CC BY
66
Следует заметить, что Тристрам Шенди не настолько «философ», насколько им оказывается Жак. В английском романе силен элемент эмпиризма, фантазийные отступления в тексте романа Стерна не выявляют столько интереса автора к философии и теологии, сколько его выказывает прихотливое повествование в романе-диалоге Дидро, полагает П. Шартье. Основные черты текста-предшественника «Жака» смещаются, переоцениваются, переигры-ваются. Контраст между позицией персонажа-«философа» (дядюшка Тоби) у Стерна и «народного философа» Жака наполняется двусмысленностью. Роман Дидро завершается ироническим хэппи-эндом, выдвигая на первый план вопрос о человеческой свободе.
При этом текст романа фиксирует также размышления Дидро над тем, что такое повествование, рассказ, роман, даже шире - вымысел как таковой, проявляется ли он в театральной, философской или романической форме. Стерн, полагает П. Шартье, меньше озабочен такого рода проблемами. Дидро не случайно заполняет текст «Жака-фаталиста» вопросами, обращенными к читателю, о том, как может или не может развиваться далее история его героев, заявляет о разных нарративных возможностях, играет ими и т.п.
Подводя итог исследования, автор монографии в разделе «Эпилог» вновь подчеркивает, что Дидро-художник и мыслитель выступает в качестве насмешника, мистификатора, иллюзиониста в каждом своем сочинении.
Н.Т. Пахсарьян
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
2014.01.016. ФЕСЕНКО Э.Я. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX в. В ПОИСКАХ ГЕРОЯ. - М.: Академический Проект, 2013. - 653 с. -(Gaudeamus).
Духовные, интеллектуальные и художественные открытия русской классической литературы в сфере «герой - автор» являются центральной проблемой книги профессора Э.Я. Фесенко (Северодвинск; Гуманит. ин-т филиала ФГАОУ ВПО «С (А) ФУ им. М. В. Ломоносова»).
Полагая, что «опыт мучительных, подчас трагических исканий героев русской литературы XIX в. необходим каждому человеку, живущему в современном мире» (с. 15), автор монографии анализирует не только художественные произведения, но и такие «человеческие документы», как письма, дневники, мемуары; привлекаются также литературоведческие исследования и критическая литература XIX, XX, начала XXI в.
Взаимоотношения между автором и героем обусловливаются, по М.М. Бахтину, двумя факторами: позицией, которую занимает автор по отношению к герою, и жанровой спецификой произведения. Степень свободы от автора бывает разной: герой может вести диалог с автором и даже противостоять ему, а может быть зеркальным отражением его духовной эволюции.
XIX век, по замечанию В.К. Кантора, прошел сложный путь «в поисках личности» (с. 22). Важнейшей особенностью реализма XIX в. является типизация характеров. Внутренний мир и поведение героев в реалистической литературе зависимы от исторического времени и национального менталитета. При этом менталитет мыслится шире, чем национальное своеобразие, так как включает в себя другие компоненты: классовые, религиозные, государственно-политические и т.д. Архетипические образы, мотивы, идеи, относящиеся к категории «вечных», несомненно, меняются в зависимости от исторического контекста и национального своеобразия. Достаточно сравнить персонажи западной литературы - Гамлета, Чайлд Гарольда, Дон Кихота - с русскими Гамлетами и Дон Кихотами в произведениях Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Лескова. «При этом в Чацком, Онегине, Печорине, тургеневском Гамлете Щигровского уезда, в лесковском "русском Дон Кихоте"... можно обнаружить глубинные коды культуры, черты ментальной, социокультурной общности, которые хранит русская классика, способная в своих рассказах о жизни людей "повышать метафизическую значимость человеческого бытия"1» (с. 26-27). В русской литературе XIX в. возникают новые типы: «маленького человека» (Вырин, Башмачкин, Мармеладов, Девушкин), «лишнего человека» (Чацкий, Онегин, Печорин, Бельтов, Рудин, Обломов),
1 Юнг К.Г. Сознание и бессознательное. - СПб., 1997. - С. 71.
«нового» героя (нигилисты и Базаров у Тургенева, Волохов у Гончарова, «новые люди» у Чернышевского - Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна и появившийся в романе «особенный человек» Рахметов), а также тип «делового человека» (Чичиков у Гоголя, Петр Адуев у Гончарова, Штольц у Гончарова, Лопахин у Чехова).
Опираясь на исследования ведущих российских литературоведов, Э.Я. Фесенко рассматривает тему «маленького человека» в аналитических статьях: «"Открытие всечеловечности" в "Станционном смотрителе" А.С. Пушкина», «"Сосед Акакия Акакиевича": "Медный всадник" А.С. Пушкина», «Жизнеописание Башмачкина: "Шинель" Н.В. Гоголя», «"Самосознание" "маленького человека" Ф.М. Достоевского».
Исследовательница сопоставляет два, казалось бы, противоположных типа персонажей - «маленький человек» и «лишний человек», которые, по ее мнению, совпадают в своем принципиальном качестве - «несоразмерности миру». Рассматривая образ «лишнего человека», меняющийся с течением времени, она пишет: «В 10-е годы появился грибоедовский Чацкий, который был "лишним" в фамусовском обществе; в 20-е годы - Евгений Онегин из одноименного романа А.С. Пушкина с его "скептической потерянностью" (А.И. Герцен), разочарованностью, рефлексией. В 30-е годы был создан портрет героя своего времени Печорина, в 40-50-е -Рудина и Бельтова. За это время четко определилось главное в "лишнем человеке" - особая интенсивность идейных, духовных и нравственных исканий» (с. 72). В 60-е годы И.А. Гончаров показал в помещиках Обломове и Борисе Райском «онегинское» охлаждение к жизни, исследуя источник равнодушия и скуки. Писатель определил трагическое состояние людей, которые не могли понять, отчего опускаются руки когда-то деятельного человека, пустеет душа, исчезает вера в то, что можно что-либо изменить. Ответ на эти вопросы могло дать только глубокое понимание процессов, происходящих в общественной жизни России: «Обломов нарисован в гончаровском романе как "итоговый", уходящий тип носителя дворянской культуры»; «Обломов - это закат дворянского периода в эволюции "лишнего человека"» (с. 158, 76).
Литературные герои, которых можно объединить в типологический ряд «деловых людей», начинают появляться с 30-х годов XIX в. Несомненно, одно из первых мест в этом ряду принадлежит
гоголевскому Чичикову. Писателя всегда волновала проблема российского капитализма. Начав с романтически-негативного отношения к власти денег, он изобразил реальных купцов и дельцов, а также идеальные образы хозяйственников, навеянные, очевидно, российским восприятием западноевропейского экономического быта. Э.Я. Фесенко выделяет три типа дельцов в изображении Гоголя: первый - русские купцы с их невежеством и бесправием перед государством в лице чиновников; второй - дельцы-мошенники, которых писатель воспринимал как реальное будущее русского капитализма; третий - идеализированный образ миллионера-откупщика, промышленника, предпринимателя богобоязненного, истинно православного. От гоголевского Муразова («Мертвые души») пошли образы идеальных, ожидаемых капиталистов - благоустроителей России: Штольц («Обломов») и Тушин («Обрыв») у Гончарова, Соломин («Новь») у Тургенева и т.д. (с. 199).
К типологическому ряду «практических людей» относится и герой Гончарова Петр Адуев («Обыкновенная история»). Если Тушина и Штольца, относящихся к этому же типу, писатель оставляет в самую ответственную для их репутации минуту и не рассказывает об их дальнейшей жизни, то о крушении жизни Петра Адуева он озабоченно сообщает. И если в 1840-х годах в авторской исповеди «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров осознавал необходимость «ломки старых понятий и нравов», чувствовал «зарю чего-то трезвого, делового, нужного»1, то в 1860-е годы «во второй части романа он вершил суд над идеалами Петра Адуева». Его судит жена Ли-завета Александровна, «как позднее Штольца с его деловой хваткой и бездушием будет судить Ольга Ильинская». Горький опыт семейной жизни «заставил Петра Ивановича задуматься над несостоятельностью тех постулатов, которые он исповедовал» (с. 219).
Тургенев вел многолетний идейный спор о положительном герое 1840-1870-х годов, а в романе «Накануне» он заявил, что России нужны не дельцы типа Андрея Штольца, а бескорыстные, любящие свою родину люди, такие как волевой и цельный Инсаров. По замечанию И.Н. Сухих, проследившего эволюцию турге-
1 Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8 т. - М., 1955. - Т. 8. - С. 73.
невских героев, первый герой Тургенева - Рудин - «потомок Чацкого, мечтатель, идеалист, острослов и салонный спорщик», второй -«скиталец» Федор Лаврецкий, третий - болгарский беглец и революционер Инсаров и, наконец, - загадочный провинциальный врач Базаров, в личности которого забрезжили черты нового героя: «нигилист как философ»1. Два типа героев - «мечтатели» и «деятели» -постоянно привлекали интерес писателя, который исследовал национальную специфику русских Гамлетов и русских Дон Кихотов в поисках положительного героя своей эпохи (с. 286-290).
Несмотря на то что идейными истоками нигилизма в России были немецкие и французские трактовки этого понятия, русский тип приобрел особый статус. Радикальность западных идеологических проектов в России проявилась в крайней форме практического осуществления. Нигилистические черты сказались в мировоззрении «лишних людей» в произведениях Грибоедова, Пушкина, Лермонтова.
Тема нигилизма имеет непосредственное отношение к творчеству Пушкина, так как он «вскрыл причины зарождения» этой духовной болезни «на национальной почве»2. В образах Алеко («Цыганы»), Онегина («Евгений Онегин»), Германа («Пиковая дама») Пушкин «отобразил определенные этапы отпадения русской интеллигенции от источника жизни - веры, национальных традиций, народной почвы»3. Гордыня, тщеславие, сладострастие, неспособность сделать правильный этический выбор, склонность к убийству -все эти «признаки духовного нигилизма» отличали пушкинских героев и «завели их в нравственный тупик» (с. 256).
Широкое распространение в России идеи нигилизма получили благодаря М.Н. Каткову, редактору «Русского вестника», где печатался роман Тургенева «Отцы и дети», и благодаря самому роману. До настоящего времени у исследователей вызывает споры авторская позиция по отношению к его литературному персонажу -Базарову. Некоторые считают, что в гибели героя писатель показал
1 Сухих И.Н. «Отцы и дети», (1862) // Звезда. - СПб., 2006. - № 10. -
С. 215.
2 Егоров О.Г. Нервический характер в русской литературе: На материале «Журнала Печорина» // Литература в школе. - М., 2005. - № 3. - С. 23.
3 Там же. - С. 6.
крах его мировоззрения: «Антинигилистическая проза, к которой сейчас причисляют и романы Тургенева, стала составной частью творчества Н.С. Лескова, В.И. Аскоченского, А.Ф. Писемского, В.П. Клюшникова, В.В. Крестовского, Б.М. Маркевича, В.П. Авенариуса. Критике нигилистов были противопоставлены образы "новых людей", нарисованные в романе Н.Г. Чернышевского "Что делать?" и многие годы воодушевлявшие русскую радикальную молодежь»1.
Почти полтора века идут споры о романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Современная исследовательница И. Поперно утверждает, что его влияние на русскую культуру нельзя сводить лишь к политической деятельности, так как он не только сумел понять потребность общества в появлении нового героя, но и выразил в своем романе системные взгляды на природу, общество, человека. Если рассматривать «Что делать?» как утопию, соотнося ее с произведениями Платона, Кампанеллы и Т. Мора, в которых представлены три группы людей: властители, охранители чистоты идей и производители, то все герои Чернышевского (Рахметов, Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна) относятся ко второй группе. Они чисты и честны по моральному кодексу и являются примерами для подражания. Художественная слабость романа объясняется тем, считает Э. Я. Фесенко, что «эстетика Чернышевского не предусматривала иррационального начала в творческом процессе: здесь все должно было происходить как в лаборатории, когда смешивание кислоты и щелочи при всех обстоятельствах дает соль; но когда компонентами были взяты литературные категории - результат оказался не столь предсказуем» (с. 384).
Роман Ф.М. Достоевского «Бесы» отразил новые тенденции в русском революционном движении 70-80-х годов XIX в. Этический максимализм, обостренное восприятие русской истории и русского человека, скорбь по несовершенству человека и мира -основные черты личности писателя. Сострадая своим героям, Свидригайлову («Преступление и наказание»), Ивану Карамазову и Смердякову («Братья Карамазовы»), Ставрогину, Петру Верховен-
1 Возилов В.В. Омнизм и нигилизм: Метафизика и историософия интеллигенции в России. - Иваново, 2005. - С. 203-204.
скому и Кириллову («Бесы»), пережившим «смерть Бога» в себе, писатель показывает их трагедию. Э.Я. Фесенко отмечает: «Принципиально новый подход писателя к изображению героя состоит в том, что последний у него предстает как существо, способное не только на добрые, но и на злые поступки» (с. 393). Именно Достоевскому принадлежит термин «двойные мысли» (мысли, разрушающие гармонию человеческой души). Двойной смысл образов романа «Бесы» порождает его двойное содержание. Двойственен, например, образ Ставрогина: для Хромоножки он то князь, то сокол, то купчик-самозванец; для Петра Верховенского и Шатова -он то Иван Царевич, который может встать во главе народа, то развратный барчонок; двойственное отношение к нему было у Лизы, одновременно ненавидящей и обожающей его.
Причину того, что герои Достоевского вызывают огромный интерес как в русской, так и в мировой литературе, частично объяснил Стефан Цвейг, заметив стремление всех героев западноевропейской литературы, в том числе Диккенса и Бальзака, к счастью, богатству и могуществу: «Кто из героев Достоевского стремится к этому? Никто. Ни один». Им всем, по словам Алёши Карамазова, «миллиона не надо, а надобно мысль разрешить», мысль вечную о соотношении Добра и Зла1 (с. 421).
Современники и мыслители ХХ в., не во всем соглашаясь с взглядами Достоевского, понимают, что хотя гуманизм писателя «соединяется с реакционными политическими идеями, он не становится от этого менее действительным, так же как гуманизм Толстого остается действительным, несмотря на проповеди о вреде медицины, Шекспира и железных дорог»2.
Духовно-религиозные поиски и судьбы героев Л. Толстого позволяют каждому человеку решать «проклятые вопросы», относящиеся к разряду «вечных». Писатель вместе со своими героями ищет ответы на вопросы, мучающие его самого; во многих героях слышен его собственный голос: в Оленине, Левине, Нехлюдове, А. Болконском, П. Безухове, отце Сергии, Позднышеве, Иване
1 Цвейг С. Собр. соч.: В 8 т. - Л., 1932. - Т. 7. - С. 121-122.
2
Померанц Г.С. Открытость бездне. Этюды о Ф.М. Достоевском. - Нью-Йорк, 1989. - С. 359.
Ильиче и др. Пытаясь решить «загадку Толстого», французский писатель Анри Труайя писал: «Если драма некоторых преступников - в невозможности понести наказание, то драма Толстого в противоположном - в невозможности избежать благосостояния, которое он отвергал. Человек, несчастный оттого, что он счастлив! Не правда ли, прекрасная тема для размышлений о нашей эпохе с ее стремлением к добыванию материальных благ?»1.
Герои толстовских произведений разные, но все они задаются вопросом: «Для чего я явился в мир?» Типичный толстовский правдоискатель - Константин Левин. Он не мечтатель маниловского типа. Начинать он собирается с себя, с изменения порядков в усадьбе, надеясь, что постепенно они произойдут в уезде, затем - в губернии, а потом и во всей России. Левин не относится к типу «лишних людей», он - «деятель». Как и Толстой, он не может смириться с мыслью, что впереди ничего нет, кроме страха смерти и забвения. Философ К.Н. Леонтьев заметил, что религиозность, к которой пришел Левин, как и сам Толстой, не является каноническим христианством, они оба «заменили потребность личной веры обязанностями практической этики»2. Таким образом, Левин, наряду с Болконским, Безуховым, Нехлюдовым, стоит в ряду героев, которым Толстой «поручал» высказать свои мысли (с. 443). По мнению К. Леонтьева, Пьер Безухов и князь Андрей у Толстого «не читали еще в начале этого века ни "Лишнего человека", ни "Бедных людей" и "Униженных", не знали еще ни Онегина, ни Печорина, ни Гегеля, ни Шопенгауэра, ни Ж. Санд, ни Гоголя»3, однако, как замечает современный исследователь, все это уже знал автор «Войны и мира». И это отразилось в тематике и проблематике романа (например, своеобразное народничество позднего Пьера, его поклонение Каратаеву как идеологическая тема 60-х годов, ни о чем таком исторический Пьер и подумать не мог). Все это - «трудности современной филологии, но таковы и трудности историче-
1 Труайя А. Такая долгая дорога // Дружба народов. - М., 1996. - № 11. -
С. 213.
2
Леонтьев К.Н. Письмо В.В. Розанову от 13 июня 1891 г. // Русский вестник. - СПб., 1903. - № 5. - С. 179.
3 Леонтьев К.Н. Собр. соч.: В 9 т. - М., 1912. - Т. 8. - С. 336.
ского писателя», как увидел их К. Леонтьев: Толстому «трудно забыть все то, что он читал, а Пьер не читал»1 (с. 473).
В художественном мире Чехова можно встретить персонажей, относящихся к типологии традиционных героев русской реалистической литературы - к типам «маленького человека» и «лишнего человека». Однако к концу XIX - началу ХХ в. эти типы прошли определенную трансформацию, выйдя на новый уровень реализма. По убеждению современных исследователей, герои Чехова «состоят в прямом родстве с лишними людьми Пушкина и Лермонтова, в отдаленном - с маленьким человеком Гоголя, и - в перспективе - не чужды сверхчеловеку Горького... Почти каждый его персонаж - живет в области потенциального, а не реализовавшегося. Почти каждый (даже "американец" Яша) - не завершен, не воплощен, не остановлен в своем поиске себя. Чеховский герой -сумма вероятностей, сгущение непредсказуемых возможностей. Автор никогда не дает ему укорениться в жизни, врасти в нее окончательно и бесповоротно. Человек, по Чехову, еще живет в разумном, бытийном мире, но делать там ему уже нечего»2.
Сутью чеховского новаторства было не просто обращение к изображению жизни «среднего человека», а стремление понять людей разных сословий, увидеть перемены, происходящие в массовом сознании общества, своеобразное «коллективное бессознательное» (с. 534). Чехов совершил подлинный переворот в художественном изображении человека: «Сделав своим литературным героем массового человека, писатель эстетически освоил ту обширную сферу деятельности, которая осталась невостребованной писателями классического реализма»3.
В 1880-1890-е годы, когда русский реализм переживал кризис, в творчестве Чехова отразилось ощущение неизбежности и необходимости коренных обновлений. Чехов определил важную (трагическую) особенность русского человека, который любит вспоминать, но не любит жить, т.е. не наслаждается каждым мгно-
1 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. - М., 1999. - С. 306.
2
Вайль П., Генис А. Путь романиста. Чехов // Вайль П., Генис А. Родная
речь. - Нью-Йорк, 1990. - С. 172, 174.
3
Залыгин С. Мой поэт // Литература в школе. - М., 2000. - № 1. - С. 50.
вением настоящего, а тоскует о прошлом или мечтает о прекрасном и справедливом будущем (с. 530).
В итоговой главе «"Здесь русский дух, здесь Русью пахнет": pro et contra» автор книги подчеркивает, что, несмотря на принцип типизации, являющийся главным постулатом реалистической литературы, не все самобытные персонажи русской классики вписываются в определенные типологические ряды. В работах исследователей ХХ в. появлялись новые характеристики героев комедии «Горе от ума». Например, датский ученый Б. Клайбер выражает недоумение относительно того, почему принято считать, что все представители фамусовского общества глупы1. И.П. Золотусский с пониманием относится к Молчалину: «...из бедной семьи, из Твери, откуда его вытащил Фамусов и вытащил за усердие в службе. Разве Молчалин не должен быть благодарен тому за это? Разве не обречен исполнять наказ отца, что надо угождать каждому - до "собаки дворника, чтоб ласкова была"?»2 Молчалин и Скалозуб -«оппозиция уму Чацкого», «у него ум праздности, ум эгоизма, у них - ум выживания»3. Э.Я. Фесенко разделяет и точку зрения А.А. Лебедева, убежденного в том, что Молчалина нельзя считать ни достойным противником, ни достойным соперником Чацкого: «Молчалин - ложная альтернатива Чацкому»4.
В образах русских помещиков в «Мертвых душах» также прослеживаются общие типологические черты; вместе с тем перед читателем предстают «разные личности. во всей своей индивидуальности, давая возможность оценить психологизм русской классики, ее стремление рассматривать человека во всей его сложности, в историческом контексте» (с. 588). В этом ряду: и «беспомощный» Плюшкин, и немного смешной со своими супружескими нежностями Манилов, и «крепколобая» Коробочка (которая, однако, приняла ночного гостя по всем правилам гостеприимства), и Соба-кевич... Достоинства последнего сам Гоголь подчеркивал в «Раз-
1 Клайбер Б. Загадки «Горе от ума» // Scando-Slavica. - Copenhagen, 1961. -
Т. 7. - С. 30.
2
Золотусский И.П. Прости, Отечество! // Золотусский И.П. От Грибоедова до Солженицына. - М., 2006. - С. 11.
3 Там же. - С. 12.
4 Лебедев А.А. Грибоедов: Факты и гипотезы. - М., 1980. - С. 238.
мышлениях автора»: не разорял мужиков, не позволял пьянствовать и праздно шататься (с. 573). По замечанию Ю.В. Манна: «Главное в том, что "ядро" гоголевских типов не сводится ни к лицемерию, ни к грубости, ни к легковерию, ни к любому другому известному и четко определяемому пороку. То, что мы называем маниловщиной, ноздрёвщиной и т.д., является по существу новым психологически-нравственным понятием, впервые "сформулированным" Гоголем. В каждое из этих понятий-комплексов входит множество оттенков, множество (подчас взаимоисключающих) свойств, вместе образующих новое качество, не покрываемое одним определением»1.
Эту мысль Э.Я. Фесенко развивает в статьях: «Хлестаков -лицо фантасмагорическое», «Характеры "чисто русского пошиба" в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина», «"Милости, а не правосудия": Уроки "Капитанской дочки" А.С. Пушкина», «"Маленький большой человек" Максим Максимыч», «"Чтоб в человеке человеческое торжествовало": "Маленькие великие люди" Н.С. Лескова», «"Князь Христос": "Гипертрофия души" героя Ф.М. Достоевского». По убеждению автора монографии, «в типах героев, созданных русскими классиками, никогда нет однозначности, прямолинейности характеров. Как любой человек, каждый из них многомерен и требует понимания, глубокого осмысления» (с. 577).
В книге Э. Я. Фесенко предпринята попытка разобраться в «писательских тайнах» великих русских классиков; они создали в «поисках личности» многообразие «типов литературных героев», которые своими подходами к осмыслению жизни помогают не только «глубже понять сложность мира, трагичность пребывания в нем человека», но и дают надежду «на возможность духовного возрождения и всей России, и каждой отдельной личности» (с. 650).
Книга несет в себе обширную библиографию, распределяемую по главам и соответствующую их содержанию.
К.А. Жулькова
1 Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. - М., 1988. - С. 308.
