CC BY
22
на работе, но также и то, почему они способны осуществить большее число продаж1. Потребность в оптимизме ярко проявляет себя практически во всех аспектах деловой жизни и на всех ее уровнях. Аналогичным образом в сфере политики оптимизм связан с успехом на выборах. Так, образцом продвижения оптимизма могут служить речи Барака Обамы. Оптимистические утверждения могут быть задуманы специально, но именно они приводят к успеху. Оптимизм - стратегия, которая позволяет политическим лидерам поддерживать легитимность власти. Потребность в такой стратегии -это своего рода культурный императив, который способствует осуществлению неявной культурной политики (с. 315-316).
В заключение О. Беннет отмечает, что «оптимизм повседневной жизни» может быть представлен как метаценность, как торжество жизни над смертью, действия над бездействием. Это отчасти объясняет его широкое распространение как в индивидуальной жизни, так и применительно к социальным институтам и организациям. Поэтому необходимо формирование социологии оптимизма как специальной исследовательской области. Хотя данная статья базировалась в основном на социально-психологических исследованиях и работах в области эволюционной биологии и культурной политики, здесь намечены перспективы именно социологического анализа оптимизма. В частности, социологи могли бы пролить свет на то, как осуществляется межпоколенная трансляция оптимизма, как он «работает» в публичной сфере и на социетальном уровне, каким образом оптимизм укоренен в культурных практиках и культурных ресурсах. Кроме того, необходимо провести исследование различий между личным и социальным измерениями оптимизма (с. 317).
А.О. Плиска, О.А. Симонова
2013.01.007. УОРД А. КУЛЬТУРНАЯ ВРАЖДЕБНОСТЬ: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ.
WARDE A. Cultural hostility re-considered // Cultural sociology. - L., 2011. - Vol. 5, N 3. - P. 341-366.
Статья Алана Уорда (Школа социальных наук, Университет Манчестера, Великобритания) посвящена понятию «культурная
1 Seligman M. Learned optimism. - N.Y.: Pocket books, 1998. - Р. 95-115.
враждебность» (cultural hostility), которое присутствует в работах П. Бурдье и М. Дуглас. Данное понятие, замечает Уорд, подразумевает, что негативные культурные предпочтения (dislikes), являющиеся частью культурной враждебности, играют более значимую роль в определении вкуса, чем предпочтения позитивные (likes), поскольку выступают как символические маркеры для обозначения границ между антагонистическими социальными группами. Исследуя различные интерпретации понятия культурной враждебности, автор, опираясь на данные опроса о культурных предпочтениях в Великобритании, стремится показать, что: 1) негативные предпочтения не являются основным индикатором социальных границ; 2) доказательства существования открытой культурной враждебности недостаточны; 3) наиболее явные индикаторы враждебности не означают острого антагонизма между социальными группами; 4) выявляющиеся классовые различия выступают следствием «культурной всеядности»1. Проявления культурной враждебности в современной Великобритании ограниченны и указывают не только на классовые, но и на гендерные и межпоколенческие различия, резюмирует свою позицию автор (с. 341).
Вкусы или явные предпочтения являются практическим подтверждением социальных различий, утверждает Уорд. Наиболее ярко они выражаются в негативной форме, например в форме отвращения или острого неприятия вкусов других людей. По Бурдье, вкус является частью габитуса, поэтому эстетическое неприятие может быть довольно сильным, а неприятие другого образа жизни выступает одним из самых непреодолимых барьеров между клас-сами2. Повседневное общение включает в себя жесткое неприятие разных вещей и форм поведения - например, одежды, привычек в
1 Концепция культурной всеядности (cultural omnivorousness), которая широко используется в современной социологии культуры потребления, указывает на изменившуюся систему культурных предпочтений. Данное понятие означает, что большая часть населения западных стран предпочитает и практикует много разнообразных культурных форм, что способствует возникновению культурной толерантности. См. об этом: Warde A., Wright D., Gayo-Cal M. Understanding cultural omnivorousness: Or, the myth of the cultural omnivore // Cultural sociology. - L., 2007. - Vol. 1, N 2. - P. 143-164. - Прим. реф.
Bourdieu P. Distinction: A social critique of the judgment of taste. - L.: Routledge, 1984. - Р. 56.
питании, манер и нравов. М. Дуглас предположила, что потребительское поведение подпитывается культурной враждебностью, поэтому шопинг оказывается яростной борьбой не за то, кем человек является, а за то, кем он не является1. За всем этим кроется предположение, что активное неприятие культурных объектов определяет границы между антагонистическими социальными группами. Однако эта идея, которая просматривается во многих социологических исследованиях, не развивалась в теоретико-методологическом отношении, замечает автор статьи. Он считает изучение негативных культурных предпочтений плодотворным способом осмысления современного социального расслоения, так как такого рода предпочтения могут открыто указывать на враждебность и социальные различия, а также позволяют аналитикам идентифицировать соответствующие границы (с. 342).
Эмпирические исследования культурной враждебности в связи с негативными предпочтениями до сих пор практически не проводились. Исключением служат работы Б. Брайсон и Р. Уилка. Согласно последнему, «неприятие (distaste), отвращение (aversion) и негативное предпочтение (dislike) имеют большую диагностическую ценность, нежели позитивные предпочтения»2. Уилк исследовал негативные предпочтения в музыке и еде в государстве Белиз, Центральная Америка. Он считает, что вкус и его противоположность (неприятие) не образуют простой комплементарной пары понятий. Вкус не может рассматриваться как противоположность или зеркальное отражение неприятия в процессе формирования социальных границ. Жители Белиза проявили достаточно однородные вкусы, поэтому исследователь обнаружил мало явных связей между позитивными предпочтениями и переменными дохода, класса и этнической принадлежности; однако негативные предпочтения позволили обнаружить заметные различия между респондентами. Например, позитивное предпочтение музыки в стиле кантри и вес-терн-музыки3 было распространено во всех группах, а негативные
1 Douglas M. On not being seen dead: Shopping as protest // Douglas M. Thought styles. - L.: SAGE, 1996. - P. 81, 104.
2
Wilk R. A critique of desire: Distaste and dislike in consumer behavior // Consumption, markets a. culture. - L., 1997. - Vol. 1, N 2. - P. 175.
3
Вестерн-музыка - традиционная музыка жителей Северной Америки, прославляющая ковбойскую жизнь и напоминающая старинные английские, шот-
предпочтения такой музыки носили сконцентрированный характер. На основе сопоставления позитивных и негативных предпочтений Уилк выделил четыре группы культурных объектов, которые он назвал ортодоксальными, консервативными, сектантскими и неортодоксальными, и определял символические границы между классами. Автор статьи замечает, что необходимы исследования негативных предпочтений культурных объектов и в западных странах, поскольку общество Белиза является гетерогенным и менее иерар-хичным, чем, например, во Франции.
Б. Брайсон исследовала музыкальные негативные предпочтения с целью выявления степени культурной толерантности в США. На основе данных американского опроса 1993 г. она проанализировала негативные предпочтения в отношении 18 музыкальных жанров. Оказалось, что респонденты с высоким статусом обладают более широким диапазоном предпочтений, т.е. более образованные люди оказались толерантными к музыкальным предпочтениям других1. Однако при этом такие респонденты демонстрировали сильную неприязнь к тем жанрам, которые предпочитает наименее образованная часть населения (рэп, хеви-метал, кантри и др.). В то же время Брайсон отметила, что антагонизм со стороны определенных социальных классов проявлялся по отношению к рабочему классу, а не к этническим меньшинствам, при том что представители таких классов обладают мультикультурным капиталом, который обусловливает гражданскую и политическую толерантность. Оказалось, что для образованных респондентов неприятие музыки низших классов является более значимым, чем желание продемонстрировать солидарность с предпочтениями более высоких классов2. С точки зрения автора реферируемой статьи, Брайсон показала взаимосвязь, крайне важную для целей его собственного исследования: средний класс обнаруживает меньше негативных предпочтений, но они концентрируются вокруг музыкальных жанров, предпочитаемых рабочим классом, что указывает на символиче-
ландские и ирландские баллады, но имеющая и мексиканские мотивы. Часто вестерн-музыка ассоциируется с кантри-музыкой, однако для исполнителей такая связь является ошибочной. - Прим. реф.
1 Bryson B. Anything but heavy metal: Symbolic exclusion and musical dislikes // American j. of sociology. - Chicago (IL), 1996. - Vol. 102, N 3. - P. 895.
2 Ibid. - P. 894.
ские границы между этими категориями людей, поскольку вкус есть форма символического сообщения (с. 343).
На основе этих исследований Уорд выдвигает следующие предположения. Люди проявляют неприятие культурных объектов (иногда очень сильное), которое становится очевидным в разных ситуациях. Эти негативные предпочтения помогают формировать и распознавать границы между социальными группами. Социальные границы, выстроенные на основе негативных предпочтений, более убедительны, чем те, которые формируются на основе позитивных предпочтений. Образцы негативных предпочтений социально дифференцированы по классовому, этническому и другим признакам. Социальная дифференциация может выражаться разными способами - например, через степень неприятия или в форме неприятия какой-либо группы культурных объектов. Неприятие культурных объектов влечет за собой неприязнь к другим людям, которым нравятся именно эти культурные объекты. Индивиды используют культурные предпочтения для усиления символических границ применительно к тем категориям людей, которых они не любят, что, по мнению автора, является самым точным определением культурной враждебности1. Сказанное касается именно культурных продуктов, а не практик, т.е. эстетических, а не моральных стандартов (с. 344).
Уорд представляет исследование негативных предпочтений в Великобритании, проведенное на базе общенационального опроса по поводу вкусов. Это исследование проводилось в 2003 г. и включало обсуждения в фокус-группах, общий опрос, интервью с некоторыми участниками опроса и с представителями британской элиты. Качественная сторона исследования предполагала изучение культурной враждебности. Эстетическое неприятие выражалось в описании негативных чувств по поводу некоторых культурных объектов. Эмпирически оказалось трудно зафиксировать, что причиной выражения негативного предпочтения выступает связь объекта с другой социальной группой. Интервью и фокус-группы показали себя как неэффективные инструменты для обнаружения такой связи. Только в одном интервью респондентка, выпускница
1 Bryson B. Anything but heavy metal: Symbolic exclusion and musical dislikes // American j. of sociology. - Chicago (IL), 1996. - Vol. 102, N 3. - P. 885.
университета, призналась, что не любит хип-хоп, потому что не любит то, во что одеваются люди, которым нравится эта музыка. Действительно, людям могут не нравиться чисто эстетические аспекты культурного явления, без ссылок на социальные границы. Однако негативные предпочтения часто маркируют символические границы в пределах доминирующего класса. Ярким примером этого явления в рамках рабочего класса стало одно из обсуждений в фокус-группе. Квалифицированные рабочие из Южного Уэльса в качестве примера «дурного вкуса» назвали «чуваков» (mushes, chavs), т.е. молодых представителей рабочего класса, которые подлежали осуждению именно за их внешний вид - одежду, прически, украшения. Но, по словам автора статьи, это были исключительные случаи фиксации прямой связи между культурным предпочтением и социальным статусом. Поэтому Уорд считает, что предположение о мотивации всех негативных предпочтений культурной враждебностью неправомерно. Ключевым вопросом здесь является степень ее преобладания или распространенности. С этой целью автор анализирует объем, структуру и специфику негативных предпочтений среди британского населения (с. 345-346).
Уорд подвергает вторичному анализу результаты национального опроса по поводу культурных предпочтений, в основе которого была случайная выборка. В опросе приняли участие 1564 респондента старше 18 лет1. Некоторые вопросы преднамеренно задавались с целью одновременного выявления позитивных и негативных предпочтений, касавшихся некоторых деятелей искусства (писателей, художников, режиссеров), его предметов и жанров. Помимо позитивных и негативных предпочтений, респонденты могли также выразить безразличие или незнание того, о чем спрашивается. Вопросы, которых в общей сложности было 40, имели три различных формата. Первые приглашали респондентов ранжировать музыкальные и литературные жанры. Вторая группа вопросов касалась того, могут ли респонденты назвать известного художника или известное музыкальное произведение и выразить соответствующее отношение к нему. В третьем блоке вопросов респондентов спрашивали, будут ли они смотреть определенную
1 См. об этом: Thomson K. Cultural capital and social exclusion survey: Technical report. - L.: National centre for social research, 2004.
телевизионную программу или посмотрят фильм определенного режиссера. От респондентов не требовалось выражать все негативные предпочтения.
В статистическом анализе независимыми переменными были возраст, гендер, регион проживания, тип домашнего хозяйства, плотность населения в районе проживания, доход, этническая группа (белый / небелый), образование. Последнее ранжировалось по пяти уровням: без квалификации, общеобязательное образование (школьный экзамен в 16 лет), первый уровень (школьные экзамены в 18 лет), среднее профессиональное образование (технический колледж), университетское образование. Проведенный ранее анализ показал, что классовые различия в сфере культурных предпочтений пролегают между профессионально-административным классом, включая менеджеров низкого звена1, средним классом и рабочим классом, включающим технических и административных работников низкого звена, обычных рабочих и работающих неполный день (с. 346-347).
Автор отмечает, что британцы не стеснялись выражать свои негативные предпочтения. Анализ ответов на все 40 вопросов показал, что только два культурных объекта вызывают неприятие более чем у половины респондентов: 58% сообщили, что не будут смотреть рождественскую королевскую телепрограмму и телепередачу о выборах. Многие объекты вызывают неприятие только у 10% населения. Ряд вопросов касался таких «утонченных» объектов искусства, как живопись Ф. Кало и фильмы П. Альмодовара, но их отвергли только 2% опрошенных. Было также зарегистрировано негативное отношение к следующим жанрам искусства: религиозные книги (66%), научная фантастика (61%) и книги по самосовершенствованию (49%); тяжелый рок (67%), электронная музыка (58%), современный джаз и этническая музыка (48%), современная городская музыка в стиле ритм-энд-блюз (43%).
Анализируя полученные ответы, Уорд попытался составить комбинации негативных предпочтений, чтобы затем определить границы между оппонентами. Большинство культурных объектов, вызвавших негативное отношение, ограничены определенной сфе-
1 Хотя автор этого не поясняет, под профессионально-административным классом, очевидно, имеется в виду нижняя прослойка среднего класса. - Прим. реф.
рой искусства - телевидение, кино, изобразительное искусство и литература, т. е. респонденты в основном не принимают целую сферу искусства. Это послужило косвенным доказательством враждебности между отдельными слоями среднего класса и между средним и рабочим классами. Эти же классовые границы можно было обнаружить и в том, что неприятие литературных биографий и современной литературы в целом, классической музыки и телепрограмм о выборах соединилось с позитивным предпочтением современного искусства Э. Уорхола, Т. Эмин1 и современного джаза. Последние предпочтения могли бы принадлежать представителям юного поколения среднего класса, враждебного традиционным предпочтениям среднего класса. Неприятие журнала «Oops»2, музыки кантри и вестерн-музыки, рождественской королевской телепередачи, Эминема в совокупности с позитивным предпочтением биографий и музыки Малера также могло бы означать отрицание вкусов низших классов со стороны среднего класса. Однако этого, по мнению автора, недостаточно для подтверждения тезиса о том, что негативные предпочтения выстраиваются вокруг символических границ между классами (с. 349).
Можно было ожидать, пишет Уорд, что некоторые люди будут иметь больше негативных предпочтений, чем другие. Тезис о культурной всеядности, о котором речь шла выше, предполагает, что люди с более высоким социально-экономическим статусом склонны иметь более широкий диапазон позитивных предпочтений и более узкий диапазон негативных предпочтений. Однако до этого большинство исследований культурной всеядности основывались на анализе позитивных предпочтений. Поэтому автор статьи обращается к данным опроса именно в этом ключе. У одного человека не может быть только одно негативное предпочтение, максимальное их количество составило 33, среднее - 15. Респонденты выражали больше негативных предпочтений, чем позитивных (15 : 9). Кросстабуляция предпочтений опрошенных с их социально-демо-
1 Эмин Трейси (р. 1963), скандально известная британская художница, представительница группы Young British artists («Молодые британские художники» - группа современных художников, которая образовалась в 1992 г.). Т. Эмин работает в различных жанрах - скульптура, шитье, живопись, видео, фото и инсталляции. - Прим. реф.
2 Дешевый молодежный журнал о музыке, моде и т.д. - Прим. реф.
графическими характеристиками показала, что: 1) чем выше социальный класс, тем меньше выражалось негативных предпочтений; 2) мужчины выражали меньше негативных предпочтений, чем женщины; 3) у цветных было меньше негативных предпочтений, чем у белых; 4) чем выше образование респондента, тем ниже был уровень их негативных предпочтений; 5) чем моложе респондент, тем меньше он имел негативных предпочтений. Регрессионный анализ полученных данных выявил значительное влияние в этом вопросе высшего образования. У респондентов с университетским образованием было меньше негативных предпочтений, чем у остальных, а у респондентов со среднетехническим образованием -меньше, чем у менее квалифицированных работников. Возраст опрошенных оказался несущественным фактором, равно как и класс, доход, плотность населения. Самым важным явилось то, что наименее привилегированные этнические группы (цветные) имели гораздо меньше негативных предпочтений, чем прочие. Уорд полагает, что обнаруженные связи говорят о некоторой приверженности опрошенных ценностям мультикультурализма. Толерантность образованных респондентов с большим основанием можно отнести к культурной всеядности. Таким образом, резюмирует свои наблюдения автор статьи, негативные предпочтения в Великобритании не связаны значимым образом с социальным положением респондентов (с. 350-353).
Далее Уорд стремится выявить культурную враждебность в рамках определенных групп предпочтений, которые имеют исключительное символическое значение. Он исследует распределение негативных предпочтений среди определенных групп, используя три социально-демографических фактора: класс, гендер и принадлежность к разным поколенческим когортам. Распределение негативных предпочтений показало, что есть только несколько объектов, которые не принимаются большинством представителей любого класса, пять в профессионально-административном классе и девять в рабочем классе. Здесь тоже не просматривалось классовой враждебности; тем не менее обнаружились культурные объекты, которые представители профессионально-административного класса не любят гораздо меньше, чем рабочий класс (телепередачи о выборах, современная литература, жанр биографии, современный джаз, рок-музыка и классическая музыка), а также объекты, кото-
рые они не любят больше, чем рабочие (музыка кантри, вестерн-музыка, искусство Э. Уорхола и Т. Эмин, фильмы П. Альмодова-ра). Следовательно, профессионально-административный класс обладает культурной всеядностью, замечает автор.
Что касается связи гендерных различий и негативных культурных предпочтений, то она прослеживается в еще меньшей степени, чем связь с классовой принадлежностью. Был выявлен ряд негативных предпочтений, более характерных для женщин: телепрограммы о выборах, спортивные телепередачи и научная фантастика. Что касается мужчин, то главным объектом их неприятия служили книги о психологической самопомощи и романтическая беллетристика. Выбранные культурные объекты можно определить как типично мужские (спортивные программы) и как типично женские (романтическая литература), поэтому, согласно автору, эти различия вряд ли могут свидетельствовать о культурной враждебности между полами (с. 353).
Принадлежность к определенной поколенческой когорте проявилась в том, что респонденты моложе 40 лет отвергли рождественскую королевскую телепередачу, журнал «Oops», музыку кантри, классическую музыку, вестерн-музыку, но выразили меньшее неприятие научной фантастики и разных жанров современной музыки, живописи Э. Уорхола и П. Пикассо. Респонденты же старше 60 лет продемонстрировали совершенно противоположные пристрастия. Разница между представителями возрастных когорт оказалась значимой. Главным различием в негативных предпочтениях между поколениями оказались музыка и телевидение, притом что большинство культурных объектов не вызвало существенных разногласий. Автор полагает, что, несмотря на слабые доказательства, тезис о культурной враждебности пока не следует отвергать, поскольку данное явление может служить важным социальным механизмом маркировки социальных границ (даже если это выражается в неприятии отдельных культурных объектов, имеющих высокое символическое значение). Стремясь обнаружить критические маркеры культурной враждебности, Уорд анализирует связи между позитивными и негативными культурными предпочтениями (с. 355-358).
Противостояние легитимной культуре, по мнению автора, является одной из основных тем в социологическом исследовании
культурных вкусов. Тезис о легитимной культуре был решающим в социологии Бурдье, поскольку это источник культурного капитала разных субкультурных сообществ. Люди, приверженные доминирующей культуре, представители доминирующего класса будут с большей вероятностью выбирать легитимные культурные объекты и выражать неприятие вульгарных или нелегитимных объектов, тогда как рабочий класс будет склонен отвергать легитимные объекты и предпочитать вульгарные. В этом случае взаимная враждебность будет, вероятно, выражаться в непосредственной маркировке социальных границ между классами. Автор расшифровывает это предположение на примере четырех ситуаций: 1) доминирующая группа предпочитает легитимные культурные объекты и испытывает неприязнь к нелегитимным (снисходительность); 2) доминирующая группа предпочитает как легитимные, так и нелегитимные объекты (культурная всеядность); 3) подчиненная группа предпочитает нелегитимные объекты и не любит легитимные (ресенти-мент); 4) подчиненная группа предпочитает нелегитимные объекты, но при этом индифферентна к легитимным (аккомодация). Первая и третья ситуации могли бы привести к открытому антагонизму, производя или структурируя культурную враждебность.
Позитивные и негативные предпочтения по 40 культурным объектам были выстроены в иерархическом порядке относительно их легитимности. Автор статьи полагает, что те объекты, которые большей частью выбирали люди с высоким образованием, обладают большей легитимностью. Поэтому он объединил культурные объекты в три группы: 1) легитимные - те, которые более двух раз выбираются респондентами с высшим образованием; 2) нелегитимные - те объекты, которые в меньшей степени будут нравиться образованным респондентам, чем необразованным; 3) общие - все остальные. Негативные предпочтения распределились следующим образом: больше всего их выражали относительно легитимных объектов представители профессионально-административного и рабочего класса; представители рабочего класса выражали больше негативных предпочтений, чем представители профессионально-административного класса, относительно нелегитимных объектов. Автор полагает, что можно было бы зафиксировать проявление ре-сентимента, а значит, и культурной враждебности со стороны рабочего класса по отношению к более высоким классам в выборе
некоторых культурных объектов, если бы представители рабочего класса отвергали культурные объекты, предпочитаемые представителями более высоких классов (например, классическую музыку или современную литературу). Однако половина объектов, в которых были обнаружены такие противоположные выборы, относится к популярной музыке. Автор предполагает, что это может только в некоторой степени указывать на маркировку классовых границ среди более молодых людей. Таким образом, свидетельства в пользу классовой снисходительности со стороны более высоких классов довольно слабы, а свидетельства в пользу преобладания культурной всеядности среди профессионально-административного класса довольно сильны (с. 359-360).
В данном исследовании было выявлено, что классовая враждебность в предпочтениях позитивных и негативных легитимных культурных объектов не является интенсивной. Отсюда можно было бы сделать вывод, что культурный вкус значимым образом не влияет на социальные отношения. Уорд, однако, считает, что остается еще одна возможность для обнаружения культурной враждебности, поскольку, по его предположению, существует более сложная модель взаимного антагонизма. Поэтому он подвергает верификации предположение о том, что негативные предпочтения символически значимы, когда они относятся к тем объектам, которые очень нравятся потенциально враждебной группе, не обязательно классу. Данную категорию культурных объектов относительно всей совокупности респондентов, которые выразили негативное или позитивное отношение к ним, автор классифицировал следующим образом. Первые - ортодоксальные, например живопись У. Тернера. Вторые - конфликтогенные - те объекты, которые как отвергаются, так и предпочитаются многими респондентами, например рок-музыка, классическая музыка, живопись П. Пикассо и др. Именно конфликтогенные объекты обладают самым большим потенциалом для репрезентации символической враждебности между значительными частями населения, считает автор. Третьи, не-конфликтогенные объекты, выбирались и отвергались лишь незначительным количеством опрошенных, например живопись Ф. Кало. И наконец, четвертую группу объектов автор назвал стигматизированными, так как они отвергаются многими, а предпочитаются небольшим количеством респондентов - например современная
литература. Ожидалось, что объекты, релевантные тезису культурной враждебности, будут принадлежать к конфликтогенным и стигматизированным группам, однако только рок-музыка и искусство Э. Уорхола разделяют большие части населения. Ни один объект не был существенным в понимании классовых различий. Наиболее типичными стигматизированными объектами оказались современная литература и музыка в стиле хеви-метал. Первый из них действительно казался символически существенным относительно класса, второй же можно интерпретировать как позитивный выбор мужчин с высоким образованием безотносительно к классовому положению. По замечанию автора, было трудно интерпретировать значение большинства объектов, поскольку каждая группа объектов обнаруживала сложные связи с независимыми переменными пола, возраста и статуса. Самое большое противостояние было в группе неконфликтогенных объектов среди тех, кто привержен высокой культуре. В группе конфликтогенных объектов резкое противостояние обнаружилось по нелегитимным объектам. А. Уорд считает, что здесь не может быть простой интерпретации, поскольку объекты отражают несколько различных линий социального раскола. Неприятие романтической литературы и неприятие спортивных телепередач отражают гендерные различия. Некоторые телевизионные программы отражают различия между поколениями. Позитивное предпочтение кантри и вестерн-музыки определяется классовыми различиями. Стигматизированные объекты, которые, согласно гипотезе автора, могли пробуждать взаимную враждебность, схватывают различия между интересующимися религией и всеми остальными респондентами. Таким образом, автор находит ряд более сильных доказательств культурной враждебности, которая сконцентрирована вокруг нелегитимных культурных объектов и обладает сложной социальной структурой. Это показывает, что комбинация позитивных и негативных предпочтений дает возможность нащупать социальные разделения (с. 361-362).
В заключение Уорд подчеркивает, что люди имеют широкий ряд негативных предпочтений в отношении разных культурных продуктов, о которых они сообщают больше, чем о позитивных предпочтениях. Респонденты с высшим образованием имели наименьшее число негативных предпочтений, подтверждая предположение о присущей им культурной всеядности. Респонденты, кото-
рые отнесли себя к категории цветных, имели меньшее количество негативных предпочтений, что предположительно является проявлением их приверженности мультикультурализму. Проживание в Лондоне также увеличивает толерантность к разным объектам культуры. Но в целом такие связи оказались статистически незначимыми. Тем не менее негативные предпочтения связаны с социальными различиями. Здесь работают следующие механизмы. Первый из них производит различия внутри классов. Примеры этого в основном концентрируются в рамках профессионально-административного класса, что может указывать на существование авангарда в этом классе, который заинтересован в недоступных для понимания культурных объектах и выражает неприятие к легитимным, но ортодоксальным объектам типа живописи У. Тернера. Второй механизм производит различие между профессионально-административным и рабочим классом. Несколько объектов, которые могли указывать на межклассовую враждебность, оценены резко противоположным образом: телепередачи о выборах, музыка в стиле кантри и вестерн-музыка, классическая музыка, «серьезная» литература и др. Однако эти предпочтения являются только потенциальными источниками враждебности, снисходительности и ресентимента, поскольку не были обнаружены доказательства интенсивной межклассовой враждебности. Кроме того, была обнаружена связь негативных предпочтений и с гендерными и поколенческими различиями, но также незначительная. Поэтому автор констатирует, что негативные предпочтения не являются ключевыми в изучении социальной структуры Великобритании 2003 г.
Сопоставление позитивных и негативных предпочтений могло указать на социальные границы между значимыми группами населения, однако также не привело к ожидаемому результату. Повторная проверка легитимных и нелегитимных объектов в соотнесении с негативными предпочтениями представителей профессионально-административного и рабочего класса, женщин и мужчин дала список объектов, которые отражают классовую и гендерную враждебность, но эти объекты являются нелегитимными. В итоге автор не сомневается, что негативные предпочтения иногда обозначают культурную враждебность в некоторых случаях и социальные границы между классами, поколениями, тендерными груп-
пами. Но такие предпочтения не являются настолько значимыми индикаторами, чтобы их можно было использовать как аналитический инструмент для определения социального неравенства. Возможно, в будущих исследованиях будет рассмотрен более широкий диапазон культурных объектов, включая и культурные практики.
О.А. Симонова, А.А. Казначевская
2013.01.008. ЛАЙОНС К. Д., УИРИНГ С. РАЗМЫШЛЕНИЯ О СЛОЖНЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ ВОЛОНТЕРСТВА И ТУРИЗМА.
LYONS KD., WEARING S. Reflections on the ambiguous intersections between volunteering and tourism // Leisure sciences. - Abingdon, 2012. - Vol. 34, N 1. - P. 88-93.
Авторы реферируемой статьи, Кевин Лайонс (Университет г. Ньюкасла, Австралия) и Стивен Уиринг (Сиднейский технологический университет, Австралия), задаются целью пересмотреть принятые в научной литературе, но более не отвечающие практике представления о взаимоотношениях между сферами волонтерской деятельности и туризма.
Как указывают авторы, одним из наиболее быстро развивающихся туристических направлений по всему миру в настоящее время является сфера, получившая название «волонтерский туризм» (volunteer tourism). В качестве исследовательской области волонтерский туризм только зарождается. В будущем, по мнению авторов, он должен стать междисциплинарной областью, объединяющей в себе специалистов и знание из таких сфер, как исследования волонтерства (volunteer studies), исследования туризма (tourism studies) и исследования досуга (leisure studies). Традиционно, взаимодействие волонтерства и туризма рассматривается исследователями в двух контекстах: как волонтерство на туристических объектах и мероприятиях (фестивали и пр.) и как волонтерство на отдыхе. По словам Лайонса и Уиринга, современные перспективы значительно шире обозначенных выше и вообще качественно от них отличаются.
В середине 2000-х годов появляются определения, в которых волонтерский туризм предстает в качестве направления постмодернистского туризма и снабжается такими эпитетами, как «аль-
