CC BY
41
По утверждению авторов статьи, совместное конструирование стыда и, соответственно, внутреннего чувства неполноценности имеет серьезные социальные последствия. Доминирующий публичный дискурс, связанный с бедностью, на самом деле является весьма устойчивым и сохраняется на протяжении веков. Наиболее коварные последствия этого дискурса связаны с социальным расслоением среди самих бедных как результат их стремления дистанцироваться от социально сконструированного образа бедного человека. Таким образом, стыд, являющийся динамичным и циклическим процессом, поднимает важные вопросы о его собственной социальной роли: если кто-то испытывает стыд, чувствует ли он потребность стыдить других? Почти все участники исследования упоминали о других людях и о целых группах как о тех, кто имеет еще более низкий социальный и моральный статус, чем они сами: эти «порочные другие» олицетворяли собой своего рода алиби для их собственных бедственных обстоятельств и служили способом уменьшения чувства стыда. Следовательно, стыд как одно из важнейших социальных чувств может иметь своим последствием расслоение, разобщение, разрушение социальной солидарности и ато-мизацию индивидов в современном обществе [с. 751-752].
О.А. Симонова
2014.01.010. ЧЕНДЛЕР Э. ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВО В ОТНОШЕНИИ СЕБЯ КАК ТЕЛЕСНАЯ ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ РАБОТА: УПРАВЛЕНИЕ РАЗУМОМ, ЭМОЦИЯМИ И ТЕЛОМ. CHANDLER A. Self-injury as embodied emotion work: Managing rationality, emotions and bodies // Sociology. - L., 2012. - Vol. 46, N 3. -P. 442-457.
Статья Эми Чендлер (Эдинбургский университет, Великобритания) представляет собой социологический анализ членовредительства в отношении себя с использованием концепции эмоциональной работы (на основе серии интервью, проведенных в Великобритании). Автор фокусирует внимание на телесных аспектах эмоциональной работы и демонстрирует значение изучения телесных практик для понимания данного феномена, используя понятие эмоциональной работы как аналитический инструмент и одновременно как ресурс для построения нарратива самими респондентами [с. 442].
Членовредительство в основном изучалось в рамках клинической психологии, однако для более глубокого понимания этой практики важен ее социологический анализ, считает Чендлер. В данной статье рассматриваются именно разрушительные действия в отношении собственного тела - порезы, ожоги, наружные телесные удары, или «саморанение». Эмоциональные аспекты членовредительства, по мнению автора, до настоящего времени не изучались достаточно глубоко, хотя и в теории социологии, и в клинической психологии они уже давно считаются ключевыми.
Представляя членовредительство как телесную эмоциональную работу, Чендлер стремится придерживаться именно социологического подхода к этому явлению. Практики членовредительства тесно связаны с социокультурным контекстом, поэтому социологический анализ вступает в противоречие с некоторыми положениями клинической психологии и психиатрии, в рамках которых членовредительство трактуют как «проблему индивида». Социологический подход позволит дополнить существующие способы теоретического осмысления эмоциональной работы, акцентирующие ее когнитивные аспекты и «правила чувствования» (feeling rules). Автор ставит цель исследовать телесную работу, как обусловленную саморанением и связанной с этим эмоциональной работой [с. 442-443].
Под членовредительством сегодня понимается «самоотравление или нанесение телесного вреда самому себе безотносительно к цели этого действия»1. По мнению Чендлер, данная дефиниция слишком широка, поскольку охватывает и академическое, и клиническое понимание данного феномена. Членовредительство как саморанение предполагает нанесение себе увечья, следы которого долго сохраняются на теле потерпевшего как видимые телесные отметки, но не включает намеренного самоотравления, поскольку его нельзя непосредственно наблюдать. Визуальное различие между самоотравлением и саморанением имеет важные последствия для понимания человеческого поведения: случаи самоотравления принадлежат сфере клинической психологии, саморанения являются распространенной практикой в различных социальных сообществах (прежде всего, подростковых) и не всегда поддаются клини-
1 Self-harm: The short term physical and psychological management and secondary prevention of self-harm in primary and secondary care: NICE clinical guideline. -Leicester: British psychological society press, 2004. - Р. 16.
ческому лечению. Причем, по некоторым данным, причинение себе телесного вреда и, в частности, саморанение, становится все более распространенным явлением1. К сожалению, клиническая статистика не дает исчерпывающего представления об этих практиках, так как в большинстве исследований членовредительство измеряется в целом или в подростковой среде (так, 13% опрошенных подростков когда-либо причиняли себе вред, 6,9% делали это в последние 12 месяцев, около 65% из последней группы совершили саморанения2). При том, что данный тип членовредительства получил распространение и в других возрастных группах, общей статистики саморанений в Великобритании пока не существует [с. 443].
На этом фоне заметен возросший интерес к нанесению себе телесного вреда среди социологов, которые, следуя традиции, изучают это явление исключительно в определенных группах (женщины, молодые люди и пациенты психиатрических клиник)3. Исключением можно считать исследование, где социологические характеристики членовредительства анализировались на более широких выборках сообществ с привлечением понятий девиантного поведения и социального научения4. Тем не менее Чендлер считает, что практика саморанения как вид социального поведения остается неразработанной в теоретико-методологическом отношении.
Центральным понятием в теоретическом осмыслении и объяснении членовредительства автор статьи считает эмоции. Обзор клинической литературы последних лет показывает, что в данных о причинах саморанений все чаще фигурирует понятие «аффектив-
1 Brophy M. The truth hurts: Report of the national inquiry into self-harm among young people. - L.: Mental health foundation, 2006.
Deliberate self-harm in adolescents: Self report survey in schools in England / Hawton K., Rodham K., Evans E., Weatherall R. // British medical j. - L., 2002. -Vol. 325, N 7374. - P. 1207-1211.
Hodgson S. Cutting through the silence: A sociological construction of self-injury // Sociological inquiry. - Oxford, 2004. - Vol. 74, N 2. - P. 162-179; Inckle K. Writing on the body? Thinking through gendered embodiment and marked flesh. -Cambridge: Cambridge scholars publishing, 2007.
4 Adler P., Adler P. The demedicalization of self-injury: From psychopathology to sociological deviance // J. of contemporary ethnography. - Newbury Park (CA), 2007. - Vol. 36, N 5. - P. 537-570.
ная регуляция»1. Это термин клинической психологии, включающий такие описания, как «остановка / прекращение негативных чувств», «облегчение / снятие тревоги / страха», «ослабление напряжения» и «управление стрессом». В основном клинические исследования рассматривают членовредительство как способ усиления позитивных чувств субъекта и ослабления его негативных переживаний. Клинические исследования эмоциональных аспектов членовредительства, по мнению автора, носят ограниченный характер, так как практически исключают социокультурный контекст происходящего, а эмоции трактуются как универсальные и «непроблематичные» категории. Эмоциональные составляющие рассматриваются как проблемы самих индивидов, которые наносят себе телесные повреждения и стремятся регулировать переживания, не поддающиеся их контролю. При этом клинические данные собираются только с помощью структурированных опросников. Качественные исследования таких практик также показывают, что членовредительство тесно связано с эмоциями и их регулированием. В рамках таких исследований членовредительство рассматривается как метод ослабления болезненных эмоций, как стремление трансформировать эмоциональный стресс в более управляемый вид физической боли2. В данном случае в работах присутствуют ссылки на социальные контексты, в основном это семья и близкие отношения.
Таким образом, заключает автор, и обыденное, и клиническое объяснения саморанения связаны со стремлением регулировать переживаемые эмоции, хотя эмоции и не рассматриваются как межличностные комплексы в рамках более широкого социально-культурного контекста. Кроме того, подобные трактовки редко принимают во внимание телесную природу эмоций [с. 444-445].
Наиболее продуктивной социально-теоретической моделью эмоций и их регулирования Чендлер считает концепцию эмоциональной работы А.Р. Хохшильд3, в рамках которой изначально ана-
1 Klonsky E.D. The functions of deliberate self-injury: A review of the evidence // Clinical psychology rev. - N.Y., 2007. - Vol. 27, N 2. - P. 226-239.
Horne O., Csipke E. From feeling too little and too much, to feeling more and less? A non-paradoxical theory of the functions of self-harm // Qualitative health research. - Newbury Park (CA), 2009. - Vol. 19, N 5. - P. 655-667.
Hochschild A.R. Emotion work, feeling rules and social structure // American j. of sociology. - Chicago (IL), 1979. - Vol. 85, N 3. - P. 551-575.
лизировались три неотделимые друг от друга техники ее осуществления: когнитивная, телесная и экспрессивная. Последующая разработка Хохшильд понятия эмоциональной работы выдвинула на первый план анализ правил чувствования (в ущерб перечисленным техникам). В своем исследовании Чендлер опирается на анализ функции нарративов о членовредительстве Х. Фриз и С. Китцин-гер1. Исследование этих авторов демонстрирует важность изучения эмоциональной работы не только в качестве аналитической категории, но и как ресурса самого участника (participant resource) интервью. Фриз и Китцингер предположили, что женщины используют нарративы эмоциональной работы, чтобы утвердить свой статус активных и ответственных субъектов действия, а не только «жертвы» (речь шла о нежелательных сексуальных контактах). Они обнаружили, что анализ нарративов, содержащихся в интервью, может выявить связи между событиями, подлежащими объяснению, и более широкими социально-культурными проблемами. Автор реферируемой статьи также намерен показать, каким образом понятие эмоциональной работы используется в нарративах людей, причинивших себе вред [с. 445].
Чендлер разделяет идею о том, что жалобы на эмоциональное и ментальное здоровье чаще всего связывают с нарушениями функционирования мозга. Поэтому индивиды определяют ключевые аспекты своей личности в понятиях тела и пытаются исправить или излечить себя, воздействуя на свою «соматическую индивидуальность» (термин Н. Роуз)2. Аналогичные аргументы применяются при использовании физических методик лечения психических заболеваний, в частности фармацевтических, в клинической психологии, хотя такая практика является сегодня предметом острых дискуссий. Эти дискуссии оказывают глубокое влияние на объяснение и интерпретацию своей эмоциональной жизни обычными людьми. Применение концепции соматической индивидуальности к осмыслению саморанений в качестве телесной эмоциональной работы, по мнению автора, поможет понять те способы, которыми
1 Frith H., Kitzinger C. Emotion work as a participant resource: A feminist analysis of young women's talk-in-interaction // Sociology. - L., 1998. - Vol. 32, N 2. -P. 299-320.
2 Rose N. Neurochemical selves // Society. - N.Y., 2003. - Vol. 41, N 1. -P. 46-59.
субъекты членовредительства объясняют свои поступки. Согласно исследовательскому замыслу Чендлер, объяснения саморанений должны интерпретироваться как «нефармацевтический» метод работы со своим Я [с. 446].
В рамках интереса социальных аналитиков к проблеме тела С.Дж. Уильямс представил теорию «перформанса» здоровья в обществах позднего модерна, где актуально противоречивое желание одновременно контролировать себя и быть свободным1. Это желание определяет и обыденное понимание эмоционального здоровья. Исследуя повседневные представления об эмоциях, Дж. Лаптон обнаружила, что контроль над эмоциями является ценностью, которая существует на фоне равнозначной потребности в эмоциональном расслаблении и свободном выражении чувств2. Мотивы контроля и расслабления являются крайне важными в объяснениях саморанений, подчеркивает Чендлер, поскольку собранные нарра-тивы отражают противоречивые социокультурные представления об эмоциональном здоровье [с. 446].
Исследование Чендлер базируется на эмпирических данных, полученных путем анализа нарративов, касающихся опыта саморанения. В отличие от предыдущих работ в этой области, данный исследовательский проект был ориентирован на социально-культурные контексты, в которых имели место факты членовредительства. Были изучены жизненные истории 12 респондентов. Выборка носила целевой характер, автор вербовала (по объявлению и методом «снежного кома») равное число мужчин и женщин, которые имели разный опыт саморанения и историю контактов с официальными службами. Приглашенные проживали в небольшом городке в Шотландии.
Каждый из участников был проинтервьюирован два раза с перерывом в год. Первое интервью было нацелено на получение жизненной истории участника с помощью гайда, основанного на «жизненной матрице» (life-grid) - исследовательском методе, который позволяет респондентам выстроить «картину» их жизненной
1 Williams S.J. Health as moral performance: Ritual, transgression and taboo // Health. - L.; Thousand Oaks (CA), 1998. - Vol. 2, N 4. - P. 435-457.
2
Lupton D. The emotional self: A sociocultural exploration. - L.: SAGE, 1998.
истории, заполняя секции в таблице1. Матрица или таблица включала следующие темы: образование, занятость, где и с кем я жил, семья и отношения, личные интересы, здоровье и болезнь. Второе интервью было связано непосредственно с саморанением и представляло собой дискуссию по темам матрицы, при этом участникам была предоставлена возможность самим предлагать темы для обсуждения [с. 446-447]. Исходный (достаточно широкий) фокус исследования постепенно сосредоточился на разговоре о теле, эмоциях и коммуникации, которые стали главными в последующем анализе, сочетавшем тематические и нарративные техники. Кодирование тематического контента транскриптов интервью было проведено с помощью программы НУ1уо2 по трем широким темам: тело, эмоции и коммуникация. В процессе работы учитывался контекст, в котором давались объяснения, т.е. куски закодированного текста помещались в более широкий нарратив респондента. Рассказы интервьюируемых рассматривались скорее как значимое объяснение саморанений, специфичное для контекста интервью, чем просто в качестве интимного переживания участников [с. 447-448].
Окончательная выборка отличалась существенной разнородностью (5 мужчин и 7 женщин в возрасте от 21 до 37 лет). Хотя большинство респондентов учились в высших учебных заведениях или имели высшее образование, их социально-экономический статус и степень занятости были различны. Все респонденты сообщили о частых случаях членовредительства; некоторые наносили себе ранения регулярно на протяжении многих лет, другие сообщили только о нескольких эпизодах. Все участники наносили себе режущие ранения, а также ожоги (сигаретами) и удары (руками и молотком). Большинство рассказывало об опыте общения с психиат-
1 Young people, biographical narratives and the life grid: Young people's accounts of parental substance use / Wilson S., Cunningham-Burley S., Bancroft A., Backett-Milburn K., Masters H. // Qualitative research. - L., 2007. - Vol. 7, N 1. -
P. 135-151.
2
NVivo - компьютерная программа, позволяющая проводить анализ качественных данных. Она была создана для исследователей, работающих с насыщенной текстовой или мультимедийной информацией, где необходимо организовать и глубоко проанализировать нечисловые данные. Программа позволяет классифицировать информацию, изучать связи между данными и комбинировать анализ с моделированием явлений. - Прим. реф.
рическими и другими медицинскими службами: трое прошли серьезное психиатрическое лечение, двое не имели подобного опыта контактов, другие обращались к психотерапевтам, принимали специальные медикаменты, попадали в приемные отделения скорой помощи и получали помощь от волонтерских социальных служб.
Участники описывали саморанения как форму «работы» с телом. Их описания действий с собственным телом и объяснения того, что случилось во время ранения, укладывались в рамки теоретических интерпретаций телесности, прежде всего - представлений о мотивах контроля и расслабления и нейрохимического понимания тела. Высвобождение эмоций и их облегчение (release и relief) использовались как взаимно заменяемые понятия. Некоторым участникам высвобождение (как эффект саморанения) позволило вновь обрести контроль над эмоциями, своим Я и (в нескольких случаях) над жизнью в целом. Другие описывали саморанение как способ контроля над прочими неподконтрольными чувствами. В качестве иллюстрации Чендлер приводит ряд нарративов. Анна (33 года) впервые причинила себе телесный вред (удары молотком) в 14 лет и продолжала это делать до 20; после некоторого перерыва она начала наносить себе порезы (в возрасте 27 лет). Анна контактировала с психиатрическими службами и принимала лекарства. Непосредственно в период опроса респондентка причиняла себе ранения регулярно, во время этих действий ее посещали мысли о самоубийстве. Обсуждение Анной своих действий делало очевидным тот факт, что практика членовредительства находилась вне ее контроля, вместе с тем саморанения позволяли ей успокоиться и восстановить эмоциональный контроль. Анна также пояснила, что ее саморанения - это реакция на ситуацию, на людей, с которыми ей было трудно: «... единственный способ, который позволяет остановить панику и думать рационально, это когда я режу себя.» [с. 449]. Описание Анной своего опыта базируется на более широком социально-культурном контексте, в котором отдается предпочтение рациональности и успокоению, делает вывод Чендлер. Таким образом, саморанение, обычно определяемое как иррациональное, становится рациональным, логическим ответом на трудную ситуацию. Автор отмечает, что респонденты связывали облегчение с контролем над ситуацией, эмоциями и собственным Я [с. 449-450].
Белинда (21 год) наносила себе порезы с 16 лет; свои действия она трактовала как попытку контроля своих мыслей и чувств и связывала телесную боль с возможностью «управлять путаницей в голове». По словам автора, здесь мы имеем наглядную иллюстрацию представления о том, что членовредительство может «трансформировать» эмоциональную боль в физическую, которую Белинда считала чем-то более «реальным». Возможно, именно поэтому практика членовредительства носит повторяющийся характер, замечает Чендлер: она отражает более широкий социокультурный контекст, в котором физическая боль становится более значимой, чем эмоциональное переживание1. Это своего рода нефармацевтический (неклинический) метод работы с эмоциональными проблемами посредством тела. В любом случае обе респондентки были уверены, что позитивным последствием саморанения становится контроль над чувствами, собственным Я и телом [с. 450-451].
Другие участники тоже описывали саморанения как работу со своими эмоциями, но делали акцент на пробуждении чувств. Эти нарративы имели поразительное сходство с ранними описаниями эмоциональной работы А.Р. Хохшильд2. Однако Чендлер считает, что в данном случае имел место более наглядный метод «осуществления» эмоциональной работы, поскольку для описания опыта членовредительства респонденты использовали медицинский и технический язык. Фрэнсис (25 лет) предположил, что его опыт саморанения был отчасти направлен на пробуждение эмоций, поскольку он чувствовал себя «оцепеневшим». Он определял свою эмоциональную проблему как неспособность переживать, выражать или изображать чувства, которые следует испытывать в разных ситуациях. Как и в случае с Белиндой, физическое страдание Фрэнсис предпочел эмоциональному [с. 451]. Джастин (29 лет) представил позитивный нарратив, где описывал саморанения (между 16 и 24 годами) как «работу над чувством тревоги», как ситуативную реакцию на события, где он стремился соответствовать социальным ожиданиям (подобно одному из респондентов Хохшильд, который говорил: «Я заставил себя чувствовать себя хорошо»). Как и другие
1 Bendelow G. Health, emotion and the body. - Cambridge: Polity, 2009.
2
Hochschild A.R. Emotion work, feeling rules and social structure // American j. of sociology. - Chicago (IL), 1979. - Vol. 85, N 3. - P. 551-575.
участники исследования Чендлер, Джастин описывал саморанения через их нейрохимические последствия («выброс адреналина»). Риз и Марк сообщили, что нанесение себе телесного вреда вызывает выброс эндорфинов, которые необходимо канализировать, чтобы создать чувство благополучия. Другие респонденты отмечали, что саморанение не приносит сильной боли, потому что «мозг успокаивается» [с. 452].
Приведенные нарративы показывают, что респонденты описывают саморанения как эмоциональные и телесные действия одновременно, но при объяснении их причин разделяют эмоции, тело и разум. Таким образом, практика членовредительства в отношении самого себя - как телесная эмоциональная работа - в целом согласуется с понятием соматической индивидуальности Н. Роуз. Членовредительство является способом восстановления контроля над ситуацией, своими чувствами и собственным Я и в то же время -попыткой выразить и пережить эмоции, получить облегчение, ясность и покой. По мнению автора, такие явления отражают природу современного общества; иными словами, люди, совершающие саморанения, не обязательно психически больны, скорее их поведение является порождением противоречивых норм современной западной эмоциональной культуры.
В заключении Э. Чендлер подчеркивает эффективность и перспективность своего исследовательского метода, учитывающего собственные представления респондентов об их телесной эмоциональной работе [с. 453].
О.А. Симонова
