CC BY
9
В заключение автор пишет, что политика «нулевых проблем» -это «мудрый политический принцип не только в том, что касается отношений Турции с ее непосредственными соседями, но также - и об этом нельзя забывать - со всеми вовлеченными сторонами из ее более отдаленного ближневосточного окружения» (021, с. 8).
Н.Б. Шувалова
КУЛЬТУРА
2012.01.022. АЯЛОН А. АРАБСКИЕ КНИГОТОРГОВЦЫ И КНИЖНЫЕ МАГАЗИНЫ В ВЕК КНИГОПЕЧАТАНИЯ, (18501914).
AYALON A. Arab booksellers a. bookshops in the age of printing, 1850-1914 // Brit. j. of Middle Eastern studies. - Basingstoke, 2010. -Vol. 37, N 4. - Р. 73-93.
Ами Аялон (кафедра истории Среднего Востока и Африки, Тель-Авивский университет) обращается к переменам, которые принесло с собой интенсивное внедрение массовой печати на Арабском Востоке в XIX в. Помимо беспрецедентного количественного роста письменной продукции и появления широкого слоя читающей общественности, этот исторический сдвиг породил также целый ряд новых каналов, по которым печатные издания достигали своей аудитории, - от книжных лавок до публичных библиотек и от продавцов газет до клубов чтения по интересам. Автор концентрирует свое внимание на небольшом участке сцены: расширении, территориальном распространении и изменениях, происшедших в организации книготоргового дела в арабо-османских провинциях на протяжении половины столетия, предшествовавшей Первой мировой войне. Это, как он считает, позволит осветить природу и темп восприятия печатного слова в регионе, тем более что они имели весьма драматический характер, а данный временной промежуток представляет собой своеобразную прелюдию к издательско-книготорговому буму, который арабские страны узнали после 1914-1918 гг.
А. Аялон отправляется от маргинального, на первый взгляд, наблюдения, что наряду с «арабскими, турецкими, персидскими, французскими и английскими книгами, научными, художественными, юридическими, историческими, развлекательными и ины-
ми» посетитель среднестатистического книготорговца в Каире 1880-х годов мог приобрести у него не только «письменные принадлежности - бумагу, чернила, карандаши и необходимое для школы», но и «фески, пуговицы, летние брюки и банные халаты» (с. 73). Будучи чем-то вполне нормальным для этого времени, такое многоцелевое предложение играло, с его точки зрения, важную социализирующую роль, способствуя адаптации потребителя к гораздо более масштабным общественно-политическим и культурным переменам, спутником которых была экспансия печатной продукции.
Типографский станок проник на Средний Восток в целом несколькими столетиями позже, чем захватил Европу. Обычным объяснением этого исторического разрыва служит недоверчивое отношение к «иностранной выдумке» как османских султанов, так и улама, мотивируемое религиозно и политически - страхом перед тем, что массовое механизированное производство текстов будет способствовать осквернению Священного Писания и языка ислама и подорвет их собственный исключительный авторитет в сообществе. В качестве еще одной группы, не заинтересованной в печатной революции, назывались писцы и переписчики империи, которые опасались за свои корпоративные интересы и, естественно, источник пропитания. Однако эти ставшие уже традиционными интерпретации в последние годы все более ставятся под сомнение: корни ближневосточной идиосинкразии, связанной с печатным станком, видят не столько в религиозно-политических, сколько в культурных факторах, и делают упор на формировавшемся веками приоритете устного слова над письменным в сохранении и передаче знаний, который якобы делал массовое производство текстов излишним. Тем не менее и это видение, как считает Аялон, «возможно, столь же гадательно, как и предшествовавшее, и, как кажется, оставляет желать лучшего» (с. 74).
Отторжение изобретения Гутенберга начало мало-помалу ослабевать уже в XVIII в., по мере более широких внутри- и внешнеполитических изменений, затронувших Османскую империю, в столице которой книгопечатание стало неуверенно, но развиваться под опекой государственных учреждений. Более яркий этап в его эволюции наступил в Египте при Мухаммаде Али (1805-1848), когда за несколько десятилетий правительственная типография вы-
пустила сотни наименований, которые, однако, не могли похвастаться ни большим тиражом, ни ажиотажным спросом.
Настоящий прорыв имел место только в середине XIX в., когда христианские миссионеры, их туземные ученики и ряд частных лиц развернули бурную книгоиздательскую деятельность, центры которой располагались в Бейруте и нескольких городах Горного Ливана. Этот всплеск неправительственной активности стимулировал конкуренцию со стороны централизованного египетского книгоиздания, а результатом стал беспрецедентный по мощности поток письменной продукции, направлявшийся из этих двух средоточий арабской общественной мысли той эпохи. К 1900 г. в Египте и Ливане уже циркулировали миллионы экземпляров тысяч наименований, покрывавшие все сферы интересов публики (памятники классического арабского наследия и современные произведения, в оригинале и в переводе, переплетенные и отдельными фас-цикулами, богословские трактаты, исторические, географические, философские и филологические труды; литература по точным наукам, словари и общие энциклопедии, сборники поэзии и художественной прозы, всевозможные практические руководства; учебные тексты и т.д.). К этому времени в свет выходило уже около 450 газет и журналов (а к 1914 г. к ним прибавились еще сотни), многие из которых имели многолетнюю историю, впечатляющее качество и богатый ассортимент информации. Кроме того, типы печатных публикаций варьировались от политических бюллетеней до коммерческих извещений, от свадебных приглашений до визитных карточек. Все это изобилие было порождением и одновременно создавало благоприятную почву для арабского культурно-литературного «Подъема» (Нахда).
Беспрецедентное изобилие текстовой продукции, ставшее реальностью за несколько десятилетий, обозначило фундаментальные перемены. С ним, естественно, были связаны и растущее многообразие средств ее распространения и доставки (книжные и газетные киоски, уличные разносчики и агенты-коммивояжеры, публичные книгохранилища, читальни, подписка по почте и т.д.), и покрывавший их рекламный рынок - необходимые механизмы поддержки, обеспечивавшие обмен, изучение которых «должно развеять туман, окутывающий вступление арабоязычных обществ в эру печатного станка» (с. 75).
Особое внимание автор уделяет индивидуальной инициативе продавцов и становлению феномена мактаба - многофункционального книготоргового склада. Кроме того, у Подъема в книгопечатании было не только городское, но и своеобразное сельское измерение, одну из моделей которого А. Аялон рассматривает как «микроисторический пример быстрого сдвига к потреблению печати - так сказать, органическую ткань, несущую в себе генетическую ткань всего процесса» (с. 75).
Прошлое такого социально-экономического явления (как и многих других, составляющих рутинную сторону жизнь общества), как книжная лавка, трудно исследовать. В особенности это касается Среднего Востока, где остро стоит проблема источников. Очень немногие книжные магазины в регионе сохранили свою документацию с довоенных времен, и лишь редко мы имеем дело с регистрацией сделок, реестрами подписчиков, данными по обороту, списками читателей и т.п. Такие сведения чаще всего вообще не записывались (а если и фиксировались, то в высшей степени лаконично и глухо). Не более щедры на подробности и записки иностранных путешественников. Даже когда картина, которую исследователь представляет, более или менее документирована, крайне трудно оценить относительную роль каждого из механизмов (розничная продажа, подписка и т.д.) в общем распространении печатных текстов. «Большая часть сцены, скорее всего, так и останется в темноте, даже после самых разносторонних разысканий» (с. 76).
Более плодотворной представляется работа с публикациями в прессе. Газеты и журналы, служившие главным проводником в рыночном сбыте не только книг, но и тех же печатных СМИ, дают богатейший набор сведений, относящихся к реализации книжной продукции. Особенно это верно применительно к рекламным объявлениям (наименование, цена, место и условия предложения товара, характеристики лавок и их хозяев, modus operandi, рассылка, желаемая и наличная клиентура).
Другой важнейший источник - сами книги со своими титульными листами, колофонами и т.п., где зачастую можно найти детали относительно владельцев, участия торговцев в сбыте, целях, с которыми издание запускалось в циркуляцию. В совокупности эти непосредственные свидетельства наряду с дополнительным материалом, имеющимся в мемуарной литературе - воспоминаниях
2012.01.023-024
случайных продавцов и покупателей, деловой хронике торговых домов и т.п., могут «поведать захватывающую историю» (с. 76).
Подводя итог своему исследованию, А. Аялон отмечает, что быстрая экспансия печатного дела являла собой один из аспектов эпохального эволюционного процесса вхождения арабского мира в мир модерна. Книжные лавки были одной из составляющих более широкой культурной динамики, затронувшей систему образования и литературное движение. Для адекватной оценки этих исторических перемен нужно изучить не только количественную, но и содержательную сторону издательского дела, жанровую структуру его продукта, объем и способы его потребления. Впечатляющее по энергии развитие арабской книготорговли за рассматриваемый период, как кажется, говорит о том, что «Гутенбергова революция», хотя и со значительно отложенным действием, оказала на Ближний Восток не менее динамическое воздействие, чем в свое время на Европу. «Переход от скромного книгоноши и сбытчика манускриптов на старых базарах к десяткам богато обставленных книжных магазинов в современных городских кварталах поражает воображение; с учетом того, что он осуществился за считаные десятилетия, он представляется потрясающим» (с. 93).
Т.К. Кораев
2012.01.023-024. «АН-НАХДА»: ПРЕЛОМЛЕНИЕ ИДЕЙ В ОБЩЕСТВЕННОЙ СРЕДЕ.
2012.01.023. KHALDI B. Microcosming the Nahda: Mayy Ziadah's saloon as a hybrid space // J. of Arabic literature. - Leiden, 2010. -Vol. 41, N 3. - P. 262-302.
2012.01.024. AL-MUSAWI M. Beyond the Modernity complex: Abd al-Hakim Qasim's re-writing of the Nahda self-narrative // J. of Arabic literature. - Leiden, 2010. -Vol. 41, N 1-2. - P. 22-45.
Бусайна Халди (Американский университет Шарджи, ОАЭ) рассматривает проблематику «Ан-Нахды» (араб. «подъем, возрождение») - общественного и культурного движения, возникшего в результате западного влияния и стремившегося к обновлению арабской культуры в странах Ближнего Востока и прежде всего в Египте - в той мере, как она отразилась в литературно-художественном салоне Майй Зийады. Салон, проводивший заседания по вторникам с 1913 по 1936 г., недвусмысленно ориентировался на
