CC BY
17
спирали. В этом отношении пространство Хлебникова оказывается вполне сопоставимым с пространством Данте с его густо населенными кругами, расположенными вдоль единой оси, с великими художественно-социальными исследованиями Доре (литографический цикл «La Ménagerie parisienne») и Бальзака («Человеческая комедия»).
С точки зрения сопоставления хронотопов «Зверинца» с творениями Бальзака и Доре очевидно расширение хлебниковского хронотопа в сторону библейского. «Временное начало его этиологической мифологемы определяется не созданием образца, как у Бальзака, а существованием мирового хаоса с водным пространством внизу. Конечная временная граница переносится в бесконечность видообразования, тогда как у Бальзака и Доре она соотносится с актуальной современностью. Пространство поэмы Хлебникова раздвигается, стирая представления о социальном и природном, до космических пределов. Оно определяется осью координат, вертикаль которой начинается где-то в толще Земли и уходит в бесконечность неба» (2, с. 255). Именно этот вертикальный компонент -духовная, религиозная составляющая - служит конструктивной основой «Зверинца».
«Прекрасные звериные возможности, - заключает Н. Сегал, -глаз сокола-казака, смотрящий на современных русских, сердце которых подобно висящему вниз головой нетопырю, - все эти образы в сочетании слова и изображения создают впечатление огромной, сокрытой в толщах слонов - серых морщинистых гор, сокровищницы фольклора, литературы и истории, звериной могучей силы России, к которой, как к Божественной Розе Данте, устремлено телеологическое движение поэмы Хлебникова» (2, с. 257).
Т.Г. Юрченко
2012.01.025. ВИДГОФ Л.М. СТАТЬИ О МАНДЕЛЬШТАМЕ. - М.: РГГУ, 2010. - 210 с.
Л.М. Видгоф анализирует произведения О.Э. Мандельштама, написанные на рубеже 1920-1930-х годов и в 1930-е годы. Прослеживает сквозные образы и мотивы творчества писателя.
В творческом мире О.Э. Мандельштама «все темы и мотивы накрепко связаны; это мир исключительно цельный - мир, в котором отдельные произведения, стихи, проза, статьи (и даже письма!)
живут в неразрывном единстве, неумолкаемо перекликаясь друг с другом» (с. 8).
Стихотворение 1933 г. «Скажи мне, чертежник пустыни, / Арабских песков геометр, / Ужели безудержность линий / Сильнее, чем дующий ветр? / - Меня не касается трепет Его иудейских забот -Он опыт из лепета лепит / И лепет из опыта пьет»1, - включено в один из «самых загадочных» циклов О. Мандельштама - «Восьмистишия». Решая вопросы: «Являются ли "геометр" и "ветр" разными субъектами или это лишь разные имена одного и того же явления? Почему пески "арабские", а заботы "иудейские"? И, наконец, как понять афористичную формулировку двух завершающих стихов восьмистишия?» (с. 12), - исследователь рассматривает несколько интерпретаций. Трактовка Д.И. Черашней2, в которой «чертежник пустыни» - это и есть «ветр», кажется Л.М. Видгофу неубедительной. Большего доверия заслуживает мнение В.В. Мусатова3, считающего, что «чертежник пустыни» символизирует человека. Однако, по мнению В.В. Мусатова, «чертежник пустыни» - человек-творец, «ветр» - разрушительное, антикультурное явление, а формула «опыт из лепета лепит» - отрицательная характеристика. Л.М. Видгоф, как и К. Тарановский4, считает что «лепет» в данном контексте не может иметь отрицательного оттенка.
Это подтверждается и стихотворением Мандельштама «О как же я хочу...», написанным позднее (1937), в котором есть строчки: «Он только тем и луч, / Он только тем и свет, / Что шепотом могуч / И лепетом согрет... » С.Я. Сендерович видит в «Чертежнике пустыни» явный намек на М.О. Гершензона: «Геометр здесь -это критик, теоретик, каковым был Гершензон - в отличие от строителя-поэта»5. Для Л.М. Видгофа несомненно, что в восьмистишии противопоставлены поэтическое и рационалистическое и
1 Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. - СПб., 1995. - С. 229.
2
Черашняя Д. Этюды о Мандельштаме. - Ижевск, 1992.
3
Мусатов В. Лирика Осипа Мандельштама. - Киев, 2000.
4 Тарановский К. Черно-желтый свет: Еврейская тема в поэзии Мандельштама // Тарановский К. О поэзии и поэтике. - М., 2000.
5 Сендерович С. Заметки к пониманию «Восьмистиший» Мандельштама // Поэтика: История литературы: Лингвистика. - М., 1999. - С. 223.
что именно к поэтическому творчеству относятся слова об опыте, возникающем из лепета и превращающемся в слово.
Ключ к пониманию этого стихотворения дал М.Л. Гаспаров, усмотрев в нем идеи А. Бергсона. К его работам Л.М. Видгоф обращается, находя уже в «Материи и памяти» (1896) сравнение практики интеллекта с работой геометра. В «Творческой эволюции» образ интеллекта-геометра проходит через всю книгу. Согласовав бергсоновский образ с устойчивым образом ветра как поэтического вдохновения, автор исследования приходит к выводу, что «"пустынный чертежник", олицетворяющий рационалистическое, механически-логическое отношение к действительности, и худож-ник-ветр - это разные субъекты»: «первый кроит арабские пески, второму присущи иудейские заботы» (с. 25).
В статье «О "начальнике евреев" и "малиновой ласке" (два шага на пути к пониманию "Канцоны" О. Мандельштама» (1931) внимание исследователя в основном сосредоточено на четверостишии: «Я покину край гипербореев, / Чтобы зреньем напитать судьбы развязку, /Я скажу "села" начальнику евреев /За его малиновую ласку»1. Л.М. Видгоф считает, что комментарий Н.Я. Мандельштам в тех частях, которые относятся к «малиновой ласке» и «начальнику евреев», вызывают сомнения. Н.Я. Мандельштам соотнесла «малиновую ласку» с картиной Рембрандта. Она понимала: «Бессмысленным название цвета быть не может»2. Сначала предположила, что в ритуальной одежде евреев есть какая-то малиновая оторочка, потом вспомнила «добрые руки отца, который радуется возвращению блудного сына: вот она и есть "малиновая ласка"» и попросила текстолога И.М. Семенко посмотреть на репродукцию «Возвращение блудного сына», «есть ли там красные тона»3.
Картина действительно пронизана красным теплым светом, но не малиновым: «Между тем Мандельштам отличался точностью своих деталей, в том числе и цветовых определений» (с. 35). От-
1 Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. - СПб., 1995. - С. 203204.
2
Мандельштам Н. Комментарии к стихам 1930-1937 гг. // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. - Воронеж, 1990. - С. 206.
3 Там же. - С. 207.
правной точкой для гипотезы Л.М. Видгофа стало слово «села». Оно встречается лишь в псалмах и указывает на Псалтырь и на Давида. Вероятно, он назван «начальником евреев». Если речь идет о Давиде, царе и «псалмопевце», то «малиновая ласка», очевидно, имеет отношение к церковному пению: «Определение "малиновый" в данном случае характеризует красоту пения, сладкоголосие - "малиновая ласка" перефразирует выражение "малиновый звон", заимствуя у него не только понятие о красоте звука, но и указание на "церковность"» (с. 47).
Анализируя стихотворение О.Э. Мандельштама «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..» (1931), исследователь считает необходимым напомнить некоторые факты биографии поэта. В 1927 г. издательство «Земля и фабрика» подписала с О. Мандельштамом договор на обработку выполненных ранее переводов «Тиля Уленшпигеля» Шарля де Костера. Для этого издания О. Мандельштам переработал переводы А.Г. Гонфельда и В.Н. Ка-рякина. В 1928 г. «Тиль» вышел из печати, однако по оплошности издательства поэт был указан на титульном листе в качестве переводчика, а не «обработчика». Узнав о случившемся, О. Мандельштам направил А. Гонфельду письмо, признав свою невольную вину и выразив готовность «"всем своим литературным заработком" отвечать за гонорар адресата письма» (с. 53). Но уже в ноябре 1928 г. в ленинградской «Красной вечерней газете» А.Г. Горнфельд фактически обвинил Мандельштама в плагиате: «Когда, бродя по толчку, я вижу, хотя и в переделанном виде, пальто, вчера унесенное из моей прихожей, я вправе заявить: "А ведь пальто-то краде-ное"»1. А. Горнфельд, вероятно, не подозревал, как точно затронул один из важных повторяющихся образов поэта. 12 декабря в газете «Вечерняя Москва» Мандельштам отозвался на эту публикацию, отвергнув обвинения в плагиате, признавая нелепую, досадную оплошность. В ответе он заменил пальто своим сквозным образом -шубой: «Оставляя на совести Горнфельда тон и выпады его письма с попытками изобразить дело в уголовном разрезе и с упоминаниями о "толчках" и "шубах". я, русский поэт и литератор, подъявший за двадцать лет гору самостоятельного труда, спрашиваю ли-
1 Мандельштам О. Собр. соч. - М., 1997. - Т. 4. - С. 101.
тературного критика Горнфельда, как мог он унизиться до своей фразы о "шубе"?»1
Тем не менее В.Н. Карякин обратился с иском по «делу о "Тиле Уленшпигеле"» в Московский губернский суд. Дело разбиралось в Федерации объединений советских писателей (ФОСП), где признали О. Мандельштама морально ответственным за случившееся в отношении А. Горнфельда и В. Карякина. Эти обстоятельства имели чрезвычайно важные последствия как для творчества, так и для жизни поэта: «Он почувствовал себя в роли маргинала, странного субъекта, на которого с недоумением смотрит "литературная общественность"... На рубеже 20-30-х годов поэт делает выбор: сознательно принимает уготованную ему судьбу отщепенца, не хочет иметь ничего общего с "разрешенной" литературой» (с. 54-55). Тема отщепенства - один из главных мотивов «Четвертой прозы», написанной зимой 1929-1930 гг.: «Я снимаю с себя литературную шубу и топчу ее ногами»2.
Возвращаясь к стихотворению «Довольно кукситься!..», исследователь отмечает, что в 1930 г. долго мучившее поэта «дело о "Тиле Уленшпигеле"» «сходит на нет», Мандельштам снова начинает писать стихи, в марте 1931 г. печатается цикл стихотворений «Армения», в апреле начинается работа над новой прозой - «Путешествие в Армению». Несомненно, тема написанных в июне 1931 г. «Довольно кукситься!» и тесно связанного с ним «Сегодня можно снять декалькомании.» - это тема вновь обретенных сил. И в том и в другом возникают фаустовские ассоциации, вызывающие мотив молодости, точнее омоложения. Не случаен, вероятно, грамматический параллелизм мандельштамовского зачина с зачином известного певца молодости и ненавистника старости В. Маяковского в его «Левом марше»: «Довольно жить. загоним» -«Довольно кукситься!.. засунем!»
Сближает эти стихотворения и «конская» тематика. У В. Маяковского: «Клячу истории загоним». У Мандельштама в «Довольно кукситься!»: «Держу пари, что я еще не умер, /И, как жокей, ручаюсь головой, / Что я еще могу набедокурить / На рысистой до-
1 Там же. - С. 102-103.
2 Мандельштам О. Собр. соч. - М., 1994. - Т. 3. - С. 176-177.
рожке беговой»1. В «Декалькомани» речь так же идет о скачках, о «наслажденьи бегом», для которого рождены «лишь сердце человека и коня».
Детальный анализ текстов О. Мандельштама проведен также в статьях: «Осип Мандельштам в начале 1930-х годов: выбор позиции», «В кругу Москвы», «Осип Мандельштам: несуществующий кремлевский собор, безголосый Иван Великий, кареглазая Москва и воображаемый прилет из Воронежа», «Почему "большеголовый". Об одной характеристике в очерке О. Мандельштама "Международная крестьянская конференция" (1923)», «О последней строке и скрытом имени в стихотворении О. Мандельштама "Мастерица виноватых взоров." (1934)», «О "долгополой" шинели и "садовнике и палаче" в стихотворении О. Мандельштама "Стансы" (1935)».
К.А. Жулькова
2012.01.026. Л.М. ЛЕОНОВ: ЛИЧНОСТЬ, ПОЭТИКА,
ТВОРЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ // 1п тешопаш: Александр Григорьевич Лысов. - Ульяновск: УлГТУ, 2010. - С. 99-151
В Международный мемориальный сборник вошли материалы, подготовленные друзьями, коллегами, учениками литературоведа и поэта А.Г. Лысова (1947-2009). Взгляды ученого проявились в статьях, «объединенных темами символического мышления, устойчивой взаимосвязи между высшими и низшими слоями культуры, общности разделенных временем и пространством духовно-эстетических феноменов» (с. 7). Большое внимание А.Г. Лысов уделял исследованию творчества Л.М. Леонова.
Реферируемый раздел «Л.М. Леонов: Личность, поэтика, творческая философия» сборника «1п тешопаш» открывает статья Л. П. Якимовой (Новосибирск). Автор обращается к такому важному компоненту композиционно-смысловой структуры произведений Л.М. Леонова, как «вставной фрагмент», который обозначился уже в повести «Конец мелкого человека» (1923). В романе «Барсуки» (1924) «вставные фрагменты» графически выделены и четко
1 Мандельштам О. Полное собрание стихотворений. - СПб., 1995. - С. 209210.
