CC BY
41
Боге приводит к отвержению законов исключенного третьего и непротиворечия для богословия.
А.М. Гагинский
2013.03.038. ФЕТИСЕНКО О.Л. «ГЕПТАСТИЛИСТЫ»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики: (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX - первой половины XX века). - СПб.: Пушкинский Дом, 2012. - 784 с., ил.
Книга О.Л. Фетисенко посвящена реконструкции неизученного ранее аспекта философии истории К.Н. Леонтьева - гептасти-лизма («семистолбия»). Термин этот не встречается в известных текстах русского мыслителя, но в одном из писем к своему молодому другу и ученику И.И. Фуделю Леонтьев именно так называл собственное учение. Другой ученик Леонтьева, Г.И. Замараев, в своих воспоминаниях использовал данное понятие для характеристики взглядов того кружка молодых людей, который сложился в Москве вокруг Леонтьева в 80-е годы XIX в. Тем не менее до данной работы О. Л. Фетисенко термин не получал расшифровки.
Книга состоит из трех частей.
В первой части «Гептастилизм» дается краткий очерк творческого пути Леонтьева с акцентом на его политическую публицистику (Леонтьев предпочитал ее художественному творчеству потому, что полагал этот путь более действенным для созидания будущего); изложена суть учения гептастилизма.
Восстановить содержание данного учения стало возможно благодаря введению автором в научный оборот новых архивных материалов из фонда Толстых и И.И. Кристи в Архиве древних актов, содержащих неизвестные ранее рукописи Леонтьева. Среди этих рукописей были обнаружены конспекты, сделанные К.Н. Леонтьевым для своих учеников, где излагалось его понимание культуры. (Необходимо напомнить, что Леонтьев являлся сторонником теории культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского, представлял себе историю как дискретный процесс и понятие «культура» зачастую использовал как синоним «культурного организма», социальной общности). По мнению Леонтьева, культура поддерживается «7 столпами» или «отвлеченными идеями», присутствующими в любой культуре: религиозной, философской, политиче-
ской, юридической, экономической, бытовой, художественной. Так, архитектурным образом культуры становится ротонда, крыша которой не падает лишь благодаря опоре на перечисленные выше «столпы». «...Число "семь" берется Леонтьевым и ради хорошо опознаваемой цитаты из Книги Притчей (9:1), и просто как священное (напоминающее о семи дарах Св. Духа, семи таинствах, семи Вселенских Соборах), как символ неколебимой полносты, законченности, а, в сущности, он свои "столпы" или "столбы" возводил на фундаменте "четырех основ" Данилевского» (с. 82), - считает О.Л. Фетисенко. «Срединным столпом» (соответственно, восьмым, вне общего счета стоящим, скрепляющим или несущим на себе всю остальную конструкцию) Леонтьев в одной из найденных в архиве записок называет самодержавие.
Но вполне возможно включить самодержавие в «политические» идеи, оставаясь в рамках символической «семерки». Это отмечает и автор: «Распределять леонтьевские предложения-пожелания "по полочкам" довольно сложно» (с. 89), потому что в обществе все живет во взаимосвязи друг с другом. В частности, «семь столпов» можно редуцировать до пяти идей - теократии, сословности, монархизма, аристократизма и порабощения, или даже до триады - незыблемости самодержавия, укрепления Церкви, утверждения и развития общины.
Консервативная программа К. Леонтьева была тесно связана с его гипотезой «триединого процесса», рассматривающей любое развитие (не только общества) как смену трех стадий: первичная простота - цветущая сложность - вторичное упрощение. Считая, что Европа уже вступила в третью стадию умирания и вторичного упрощения, он пытался найти ответ на вопрос о будущем России -сохранится ли ее своеобразие, ждет ли ее «цветущая сложность» и самобытность или она уже вступила, вслед за Европой, на пагубный путь разложения. Именно в этой связи Леонтьев предлагал «подморозить» Россию; его «программа-минимум» включала в себя следующие пункты: 1) усиление религиозности высших сословий; 2) укрепление глубокой сословной разницы (при сохранении доступности высшего слоя для лучших представителей из других сословий); 3) уменьшение подвижности экономического строя; 4) улучшение экономического положения рабочего класса. Леонть-евский идеал представлял собой мечту о Восточно-Православном
Союзе с Россией во главе и со столицей в Царьграде. В 1880-е годы в этот союз он считал возможным включить не только православные, но также и мусульманские народы (турок, прежде всего).
Завершает первую часть книги публикация новообретенных текстов Леонтьева. Одна из рукописей («Эптастилизм, или учение о семи столпах Новой Восточной культуры»), хуже всего сохранившаяся (листы были разорваны и часть текста утрачена), видимо, представляла собой рабочую версию предисловия к книге о «будущей культуре». Леонтьев упоминал здесь о неожиданных вещах - не только о палеонтологии, мифологии, но и о крокодилах, ящерицах и драконах. Ход леонтьевской мысли был таков: как мифологические представления древних о драконе («летающем крокодиле») подтвердились позднее открытиями в области палеонтологии, так и его собственные проекты, кажущиеся утопичными, когда-нибудь могут стать явью и получить подтверждение. Возможно, образ дракона был связан и с тем, что Леонтьев прозревал «стеснительность» будущего общественного устройства, его пугающий обывателя деспотический характер (с этим был связан интерес Леонтьева к социализму).
Во второй части книги «Константин Леонтьев и его современники, собеседники и совопросники» автором рассматриваются отношения главного героя с современниками: с И. С. Аксаковым, Н.П. Гиляровым-Платоновым, Т.И. Филипповым, Ф.М. Достоевским, Л.Н. Толстым, К.П. Победоносцевым, М.Н. Катковым,
B.П. Мещерским, А.А. Фетом, В.С. Соловьёвым, Н.Н. Дурново,
C.Ф. Шараповым, Ю.Н. Говорухой-Отроком, Л.А. Тихомировым, В.В. Розановым. «Это и "диалог наследий", и явная и скрытая полемика, и многолетнее общение, включающее в себя эпистолярные диалоги, и даже обычные житейские взаимоотношения, сопровождавшиеся острым и вдумчивым вглядыванием Леонтьева в другого» (с. 143). Автор отмечает «диалогичность сознания Леонтьева» (с. 145), его привычку «проверять» в общении основные положения своего учения.
Рассказывая о взаимоотношениях Леонтьева и других выдающихся людей того времени, автор раскрывает через призму личных взаимоотношений идейную позицию Леонтьева. Так, например, после глав 2 и 3, посвященных встречам Леонтьева с И.С. Аксаковым и Н.П. Гиляровым-Платоновым, становится оче-
видной невозможность отнесения леонтьевских взглядов к славянофильским; не случайно автор отмечает, что «в 1880-е гг. у Леонтьева намечается своя оппозиция: не Филарет - Герцен, как у Аксакова, а Филарет - славянофилы» (с. 174). Таким образом, глубоко уверовавший Леонтьев и сам не относил себя к славянофильству, упрекал московских славянофилов в «общеевангельском христианстве», сводящемся к нравственной проповеди в духе протестантизма, противопоставлял его христианству православному, «с верой в икону Иверской Божией Матери, в мощи св. Сергия, в проповеди Тихона Задонского и Филарета».
Третья часть книги «Школа? Кружок? "Тайное общество"?» посвящена знакомству читателей с молодыми учениками Леонтьева, регулярно собиравшимися у него на московской квартире в 1883-1886 гг.: И. Кристи, А. Александровым, Г. Замараевым, Н. Умановым, Я. Денисовым, И. Фуделем, Ф. Чуфриным, Е. Пого-жевым, И. Колышко. Никто из них не стал заметной фигурой в русской культурной жизни - за двумя исключениями: отец Иосиф Фу-дель остался в нашей памяти как своей жизнью-служением, так и верностью памяти учителя - именно благодаря отцу Иосифу было подготовлено и частично издано собрание сочинений К.Н. Леонтьева в 1912-1913 гг.; и Евгения Погожева иногда вспоминают как публициста Евгения Поселенина. Тем не менее портреты молодых людей помогают лучше понять не только личность Леонтьева, но и его взгляды, ведь Леонтьев хотел воспитать из «своих юношей» продолжателей собственного дела, идейных преемников. Автор в связи с этим отмечает, что Леонтьев «по природе своей.. - проповедник, педагог, "катехизатор"» (с. 481), причем склонность к проповеди у него особенно стала заметной после опыта жизни на Афоне, в монастыре. Собиравшихся вокруг него учеников Леонтьев иногда в шутку называл «Иезуитским орденом», причем «своих "иезуитов" Леонтьев хотел... воспитать как носителей новой самобытной культуры, укорененной в православной церковности» (с. 486).
В заключении «"Сочувствие и содействие". Наследие Константина Леонтьева в руках друзей и единомышленников» автор рассматривает судьбу наследия К.Н. Леонтьева, сохраненного благодаря его друзьям и ученикам.
В качестве иллюстраций к книге представлены новобретен-ные рисунки и тексты К. Н. Леонтьева.
О.Д. Волкогонова
2013.03.039. МОЗГОВОЙ Л И. АНТРОПОМИСТИЧЕСКИЕ КОНСТАНТЫ В СТРУКТУРЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ. (ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ).
МОЗГОВИЙ Л.1. Антропомютичш константи в структурi св^огля-ду (iсторико-фiлософський аналiз). - Слов'янськ: Маторш, 2012. -247 с.
В монографии профессора Мозгового исследуется специфика концептуализации мистического опыта как универсальной константы мировоззрения, проявляющейся в историко-философском горизонте становления и развития разных культурных парадигм: христианства, буддизма, ислама. Проводимый автором структурный и семантический анализ мистического мироощущения дает возможность установить интегральный характер феномена мистики в системе мировоззрения, указать место украинской антропоми-стической традиции в историко-философском ландшафте.
Книга состоит из вступления, шести частей и выводов.
В первом разделе (с. 9-34) «Теоретико-методологические основы историко-философского исследования мистицизма» установлена общая парадигма антропомистических идей, которые определяют универсальный характер элемента мистицизма в мировоззрении. Центральным элементом этой парадигмы является «мистический синтез» как идея о непосредственном единстве существования человека и бытия как такового. В соответствии с бинарной структурой мистического синтеза существует три аспекта мистицизма: онтологический (Абсолют), антропологический (Человек), иммедиатив-ный (специфика отношения между Человеком и Абсолютом). Концепт антропомистики включает категории мистической субъективности и способы мистического познания. Эти категории, в свою очередь, определяются психоэкзистенциальной картографией познавательных способностей человека, сетью «состояний» и «разрывов» в процессе становления мистического сознания, системой этических, эстетических и аксиологических импликаций гносеологической программы мистицизма.
