % от всей массы студенчества, а в некоторых одесских вузах этот процент доходил до 60) держались в стороне украинизации. Сту-
денты-русские часто обнаруживали «русский шовинизм» и открыто отбрасывали самую возможность преподавания в вузах специальных предметов на украинском языке. В то же время, студенты-украинцы, которые составляли в Одессе 15-17 % от всей массы студенчества (в ОИНО и в ОСХИ до 25 %), в большинстве приветствовали украинизацию. В то же время источники ГПУ утверждали, что в ОСХИ: «...значительная часть студентов-украинцев разговаривают на русском, что бы их не считали петлюровцами»9.
В среде одесских студентов «ходили» слухи о том, что «украинизация временное явление», что она, в действительности, «не настоящая» и только формальная. Так один одесский интеллигент жаловался, что на самом деле в УССР: «идет 100 % русификация. За то, что я проводил действительную украинизацию, меня уволили»10.
В большинстве учебных заведений Одессы учащиеся и преподаватели, анализируя непоследовательные и противоречивые шаги властей по проведению в жизнь программы украинизации, стали игнорировать украинизацию. Так, в Одесском художественном ^ институте (ОХИ) даже в 1926 г. (после более г чем двух лет украинизации) «никто не читал Ц лекций по-украински», а в Одесском вечернем ^ рабочем техникуме до 1926 г. даже не было > «никаких попыток украинизации», потому, ¡ц что эти попытки «вызвали недовольство» | преподавателей и слушателей. В одесской § Химпрофшколе в 1923-1927 гг. весь процесс | преподавания велся только на русском языке. § Среди части педагогического персонала про- * фшколы чекисты отмечали проявления «рус- | ского шовинизма». После завершения работы | комиссии по украинизации в Химпрофшколе, I из профшколы были изгнаны некоторые пре- | подаватели, которые не желали переходить на § преподавание на украинском языке11.
У значительной части учителей Одессы, § Зиновьевска (Кировограда), Николаева госу- | дарственная политика украинизации вызвала | отрицательную реакцию, так как большинс- = тво учителей этих городов были русскими или 'а евреями по происхождению и абсолютно не ^ знали украинского языка. До 1927 г. в Одес- ^ се было полностью украинизировано только ^ 18 школ (из 56), частично — 8. В школах Одес- )§ сы (где были как русские, так и украинские ^ классы), родители часто просто саботировали ^ компанию украинизации. Тогда фиксировал- ¡Ц ся «наплыв» учеников в русские классы, куда Ь
записывалось по 50-55 детей, в то время как в украинские классы записывалось не более 20 детей12.
В городах юга УССР часть интеллигенции, служащих, а так же «бывших людей» (представителей бывших зажиточных классов, которые были лишены политических прав), были недовольные украинизацией культурной жизни города: театров, клубов, музеев, периодических изданий. Это нежелание украинизироваться входило в конфликт с суровыми решениями высших партийных и государственных органов.
В действительности, украинизация наиболее ударила по государственным служащим. В 1925-1928 гг. процесс украинизации прошел по государственным учреждениям в виде тотальной проверки чиновников, на предмет знания украинского языка. «Подозрительные» служащие, кто не владел украинским языком, увольнялись из учреждений. ГПУ фиксировалось активное недовольство политикой украинизации служащих Одессы, среди которых процент этнических украинцев не превышал 10 %. £ Экзамен, который был установлен для ?2 служащих в процессе украинизации страна шил многих одесситов. В этот экзамен вхо-^ дили не только проверка знания украинского £ языка, украинской литературы, но и экзамен
2 по истории революционного движения в Ук-= раине. Некоторые из экзаменуемых приходи-| ли в негодование, что этнические евреи, что | сами совершенно не знали украинский язык, § принимали экзамен у служащих-украинцев. | В то время в письмах из Одессы часто мож-| но было прочитать, что «...с языком шутки | плохи», а украинизация это «кошмар» и «ду-I ховное насилие»13.
| Украинизация, писал в 1924 г., в своем § дневнике известный литературовед, украин-| ский политический и общественный деятель §• С. Ефремов: «настоящая злоба дня. Просто | стон и гам стоит по учреждениям»14. В то же Л время компартийное руководство УССР ука-= зывало, что в 1924 г.: «украинизация проходит недопустимо слабо»15.
3 Акцент в официальной компании украинизации делался на формальное количест-
^ венное состояние дела, а жалобы на ужасные )§ материальные условия, на критическое состо-^ яние помещений для обучения, недостаток ^ нужных учебников и специалистов, не были £ понятны властям. Вместе с государственной !3 «гонкой» украинизации, среди значительной
части населения Одессы было заметное равнодушие к делу «украинизаторов».
В Одессе украинизация и коренизация доходили до курьезов. Много разговоров в Медицинском институте (ОМИ), вызвал тот факт, что избирательные карточки, по выборам в горсовет в 1927 г., властные структуры напечатали на русском и еврейском языках, но совсем забыли о существовании государственного украинского языка. Этот промах властей породил издевки, смех и разговоры, о том, что: «украинцы незначительная нация», а украинизация только «блеф»16.
Наблюдатели ГПУ отмечали, что даже: «.украинская интеллигенция не удовлетворена слабыми методами украинизации», что в кругах украинской интеллигенции идут разговоры, что: «.украинизацию дали для отвода глаз», только «для вида». Украинские деятели Одессы видели в украинизации только «маску для верхов» и «казенную компанию», которая началась только «под давлением извне». Украинские деятели-одесситы указывали, что сами большевики «не дают дышать» украинцам, что в процессе украинизации проходит «притеснение украинцев по службе». Некоторые профессора ОИНО считали, что: «РСФСР в Украине ведет империалистическую политику»17.
Официальная украинизация «это гарнир для обрусения», считал С. Ефремов18. Не обращая внимания на процессы украинизации, некоторые представители украинской интеллигенции считали, что: «.национальное дело на Украине решается так, чтобы обречь на вырождение украинскую нацию, стереть ее с лица земли»19.
Но, несмотря на все недостатки и проблемы украинизации, большинство украинских патриотов считало, что, необходимо использовать «верхушечную» украинизацию, для того, чтобы «воспитывать действительно украинские силы, захватить культурные высоты и легальные формы жизни в стране, а уже потом строить основы государства»20. Начиная со второй половины 1923 г. в среде украинской национальной интеллигенции стала доминировать мысль о том, что достичь самостоятельности Украины возможно только путем участия украинских сил в советских учреждениях: политического, хозяйственного, культурного направлений. Сформировалось своеобразное украинское «сменовеховство», когда часть украинской интеллигенции приняла сам факт существования советской власти, считая
возможным «изменение национальной политики властей» и утверждение государственности Украины «мирным путем».
В то же время и Москву и Харьков беспокоил «казенный подход» к украинизации на местах (особенно на Юге и Востоке Украины), «самодержавные методы» в проведении украинизации, которые, по мнению Центра могли дать «обратные результаты»21. Партийные органы отмечали, что «ударный» характер украинизации наносит ущерб национальной политике советской власти22. Но эти выводы не приводили к изменению подходов к проблеме. «Усиленная» украинизация проводилась на Юге УССР вплоть до 1930 г.
В сведениях партийных органов и ГПУ часто указывалось, что местные советские органы, в ряде случаев, даже противодействуют украинизации. «В самих окружных комиссиях по украинизации никто из членов не знает украинский язык», — извещали доклады с мест, — «даже партийцы относятся враждебно к украинизации»23, партийное руководство не может «расшифровать украинский язык»24. Из 184 ответственных партийных работников Одессы (как окружного центра) украинский язык, в 1925 г., знало только 25 человек. В аппарате Одесского округа (что курировал сельские районы) украинским языком владело только 29 % работников25.
Совнарком УССР считал, что: «украинизация сов. аппарата в условиях Одесской губернии усложняется, кроме очень пестрого национального состава населения, так же и неподготовленностью личного состава сов. работников. Из общего числа рабочих правительственных организаций, административных и хозяйственных работников 6.068, число знающих украинский язык достигает лишь 2.494, в том числе хорошо знающих — 866»26.
Среди членов КП(б)У «пророссийски настроенные члены» составляли 2/3 от общего числа. Именно они были недовольны политикой украинизации, и часто открыто критиковали политику украинизации, даже несмотря на то, что эта критика была для них небезопасной. Ростки национальной нетерпимости отражались в разговорах рядовых коммунистов, которые были подмечены С. Ефремовым. Он писал, что одна коммунистка приходила в негодование по поводу украинизации, вопрошая: «Сколько можно терпеть эту петлюровщину?» Эта особа была недовольна и тем, что некоторые учителя на
работу ходили в вышитых сорочках и разговаривали на украинском языке27.
Процесс украинизации проходил с большими опасениями со стороны власти. Начав политику украинизации, советская власть продолжает не доверять украинским учителям: «украинский учитель преимущественно ненавидел большевиков не потому, что он стоял на стороне капиталистов, а потому, что ему казалось, что большевики лишили его возможности спокойно и мирно работать "для добра нашей родной родины, крестьян-ско-демократической Украины"28.
В Украине в 1920-х гг. одновременно проходили две украинизации: компания формализованной государственной украинизации «сверху» и процесс неформальной украинизации «снизу».
Украинская интеллигенция требовала ускоренной украинизации вузов, газет, театров, школьного образования. Партийные и советские структуры с большим подозрением отмечали, что неформальной украинизацией занимаются общественные организации, которые не подконтрольны власти: общество им. Леантовича, Украинское библиографи- ^ ческое общество, Украинское научное обще- г ство при АН УССР, Комиссия краеведения й АН УССР. Самостоятельные шаги в сторону ^ украинизации «не оправдано» позволяли > себе Украинская государственная библиоте- ¡ц ка в Одессе, преподавательские коллективы | одесской Торгово-промышленной профшко- § лы, одесских школ имени Ивана Франко, и | имени Леси Украинки. §
Одесский институт народного образова- * ния (ОИНО) рассматривался ГПУ как «гнездо | украинских националистов», где особую роль | играл профессор истории М. Слабченко, ко- I торому чекисты приписывали «шовинисти- | ческо-националистический уклон» за то, что § он активно продвигал украинизацию «снизу». Действительно, Г. Слабченко в своей «Декла- § рации украинской интеллигенции» отмечал, | что «украинцам нет политической свободы, а | все свободы только на бумаге», что украинцы = в УССР: «живут как в загоне». Агенты ГПУ 'а предупреждали, что вокруг М. Слабченко ^ собирались «неблагонадежные» сторонники ^ «стихийной» украинизации, одесские про- ^ фессора: М. Гордиевский, Р. Волков, А. Му-зычко, С. Дложевский и прочие. «Для этого ^ круга характерно украинофильское располо- ^ жение духа... связь с украинской автокефаль- ¡Ц ной церковью» (указывали сведение ГПУ). Ь
В ОИНО сложилась группа профессоров и преподавателей, которая хотела украинизировать вузы Одессы (на украинском языке читали 14 преподавателей ОИНО), эта группа, по мысли ГПУ, имела «петлюровские расположения духа»29.
По мнению одесского ГПУ, приезд, в мае 1927 г., в Одессу, выдающихся украинских актеров П. Саксоганского, М. Садовского и Полтавской капеллы бандуристов привел к усилению украинского «шовинистического состояния духа» в городе. Чекисты сообщали, что: «выступления актеров превратились в национальный праздник», что зрители «им поднесли букет из желтых и синих цветов» (цветов запрещенного тогда национального флага) как вызов властным структурам30. Всплеск украинских национальных чувств на Юге УССР фиксировался в мае-июне 1926 г., в связи с информацией об убийстве С. Петлюры в Париже. В среде украинской интеллигенции Одессы проходили тайные вечера памяти С. Петлюры. На Пасху 1927 г. В Одессе была проведена тайная панихида по погибшим в 1918 году в борьбе с советскими £ войсками гайдамакам31. ?2 Беспокоили советскую власть и не контрой лируемые стихийные демографические про-^ цессы в УССР. «Естественная» украинизация £ рабочего класса Юга Украины привела к тому,
2 что в 1922-1929 гг. В большие города УССР = врывалась мощная миграционная волна из §■ украинских сел, которая привела к изменению | национального лица городского пролетариа-§ та. Если до 1922 г. украинцев-рабочих в Одессе | числилось около 13 %, то времена нэпа, при-| бавили к этим процентам еще 20-25 % за счет | рабочих-выходцев из украинских сел. Такие I же показатели (увеличение рабочих — укра-| инцев на 20 %) характерны для городов и по-§ селков Донбасса, Николаева.
| В 1920-х гг. изменился и национальный §■ состав студенчества городов Юга УССР. | В Одессе студенты-украинцы к 1929 г. соЛ ставляли до 30 %, в то время как в начале = 20-х их количество было около 15 %. Во второй половине 1920-х гг. значительная часть
3 студенчества одесских вузов была настроена не только «национально», но и «нацио-
^ налистично». В вузах Одессы был заметен )§ конфликт между студентами украинцами, ^ преимущественно выходцами из сельской ^ местности, одесситами студентами — рус-£ скими и студентами — евреями из местечек !з и окраин Одессы.
Среди таких студентов распространялись слухи о том, что рано или поздно: «Украина будет самостоятельной, и коммунисты пойдут в "кацапию"32. Так информаторы ГПУ зафиксировали факты, что один из студентов ОИНО активно пропагандировал лозунг: «Украина для украинцев», студент одесского Художественного института призвал к борьбе за независимость Украины, студент Одесского химтехникума уверял, что: «Украина есть колония России», студент Одесского медицинского института считал, что надо: «присоединить к Украине Северный Кавказ, Курщину, где осталось 6 миллионов украинцев»33.
Уже осенью 1927 г. некоторые украинские интеллигенты в Одессе роптали на процесс «замедления украинизации». Среди специалистов «ходили» слухи о том, что: «власть не заинтересована в украинизации, за исключением Скрипника и Затонского. Шумский был прав — все ставленники Москвы»34.
Боязнь властей «идти далеко» в процессе украинизации, отражалась в отношении украинизации частей РККА в УССР. Украинизация в армии началась в ноябре 1923 г., но уже в марте 1924 г. украинизация армии была прекращена. Необходимо отметить, что большинство командиров РККА обнаруживали «активный отпор практической украи-низации»35.
Некоторые рабочие коллективы Одессы в 1924-1929 гг., вносили предложения: «о ненужности украинского языка»36. Так Еврейская беспартийная рабочая конференция (апрель 1924 г.) констатировала, что: «еврейские рабочие плохо понимают современную национальную политику», фиксировала «вражеское отношение рабочих-евреев к украинизации». На конференции звучали укоры и возмущения по отношению к украинизации: «.она не нужна. она только усилит национализм»37.
В то же время единственный национальный конфликт в Одессе того времени связан с передачей (в мае 1927 г.) Покровской церкви Украинской автокефальной православной церкви. 250 прихожан Покровской церкви, приверженцы русского православия, активно выступили против передачи церкви в лоно УАПЦ, заблокировав входы к храму. Православные верные русской патриархии провели сбор подписей среди населения города, требуя возвращения Покровского храма Московскому патриархату. Более чем 200 портовых грузчиков направили телеграмму украинскому старосте Г. Петровскому, тре-
буя: «возвратить храм, вырвав его из лап петлюровцев», в противном случае угрожая власти «серьезными последствиями»38.
Острый внутренний конфликт разгорелся в 1927 г. на Одесской кинофабрике. Режиссер А. Довженко и ряд других режиссеров и актеров украинского происхождения добивались внедрения на кинофабрике украинизации «снизу» — украинского языка в кино и выпуска картин на «украинскую тематику». Национальные противоречия вылились в конфликт режиссеров — украинцев с ведущим режиссером кинофабрики и столичной знаменитостью Н. Охлопковым, который, выступая на сборах коллектива кинофабрики, предъявил обвинение «украинской группе» в том, что эта «контрреволюционная группа» занимается «москвоедством» (ограничивает права русских), что она создала атмосферу «недоверия к москвичам», «изживает неукраинцев» из кинофабрики. В то же время распространялись необоснованные слухи: «.что на Одесской кинофабрике засели украинские шовинисты», на кинофабрике идет «травля россиян и евреев» и «предоставляют работу только украинцам, фамилии которых заканчиваются на -ко». На подобные заявления А. Довженко ответил: «Создается такое мнение, если собираются два украинца — "это подозрительно", если собираются три украинца — "это уже контрреволюция". Как видим, нам собираться нельзя, так как нас еще могут предъявить обвинение в контрреволюции». Актер одесской кинофабрики А. Бучма заявлял: «Я давно перестал быть национал-шовинистом и носить жолто-блакитний бант, но после такого собрания и выступления Охлопкова, мне придется снова надеть жолто-блакитний бант»39.
В 1925 г. к наркому образования СССР А. Луначарскому даже прибыла «делегация интеллигенции» из УССР «жаловаться на украинизацию», но А. Луначарский отказал в поддержке открытой оппозиции украи-низации40. С другой стороны, влиятельный большевистский лидер Ю. Ларин (Лурье), в своих статьях и в выступлении на 8-й сессии ЦИК СССР (апрель 1926 г.) заявлял, что в УССР провоцируется «петлюровщина», происходит «насильническая украинизация», которая дискриминирует «русское население» в УССР по языковому вопросу. Лидер оппозиции Г. Зиновьев поддерживал такие заявления и сам активно выступал против украинизации, считая ее «помощью петлюровщине».
Известная исследовательница национального вопроса Е. Борисенко писала: «Оппозиция обращала особое внимание на перегибы украинизации в УССР. Так, в начале декабря 1926 г., Ю. Ларин направил в редакцию "Украинского большевика" статью, в которой обрушился на "перегибы национализма" на Украине. По мнению Ларина, совершенно недопустимо "устранение русского языка из общественной жизни (от собраний на рудниках и предприятиях до языка надписей в кино)"; переход профсоюзов на украинский язык, которого не понимало подавляющее большинство рабочих; применение в школах языка обучения, не являющегося разговорным для детей местного населения, и т.п. .. ,»41.
На собрании партактива в начале 1928 г. В Одессе в президиум была направлена записка от некого рабочего Кравчука, в которой были следующие слова: «.поголовная украинизация подавляющего большинства неукраинского населения — есть акт насильственного действия, свойственный колонизаторской политике буржуазии. Долго ли ЦК КП(б)У будет заниматься насильственной украинизацией и к чему это приведет?»42. Но, ^ несмотря на спорность вопроса, в октябре г 1926 г. всеукраинская конференция КП(б)У й дала отпор зиновьевской оппозиции и подде- ^ ржала курс на украинизацию43. >
По неукраинским селам Юга УССР ¡ц в 1924-1928 гг. фиксировались протесты | крестьян против украинизации, так как § многие крестьяне не могли понять смысл | многих документов, заполнить необходи- § мые налоговые документы, которые были * напечатаны на украинском языке. Крестья- | не жаловались на налоговых чиновников: | «Нам нарочно читают на украинском, чтобы I мы ничего не поняли»44. 1
га
В Березовском районе украинские крес- § тьяне выступили против преподавания
в школе на украинском языке45. В Новоодес- §
ском районе Николаевской области (апрель |
1924 г.) на местах фиксировалась «наличие |
национального антагонизма». Парторганы =
сообщали, что: «политика партии в нацио- 'а
нальном вопросе игнорируется населением ^
района», хотя украинцев в Новоодесском ^
районе проживало более 70 %. «В райцентре ^
украинским не разговаривают и не пони- )§
мают», «несмотря на украинизацию, язык ^
остается русский», «на разговоры об украи- ^
низации ответственные работники района ¡Ц
отвечают бранным словом», — твердила ин- Ь
формация из городка Новая Одесса Новоодесского района. По украинизации в этом районе ничего не делалось и чувствовало «вражеское отношение к вопросу»46.
Интересно, что на Юге УССР к противоречиям в связи с украинизацией добавлялись конфликты на почве «германизации» и «мол-даванизации» — использования немецкого и молдавского языков в национальных немецких районах и Молдавской автономной республики. Подобный конфликт произошел между немецкой колонией Черногорка и украинским селом Калиновка (Одещина), что подчинялись немецкому сельсовету. Жители Калиновки жаловались, что у немецких советских функционеров было заметно: «стремление обойти украинцев», для чего «заседание Совета проводить только на немецком языке», чтобы содержание решений не было понятным жителям Калиновки47. В ряде немецких Советов проводилось в жизнь требование местных колонистов вести заседание Совета только на немецком языке. «Русский и украинский языки нам не нужны», — говорили члены Совета колонии Гросс-Либенталь48. £ Часть крестьянства Одещины проявляло ?2 свое недовольство политикой молдавани-й зации, выступая против создания МАССР
^ (молдавской автономии), национальных моли
£ давских Советов и районов, против распро-
2 странения молдавского языка и структуры = управления МАССР на украинские и русские | села. Так, крестьяне Степановского сельсове-| та, который оказался в 1924 г. на территории § МАССР, в котором жило 50 % украинцев, | 40 % немцев, 10 % молдаван, единогласно вы-| сказались в пользу отделения сельсовета от | МАССР49.
I Для 1923-1929 гг. был характерен процесс
| углубления раскола среди населения Юга Укра-
§ ины, раскола, в зависимости от культурно-на-
| циональных признаков, по линии отношения
& к политике украинизации, молдованизации,
| германизации. Этот конфликт был связан как
Л с увеличением украинского влияния в городе
= и с увеличением численности украинского рабочего класса, интеллигенции, студенчества,
3 так и с политикой создания национальных автономий, Советов и районов на территории УССР. Компания коренизации поражала
)§ своим формализмом и неподготовленностью,
^ непродуманностью форм и темпов.
^ Историки украинизации (советские и
£ постсоветские), описывая достижение этой
!3 политики в области народного образования
и развития украинской культуры, оставляют вне поля зрения региональные и социальные особенности восприятия населением УССР политики украинизации. Ряд регионов и крупных городов УССР были просто не готовы для тотальной и ускоренной украинизации, а местные власти, вынужденно играя по правилам тоталитаризма, не могли отстоять свою точку зрения на реализацию программы украинизации, исходя из региональных особенностей ряда территорий Украины. Территории бывших (до 1918 г.) Херсонской и Екатеринослав-ской губерний развалившейся Российской империи, находясь в поле влияния русского языка и культуры, не могли одновременно с патриархальными украинскими областями успешно выдерживать экзамен усиленной украинизации. Тяжесть новой национальной политики легла на русскоязычное городское население Юга и Юго-востока Украины (интеллигенция, служащие, студенты).
Городские жители Юга УССР, среди которых процент не знающих украинский язык доходил до 90 %, научились игнорировать политику партии в вопросе украинизации, создавая только видимость подобной деятельности и ограничиваясь только составлением документов на украинском языке. В то же время в 1926-1929 гг. стало заметно стремление властей с помощью коренизации разыграть в стране банальную политическую формулу «разделяй и властвуй». Интеллигенцию сталкивали лбами в языковом конфликте, и эта «борьба на культурном фронте» давала еще один нужный властям эффект — на второй план отодвигались острые социальные и политические противоречия между властью и обществом.
1 Известия (Одесса). 1926. 16 мая - 10 сентября.
2 Государственный архив Одесской области (далее ГАОО), Ф. 3. Оп. 1. Д. 1011. Л. 31.
3 ГАОО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1276. Л. 66.
4 ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1312. Л. 19.
5 Там же. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1033. Л. 169; Д. 1601. Л. 106.
6 Там же. Оп. 1. Д. 1601. Л. 83.
7 Там же. Оп. 1. Д. 2212. Л. 21.
8 Там же. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1312. Л. 18.
9 Там же. Ф. 7. Оп. 1. Д. 165. Л. 213.
10 Там же. Оп. 1. Д. 2208. Л. 20.
11 Там же. Оп. 1. Д. 165. Л. 211, 222.
12 Там же. Оп. 1. Д. 1608. Л. 3.
13 Там же. Оп. 1. Д. 1031. Л. 100-108.
14 ефремов С. Щоденник 1923-1929. Кюв, 1997. С. 155.
15 ГАОО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 78. Л. 101.
16 Там же. Оп. 1. Д. 1032. Л. 42
17 Там же. Оп. 1. Д. 1037. Л. 21-22.
18 ефремов С. Щоденник. С. 131, 243.
19 Центральный гос. архив общественных обединений Украины, Ф. 1. Оп. 20. Д. 2522. Л. 55.
20 ГАОО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 409. Л. 327.
21 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 1. Д. 284. Л. 28, 62.
22 ГАОО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1282. Л. 45; Там же. Д. 1299. Л. 59.
23 Там же. Оп. 1. Д. 1037. Л. 21.
24 Там же. Оп. 1. Д. 78. Л. 98.
25 ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 1. Д. 284. Л. 29.
26 Там же. Оп. 16. Д. 54. Л. 58.
27 ефремов С. Щоденник. С. 682.
28 Кравченко Б. Сощальш змши i нацюнальна сввдо-мють в УкраШ ХХ ст.. Кюв, 1997. С. 119.
29 ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1312. Л. 20-21.
30 Там же. Д. 1034. Л. 108.
31 Там же. Д. 1034. Л. 111.
32 Там же Ф. 7. Оп. 1. Д. 1607. Л. 90.
33 Там же. Д. 2208. Л. 17; Там же. Д. 309. Л. 317-323.
34 Там же Д. 1036. Л. 47.
35 РГВА. Ф. 307. Оп. 1. Д. 287. Л. 45.
36 ГАОО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1029. Л. 140.
37 Там же. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1222. Л. 4.
38 Там же. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1037. Л. 129.
39 Там же. Л. 49-50.
40 ефремов С. Щоденник. С. 294.
41 Борисенок Е. Феномен советской украинизации. М., 2006. С. 178.
42 Там же. С. 151.
43 Бачинський Д. В. Громадсько-полiтична дискуая щодо змюту полiтики укршшзаци // Украша ХХ ст. Культура, вдеолопя, полйика. Вип. 6. Кюв, 2002. С. 207.
44 ГАОО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 2204. Л. 163.
45 Там же. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1034. Л. 146.
46 Там же. Д. 918. Л. 6-14.
47 Там же. Д. 1034. Л. 146.
48 Там же. Д. 1034. Л. 143-145.
49 Там же. Д. 1310. Л. 221.
к
