CC BY
13
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ И ТЕХНИКИ
2013.03.005. МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ И АНТРОПОЛОГИЯ / Отв. ред. О.И. Генисаретский, А.П. Огурцов. - М.: ИФ РАН, 2012. -287 с.
В сборнике представлены различные авторские взгляды на значение антропологии для гуманитарных наук вообще и философии науки в частности.
Сборник состоит из двух разделов.
Раздел 1. «Методология науки и антропологический поворот
в философии»
В статье А.П. Огурцова обосновывается необходимость антропологического поворота в философии науки. «Поворот к психологии творчества позволит осмыслить авторские инновации, их язык, метафорику дискурса, модели, использованные ученым в своем открытии, реконструировать концепты, созданные им, но еще не ставшие общим достоянием» (с. 13). Цель статьи - выявить когнитивные механизмы перехода от индивидуальной, авторской инновации к социальному признанию в том или ином сообществе или научном сообществе в целом. Такими механизмами, по мнению автора, являются символизация (символ) и схематизмы (схемы) сознания.
В.М. Розин анализирует эпистемологический статус психологических теорий. В психологической практике автор выделяет четыре момента: действие, понимание, объект, заданный этим пониманием, и схемы, на основе которых понимание и действие строятся.
О проблеме эпистемологического статуса психологической теории существуют различные мнения. С точки зрения автора, «построения психологов - это главным образом схемы» (с. 83). Модели, в отличие от схем, дают возможность рассчитывать, прогнози-
ровать и управлять. «Теоретические построения психологов напоминают античную науку, теории которой не требовали экспериментов и математизации, они были нацелены на построение непротиворечивых знаний и решение ряда культурных и личных проблем» (с. 84).
Рассматривая концепцию роста знания К. Поппера, С.С. Неретина связывает ее с идеями Парменида, отмечая, что Парменид был фигурой, которой в XX в. занимались все или почти все известные к тому времени философы. «Анализ поэмы, проведенный Поппером, уникален прежде всего потому, что он сопровождается анализом физических концепций XX в., которые находятся в русле идей Парменида» (с. 107). Поппер считал Парменида провозвестником критического рационализма и «даже отцом или, возможно, дедом всей теоретической физики и, более специально, атомной теории» (К. Поппер, цит. по: с. 113).
К. Поппер считает себя реалистом, но он не верит в «основания», поскольку не имеет возможности доказать свои теории. Он может только методом критики опровергнуть конкурирующие теории. «Поппер, верующий единственно в теории и проблемы относительно мира, в этом смысле считает себя реалистом» (с. 116). Именно с этих позиций Поппер обращается к инвариантности истины, представленной в поэме Парменида, представшего в этой поэме, на его взгляд, как метафизический реалист.
Парадоксы Парменида Поппер иллюстрирует, анализируя проблемы атомизма Больцано, Шрёдингера, субъективистскую интерпретацию вероятностей, теории информации, индетерминизма в квантовой механике, сторонником которой был сам Поппер. «Но главное, что при рассмотрении Парадоксов Парменида рациональная мысль постоянно выходит за свои пределы, порождая метафизический результат» (с. 123).
Желание элиминировать субъекта познания из эпистемологии представляет собой, с точки зрения автора, «не просто некую безличность науки, а наоборот - волнующееся море индивидуальных усилий, только на выходе кажущихся неиндивидуальными» (с. 123). Именно Средневековье задало концептуалистский вариант явленности общего бытия в индивидуальной вещи, обладающей твердостью как вещь, но с изменяющейся сущностью.
Поппер подходит к обсуждению проблемы изменения и инвариантов с точки зрения номинализма и реализма. Автор показывает, привлекая идеи Августина, что Поппером и другими философами науки пропущен концептуалистский вариант единства имени и вещи (с. 123).
В целом «рационализм Поппера особый, он - альтернатива насилию, которое чувствуется в том, как представляет себя Истина Парменида. Он интуитивен, активен и лежит за пределами инвариантов в области критики» (с. 126).
О.В. Аронсон выявляет трудности в трактовке свидетельств, присущих современному гуманитарному знанию.
В современном смысле о свидетельстве можно говорить в контексте так называемого «лингвистического поворота», в котором, с одной стороны, участвует хайдеггеровская онтология языка, а с другой - витгенштейновское гипостазирование языка. «В каком-то смысле, вслед за Лиотаром, можно говорить, что свидетельство - это результат столкновения дискурса истины и дискурса справедливости.
Фотография и кинематограф - те технические средства, которые высвободили особую логику свидетельства из-под власти повествований и изображений (репрезентаций). Фотографическое изображение, как фиксация момента «здесь и теперь», оказывается свидетелем на судебном процессе истории. Это спор между историческим повествованием и «историческим знаком» (в смысле Лиотара - Канта) или «историческим образом» (в смысле Беньями-на). Историческое повествование наполнено смыслом, который придан ему той Историей, которая хочет, чтобы именно ее рассказали, историей господства и насилия. Она заполняет собой архивы, отбирая для себя документы - «нужные» факты и «нужных» свидетелей. «Она олицетворяет собой научную историческую истину. Ее задача - игнорировать исторические знаки тех событий, которые свидетельствуют о творимой несправедливости, о преступлениях разума» (с. 140).
Сколько существует кино, называемое документальным, столько ведутся споры о том, где пролегает граница между кинематографическим документом и вымыслом. Сегодня, когда наряду с реальными боевыми действиями постоянно ведутся информационные политические войны, вопрос о статусе документа встает во
главу угла. Приходится признать, что любой документ документального кино базируется на фикции и политически обусловлен.
Свидетельство не озабочено своим подтверждением. «Оно словно отлучено от того, чтобы быть для кого-то ценным, а потому в пределе не может стать политическим инструментом. Оно - вне изображения. Оно стираемо изображением... Другими словами, свидетельство свидетельствует из пространства изъяна, которое стерто не только чудовищностью катастрофы, но тем, что происходит в этот момент с человеком. В этом понимании уже нет ничего возвышенного. А кинематограф открывает такого рода свидетельства в самой обыденности существования. И это именно то, что делает его документальным» (с. 146).
Ф.Н. Блюхер и С.Л. Гурко рассматривают категории «политика» и «власть», отмечая, что их влияние друг на друга опосредовано и носит скорее вероятностно-причинный характер. «Власть -странный феномен, она очевидна и вместе с тем неопределима. Она есть всегда. Ее невозможно ограничить в смысле нахождения ее границы, из властных отношений невозможно выйти. Все это указывает на то, что власть коренится в самой природе социальности» (с. 152).
Антропологическая формула вроде аристотелевской (человек -политическое животное) не столько описывает некую реальность -«природу человека» или «социальность», сколько задает способ, которым онтологические сущности вроде власти и свободы обретают определенность, оформляясь в «природу человека», в природу как нечто наделенное порядком, осмысленное, а потому доступное пониманию и представлению в виде системы закономерностей. Так, Аристотель описывает не природу рабства, а политику порабощения, соответствующую полисной эпохе.
Государство как машина власти является продуктом истории. Демократия - процедура, позволяющая гражданам объединяться в сообщества, способные самостоятельно решать проблемы, возникающие перед ними. С точки зрения авторов, понятие демократии не относится к властным институтам, поскольку невозможно захватить власть и построить демократию. «Демократия возникает из политической истории и является антропологическим измерением властных отношений» (с. 169).
Г.Б. Гутнер рассматривает эпистемологический и этический аспекты идеи человечности.
Ответ Канта на вопрос: что есть человек? - можно свести к краткой формуле: человек есть свободное разумное существо. С точки зрения автора, можно добавить еще одно определение: человек есть существо конечное. «И в познании, и в моральном поведении человек остается конечным субъектом» (с. 186). Он всегда сталкивается с иной реальностью. В первом случае иное, противостоящее субъекту, выступает необходимым условием познания. Человек познает именно потому, что он конечен. Во втором случае иное - ограничивающий фактор. Человек действует морально, вопреки своей конечности или превосходя ее.
Всеобщий моральный закон подразумевает единство человечества. Исходя из этого человечность имеет три аспекта. Во-первых, я, как моральный субъект, нахожу ее в себе, мыслю ее как свою собственную сущность. Во-вторых, я опознаю ее в любом другом человеке. Признание человечности в другом составляет основу моих отношений с ним. В-третьих, человечность есть принцип единства человечества, основание, на котором все люди составляют единое сообщество разумных существ.
Реального, эмпирического единства человечества не существует. Единственное, что мы можем найти благодаря эмпирии, - это знание о человечестве как о биологическом виде.
Мораль представляет интеллигибельную сущность человека. Единое человечество - это только идея, умопостигаемое понятие, не выводимое из опыта. Единство человечества, с точки зрения автора, может мыслиться прежде всего практически, как основание для действия. «Эта мысль не о сущем, а о должном, которое, однако, "как бы" существует. Мы действуем так, как если бы такое единство уже было осуществлено» (с. 190).
Для человека его собственная человечность также не постигается эмпирически. Можно только допустить человечность в себе и в другом человеке. Это допущение не зависит от знания. Можно только надеяться, что несмотря ни на что человек является разумным и свободным существом. «Подобно надежде на единство человечества, она имеет религиозную природу» (с. 191).
Статья И.И. Свентицкого и Е.О. Алхазова посвящена идеальным свойствам прогрессивной эволюции.
Системные исследования, проведенные с использованием закона выживания, принципа энергетической экстремальности самоорганизации и прогрессивной эволюции, выявили идеальную общую направленность прогрессивной эволюции природы. Эволюционное развитие систем самоорганизующейся природы имеет самопроизвольную направленность к повышению энергетической эффективности процессов и структур, снижению их вещественной емкости, экономному использованию информации. По мере усложнения структур и процессов развивающейся системы ее эволюционный процесс ускоряется. Энергетически, вещественно и информационно экономные самоорганизующиеся объекты, как правило, обладают гармонией и красотой. «Идеальные свойства прогрессивной эволюции неизбежно должны проявляться в этике человека и его обществе как неотделимой части самоорганизующейся природы -холона всего живого, по Платону» (с. 210).
Раздел 2. «Философия науки и дискурсивные практики»
В разделе представлены статьи, в которых предметом рассмотрения становятся проблемы дискурсивных практик - управления, образования, коммуникаций со средствами массовой информации.
Раздел открывается преамбулой О.И. Генисаретского, где намечаются отношения мышления и понимания - базовых способностей для когнитивно-стратегического подхода. Автор отмечает, что понимающее управление «ждет тех, кто склонен и способен жить воистину "по понятиям" и действовать "по праву понимания", а не "технича" на очередной забугорный манер» (с. 214).
С точки зрения А.А. Попова, «образование должно перестать быть сферой социальных обязательств государства, а стать инвестиционно привлекательной сферой, в которую выгодно осуществлять общественные вклады» (с. 215).
Открытое образование становится элементом системы практики развития человеческого потенциала как политической практики, реализующей идею свободы в социальном пространстве. В такой политике человек рассматривается прежде всего как человек для себя, а в качестве основного представляется ресурс возможностей. «Базовая компетенция современного человека. - рефлексивная возможность помещения себя в определенную систему дея-
тельности и социальную ситуацию, в том числе возможность капитализации (превращения в ресурс) собственных наличных качеств и обстоятельств. Эта возможность определяется как человеческий потенциал» (с. 222).
И. И. Ашмарин и Е. Д. Клементьев рассматривают проблему гуманитаризации инженерного образования.
Исходной является проблема: в какой мере утвердившаяся система гуманитарной и общенаучной подготовки специалистов совместима с бакалавриатом. Авторы выделяют три стратегии встраивания западной рыночной модели в отечественную вузовскую практику. В первом («консервативном») случае обновление сводится к отдельным рыночным нововведениям, которые ничего кардинально не меняют. «Революционная» стратегия связана с попытками тотально (системно) преобразовать в соответствии с западными лекалами наличную вузовскую практику. Такая стратегия правомерна при создании новых образовательных центров. «Эволюционная» стратегия состоит в том, чтобы осуществить состыковку «советско-российской» и «западной» моделей вузовского обучения, «превратив в конечном счете первую в надежный и эффективный базис второй» (с. 242).
Тогда выстраивается двухступенчатая структура бакалавриата. На первой ступени осуществляется фундаментальная подготовка, включающая и общеобязательные гуманитарные дисциплины. На второй ступени как раз и выстраивается рынок наряду с общеобязательными элементами специализирующей подготовки в виде тематически разнообразных элективных курсов. «Именно при таком подходе высшая школа будет готовить для научно-технических отраслей не просто всесторонне развитых специалистов, а гармонично сформированных интеллигентов. Именно они сейчас нужны для разработок стратегических программ развития» (с. 244).
П. Г. Девятинин рассматривает заочный диалог как особый тип исследования. Этот «тип исследования для автора проявился как необходимый и даже неизбежный в ходе попытки осмысления отечественной антропологической ситуации с опорой на работы столь разных мыслителей, как М.К. Мамардашвили и Н.Ф. Федоров» (с. 254).
М.К. Мамардашвили, оценивая историческую ситуацию в стране, в 1984 г. говорил об антропологической катастрофе. «Событие антропологической катастрофы в том, что мы "провалились" в зазеркальный мир» (с. 255).
Возможность выхода из Зазеркалья Мамардашвили видел в том, что нам «взрослеть надо. То есть не детскими страстями и представлениями играть, а иметь силу на мысль, на труд свободы и истории, на независимое, достойное поведение во всем, начиная с мелочей» (цит. по: с. 257). Однако необходимость иметь силу - еще не сила. Как условие исторической силы он сформулировал закон именованности. «Единственный шанс иметь будущее, а он же и шанс стать людьми - это, именуя, выносить наружу и осознавать беды и несчастья, а не загонять их вовнутрь» (цит. по: с. 257).
М. Мамардашвили характеризует «жизнь, имитирующую жизнь» и соответствующий образ мысли как «зазеркальное существование, в котором мы не можем совершить акт мысли. потому, что все уже как бы выполнено. Отсюда. происходит в нашей культуре. возрождение культа мертвых, включая популярность идей Федорова» (цит. по: с. 259).
Культ предков, по Федорову, - суть религии и проявление разумности человека. Потому вернее говорить «сын человеческий», чем «человек». Другая сторона дела в том, что человек - это общность, и прежде всего родовая. Общее дело в одно и то же время есть обретение самого себя каждым в отдельности, каждого сообщества в целом и всего человечества - психократия, динамическая общность, где «все до единого необходимы». «Мы догадываемся о силах, данных от роду. Надо только признать. Прежде всего, признать себя сыном человеческим, подсказывает Н.Ф. Федоров. Дать место всем в душе» (с. 265). В реальности, которая открывается психократически, прошлое оказывается тем, что есть. Прошедшее, которое длится в нас и дано нам. Вся странность, весь абсурд положения - именно в отказе от прошлого. Осмысленное действие состоит в том, чтобы вступить в наследство. «Таков выход из ситуации абсурда и длящегося обрушения как для отдельных людей, так и для родовых и этнических сообществ» (с. 266).
М.К. Мамардашвили формулирует принцип психократиче-ской обусловленности культуры. Сохранение и воспроизводство
культуры значимо не само по себе, а в контексте сохранения и жизни этноса, воспринятого психократически.
А. Д. Дворкин рассматривает медиакартографию как один из когнитивных инструментов. «Понимание структуры современных медиа может дать новый взгляд на устройство современного общества, на состояние дел в разных его частях: экономике, политике, интеллектуальном и культурном производстве» (с. 269).
Л.А. Боброва
2013.03.006. БЕНТЕМ И. ПЕРЕСМОТРЕННАЯ ЛОГИКА ЭМПИРИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ.
BENTHEM VAN J. The logic of empirical theories revisited // Synthese. - Dordrecht, 2012. - Vol. 186, N 3. - P. 775-792.
В истории взаимоотношений логики и философии науки их контакты имели взлеты и падения. В XIX в. их связь была настолько тесной, что среди известных философов трудно определить, кого называть логиком, а кого - философом науки (Больцано, Милль, Гельмгольц). Но в конце века ситуация меняется. Математика становится парадигмой для логического метода, а также главной областью исследования для этих методов. В XX в. вновь многие видные философы делают вклад одновременно в обе области (Р. Карнап, Э. Бет, К. Льюис, Я. Хинтикка или Б. ван Фраасен). Главное внимание уделяется математическому доказательству и построению формальных систем. В 1930-е годы члены Венского кружка и других групп применили эти новые средства к анализу эмпирических наук (примером являются Г. Рейхенбах и К. Поппер). Логические методы доминировали в «неопозитивизме» до 1960-х годов.
Это доминирование подверглось критике с двух сторон. Внешняя критика Т. Куна показала, что логика дает ложную картину рассуждений, объясняющих актуальную практику и прогресс науки. В добавление к этому внутренняя критика Суппеса показала, что формальный язык логики иррелевантен научной практике. Контакты тем не менее не оборвались, философская логика подхватила многие темы, такие как условные рассуждения и каузальность.
В 1970-е годы логика подружилась с дисциплинами, где язык играл центральную роль, в частности с компьюторной наукой и лингвистикой. Одновременно многие философы науки отошли от
