CC BY
62
10. War crimes, conditionality and EU integration in the Western Balkans / Ed. by Batt J., Obradovic-Wochnik J. - Paris: Inst. for security studies, Europ. Union, 2009. -103 p.
Страны Европы
2012.04.022. ДАРНТОН Р. ПОЭЗИЯ И ПОЛИЦИЯ: КОММУНИКАЦИОННОЕ ПРОСТРАНСТВО В XVIII в. В ПАРИЖЕ. DARNTON R. Poetry and the police: communication networks in the eighteenth-century Paris. - Cambridge (Mass.); L.: The Belknap press of Harvard univ. press, 2010. - 240 p.
Ключевые слова: середина XVIII в.; Париж; коммуникационное пространство; сатирический фольклор.
Роберт Дарнтон - известный американский историк, специалист по французской книжной культуре середины XVIII в. В своей новой книге он исследует так называемое «Дело четырнадцати», на примере которого раскрываются особенности коммуникационной сети Парижа середины XVIII в. Это «дело» базировалось на самой масштабной полицейской операции своего времени, целью которой было отслеживание распространившихся по Парижу стихотворений и песен, оскорбляющих королевское достоинство. В результате было арестовано 14 человек - отсюда и название операции. Благодаря тому что материалы «дела» сохранились в полицейских архивах в полном объеме, появилась редкая возможность изучения устной коммуникации, зафиксированной письменно.
Монография Дарнтона состоит из введения, 15 глав, заключения и приложения. Существует также сайт, на котором выложены аудиореконструкции песен, распевавшихся в Париже в середине XVIII в. Это стало возможным, поскольку тексты песен часто содержали «ключи» - обозначение определенного мотива.
Весной 1749 г. лейтенант-генерал полиции Парижа Николя Рене Берьер получил приказ найти и арестовать автора оды «Чудище, чья черная ярость» (известной также под названием «Изгнание господина Морепа»). Полиция вскоре задержала студента, по его наводке было арестовано еще несколько распространителей, у которых обнаружили и другие оскорбительные стихи. Камеры Бас-
тилии были заполнены подозреваемыми, однако найти автора оды так и не удалось.
Судьба арестованных оказалась плачевной. Все 14 позже были отправлены в ссылку в различные уголки Франции, где еле сводили концы с концами. Кто-то был вынужден оставить свою служебную карьеру, кто-то - семейное дело, один из осужденных едва добрался до места назначения из-за подорванного в тюрьме здоровья.
Изучив материалы расследования, автор составил схему распространения информации, которая позволила ему сделать несколько наблюдений. Все 14 арестованных принадлежали к среднему классу общества, они происходили из уважаемых и хорошо образованных семей. Распространение происходило посредством запоминания, последующего переписывания и публичного чтения. Допрос одного из подозреваемых показал, что большинство поэм было получено от представителей духовенства, а затем распространено в светских кругах. Таким образом, материалы досье свидетельствовали о существовании клерикального андеграунда, но не политического заговора.
Представляло ли распространение таких поэм идеологическую угрозу? Едва ли, считает автор. Из 14 заключенных лишь один демонстрировал признаки серьезного неподчинения - Пьер Сигорнь, профессор философии Коллежа дю Плесси. В отличие от остальных, Сигорнь отказался идти на сотрудничество с полицией и поплатился за это и карьерой, и здоровьем. Мотивы его поведения раскрываются в мемуарах аббата Мореле: Сигорнь покрывал своего друга, аббата Бона, написавшего одну из поэм, и других студентов, в том числе Тюрго, будущего министра финансов Людовика XVI. Тем не менее автор полагает, что французское общество этого периода не было революционно настроено, не угрожало устоям государства.
Р. Дарнтон отмечает исключительный характер полицейской операции: руководил ею самый влиятельный человек в правительстве, военный министр граф д'Аржансон. Операция была проведена чрезвычайно тщательно, без шума - прошли недели, прежде чем родственники узнали, что произошло. Всё это требовалось для того, чтобы не вспугнуть автора поэмы. Д'Аржансон докладывал о ходе дела королю, который подписал еще несколько lettres de cache
(королевский приказ об аресте без указания фамилии лица, подлежащего аресту. - Прим. реф.).
Ответить на вопрос, почему это дело было таким важным, опираясь только на документы Бастилии, нельзя. Составленная схема распространения поэм не учитывала двух социальных страт: элиты и простых людей. Как показывают свидетельства современников, слухи зарождались главным образом при дворе: придворные сочиняли стишки, которые слуги затем повторяли на рынке, где их слышали ремесленники, и уже те пересказывали их аристократам. Поэтому за фразой министра д'Аржансона, приказавшего расследовать дело «как бы далеко оно ни зашло» может скрываться намек на придворное происхождение поэмы. Также это может служить объяснением прекращения следствия, зашедшего в тупик и ловившего только мелкую сошку.
Следует учитывать, что особенностью внутренней политики при Людовике XV было влияние придворных интриг на перераспределение власти. Политический вес министра королевского двора маркиза де Морепа во многом связывали с его коллекцией сатирических песен о придворных делах, зачастую весьма оскорбительных. Однако по свидетельствам современников, именно поэзия стала причиной падения де Морепа. Министр поддерживал хорошие отношения с королевой и ее партией при дворе, но не с любовницей Людовика XV мадам де Помпадур, чьим союзником был граф д'Аржансон. Де Морепа пытался лишить Помпадур расположения короля посредством распространения песен, порочащих ее девичью фамилию, Пуассон (рыбка), которая указывала на низкое происхождение. К концу марта 1749 г. число циркулирующих песен достигло такого количества, что современники начали подозревать заговор против Помпадур. Де Морепа стремился ослабить влияние фаворитки на короля, показывая, что она позорит трон. В этой опасной игре де Морепа проиграл, Помпадур убедила короля изгнать его.
Поэма, инициировавшая «Дело четырнадцати», появилась уже после отставки де Морепа, когда политическая угроза, исходившая от бывшего министра, исчезла. Почему же власть так старалась подавить распространение поэмы? Текст поэмы «Изгнание господина Морепа» не сохранился, однако в полицейских отчетах зафиксирована первая строка: «Чудище, чья черная ярость». Поэма, вероятно, нападала на короля и мадам де Помпадур, поэтому
стремление графа д'Аржансона, сторонника Помпадур, расследовать преступление против чести и достоинства короля естественно. Для обывателей же Версаля было очевидно, что поэма - часть кампании по восстановлению честного имени де Морепа, а возможно, и попытка его вернуть. «"Дело четырнадцати", - пишет автор, -было больше, чем полицейской операцией. Оно было частью борьбы за власть в самом сердце политической системы» (с. 36).
Однако поэмы служили не только инструментом в придворной борьбе за власть, они также были проявлением новой силы -общественного мнения, которое выражало позицию обычных парижан. Если еще сто лет назад, во времена Фронды, обращение к общественному мнению было не более чем фигурой речи, то Людовик XV был весьма обеспокоен своей непопулярностью. Поэтому в восьмой главе Дарнтон обращается к обстоятельствам возникновения поэм. Зима 1748-1749 гг. стала тяжелым временем для французов: высокие налоги, национальное унижение от неудачного окончания войны за австрийское наследство (1740-1748) - эти темы представляли большой интерес для парижан. Среди других обсуждаемых событий были арест и изгнание принца Эдуарда и гонения янсенистов. Может создаться впечатление, что все население только и занималось сочинением и распространением оскорбительных песен, в том числе поэм и песен из «Дела четырнадцати». Однако Дарнтон советует с осторожностью относиться к данным полицейских архивов о поведении парижского общества. «Они (полицейские архивы. - Прим. реф.) зачастую дают больше информации о взглядах полиции, чем населения» (с. 55).
В следующих двух главах Дарнтон рассматривает различные жанры исследуемого им фольклора. В Латинском квартале, т.е. среди студентов, адвокатов и духовенства, наибольшей популярностью пользовались оды. Их главный лейтмотив - негодование. К одам относятся поэмы № 1 (изгнание де Морепа), а также № 2 и № 3, посвященные аресту принца Эдуарда и позорному миру. Придворные в Версале сочиняли эпиграммы и bons mots.
Наибольшее распространение получила поэма № 4 - «Qu'une bâtarde de catin». Это была песня, написанная в форме баллады. Мотив узнавался по припеву. К такой песне каждый мог самостоятельно присочинить несколько куплетов. Каждый куплет нападал на известную публичную фигуру, в то время как припев переводил
насмешки на короля. В распоряжении полиции оказалось две копии этой баллады. Еще шесть вариантов той же песни Дарнтон обнаружил в песенниках. Разночтения свидетельствовали об активной роли распространителей: они часто добавляли строки или заменяли их по своему вкусу.
Р. Дарнтон отводит песне роль газеты с комментариями на текущие события: «Тематическая песня распространялась быстро, она впитывала предпочтения различных групп и, разрастаясь, включала в себя все, что интересовало общество в целом» (с. 78).
Анализ песенников показывает, что парижане ежедневно сочиняли новые песни на старую музыку, темы их были различны. Песни перемещались вниз и вверх по социальной лестнице. Песня, сочиненная в Версале, на улицах могла обогатиться новыми куплетами и затем вернуться ко двору.
Здесь, отмечает автор, возникает проблема: если одна и та же мелодия адаптировалась к разным темам, возможно ли проследить цепочку ассоциаций, вызываемых мелодиями парижских улиц во времена полицейского расследования «Дела четырнадцати»? Для этого необходимо знать, какие песни были популярны в 1749 г. и как они отражали текущие события.
Автор выясняет, что среди популярных песен оказалась и песня № 4 из «Дела четырнадцати». И хотя она, как и многие уличные песни, берет начало от старинной любовной баллады, уже к 1740 г. ее припев ассоциировался с нападками на Помпадур, а затем с атаками на кардинала де Флёри. Дарнтон полагает, что эта песня успешно распространяла антиправительственные настроения.
Единственным источником для изучения реакции современников на стихи, пишет автор, остаются газеты и мемуары. В них преимущественно описываются сами события, породившие стихи, такие, как арест принца Эдуарда и позорный мир в войне за австрийское наследство. Однако некоторые источники фиксируют и отказ кричать «Да здравствует король!», и разговоры на рынках, в которых все несчастья приписывались несостоятельности правительства, и распространение плакатов-карикатур, песен, стихов, разговоров. Все эти наблюдения записаны также представителями элиты общества, хотя многие из них не поддерживали протесты, в том числе сочинитель песен Шарль Колле, юрист Барбье, маркиз д'Аржансон.
Журнал последнего представляет особый интерес. Маркиз д'Аржансон, брат военного министра, был хорошо информированным человеком. Он не использовал термин «общественное мнение», но, употребляя схожие выражения: «настроения общества», «общее и национальное недовольство правительством», «народное недовольство», «народные настроения и мнения», он в любом случае подразумевал некую силу, воздействовавшую на внутреннюю политику извне Версаля. Д'Аржансон также зафиксировал нарастание тревожных настроений в обществе, возникших в связи с арестом принца Эдуарда и достигших кульминации в апреле 1749 г., сравнивая ситуацию с Фрондой. Он выделил четыре признака упадка правительства: огромный государственный долг и дорогостоящая война, попытка ввести новый налог на землевладельцев, сопротивление парламента, насилие на улицах.
В заключение автор обращается к двум основным подходам к изучению общественного мнения, существующим в современной историографии. Первый основывается на теории дискурсивности Мишеля Фуко, в соответствии с которой общественное мнение конструируется сложным процессом упорядочивания восприятий в сфере познания. Объект не может быть помыслен, пока он не сконструирован дискурсивно. Согласно этому подходу, «общественное мнение» не могло существовать до второй половины XVIII в., когда термин впервые был употреблен философами.
Второй подход связан с идеями Юргена Хабермаса. Здесь «общественное мнение» понимается социологически, как разум, передаваемый посредством коммуникации. Рациональное решение общественных проблем возможно средствами общественности, т.е. если общественные вопросы свободно обсуждаются частными лицами. Такое обсуждение может происходить в печатных изданиях, кафе, салонах и других институтах публичной сферы - социальном пространстве между частным миром домашней жизни и официальным миром государства. Поскольку появление этой сферы относится к XVIII в., то «общественное мнение» - явление XVIII в.
Автор полагает, что в обеих позициях есть зерно истины, однако ни одна из них не может дать полный анализ материала, найденного им в архивах.
Е.Н. Викторова
