CC BY
629
Л. Г. СКОКОВА,
кандидат социологических наук, доцент,
Институт социологии НАН Украины, г. Киев
СОВРЕМЕННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ КУЛЬТУРНЫХ ПРАКТИК В КОНТЕКСТЕ СОЦИАЛЬНОЙ И КУЛЬТУРНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ
В статье анализируются современные подходы в эмпирической социологии культуры к исследованию культурных практик и культурного потребления. Подчеркивается важность тестирования концепта П. Бурдьё о гомологии систем культурной и социальной стратификации в современных обществах, проверки концепта «всеядности» Р. Петерсона в рамках национальных и сравнительных исследований, необходимость использования комбинированных (количественных и качественных) подходов для изучения структуры культурных практик, подвижек, которые происходят в полях культурного потребления.
Ключевые слова: культурные иерархии, культурные практики, динамика культурного потребления, гомология культурных практик и социального класса, всеядность.
Актуальность проблемы. Культурные практики в полях досуга, медиа, культурного потребления являются все более значимыми в современном обществе с его постиндустриальными, информационными, глобализационными трендами. Часто именнно на основе культурных практик происходит самоидентификация индивидов, формирование стиля жизни, спецификация поведения в частном и публичном пространствах - собственно, репродукция культуры в повседневном существовании различных социальных групп. В изучении динамики культурных практик важным направлением современной социологии культуры является изучение связей между классом, социальным статусом и моделями культурного потребления. Эти поиски, связанные, в том числе, и с отработкой методологических и технологических аспектов, недостаточно актуализированы в отечественной социологии, требуя их дополнительного освещения и анализа, что и является целью данной статьи.
Гомология социальной и культурной стратификации. Для эмпирико-социологических исследований в области культурных практик и культурного потребления важной вехой стали работы П. Бурдьё, в частности «Различение. Социальная критика суждения вкуса» (1979) [1]. В предложенном им подходе взаимосвязаны габитус, объемы капиталов, вкусы, культурные практики, которые результируются в целостном стиле жизни, соответствующем определенной позиции в системе социальной стратификации. Вкусы и практики культурного потребления играют важную роль в динамике социальной и культурной репродукции, поддерживая и воспроизводя классовую струк-
туру и культурные неравенства [2]. Бурдьё предложил принцип гомологии систем социальной и культурной стратификации: «... практики, или блага, ассоциируемые с различными классами в различных областях практики, в соответствии со структурами оппозиций, совершенно гомологичными между собой, вследствие того, что все они гомологичны пространству объективных оппозиций между условиями существования классов» [3, с. 30]. Особенности культурного потребления соотносятся с местом, которое занимает индивид в классовой структуре Франции того времени. Картографирование социального пространства было построено по критериям общего объема капиталов, определяющих класс, и выделения подклассов по структуре активов, то есть распределения совокупного капитала между отдельными его видами. «Таким образом, - отмечает Бурдьё, - имеем два множества гомологичных позиций: подклассы, воспроизведение которых зависит от экономического капитала, противопоставляются группам, имеющим относительно меньший объем экономического капитала, и воспроизводящимся за счет культурного капитала» [3, с. 26].
Эта схема предполагает существование в обществе культурных иерархий по принципу: высокая культура vs. массовая культура. Бурдьё выделяет оппозицию между благородными в силу своей редкости видами культурного потребления, характерными для групп с высокими объемами экономического и культурного капиталов, и вульгарными - в силу их доступности и распространенности, характерными для групп с низкими объемами капиталов. Промежуточное положение занимают практики, которые воспринимаются как претенциозные вследствие несоответствия между амбициями и возможностями [3, с. 30]. В англоязычной литературе чаще используются следующие определения: «highbrow» - буквально «высоколобая» культура, т. е. элитные культурные продукты, понятные интеллектуалам, снобам, которых также касается название «highbrow»; «middlebrow» - среднего уровня культурные продукты, которые ценят обыватели, средний класс; «lowbrow» - культурные продукты низкого качества, которые нравятся представителям низших слоев населения. Бурдьё описывает различие между «вкусами роскоши», свойственным высшим слоям, крупной буржуазии и к которым тяготеет мелкая буржуазия, и «вкусами необходимости», которыми ограничивается существование низших, подчиненных классов - рабочих физического труда. Модель потребления каждого класса является гомологичной также изнутри благодаря унифицирующему действию габитуса, т. е. вкусы, культурные практики подобны в различных полях (литературы, искусства, спорта, питания).
Дискуссии относительно противопоставлений «элитарное-массовое», «классическое-популярное» имеют свою длительную историю [4; 5]. Период острого противопоставления этих модусов культуры постепенно изменялся на понимание их взаимосвязи и взаимодополнительности как двух форм общественной жизни. Появилось понятие «nobrow» как признак современной культуры, существующей вне традиционных иерархий вкуса [6]. После
постструктуралистских, постмодернистских исследований с их развенчанием устоявшихся иерархий, акцентированием изменчивости, текучести, полисти-листичности социокультурной реальности, индивидуализации жизненных стилей (Ж. Бодрийяр, З. Бауман, Л. Ионин) стало трудно говорить о четких соответствиях социальной позиции и стиля культурного потребления. Размыванию устоявшихся иерархий способствуют и бурное развитие медиа-технологий, глобальная циркуляция различных образов и текстов, что облегчает доступ к разнообразным культурным продуктам. Бурдьё предлагает отличать высокую культуру по степени легитимности [7], т. е. в какой мере она принята и одобрена специальными институтами, решающими, каким образом нужно оценивать тот или иной культурный продукт. Такие процессы, как канонизация культуры/авторов, приписывание литературных/музыкальных/художественных произведений к разряду «классики», происходят не естественным образом, а с помощью специальных усилий, мероприятий. Это конструктивистское видение сейчас подтверждают и многочисленные исследования в русле cultural studies, благодаря которым размежевания высокой и низкой культуры трактуются скорее в политическом контексте, а не эстетическом [8]. Тем не менее переход от метатеоретизирования относительно этих социокультурных изменений до уровня их предметной фиксации, необходимость анализа динамики культурной репродукции порождают настоятельную необходимость в социологии поиска эмпирических доказательств, в частности, о наличии или отсутствии гомологии систем социальной и культурной стратификации, о текущих изменениях в моделях культурного потребления различных статусных групп.
Концепт культурно-всеядного индивида. В социологии новым импульсом для проверки роли культурного капитала в воспроизводстве социальной структуры стал концепт культурной всеядности («omnivorousness») американского исследователя Ричарда Петерсона. В 1990-е гг. на основе анализа данных эмпирических исследований он выделил новую тенденцию: представители высшего среднего класса отдают предпочтение не только образцам высокой культуры, как следовало бы ожидать, но и продуктам популярной культуры, от которой должны были бы дистанцироваться [9; 10]. Идея социальной и культурной гомологии была поставлена под сомнение. Социологи разных стран начинают на своем материале анализировать базы данных различных опросов, пытаясь проверить тезис всеядности, и находят ему эмпирическое подтверждение: образованные, состоятельные группы часто имеют разнообразные вкусы и практики, которые выходят за пределы высокой/легитимной культуры [11].
Сложнее было найти объяснение этого феномена. Как указывают британские исследователи, сегодня существуют определения всеядности по объему/ диапазону занятий и по своей композиции/содержанию [12]. Первое определение нейтральное и означает, что по данным опросов выделяются группы респондентов с более широким набором культурных преференций и практик
по сравнению с другими группами. Тогда разносторонности, разнообразию культурного потребления противостоит односторонность, однообразие: модель «omnivorous» vs. модель «univorous».
Но с самого начала Р. Петерсон отмечал, что всеядность является новой качественной характеристикой высших классов - менеджеров, бизнес-элиты. Композиция всеядности, т. е. содержательное ее наполнение, базируется на миксе продуктов элитарной и популярной культуры и может означать разные вещи. Всеядность не является, по мнению автора концепта, бездумным, неразборчивым поглощением любых продуктов культуры. Скорее, это лучшая осведомленность, ориентация профессионалов, специалистов в различных полях культуры и досуга, характерная для них как членов постиндустриального, информационного общества. Также возможно, что потребление популярной культуры интеллектуалами в обществе постмодерна означает и ироническое отношение к ней (например, идея «кемпа» С. Зонтаг). Иной аспект, подтвержденный исследованиями: всеядность - это новые способы конструирования высшими средними классами социального престижа, источник репутации [13; 14]. Инструментальное направление в пояснениях всеядности акцентирует ее полезность в качестве культурных знаний, компетентности для улучшения коммуникации на рабочем месте, организации труда между руководителями и персоналом [14].
Несколько другое направление объяснений - всеядность может означать отказ от снобизма, эксклюзивности вкусов в пользу их «инклюзивности»/ включения, а следовательно, демократичности, культурной открытости, толерантности. Петерсон указывает на всеядность как эталон хорошего вкуса, имея в виду предпочтения, которые вышли за пределы классовых, возрастных, этнических, гендерных, расовых границ [11; 12]. Это направление социальной значимости всеядности подтверждают исследования, в которых доказывается, что всеядные выражают более либеральные взгляды по расовым и политическим вопросам, чаще проявляют мультикультурную компетентность и толерантность.
Р. Петерсон в своем обзоре прослеживает эволюцию исследований всеядности: 1) среди интеллектуалов (highbrow) выделяются снобы и всеядные. им противопоставляются «односторонние» низкостатусные группы (lowbrow «slobs»); 2) учитываются элементы широты диапазона занятий, предусматривается возможность существования всеядных среди различных, а не только высокостатусных групп; 3) среди всеядных низших статусных групп выделяются свои подтипы, например эксклюзивные и инклюзивные всеядные [11]. Так, американская исследовательница Б. Брайсон обнаружила, что музыкальная эксклюзивность/исключительность уменьшается с ростом уровня образования [15]. Политическая толерантность, как правило, совпадает с музыкальной толерантностью, и наоборот. Таким образом, люди могут использовать культурные вкусы для установления символических границ между собой и теми категориями людей, которые им не нравятся.
Мобильность в сфере культурного потребления. Австралийский исследователь Майкл Эммисон предложил для интеграции различных трактовок изменений, происходящих в современном поле культурного потребления, применять понятие «культурная мобильность» [16]. Речь идет о возможности свободного выбора индивидами тех или иных культурных благ, движения в дивергентных сегментах культурных сфер, связанных с высокой/популярной культурой. Сами эти деления не нивелируются, они продолжают сосуществовать, тогда как уходит в прошлое обреченность потреблять только те культурные продукты, которые являются распространенными, престижными в социальной страте, к которой принадлежит индивид. Для отдельных социальных групп, прежде всего, представителей высшего среднего класса востребованными становятся такие социальные качества, как открытость, толерантность, приспособляемость к ситуации. Эти качества являются важными элементами культурной компетентности в условиях социальной мобильности [16]. Структурные влияния остаются важными, речь не идет о возможности для представителя любой страты совершенно свободно двигаться в пространстве культурных форм. Как показывают данные эмпирических исследований в австралийском обществе, значительная часть населения демонстрирует «культурно иммобильный» паттерн потребления, соответствующие классовому положению культурные практики. Низкостатусные группы, например работники физического труда, значительно реже оказываются в рядах «всеядных» и гораздо чаще - в рядах сторонников устоявшихся, односторонних вкусов, характерных для модели «univorous» [16, р. 219].
Британские исследования социальной стратификации и культурного потребления. Концепт всеядности использует известный исследователь социальной стратификации Джон Голдторп. Вместе с коллегой Так Вин Чаном он руководил исследовательским проектом «Социальный статус, жизненный стиль и культурное потребление» (2004-2007) в рамках «Cultures of Consumption Programme» (2002-2007). Этот проект позиционируют как макросоциологи-ческое сравнительное исследование культурного потребления в семи странах: Великобритании, Чили, Франции, Венгрии, Израиле, Нидерландах и США. Международная команда ученых, основываясь на анализе данных национальных опросов, изучала социальные основы культурного потребления. В выводах по результатам проекта, представленных в отчетах, статьях и книге «Социальный статус и культурное потребление» (2010) [17; 18; 19] подчеркивается, что социальный статус и социальный класс взаимосвязаны, но это не одно и то же; статусный порядок, в веберовском понимании, продолжает играть значимую роль в британском обществе. Именно социальный статус и образование, а не социальный класс позволяют объяснить стиль жизни и культурное потребление. Культурное потребление является социально стратифицированным, но не по линии «элита-масса». Вместо этого существует дифференциация между культурно всеядными и культурно односторонними (univores). Сultural оmnivores потребляют как «высокую» культуру, так и «популярную» культуру,
в то время как культурное потребление cultural univores ограничивается одной формой. Указывается, что соответствующие сопоставимые результаты были получены в других странах, участвовавших в проекте.
Принадлежность к тому или иному типу культурного потребления достаточно четко структурирована. Женщины в целом гораздо чаще, чем мужчины, имеют шансы быть культурно всеядными, пожилые люди - по сравнению с молодыми людьми. Отмечается, что в терминах социальной стратификации образование, доход и статус, а не социальный класс обусловливают культурное потребление [19, р. 241]. Результаты проекта интересны в сравнительном аспекте и показывают, какую важную роль в современной эмпирической социологии играет анализ культурных практик и культурного потребления для понимания соцальной и культурной стратификации общества и их динамики.
Результаты другого проекта британских социологов «Cultural Capital and Social Exclusion» (2003-2004) были изложены в монографии 2009 г. «Культура, класс, различия» [20]. Уже название книги указывает, что важным импульсом для анализа стала возможность проверки классических идей Бурдьё о связях между культурными вкусами/практиками и классовыми позициями в современном британском обществе. В выводах, которые завершают детальное освещение проблемы на основе использования количественных и качественных техник, авторы указывают, в частности, что в современной Великобритании легитимная культура продолжает иметь значение, но в меньшей степени, чем во Франции 1960-х и, вероятно, в Великобритании 1960-х гг. Оппозиция высокой/обывательской культуры, основанная на нормативности легитимной культуры, сохраняет свое ценность преимущественно для старшего поколения и узких кругов элиты [20, p. 251]. Легитимная культура продолжает оставаться важной для элиты в основном как средство конвертации культурного капитала в социальный. Оперирование категориями легитимной культуры не характерно для всего среднего класса, следовательно, она не образует механизм различения между ним и рабочим классом. Культура последнего тоже не является специфической только для него. Авторы характеризуют культуру рабочего класса как «невидимую», такую, что не создает оснований для четкой самоидентификации. Культурные различия и неравенства авторы связывают не только с классовой принадлежностью, но и с возрастом, полом и этничностью, которые в сумме перекрещиваются и накладываются. Так что нельзя все различия объяснить только действием классового габитуса, как это делал Бурдьё. Его пример составления перечня культурных практик, способных формировать культурный капитал и приносить прибыль его владельцам, не удалось повторить на примере современной Великобритании [20, p. 259].
Всеядность авторы трактуют как потенциал для накопления и конвертации и культурного капитала благодаря гибкости и возможности действовать в разных культурных полях. Открытость к иному, новому стала добродетелью в британском обществе, тогда как «фиксированные», традиционные вкусы все чаще воспринимаются как ограниченность и соотносятся со стилем жизни
рабочего класса. Но подобная толерантность имеет свои рамки, в основном ограничиваясь ареалом англоязычных, британских и американских культурных форм, тогда как к этнической культуре других народов (в том числе сограждан - представителей этнических меньшинств) наблюдается определенное дистанцирование. Тем не менее, подчеркивают авторы [20, p. 257], этос всеядности с его либеральной и эгалитарной окраской стал ключевым для британского среднего класса, подчеркивая отказ от снобизма и санкционируя доступ к популярным, консьюмеристским, гедонистическим развлечениям.
Исследование всеядности на американской почве. Кроме исследований пионера этого подхода Р. Петерсона и его коллег, можно вспомнить и проекты 2000-х гг. других исследователей. Так, для анализа динамики приобщения к искусству американского населения П. Димаджио и Т. Мухтар использовали данные репрезентативных опросов за период 1982-2002 гг. [21]. В целом за годы наблюдения потребление продуктов высокой культуры среди населения США снижается, особенно посещение концертов классической музыки, балета и театра. Авторы ставят вопрос: означает ли это, что статус высокой культуры, элитного искусства как элемента культурного капитала падает? Доказательством этого «сценария кризиса» - дефляции ценности искусства как культурного капитала - служило бы снижение участия в высокой культуре прежде всего среди лиц с высоким уровнем образования, женщин, женщин с высоким уровнем образования (именно для них роль этих занятий как элемента культурного капитала для поддержания статуса важнее). Но темпы падения среди этих групп не отличаются по сравнению с другими, т. е. пояснительная схема снижения роли высокой культуры в репродукции статуса этих групп не работает. Снижается уровень посещения и «менее престижных» учреждений и мероприятий культуры и досуга (выставки изделий традиционной культуры, музыкальный театр, экскурсии). Объяснение, по мнению авторов, можно найти в увеличении конкуренции между домашними и публичными культурными практиками, когда выбор часто делается в пользу первых, а также в изменениях моделей семьи (увеличение доли неполных семей с детьми), в увеличении уровня занятости среди женщин. Подтверждением теории всеядности они считают увеличение за это время посещений художественных музеев и джазовых концертов среди групп высокого статуса [21, p. 189-191].
Само наличие четкой культурной иерархии в США («высокая - массовая культура») считается проблематичным. Исторически развитие сфер культуры и искусства отличалось от европейской традиции, и роль высокой культуры в поддержании статуса высших слоев населения была не так значима. Среди американской элиты много бизнесменов, профессионалов с высшим техническим образованием, от которых никто не ожидает близкого знакомства с продуктами высокой культуры, что требует специальных усилий и затрат времени. Исследователи подчеркивают, что в качестве высокой культуры чаще функционирует так называемая средняя (middlebrow) культура, определенные элементы которой способны приобрести высокий статус благодаря усилиям
медийных «культурных посредников» (например, передача «Книжный клуб» Опры Уинфри на телевидении) [22].
Другой проект - изучения динамики музыкальных преференций американского населения за 1982-2002 гг. - позволил его авторам выдвинуть тезис о гетерологии (а не гомологии в смысле Бурдьё) социальной структуры и культурного потребления [23]. Этим тезисом исследователи, надо думать, хотели подчеркнуть неоднозначность трактовки всеядности и необходимость четко различать два измерения: диапазон вкусов и уровень вкуса (высокая/низкая культура). Вследствие анализа изменений образца всеядности во времени и когортных сдвигов выделены четыре модели: 1) всеядные интеллектуалы (высокая культура, широкий диапазон вкусов); 2) эксклюзивные интеллектуалы/снобы (высокая культура, узкий диапазон); 3) всеядные с низким уровнем образования (низкая культура, широкий диапазон); 4) низкообразованные пассивные (низкая культура, узкий диапазон) [23, p. 437]. Подчеркивается, что в случае первой группы структурные ограничения практически не наблюдаются, тогда как остальные три модели структурированы по следующим показателям: принадлежность к возрастной когорте, социальный класс, гендер, расовая принадлежность. Уточняется тезис о высшей доле женщин среди всеядных: среди высших социальных страт нет в среднем различий между мужчинами и женщинами, тогда как в непривилегированных классах наблюдаются гендерные различия в моделях культурного потребления. Следовательно, отмечают авторы, надо учитывать сложные взаимосвязи между социальным классом и гендером. В целом, как и в предыдущих исследованиях, акцентируется необходимость построения многомерных конфигураций культурной и социальной стратификации.
Подходы к изучению культурной стратификации: количественный/качественный. Исследования динамики культурных практик проводятся в основном на основе данных репрезентативных опросов с применением различных форм анализа: кластерного, регрессионного, анализа соответствий и т. п. Это позволяет строить типологии культурного потребления, картографировать социокультурное пространство. Собственно, разработку количественных методик анализа с фокусом на проблеме стратификации социального и культурного пространства в кросс-культурной перспективе можно считать одним из важных результатов данного направления эмпирических исследований. Это сказывается и на институционализации: произошло оформление Сети исследований культурных различий и социальной дифференциации (Network for the Studies of Cultural Distinctions and Social Differentiation - SCUD), состоящей из исследователей разных стран Европы [24]. В ее рамках изучаются темы культурной легитимности и классовой доминации, измерений культурного капитала, стилей жизни и культурного потребления, а также методологические вопросы применения многомерного анализа соответствий (multiple correspondence analysis). Сеть объединяет исследователей, которые проверяют концепцию Бурдьё путем сопоставления с другими социологическими теори-
ями (например, концептом индивидуализации - Д. Белл, З. Бауман), а также используют межстрановый анализ и качественные методы.
К использованию качественных методов исследователей подталкивает неоднозначность, а зачастую и противоречивость получаемых моделей культурной и социальной стратификации. Собственно, сам Бурдьё в «Различении...» дал пример такого комбинированного подхода, используя методы многомерного анализа, а также свободные интервью и проективные методики. Широко известной стала работа французского ученого Бернара Лаира [25], который на основе данных глубинных интервью доказывает гетерологию культурных вкусов и практик среди различных групп населения, подчеркивая такие факторы, как особенности культурной социализации, контекстуальность развертывания культурных практик, наличие в семье детей, влияние вкусов партнера и т. д. Дизайн эмпирического проекта «Культура, класс, различия», о котором говорилось выше, предусматривал комбинирование методов: опроса, репрезентативного для населения Великобритании (с учетом этнических общностей), а также серий фокус-групп и глубинных интервью с теми респондентами, которые по данным количественного опроса были определены как «всеядные» [20, р. 261].
Ограничения количественного подхода к изучению музыкальных вкусов демонстрирует Марк Риммер [26], который показывает, что в современном поле музыки все время происходят сдвиги: определенные жанры становятся популярными, другие - маргинализуются, происходит гибридизация жанров, их институционализация, продвижение или уход в небытие, а также диверсификация, выделение все новых разновидностей. Важно учитывать процессы дигитализации музыки, ее доступности благодаря новым способам распространения и прослушивания. Загрузка музыкальных файлов из интернета, покупка дисков через интернет-магазины, как правило, сопровождаются возможностью ознакомиться с рейтингами самых популярных музыкальных продуктов, увидеть широкий диапазон предложений, получить рекомендации, вроде «вместе с этим товаром покупают/скачивают...». Новейшие музыкальные устройства позволяют размещать большой объем музыкальных записей и прослушивать их в случайном порядке (эта опция встроена) или создавать персонализированные подборки. Современная ситуация меняет культурные практики прослушивания музыки и характер выбора записей, стимулируя изменение вкусовых режимов. В этом контексте продолжать говорить об устоявшихся иерархиях жанров лишь на основе количественных опросов и приписывать смыслы определенным практикам прослушивания становится не так легко. Например, качественные исследования выявили, что декларации о предпочтении классической музыки часто делали те, кто понимал ее весьма ограниченно, например, как популяризированные произведения классики, которые часто можно услышать на FM-радио [27]. Необходимость понимания того, какое значение слушатели отводят роли музыки в их жизни, какое место занимает музыка в контексте социального взаимодействия и социокультур-
ной репродукции, требует обращения к более чувствительным способам получения и анализа информации.
* * *
Изучение культурной стратификации с использованием концепта всеядности стало одним из важных подходов в современной социологии культуры и культуральной социологии. Результаты количественных и качественных исследований, их комбинирование помогают лучше понять те сдвиги, которые происходят в социальном и культурном пространствах современных обществ. Для отечественной социологии культуры, социологии культурного потре -бления подобный опыт создает интересный сравнительный контекст, позволяющий лучше понять динамику культурных практик и ее связь с системой социальной стратификации. Исследования в этом направлении проводятся, в частности, на основе данных мониторинга Института социологии НАНУ «Украинское общество» и других репрезентативных опросов [28; 29; 30] с применением методов многомерной статистики [31; 32] и качественных подходов [33]. Результаты анализа подтверждают, что размывание культурных иерархий, сосуществование форм высокой легитимной культуры и популярной массовой культуры, появление новых, инновационных культурных форм и режимов потребления, тем не менее не отменяют структурированности пространства культуры.
Литература
1. Bourdieu, P. Distinction: A social critique of the judgment of taste / P. Bourdieu. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 1984.
2. Куценко, О. Статус культурных неравенств в современной социологии / О. Куценко // Новые социальные неравенства / под ред. С. Макеева. - Киев: Ин-т социологии НАНУ, 2006. -С. 43-72.
3. Бурдьё, П. Различение. Социальная критика суждения / П. Бурдьё // Экон. социология. -
2005. - Т. 6, № 3. - С. 25-48.
4. Массовая культура: современные западные исследования / пер. с англ., отв. ред. и предисл. В. В. Зверевой; послесл. В. А. Подороги. - М.: Фонд науч. исследований «Прагматика культуры», 2005.
5. Лютий, Т. Культура масова і популярна: теорії та практики / Т. Лютий, О. Ярош. - Київ: Ін-т філософії НАН України, 2007. - 124 с.
6. Сибрук, Дж. Nobrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры / Джон Сибрук. - М.: Ад Маргинем, 2005. - 304 с.
7. Бурдьё, П. О производстве и воспроизводстве легитимного языка / П. Бурдьё // Отечественные записки [Электронный ресурс]. - 2005. - № 2. - Режим доступа: http://www.strana-oz. ru/2005/2/o-proizvodstve-i-vosproizvodstve-legitimnogo-yazyka.
8. Мукерджи, Ч. Новый взгляд на поп-культуру / Ч. Мукерджи, М. Шадсон // Полигно-зис [Электронный ресурс]. - 2000. - № 3. - Режим доступа: http://art.photo-element.ru/analysis/ popular_culture/popular_culture.html.
9. Peterson, R. A. How musical tastes mark occupational status groups / R. A. Peterson, A. Simkus // M. Lamont, M. Fournier (eds.) Cultivating Differences: Symbolic Boundaries and the Making of Inequality. - Chicago : University of Chicago Press, 1992. - Р. 152-186.
10. Peterson, R. A. Changing highbrow taste: From snob to omnivore /R. A. Peterson, R. M. Kern // American Sociological Review. - 1996. - N 61 (5). - Р. 900-907.
11. Peterson, R. Problems in comparative research: the example of omnivorousness / R. Peterson // Poetics. - 2005. - N 33. - Р. 257-282.
12. Warde, A. Understanding cultural omnivorousness or the myth of the cultural omnivore / A. Warde, D. Wright, M. Gayo-Cal // Cultural Sociology. - 2007. - N 1 (2). - Р. 143-164.
13. Warde, A. Consumption and the problem of variety: cultural omnivorousness, social distinction, and dining out / A. Warde, L. Martens, W. Olsen // Sociology. - 1999. - N 33 (1). -P. 105-127.
14. Erickson, B. H. Culture, class, and connections / B. H. Erickson // American J. of Sociology. -1996. - N 102 (1). - Р. 117-151.
15. Bryson, B. Anything but heavy metal: Symbolic exclusion and musical dislikes / B. Bryson // American Sociological Review. - 1996. - Vol. 61. - Р. 884-899.
16. Emmison, M. Social Class and Cultural Mobility: Reconfiguring the Cultural Omnivore Thesis / M. Emmison // J. of Sociology. - 2003.- N 39 (3). - Р. 211-230.
17. Chan, T. W. Social Stratification and Cultural Consumption: Music in England / T. W. Chan, J. H. Goldthorpe // European Sociological Review. - 2007. - N 23 (1). - Р. 1-19.
18. Chan, T.W. The Social Stratification of Theatre, Dance and Cinema Attendance / T. W. Chan, J. H. Goldthorpe // Cultural Trends. - 2005. - N 14 (3). - Р. 193-212.
19. Social Status and Cultural Consumption / cd. Tak Wing Chan. - New York: Cambridge
University Press, 2010. - 290 p.
20. Bennett, T. Culture, Class, Distinction / Tony Bennett [et al.]. - London, New York: Routledge, 2009. - 311 р.
21. DiMaggi, О. P. Arts participation as cultural capital in the United States, 1982-2002: Do trends in participation augur decline? / P. DiMaggio, T. Mukhtar // Poetics. - 2004. - N 32. -Р. 169-194.
22. Johnston, J. Democracy versus Distinction: A Study of Omnivorousness in Gourmet Food
Writing / J. Johnston, S. Baumann // AJS. - 2007. - Vol. 113, N 1. - Р. 165-204.
23. Garaa-Alvarez, Е. Deconstructing Cultural Omnivorousness 1982-2002: Heterology in Americans’ Musical Preferences / E. Garda-Alvarez, T. Katz-Gerro, J. Lopez-Sintas // Social Forces. - 2007. - N 86 (2). - Р. 417-443.
24. Institut for Sociologi og Socialt Artejde [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// www.soc.aau.dk/forskning/scrud/about-the-network.
25. Lahire, B. La culture des individus: dissonances culturelles et distinctions de soi / B. Lahire. -Paris: Editions la Decouverte, 2004. - 777 р.
26. Rimmer, M. Beyond Omnivores and Univores: The Promise of a Concept of Musical Habitus / Mark Rimmer // Cultural Sociology. - 2012. - N 6 (3). - Р. 299-318.
27. Savage, M. Against the omnivore: assemblages of contemporary musical taste in the United Kingdom / M. Savage, M. Gayo-Cal // Working Paper. - 2009. - N 72.
28. Новые социальные неравенства / под ред. С. Макеева. - Киев: Ин-т социологии НАНУ,
2006. - 355 с.
29. Медіа. Демократія. Культура / за ред. Н. Костенко, А. Ручки. - Київ: Ін-т соціології НАН України, 2008. - 356 с.
30. Субкультурна вариативність українського соціуму / за ред. Н. Костенко, А. Ручки. -Київ: Ін-т соціології НАН України, 2010. - 287 с.
31. Костенко, Н. Медиа-классы или коды неравенства // Социология: теория, методы, маркетинг. - 2003. - № 2. - С. 16-32.
32. Костенко, Н. Пристрасті телевізійних аудиторій: поточні зміни / Н. Костенко // Українське суспільство 1992-2009. Динаміка соціальних змін / за ред. В. Ворони, М. Шульги. -Київ: Ін-т соціології НАН України, 2009. - С. 300-311.
33. Смислова морфологія соціуму / за ред. Н. В. Костенко. - Київ: Ін-т соціології НАН України, 2012. - 422 с.
L. G. SKOKOVA
CONTEMPORARY STUDIES OF CULTURAL PRACTICES IN THE CONTEXT OF SOCIAL AND CULTURAL STRATIFICATION
Summary
The article is devoted to analysis of the current approaches in the empirical sociology to the study of cultural practices and cultural consumption. The author emphasizes the importance of testing Bourdieu’s concept of homology of cultural and social stratification systems in the present-day societies, verification of the R.Peterson’s concept of «omnivorousness» in national and comparative studies, the need to use of mixed (quantitative and qualitative) approaches to study the structure of cultural practices and shifts taking place in the fields of cultural consumption.
Keywords: cultural hierarchies, cultural practices, the dynamics of cultural consumption, homology of cultural practices and social class, omnivorousness.
Поступила 09.09.2013 г.
