2012. 01. 018. Парк Р. Э. Город: предложения по исследованию человеческого поведения в городской среде. (перевод с англ. ). Park R. E. The city: suggestions for the investigation of human behavior in the city environment // American j. of sociology. - Chicago, 1915. - Vol. 20, n 5. - p. 577-612 Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CURRICULUM: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА

2012.01.018. ПАРК Р.Э. ГОРОД: ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО ИССЛЕДОВАНИЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ В ГОРОДСКОЙ СРЕДЕ. (Перевод с англ.).

PARK R.E. The city: Suggestions for the investigation of human behavior in the city environment // American j. of sociology. - Chicago, 1915. - Vol. 20, N 5. - P. 577-612.

С предлагаемой в этой статье точки зрения город удобно будет рассматривать не просто как скопление лиц и социальных упорядочений, а как институт.

Согласно Самнеру, институт состоит из «понятия и структуры». Под понятием, которое он определяет далее как «идею, представление, доктрину, интерес», он имеет в виду организованные установки, поддерживаемые соответствующими чувствами. «Структура, - добавляет он, - это каркас, или аппарат, или, возможно, лишь несколько функционеров, настроенных на то, чтобы сотрудничать предписанными способами в некотором соединении. Структура обладает неким понятием и дает средства для претворения его в мир фактов и действий, служащего интересам людей в обществе»1.

В сущности, институт - это некоторая часть совокупной человеческой природы плюс машинерия и средства, с помощью которых эта человеческая природа функционирует.

С таким пониманием института мы можем мыслить город -т.е. место и людей, со всей их машинерией и сопутствующими ей чувствами, обычаями и административными средствами, общественным мнением и трамвайными путями, индивидуальным человеком и орудиями, которыми он пользуется, - как нечто большее, чем

1 Sumner W.G. Folkways: A study of the sociological importance of usages, manners, customs, mores and morals. - Boston: Ginn & co., 1906. - P. 54.

просто собирательную сущность. Мы можем мыслить его как механизм - психофизический механизм, - в котором и через который находят совокупное выражение частные и политические интересы. Многое из того, что мы обычно воспринимаем как город, - его хартии, формальная организация, здания, трамвайные пути и т.д. - является или представляется просто артефактом. Но лишь тогда и поскольку, когда и поскольку эти вещи через привычку и обыкновение связываются, как орудие в руке человека, с заключенными в индивидах и сообществе жизненными силами, они обретают институциональную форму. Как целое, город есть новообразование. Это непредусмотренный продукт усилий последовательных поколений людей.

I. Городская планировка и локальная организация

Город, особенно современный американский город, с первого взгляда поражает тем, что он в столь малой степени является продуктом безыскусных процессов природы и роста, что трудно распознать его институциональный характер. Так, планировка большинства американских городов напоминает шахматную доску. Единицей расстояния служит квартал. Эта геометрическая форма предполагает, что город - чисто искусственная конструкция, которую можно разобрать и собрать заново, подобно блочному дому.

На самом деле, однако, город укоренен в привычках и обычаях людей, которые его населяют. Следствием этого является то, что город обладает не только физической организацией, но и моральной, и эти две организации, особым образом взаимодействуя, формируют и модифицируют друг друга. Структура города поражает нас своей зримой масштабностью и сложностью, но эта структура имеет свою основу в человеческой природе, выражением каковой она является. С другой стороны, эта широкая организация, возникшая в ответ на нужды его обитателей, однажды сформировавшись, навязывается им как грубый внешний факт и формирует их, в свою очередь, в соответствии с замыслом и интересами, которые она в себе воплощает.

Планировка города. Поскольку город, как было сказано выше, имеет институциональный характер, есть предел для произ-

вольных модификаций, которые могут вноситься в его физическую структуру и моральный порядок.

Например, городской план устанавливает границы и размежевания, фиксирует в общих чертах местоположение и характер городских строений и устанавливает в пределах территории города упорядоченное расположение зданий, возводимых как городскими властями, так и по частной инициативе. Но вместе с тем в рамках предписанных ограничений протекают неизбежные процессы человеческой природы, придающие этим районам и этим зданиям характер, который не так уж легко контролировать. Так, при нашей системе частной собственности невозможно определить степень концентрации населения в том или ином ареале заранее. Город не может фиксировать цены на землю, и мы оставляем в основном частному предпринимательству задачу определения пределов города и расположения его жилых и промышленных районов. Личные вкусы и личные удобства, профессиональные и экономические интересы, как правило, безошибочно сегрегируют и тем самым классифицируют популяции больших городов. Так город приобретает организацию, никем не задуманную и не никем не контролируемую.

Общие очертания городского плана заранее определяются физической географией, естественными преимуществами и средствами транспорта. По мере роста населения города незаметные влияния симпатии, соперничества и экономической необходимости, как правило, контролируют распределение населения. Бизнес и промышленные предприятия стремятся к выгодному местоположению и собирают вокруг себя какую-то часть населения. Так же вырастают фешенебельные жилые кварталы, из которых в силу возросшей стоимости земли выдавливаются более бедные классы. Далее вырастают трущобы, населенные многочисленными бедными классами, неспособными защитить себя от ассоциации с изгоями и порочными людьми. С течением времени каждая часть города и каждый квартал приобретают что-то от характера и качеств их обитателей. Каждая особая часть города неизбежно окрашивается особыми чувствами и умонастроениями своей популяции. Следствием этого является превращение того, что поначалу было всего лишь географическим проявлением, в соседство, т.е. место со своими особыми умонастроениями, традициями и собственной ис-

торией. В пределах такого соседства каким-то образом поддерживается преемственность исторических процессов. Прошлое навязывается настоящему, и жизнь каждого такого места (locality) протекает с некоторой собственной инерцией, оставаясь более или менее независимой от более широкого круга жизни и его интересов.

Организация города, т.е. характер городской среды и дисциплины, которую она навязывает, определяется в конечном счете размером популяции, ее концентрацией и распределением в пределах территории города. По этой причине важно изучать популяции городов и сравнивать идиосинкразии в развитии городских популяций. Следовательно, в число вещей, которые мы в первую очередь хотим знать о городе, входят: источники популяции; иммиграция и естественный рост; распределение населения в пределах города, поскольку на него воздействуют а) экономические ценности, т.е. цены на землю, и б) эмоциональные интересы, раса, род занятий и т.д.; сравнительный рост популяций в разных частях городского ареала, на который влияют рождаемость, смертность, браки и разводы и т.д.

Соседство. Близость и соседский контакт служат основой для самой простой и элементарной формы ассоциации, с которой нам приходится сталкиваться в организации городской жизни. Локальные интересы и ассоциации порождают локальное умонастроение, и при системе, делающей место проживания основой для участия в управлении, соседство становится базисом политического контроля. В социальной и политической жизни города это наименьшая локальная единица.

«Одним из наиболее примечательных социальных фактов, несомненно, является то, что, должно быть, с незапамятных времен существует инстинктивное понимание того, что человек, строящий свой дом по соседству с вашим, начинает законно претендовать на ваше чувство товарищества... Соседство - это социальная единица, которую в силу ясности ее очертаний, ее внутренней органической завершенности, ее мгновенных реакций можно справедливо рассматривать как функционирующую на манер социального разума. Местный босс, как бы самовластно он ни распоряжался той властью, которую он получает от соседства, в более широкой сфере города, всегда должен находиться в гуще людей и быть одним из них; и он очень внимательно следит за тем, чтобы не обманывать местных жи-

телей в том, что затрагивает их местные интересы. Трудно дурачить соседство в делах, которые напрямую его касаются»1.

Соседство существует без формальной организации. Местное общество борьбы за улучшение жизни - это структура, возводимая на фундаменте спонтанной соседской организации и существующая для того, чтобы давать выражение локальным чувствам и умонастроениям.

Под комплексным влиянием городской жизни то, что можно назвать нормальными соседскими чувствами, претерпело множество любопытных изменений и создало много необычных типов локальных сообществ. Кроме того, есть зарождающиеся соседства и соседства в процессе распада. Возьмем, например, Пятую авеню в Нью-Йорке, где, видимо, никогда не было ассоциации за переустройство, и сравним ее со 135-й улицей в Бронксе (где концентрация негритянского населения, вероятно, выше, чем где бы то ни было в мире), которая быстро становится очень тесным и высокоорганизованным сообществом.

Важно знать, какие силы обычно разрушают напряжения, интересы и чувства, придающие соседствам их индивидуальный характер. В общем и целом можно сказать, что сюда относятся все силы, которые обычно делают население нестабильным, разделяют и концентрируют внимания на широко разбросанных объектах интереса.

Какая часть населения является текучей?

Из каких элементов, т.е. рас, классов и т.д., состоит это население?

Сколько людей живут в отелях и съемных квартирах?

Сколько людей владеют собственным жильем?

Какую долю населения составляют кочевники, бродяги, цыгане?

В то же время некоторые городские соседства страдают от изоляции. В разные времена предпринимались попытки переустроить и ускорить жизнь городских соседств и привести ее в контакт с более широкими интересами сообщества. Такова отчасти задача социальных поселений. Эти организации, а также другие, пытаю-

1 Woods R.A. The neighborhood in social reconstruction // Papers and proceedings of the Eighth annual meeting of the American sociological association. - Chicago, 1913. - Vol. 8. - P. 14-28.

щиеся реконструировать городскую жизнь, развили определенные методы и техники для стимулирования и контроля локальных сообществ. В связи с исследованием таких агентств мы должны изучить эти методы и техники, поскольку именно метод, с помощью которого объекты контролируются на практике, раскрывает их сущностную природу, т.е. их предсказуемый характер (Gesetzmäßigkeit)1.

Во многих европейских городах и в какой-то степени в нашей стране перестройка городской жизни дошла до строительства зеленых пригородов и замены нездоровых и ветхих доходных домов типовыми зданиями, которыми владеют и управляют муниципалитеты.

В американских городах была предпринята попытка обновить дурные соседства путем строительства игровых площадок и введения всевозможных поднадзорных развлечений, включая муниципальные танцы, устраиваемые в муниципальных танцевальных залах. Эти и другие средства, задуманные прежде всего для подъема морального тонуса сегрегированных популяций больших городов, должны изучаться в связке с исследованием соседства как такового. Короче говоря, они должны изучаться не просто сами по себе, а ради того, что они могут сказать нам о человеческом поведении и природе человека вообще.

1 «Wenn wir daher das Wort [Natur] als einen logischen Terminus in der Wissenschaftslehre gebrauchen wollen, so werden wir sagen dürfen, dass Natur die Wirklichkeit ist mit Rücksicht auf ihren gesetzmäßigen Zusammenhang. Diese Bedeutung finden wir z. B. in dem Worte Naturgesetz. Dann aber können wir die Natur der Dinge auch das nennen was in die Begriffe eingeht, oder am kürzesten uns dahin ausdrücken: die Natur ist die Wirklichkeit mit Rücksicht auf das Allgemeine. So gewinnt dann das Wort erst eine logische Bedeutung» [«Итак, раз мы намерены употреблять это слово как логический термин в наукоучении, мы вправе будем сказать, что природа есть действительность, рассматриваемая так, что имеется в виду ее закономерная связь. Это значение мы находим, например, в выражении "закон природы". А в таком случае мы можем назвать природой вещей и то, что входит в понятия или наиболее кратко выразится следующим образом: природа есть действительность, рассматриваемая так, что имеется в виду общее. Тогда слово "природа" впервые получает логическое значение»] (Rickert H. Die Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung. - Leipzig: Mohr Siebeck, 1902. - S. 212. Русский перевод цитируется по изданию: Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий: Логическое введение в исторические науки. - СПб.: Наука, 1997. - С. 198).

Колонии и сегрегированные ареалы. В городской среде соседство все более утрачивает ту значимость, которой оно обладало в более простых и более примитивных формах общества. Доступность средств коммуникации и транспорта, позволяющая индивидам распределять свое внимание и жить одновременно в нескольких разных мирах, ведет к разрушению постоянства и интимности соседства. Кроме того, там, где индивиды одной и той же расы или одного и того же рода занятий живут вместе в сегрегированных группах, соседские чувства имеют тенденцию сплавляться с расовыми антагонизмами и классовыми интересами.

Таким образом физические и коренящиеся в чувствах дистанции усиливают друг друга, и влияния локального распределения населения участвуют наравне с влияниями класса и расы в эволюции социальной организации. В каждом большом городе есть свои расовые колонии, такие как Чайнатауны в Сан-Франциско и Нью-Йорке, Маленькая Сицилия в Чикаго и всевозможные другие менее броские типы. В добавление к ним в большинстве городов есть свои сегрегированные ареалы порока, подобные тому, что до недавнего времени существовал в Чикаго, и свои места встреч для всевозможного рода преступников. В каждом крупном городе есть свои пригороды, специализированные по занятиям, такие как Склады в Чикаго, и свои жилые пригороды, такие как Бруклин в Бостоне, каждый из которых имеет размер и характер, присущие целому отдельному поселку, деревне или городу, за исключением того, что его популяция отобранная. Несомненно, наиболее примечательный из этих городов внутри городов, интереснейшей особенностью которых является то, что их образуют люди одной расы или разных рас, но одного социального класса, - это Восточный Лондон, население которого составляют 2 млн. рабочих.

«Люди, составлявшие изначальное население Восточного Лондона, растеклись за его пределы, пересекли Ли и заселили пограничные полосы и луга по ту сторону реки. Это население создало на месте прежних деревень новые города: Вест Хем с населением около 300 тыс. чел., Ист Хем с населением 90 тыс. чел., Стрэтфорд с его "дочерьми", где жили 150 тыс. чел., и другие села-"переростки". С учетом этих добавочных населений мы имеем агрегат численностью около 2 млн. человек. Это больше, чем население Берлина, Вены, Санкт-Петербурга или Филадельфии.

Это город, полный церквей и мест отправления культа, но в нем нет соборов - ни англиканских, ни католических; в нем достаточно начальных школ, но нет средних, так же как нет колледжей для получения высшего образования и ни одного университета; все люди читают газеты, но среди них нет ни одной ист-лондонской, если только не брать совсем мелкие и сугубо местные... На улицах никогда не увидеть частных экипажей; нет своего фешенебельного квартала. на самых оживленных улицах не встретить женщин. Люди, магазины, дома, транспортные средства - на всем лежит безошибочно узнаваемый отпечаток рабочего класса.

Самое странное здесь, пожалуй, вот что: в двухмиллионном городе нет гостиниц! И это, разумеется, означает, что никто его не посещает»1.

В старейших городах Европы, где процессы сегрегации ушли дальше, различия между соседствами обычно оказываются более заметными, чем в Америке. Восточный Лондон - город одного класса, но в пределах этого города население то и дело сегрегируется расовыми и профессиональными интересами. Соседские чувства, глубоко укорененные в локальной традиции и в местном обычае, оказывают решающее селективное влияние на население города и ярко проявляют себя в конечном счете в характерных чертах его жителей.

То, что мы хотим знать об этих соседствах, расовых сообществах и сегрегированных городских ареалах, существующих внутри и на периферии больших городов, - это то, что мы хотим знать и обо всех других социальных группах.

Из каких элементов они образуются?

В какой степени они являются продуктом процесса отбора?

Как люди входят в сформированную таким образом группу и выходят из нее?

Насколько относительно постоянны и стабильны их популяции?

Каковы возрастные, половые и социальные условия этих людей?

Как обстоит дело с детьми? Сколько их рождается, сколько выживает?

1 Besant W. East London. - L.: Chatto & Windus, 1901. - P. 7-9.

Какова история соседства? Что в подсознании соседства, т.е. в его забытых или плохо запомненных опытах, определяет его чувства и установки?

Что присутствует в ясном сознании, каковы его открыто декларируемые чувства, умонастроения, доктрины и т.д.?

Что в нем считается само собой разумеющимся? Что становится новостью? Каков общий поток внимания? Каким образцам оно подражает, и находятся ли они внутри или вне группы?

Каков социальный ритуал, т.е. что человек должен делать в соседстве, чтобы к нему не относились с подозрением и не смотрели на него как на чудака?

Кто лидеры? Какие интересы соседства они в себя впитывают и какими методами они осуществляют контроль?

II. Промышленная организация и моральный порядок

Древний город был в первую очередь крепостью, местом, где люди укрывались во время войны. Современный город, напротив, является прежде всего удобным местом для торговли и обязан своим существованием рынку, вокруг которого он вырос. Промышленная конкуренция и разделение труда, сделавшие, вероятно, больше всего для развития скрытых сил человечества, возможны лишь при условии существования рынков, денег и других средств облегчения торговли и коммерции.

Старинная немецкая пословица гласит: «Городской воздух делает людей свободными» (Stadtluft macht frei). Это, несомненно, отсылает к тем дням, когда свободные города Германии пользовались покровительством императора и законы делали беглого серва свободным человеком, если ему удавалось подышать городским воздухом в течение года и одного дня. Сам по себе закон не мог, однако, сделать мастерового человека свободным. Необходимым элементом его свободы был открытый рынок, на котором он мог продавать продукты своего труда, и именно внедрение денежной экономики в отношения между хозяином и работником довело эмансипацию серва до конца.

Профессиональные классы и профессиональные типы. Между тем старая пословица, описывающая город как естественную среду свободного человека, остается в силе, поскольку индивиду-

альный человек обнаруживает в своих шансах разнообразие интересов и задач, а в широкой неосознанной кооперации городской жизни - возможность выбрать себе занятие и развить свои особые индивидуальные таланты. Город предлагает рынок для особых дарований индивидуальных людей. Личная конкуренция обычно отбирает для выполнения каждой специальной задачи индивида, лучше всего подходящего для ее выполнения.

«Различные люди отличаются друг от друга своими естественными способностями гораздо меньше, чем мы предполагаем, и само различие способностей, которыми отличаются они в своем зрелом возрасте, во многих случаях является не столько причиной, сколько следствием разделения труда. Различие между самыми несхожими характерами, между ученым и простым уличным носильщиком, например, создается, по-видимому, не столько природой, сколько привычкой, практикой и воспитанием. Во время своего появления на свет и в течение первых шести или восьми лет своей жизни они были очень похожи друг на друга, и ни их родители, ни сверстники не могли обнаружить сколько-нибудь заметного различия между ними. В этом возрасте или немного позже их начинают приучать к различным занятиям. И тогда становится заметным различие способностей, которое делается постепенно все больше, пока, наконец, тщеславие ученого отказывается признавать хотя бы и тень сходства между ними. Но не будь склонности к торгу и обмену, каждому человеку приходилось бы самому добывать для себя все необходимое для жизни. Всем приходилось бы выполнять одни и те же обязанности, производить одну и ту же работу, и не существовало бы тогда такого разнообразия занятий, которое и породило значительное различие в способностях.

Так как возможность обмена ведет к разделению труда, то степень последнего всегда должна ограничиваться пределами этой возможности, или, другими словами, размерами рынка.

Существуют профессии, даже самые простые, которыми можно заниматься только в большом городе»1.

Успех в условиях личной конкуренции зависит от сосредоточенности на какой-то особой задаче, и эта сосредоточенность сти-

1 Smith A. The wealth of nations. (Цит. по изданию: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. - М.: Эксмо, 2007. - С. 77-78.)

мулирует спрос на рациональные методы, технические средства и исключительное мастерство. Исключительное мастерство, хотя и основано на естественных дарованиях, требует специальной подготовки, последняя же породила ремесленные и профессиональные школы и, в конце концов, учреждения профессиональной ориентации. Все они прямо или косвенно служат одновременно отбору и заострению индивидуальных различий.

Каждое средство, облегчающее торговлю и промысел, подготавливает путь для дальнейшего разделения труда и тем самым ведет к дальнейшей специализации задач, в решении которых люди находят свои призвания.

Результатом этого процесса становятся разрушение или модификация прежней организации общества, основанной на семейных узах, местных ассоциациях, на культуре, касте и статусе, и замещение ее организацией, основанной на профессиональных интересах.

Каждое занятие, даже занятие попрошайки, стремится обрести в городе характер профессии, и дисциплина, которой требует успех в любом занятии, вкупе с ассоциациями, укрепляющими ее, усиливает эту тенденцию.

Вначале следствием разделения труда становится создание не социальных групп, а профессиональных типов: актера, водопроводчика и лесоруба. Такие организации, как профсоюзы, образуемые людьми, занятыми в одном промысле или профессии, базируются на общих интересах. В этом отношении они отличаются от таких форм организации, как соседство, базирующихся на пространственной близости, личных связях и обычных человеческих узах. Разные занятия и профессии, видимо, предрасположены к группированию в классы, как то: ремесленные, деловые и профессиональные классы. Но в современном демократическом государстве эти классы так и не достигли сколько-нибудь эффективной организации. Социализм, основанный на попытке создать организацию, базирующуюся на «классовом сознании», никогда не добивался большего, нежели создание политической партии.

Последствия разделения труда как дисциплины, следовательно, лучше всего изучать в производимых им профессиональных типах.

К типам, которые было бы интересно исследовать, относятся: продавщица, полицейский, торговец-разносчик, таксист, ночной сторож, ясновидец, водевильная актриса, знахарь, бармен, районный босс, штрейкбрехер, профсоюзный агитатор, учитель, репортер, биржевой маклер, ростовщик. Все они - характерные продукты условий городской жизни; каждый из них своим особым опытом, особой прозорливостью и особой точкой зрения придает индивидуальность каждой профессиональной группе и городу в целом.

В какой степени уровень интеллекта, представленный в разных занятиях и профессиях, зависит от природных дарований?

Насколько интеллект определяется характером занятия и насколько - условиями, в которых оно практикуется?

Насколько успех в занятиях зависит от простой рассудительности и здравого смысла, а насколько - от технической компетентности?

Определяется ли успех в разных занятиях природными способностями или специальной подготовкой?

Какой престиж и какие предрассудки сопутствуют разным промыслам и профессиям и почему?

Определяется ли выбор занятия темпераментом, экономическими мотивами или чувствами?

В каких занятиях больше преуспевают мужчины, в каких -женщины и почему?

Насколько именно занятие, а не ассоциация определяет ментальные установки и моральные пристрастия? Придерживаются ли люди, занятые в одной профессии или одном промысле, но представляющие разные национальности и разные культурные группы, характерных и одинаковых мнений?

В какой степени социальное или политическое кредо - социализм, анархизм, синдикализм и т. д. - определяется занятием? Темпераментом?

В какой степени социальная доктрина и социальный идеализм вытеснили и заместили в разных занятиях религиозную веру и почему?

Стремятся ли социальные классы обрести характер культурных групп? Иначе говоря, тяготеют ли классы к приобретению исключительности и независимости, присущих касте и национально-

сти? Или каждый класс всегда зависит от наличия соответствующего ему класса?

В какой степени дети следуют в выборе занятия по стопам своих родителей и почему?

В какой степени индивиды переходят из одного класса в другой, и как этот факт сказывается на характере классовых отношений?

Новости и мобильность социальной группы. Делая индивидуальный успех зависимым от сосредоточения на специальной задаче, разделение труда привело к повышению взаимозависимости разных занятий. Тем самым создается социальная организация, в которой индивид становится все более зависимым от сообщества, неотъемлемой частью которого он является. В условиях личной конкуренции следствием этой возрастающей взаимозависимости частей является создание в промышленной организации в целом некоторого рода социальной солидарности, но солидарности, которая базируется не на чувстве и привычке, а на общности интересов.

В том смысле, в каком здесь употребляются эти термины, «чувство» (sentiment) - более конкретный термин, а «интерес» -более абстрактный. Мы можем испытывать некое чувство к человеку, месту, вообще к чему угодно. Это может быть чувство отвращения или чувство одержимости. Но обладать или быть одержимым чувством к чему-то или в отношении чего-то означает, что мы неспособны действовать в отношении этого чего-то всецело рационально. Это значит, что объект нашего чувства каким-то особым образом соответствует нашей унаследованной или приобретенной диспозиции. Это может быть, например, любовь матери к своему ребенку, которая инстинктивна. Или даже чувство, которое она может испытывать к пустой колыбели своего ребенка; это чувство - приобретенное.

Существование чувственной установки показывает, что есть мотивы для действия, которые индивид, движимый ими, не полностью сознает и которые он контролирует лишь частично. Каждое чувство имеет историю либо в опыте индивида, либо в опыте рода, но человек, действующий на основе этого чувства, может не знать этой истории.

Интересы направлены не столько на специфические объекты, сколько на цели, которые тот или иной конкретный объект в тот

или иной момент олицетворяет. Интересы, стало быть, предполагают наличие средств и осознание разницы между средствами и целями.

Деньги - основное средство, с помощью которого ценности рационализировались, а чувства были замещены интересами. Именно потому, что мы не обладаем по отношению к своим деньгам никакой личной и чувственной установкой, каковую мы имеем, скажем, по отношению к своему дому, деньги становятся ценным средством обмена. Мы будем заинтересованы в приобретении некоторой суммы денег, чтобы достичь какой-то цели, но если этой цели можно достичь каким-то другим способом, то им мы скорее всего будем удовлетворены не меньше. Только у скряги формируется сентиментальное отношение к деньгам, но и в этом случае он, вероятно, предпочтет один сорт денег, например золото, другому независимо от его ценности. Здесь ценность золота определяется скорее личным чувством, а не разумом.

Организация, которая складывается из конкурирующих индивидов и конкурирующих групп индивидов, находится в состоянии неустойчивого равновесия, и это равновесие может поддерживаться только процессом непрерывной перенастройки. Этот аспект социальной жизни и этот тип социальной организации лучше всего представлены в мире бизнеса, который является предметом специального исследования в политэкономии.

Расширение промышленной организации, основанной на безличных отношениях, определяемых деньгами, шло рука об руку с возрастающей мобильностью населения. В условиях, создаваемых городской жизнью, рабочий и кустарь, приноровившиеся к выполнению особой задачи, вынуждены перебираться из региона в регион в поисках особой занятости, к которой они приспособлены. Волна иммиграции, перекатывающаяся то в одну, то в другую сторону между Европой и Америкой, является в какой-то степени мерой этой самой мобильности1.

С другой стороны, когда на все более обширной территории трудности для путешествий и коммуникации уменьшаются, торговец, промышленник, профессионал, специалист в каждом занятии

1 Bagehot W. The postulates of political economy. - L.: Longmans, Green & co., 1885. - P. 7-8.

ищут своих клиентов. Это еще один способ, которым может быть измерена мобильность населения. При этом мобильность индивида и популяции измеряется не просто изменением местоположения, но также количеством и разнообразием стимуляций, на которые индивид или популяция реагируют. Мобильность зависит не только от транспорта, но и от коммуникации. Образование и способность читать, распространение денежной экономики на все более широкий круг жизненных интересов, ведущее к обезличиванию социальных отношений, - все это колоссально повысило мобильность современных народов.

Термин «мобильность», как и соотносящийся с ним термин «изоляция», охватывает широкий круг феноменов. Он может представлять одновременно и качество, и состояние. Как изоляция может быть обусловлена существованием сугубо физических барьеров для коммуникации или особенностями темперамента и недостатком образованности, так и мобильность может быть следствием естественных средств коммуникации или приятных манер и университетского образования.

В настоящее время ясно признано, что то, что мы обычно называем недостатком интеллекта в индивидах, расах или сообществах, часто оказывается результатом изоляции. С другой стороны, мобильность популяции, несомненно, служит очень важным фактором ее интеллектуального развития.

Существует тесная связь между немобильностью примитивного человека и его так называемой неспособностью к использованию абстрактных идей. Знание, коим обычно обладает крестьянин, является в силу самой природы его занятия конкретным и личным. Он знает индивидуально и лично каждого члена в стаде, за которым присматривает. С течением времени он настолько привязывается к земле, которую возделывает, что уже само перемещение с клочка земли, на котором он вырос, на другой, с которым он знаком не так близко, переживается им как личная потеря. Для такого человека соседняя долина или даже полоса земли на другом конце деревни являются в каком-то смысле чужой территорией. Эффективность крестьянина как сельскохозяйственного работника зависит в значительной мере от этого близкого и личного знакомства со своеобразием того участка земли, в заботе о котором он был воспитан. Очевидно, что в таких условиях лишь малая часть практиче-

ского знания крестьянина будет принимать абстрактную форму научного обобщения. Он мыслит в конкретных терминах, поскольку никаких других не знает и ни в каких других не нуждается.

С другой стороны, интеллектуальные характеристики еврея и его общепризнанный интерес к абстрактным и радикальным идеям, несомненно, связаны с тем, что евреи - это прежде всего городской народ. «Вечный жид» обретает абстрактные термины, с помощью которых можно описывать разные сцены, которые он посещает. Его знание мира зиждется на тождествах и различиях, т.е. на анализе и классификации. Выросший в тесном контакте (intimate association) с суетой и деловитостью рынка, постоянно сконцентрированный на хитроумной и пленительной игре купли-продажи, в которой он пользуется интереснейшей из абстракций, деньгами, он не имеет ни возможности, ни склонности культивировать ту тесную привязанность к местам и людям, которая характеризует немобильного человека1.

Концентрация популяций в городах, более широкие рынки, разделение труда, сосредоточенность индивидов и групп на особых задачах постоянно меняли материальные условия жизни и, меняя их, делали все более необходимыми переприспособления к обновляющимся условиям. Из этой необходимости выросло много специальных организаций, существующих с особой целью облегчения этих переприспособлений. Рынок, породивший современный город, является одним из этих средств. Еще интереснее среди них биржи, особенно фондовая биржа, и торговая палата, где цены постоянно меняются в ответ на изменения - или, скорее, на сообщения об изменениях - экономических условий в разных уголках мира.

Эти сообщения, поскольку они учитываются в расчетах и становятся причиной переприспособлений, относятся по сути своей к тому, что мы называем новостями. То, что в противном случае было бы просто информацией, превращается в новость наличием критической ситуации. Там, где что-то ставится на карту, или, короче говоря, есть кризис, информация, которая могла бы так или иначе повлиять на исход дела, становится, по словам газетчиков,

1 Ср.: Thomas W.I. Source book for social origins: Ethnological materials, psychological standpoint, classified and annotated bibliographies for the interpretation of savage society. - Boston: Gorham, 1909. - P. 169.

«живым материалом». Такой материал - новость; все прочее - просто информация.

Как связана мобильность с внушением, подражанием и т.д.?

Какими практическими средствами повышаются внушаемость и мобильность в сообществе или в индивиде?

Есть ли в сообществах патологические состояния, соответствующие истерии у индивидов? Если да, то как они производятся и как они контролируются?

В какой мере показателем мобильности является мода?

Какая разница существует в способах передачи мод и обычаев?

Чем характеризуются прогрессивное сообщество и статичное сообщество с точки зрения сопротивления новым внушениям?

Какие ментальные характеристики цыгана, бродяги и вообще кочевника могут быть прослежены и сведены к кочевым привычкам?

Фондовые биржи и толпа. Биржи, на которых мы можем видеть колебания цен в ответ на новости об изменениях экономических условий в различных уголках мира, типичны. Схожие переприспособления происходят во всех секторах социальной жизни, но в них механизмы подобных приспособлений явлены в не столь чистом и завершенном виде. Например, профессиональные и торговые издания, поддерживающие информирование профессионалов и предпринимателей о новых методах, опытах и средствах, помогают им идти в ногу со временем, т.е. облегчают переприспособление к меняющимся условиям.

Надо, однако, провести одно важное различие. Конкуренция на биржах острее, а изменения происходят быстрее и, поскольку они прямо затрагивают индивидов, более для них весомы. В противоположность такой констелляции сил, какую мы находим на биржах, где конкурирующие дилеры встречаются ради покупок и продаж, такая мобильная форма социальной организации, как столпотворение и толпа, демонстрирует относительную стабильность.

Стало общим местом, что решающие факторы в движениях толп, как и в колебаниях рынков, - психологические. Это значит, что среди индивидов, образующих толпу или составляющих публику, участвующую в движениях, сказывающихся на рынке, есть состояние нестабильности, соответствующее тому, что в другом

месте мы определили как кризис. Как о биржах, так и о толпах можно сказать, что представляемая ими ситуация всегда критическая; иначе говоря, напряжения таковы, что малейший толчок может вызвать большие последствия. Такое критическое состояние определяется расхожим эвфемизмом «психологический момент».

Психологические моменты могут возникать в любой социальной ситуации, но чаще они случаются в обществе, достигшем высокой степени мобильности. Они чаще возникают в обществе, где у всех есть образование и где железные дороги, телеграф и печатный пресс стали незаменимой частью социальной экономики. В городах они проявляются чаще, чем в меньших по размеру сообществах. В толпе и публике каждый момент может быть назван «психологическим».

Можно сказать, что на биржах кризис - нормальное состояние. То, что называют финансовыми кризисами, есть всего лишь распространение этого критического состояния на более широкое деловое сообщество. Финансовые паники, следующие иногда за финансовыми кризисами, являются продуктом этого критического состояния.

Удивительная вещь, которую мы обнаруживаем при изучении как толп, так и кризисов, состоит в том, что, поскольку они действительно вызываются психологическими причинами, т.е. являются результатом мобильности тех сообществ, в которых они проявляются, их можно контролировать. В пользу этого говорит тот факт, что ими можно манипулировать, и у нас есть масса свидетельств манипуляции в биржевых сделках. Данные о манипуляции толпами менее доступны. Однако профсоюзным организациям известно, как развить вполне надежную технику подстрекания к забастовкам и контроля над ними. Армия спасения подготовила книгу о тактике, которая в значительной части посвящена обращению с уличными толпами; а такие профессиональные возрожден-цы, как Билли Сандей, обладают продуманной техникой осуществления своих религиозных возрождений.

В последние годы под рубрикой «коллективная психология» много писали о толпах и родственных им феноменах социальной жизни. Между тем почти все из написанного до сих пор основывалось на общих наблюдениях, и нет почти никаких систематических методов для изучения этого типа социальной организации. Практи-

ческие методы контроля над публикой и толпой и манипулирования ими, разработанные такими практиками, как политический босс, профсоюзный агитатор, биржевой спекулянт и т.д., дают нам массу материала, в опоре на который можно провести более подробное и тщательное исследование того, что можно, в отличие от поведения более организованных групп, назвать коллективным поведением.

Кроме этих и других указанных материалов, есть истории массовых движений, крупных забастовок, финансовых паник, религиозных возрождений и т.д.

Также можно изучить чувства и эмоциональные реакции индивидов, которые участвуют в этих массовых движениях. Какое ментальное состояние возникает у индивидов под влиянием возрождений, паник и т.д.? Есть ли ощущение утраты контроля и утраты личной ответственности?

В какой степени участник массового движения переживает экзальтацию или депрессию? Как различаются чувства, сопровождающие финансовые паники и религиозные возрождения? Насколько временны эти эффекты? Насколько они постоянны?

Какие средства использовались для предотвращения финансовых паник? Какие средства использовались для рассеивания толп?

III. Вторичные связи и социальный контроль

За последние годы современные средства городского транспорта и коммуникации - электрическая железная дорога, автомобиль, телефон - незаметно и быстро изменили социальную и промышленную организацию современного города. Они стали средствами сосредоточения движения в деловых районах; они изменили весь характер розничной торговли, умножив число жилых пригородов и сделав возможным появление универмагов. Эти изменения в промышленной организации и в распределении населения сопровождались соответствующими изменениями в привычках, чувствах, умонастроениях и характере городского населения.

Об общей природе этих изменений говорит тот факт, что рост городов сопровождался заменой непосредственных, лицом-к-

лицу, или «первичных», связей в ассоциациях индивидов в сообществе косвенными, «вторичными» связями.

«Под первичными группами я понимаю группы, характеризующиеся тесной ассоциацией лицом-к-лицу и кооперацией. Они первичны в нескольких смыслах, но главным образом в том, что служат основой для формирования социальной природы и идеалов индивида. В психологическом плане результатом тесной ассоциации является некоторое сплавление индивидуальностей в общее целое, так что общая жизнь и задача группы становятся, по крайней мере во многих отношениях, подлинным Я индивида. Наверное, проще всего описать эту целостность, сказав, что это "мы"; она предполагает некоторого рода симпатию и взаимную идентификацию, для которой "мы" является естественным выражением. Человек живет ощущением целого и находит главные цели своей воли в этом чувстве.»1.

Основой для первых и самых элементарных человеческих связей служат осязание и зрение, физический контакт. Мать и ребенок, муж и жена, отец и сын, господин и слуга, родственник и сосед, священник, врач и учитель - самые близкие и реальные жизненные связи; в небольшом сообществе круг связей ими практически и исчерпывается.

Взаимодействия между членами конституированного таким образом сообщества непосредственны и нерефлексивны. Общение осуществляется главным образом в области инстинкта и чувства. Социальный контроль возникает по большей части спонтанно, в прямой реакции на личные влияния и общественное умонастроение. Это скорее результат личной аккомодации, нежели формулировка рационального и абстрактного принципа.

Церковь, школа и семья. В большом городе, где популяция нестабильна, где родители и дети работают вне дома и зачастую в дальних частях города, где тысячи людей годами живут бок о бок, не зная друг друга даже на уровне шапочного знакомства, тесные первично-групповые связи ослабевают, и моральный порядок, который на них базировался, постепенно распадается.

Под разлагающим влиянием городской жизни большинство наших традиционных институтов - церковь, школа и семья - суще-

1 Соо1еу С.Н. Боша! о^ат/айоп. - №У.: БспЪпег^ 80ш, 1909. - Р. 15.

ственно изменились. Школа, например, переняла некоторые из функций семьи. Именно вокруг школы и ее заботы о моральном и физическом благополучии детей стремится организоваться новый дух соседства и сообщества.

В свою очередь, церковь, утратив значительную часть своего влияния с тех пор, как печатная страница во многом заместила кафедру проповедника в толковании жизни, по-видимому, находится в настоящее время в процессе переприспособления к новым условиям.

Важно, чтобы церковь, школа и семья были изучены с точки зрения этого переприспособления к условиям городской жизни.

Какие изменения произошли в последние годы в семейных чувствах? В установках мужей по отношению к женам? В установках жен по отношению к мужьям? В установках детей по отношению к родителям? И т.д.

О чем говорят в этой связи документы судов по делам несовершеннолетних и моральных судов?

В каких областях социальной жизни изменились нравы, касающиеся семейной жизни?

В какой степени эти изменения произошли в ответ на влияния городской среды?

Схожие исследования можно было провести и в отношении школы и церкви. Здесь тоже есть изменения в установках и политике в ответ на изменения в среде. Это важно, поскольку именно на этих институтах, в которых находят воплощение непосредственные и ключевые жизненные интересы, базируется, в конечном счете, социальная организация.

Вероятно, именно разрушение локальных привязанностей и ослабление первично-групповых принуждений и запретов под влиянием городской среды в значительной мере ответственны за рост порока и преступности в больших городах. В этой связи было бы интересно определить путем исследования, насколько связан рост преступности с ростом мобильности населения. Именно с этой точки зрения мы должны интерпретировать любую статистику, регистрирующую разложение морального порядка, например статистику разводов, невыходов на работу и преступности.

Как влияет владение собственностью, особенно домом, на прогулы, на разводы и на преступность?

Каким районам и классам свойственны определенные виды преступности?

В каких классах чаще всего происходят разводы? Чем различаются в этом отношении, скажем, фермеры и актеры?

В какой степени в любой данной расовой группе - например, у итальянцев в Нью-Йорке или у поляков в Чикаго - родители и дети живут в одном мире, говорят на одном языке и разделяют одни и те же идеи, и насколько находимые условия объясняют подростковую делинквентность в той или иной конкретной группе?

Насколько ответственны за криминальные проявления иммигрантской группы ее домашние нравы?

Кризис и суды. Для жизни города характерно то, что в нем встречаются и смешиваются все типы людей, которые никогда не понимают друг друга полностью. Анархист и завсегдатай фешенебельного клуба, священник и левит, актер и миссионер, сталкивающиеся локтями на улице, живут при этом в совершенно разных мирах. Сегрегация профессиональных классов является настолько полной, что в пределах города можно жить в изоляции почти столь же полной, как и изоляция захолустного сельского сообщества.

Уолтер Безант рассказывает следующую историю, произошедшую с ним в бытность его редактором «People's palace journal».

«В этом качестве я старался поощрять литературные усилия в надежде отыскать какого-нибудь неизвестного и скрытого гения. Читателями Журнала были члены разных классов, связанные с тамошними образовательными делами. То были в основном молодые клерки, некоторые из них люди вполне достойные. У них было дискуссионное общество, которое я время от времени посещал. Увы! Они проводили свои дебаты в глубочайшем, предельно неосознанном и самодовольном невежестве. Я старался убедить их, что прежде чем говорить, желательно по крайней мере владеть относящимися к делу фактами. Но все впустую. Тогда я предложил темы для очерков и назначил награды за стихи. Выяснилось, к моему изумлению, что среди всех этих тысяч молодых людей - юношей и девушек - не обнаруживается даже рудиментарных признаков какой-либо литературной способности. Во всех других городах есть молодые люди, питающие литературные амбиции и имеющие в какой-то мере литературные способности. Но откуда было им

взяться в этом городе, где не было ни книг, ни газет, ни журналов, а в то время еще и бесплатных библиотек»1.

В иммигрантских колониях, которые сегодня прочно обосновались в каждом крупном городе, иностранные популяции живут в иной изоляции, чем население Восточного Лондона, но она в некоторых отношениях более полная.

Разница состоит в том, что каждая из этих маленьких колоний имеет свою более или менее независимую политическую и социальную организацию и является центром более или менее напористой националистической пропаганды. Например, каждая из этих групп имеет одну или несколько газет, издающихся на ее языке. В Нью-Йорке выходят 270 изданий, большинство из которых поддерживаются местным населением, на 23 разных языках. В Чикаго -19 ежедневных газет, издающихся на семи иностранных языках, с совокупным ежедневным тиражом 368 тыс. экземпляров.

В этих условиях социальный ритуал и моральный порядок, которые эти иммигранты привезли с собой из родных стран, могли сохраняться довольно долго вопреки влияниям американской среды. Однако во втором поколении социальный контроль, основанный на домашних нравах, рушится.

Связь города с этим фактом можно выразить в общих чертах, сказав, что следствием влияния городской среды является обострение всех эффектов кризиса.

«Термин "кризис" не следует понимать превратно. Кризис есть в любом нарушении привычки. Кризис есть в жизни мальчика, когда он покидает дом. Освобождение негров и иммиграция европейских крестьян - это групповые кризисы. Любое напряжение, или кризис, предполагает три возможных изменения: рост приспособленности, понижение эффективности или смерть. В биологических терминах, "выживание" означает успешное приспособление к кризису, сопровождающееся, как правило, модификацией структуры. У человека же оно означает ментальную стимуляцию и повышение интеллекта, а в случае неудачи - ментальную депрессию»2.

1 Besant W. East London. - L.: Chatto & Windus, 1901. - P. 13.

2

Thomas W.I. Race psychology: Standpoint and questionnaire with particular reference to the immigrant and Negro // American j. of sociology. - Chicago, 1912. -Vol. 17, N 6. - P. 736.

В условиях, насаждаемых городской жизнью, в которых индивиды и группы индивидов, далеко отстоящие друг от друга в симпатии и понимании, живут вместе в состоянии взаимозависимости, если не близости, условия социального контроля сильно меняются, и связанные с ним трудности возрастают.

Создаваемая этим проблема обычно характеризуется как проблема «ассимиляции». Предполагается, что причиной быстрого роста преступности в наших крупных городах служит тот факт, что иностранный элемент в составе нашего населения не смог ассимилироваться к американской культуре и не придерживается американских нравов. Если бы это было так, то это было бы интересно, но факты говорят о том, что истину, возможно, надо искать в противоположном направлении.

«Один из важнейших фактов, установленных исследованием, касается детей иммигрантов, родившихся в Америке, т.е. "второго поколения". Основу этого анализа криминальных тенденций второго поколения составляют записи приговоров, вынесенных в Нью-Йоркском суде общих сессий за период с 1 октября 1908 г. по 30 июня 1909 г., и документы обо всех заключениях в исправительные учреждения штата Массачусетс, за исключением фермы штата, за годовой период, завершающийся 30 сентября 1909 г.

Из этих документов видно, что со стороны второго поколения существует явная тенденция к отличию от первого (иммигрантского) поколения в характере преступности. Видно также, что это отличие состоит в более высоком уровне преступности среди урожденных американцев неиммигрантского происхождения. Это означает, что преступность второго поколения уходит от преступлений, специфичных для иммигрантов, в сторону преступлений коренных американцев. Иногда это движение выносило преступность второго поколения даже за рамки преступности урожденных американцев. Из групп второго поколения, подвергнутых этому сравнению, одна хранит постоянную приверженность вышеуказанному общему правилу, тогда как все другие в какой-то точке от него отклоняются. Этой уникальной группой является второе поколение ирландцев»1.

1 Reports of the United States Immigration Commission. - Wash.: US GPO, 1911. - Vol. 6. - P. 14-16.

Что мы наблюдаем в результате кризиса, так это то, что контроль, который прежде базировался на нравах, был заменен контролем, основанным на позитивном праве. Это изменение происходит параллельно движению, в силу которого первичные связи в ассоциации индивидов в городской среде замещаются вторичными.

Для Соединенных Штатов характерно, что крупные политические изменения вызываются экспериментально под давлением агитации или по инициативе небольших, но воинственно настроенных меньшинств. Вероятно, нет в мире ни одной другой страны, где развертывается так много «реформ», как в настоящее время в Соединенных Штатах. По сути, реформа стала своего рода массовым «домашним видом спорта». Вызываемые таким путем реформы, почти все без исключений, предполагают некоторого рода ограничение, или правительственный контроль над деятельностями, которые ранее были «свободными» или контролировались исключительно нравами и общественным мнением.

Следствием этого расширения того, что называют полицейской властью, стало изменение не просто в фундаментальной правовой политике, но в самом характере и положении судов.

Изменение, происходящее, по-видимому, повсеместно, иллюстрируют суды по делам несовершеннолетних и моральные суды. В этих судах судьи приняли некоторые функции административных служащих, и их обязанности состоят уже не столько в толковании закона, сколько в предписывании мер и выдаче рекомендаций, нацеленных на то, чтобы вернуть предстающих перед ними правонарушителей на их нормальные места в обществе.

Схожая тенденция к наделению судей широкой свободой действий и возложению на них дальнейшей ответственности за принятые решения явно присутствует в тех судах, которым приходится иметь дело с техническими делами делового мира, и в росте популярности комиссий, в которых слиты воедино судебные и административные функции, таких как Межштатовская комиссия по коммерческим делам.

Чтобы основательным образом интерпретировать факты, касающиеся социального контроля, важно начать с ясного понимания природы корпоративного действия.

Корпоративное действие начинается тогда, когда между образующими группу индивидами есть некоторого рода коммуника-

ция. Коммуникация может происходить на разных уровнях; иначе говоря, внушения могут передаваться и вызывать реакцию на инстинктивном, сенсомоторном и идеомоторном уровнях. Механизм коммуникации очень тонок, настолько по существу тонок, что часто трудно понять, как внушения передаются от одного разума к другому. Это не означает, что есть какая-то особая форма сознания, какое-то особое чувство родства или родовое сознание, необходимое для объяснения корпоративного действия.

На самом деле недавно было показано, что в случае ряда высокоорганизованных и статичных обществ, подобных обществу хорошо известных нам муравьев, не происходит, вероятно, ничего, что мы назвали бы коммуникацией.

«Хорошо известно, что если вынуть муравья из муравейника, а спустя какое-то время положить назад, то он не будет подвергнут нападению, в то время как на муравья, принадлежащего к другому муравейнику, почти наверняка нападут. Для описания этого факта обычно пользовались словами "память", "вражда", "дружба". И вот Бете проделал следующий эксперимент. Муравья окунули в жидкости (кровь и лимфу), выжатые из тел его собратьев по муравейнику, а затем поместили назад в его муравейник; никто на него не напал. Далее его окунули в сок, извлеченный из обитателей "вражеского" муравейника, и в этом случае он был немедленно атакован и убит»1.

Еще один пример того, как коммуницируют муравьи, покажет, насколько простой и автоматической может становиться коммуникация на инстинктивном уровне.

«Муравей, впервые отправившись из муравейника в новом направлении, всегда возвращается по тому же пути. Это показывает, что за ним должен оставаться какой-то след, служащий проводником на обратном пути к муравейнику. Бете обнаружил, что если возвращающийся этим путем муравей не приносит никаких трофеев, то никто из других муравьев в этом направлении не идет. Но если он вернется с медом или сахаром, то другие муравьи наверняка последуют этим путем. Следовательно, какие-то частицы веществ, переносимых муравьями, должны оседать на этой дорож-

1 Loeb J. Comparative physiology of the brain and comparative psychology. -N.Y.: Putnam's sons, 1900. - P. 220-221.

ке. И эти вещества должны быть достаточно пахучими, чтобы воздействовать на муравьев химически»1.

Важен тот факт, что при помощи этого сравнительно простого механизма делается возможным корпоративное действие.

Индивиды не только реагируют друг на друга рефлекторно, но, кроме того, они неизбежно передают свои чувства, установки и органические возбуждения и, делая это, с необходимостью реагируют не просто на то, что каждый индивид актуально делает, но и на то, что он намеревается, желает или надеется сделать. Тот факт, что индивиды часто выдают другим чувства и установки, которые сами они сознают лишь смутно, создает возможность того, чтобы, скажем, индивид А действовал исходя из мотивов и напряжений В одновременно с ним или еще до того, как тот сможет это сделать. Более того, А может действовать исходя из внушений, идущих от В, не сознавая ясно источника, из которого проистекают его мотивы. Настолько тонкими и интимными могут быть реакции, которые контролируют индивидов, связанных воедино в социально-психологическом процессе.

Именно на фундамент такого рода инстинктивного и спонтанного контроля должен опираться любой более формальный род контроля, чтобы быть эффективным.

Изменения в форме социального контроля можно сгруппировать в целях исследования по следующим рубрикам.

1. Замена обычая позитивным правом и распространение муниципального контроля на деятельности, которые прежде предоставлялись индивидуальной инициативе и личному выбору.

2. Склонность судей в муниципальных и уголовных судах к принятию административных функций, вследствие чего отправление уголовного правосудия перестает быть просто применением социального ритуала и становится применением рациональных и технических методов, требующих экспертного знания или консультирования, с целью вернуть индивида в общество и исправить ущерб, причиненный его правонарушением.

3. Изменения и расхождения в нравах между различными изолированными и сегрегированными группами в городе. Каковы,

1 Loeb J. Comparative physiology of the brain and comparative psychology. -N.Y.: Putnam's sons, 1900. - P. 221.

например, нравы продавщицы? Иммигранта? Политика? Профсоюзного агитатора?

Целью этих исследований должно быть установление не только причин этих изменений и направления, в котором они идут, но и сил, которые, вероятно, могли бы их минимизировать и нейтрализовать. Например, важно знать, обязательно ли мотивы, умножающие в настоящее время позитивные ограничения, накладываемые на индивида, зайдут в нашей стране так далеко, как они уже зашли в Германии. Приведут ли они в конце концов к состоянию, близкому к социализму?

Коммерциализированный порок и торговля спиртными напитками. Социальный контроль в условиях городской жизни, наверное, лучше всего изучать в попытках искоренить порок и поставить под контроль торговлю спиртными напитками.

Салун и порочные учреждения возникли как средства эксплуатации аппетитов и инстинктов, коренящихся в человеческой природе. Это делает попытки регулирования и подавления этих форм эксплуатации и торговли интересными и важными предметами исследования.

Такое исследование должно базироваться на доскональном изучении: 1) человеческой природы, на фундаменте которой выросла коммерция; 2) социальных условий, превращающих нормальные аппетиты в социальные пороки; 3) практических результатов усилий по ограничению, контролю и искоренению торговли телом и по избавлению от продажи и употребления спиртных напитков.

Среди прочего, мы должны стремиться узнать следующее.

В какой степени пристрастие к алкогольной стимуляции формируется еще до рождения?

Насколько это пристрастие может переноситься с одной формы стимуляции на другую, например с виски на кокаин и т.п.?

Насколько возможно заменить патологические и порочные стимуляции на нормальные и здоровые?

Каковы социальные и моральные последствия тайного пьянства?

Там, где на раннем этапе жизни устанавливается табу, имеет ли оно следствием идеализацию наслаждения вседозволенностью? Вызывает ли оно такое следствие в одних случаях, но не в других?

Если да, то какие обстоятельства на это влияют? Теряют ли люди пристрастие к алкоголю и другим стимуляторам внезапно? При каких условиях это бывает?

На многие из этих вопросов можно ответить, лишь изучив индивидуальные опыты. Пороки, несомненно, имеют свою естественную историю, как и некоторые формы болезни. Следовательно, их можно считать самостоятельными сущностями, которые находят в человеческой среде свой хабитат, поощряются определенными условиями, сдерживаются другими, но неизменно проявляют, несмотря на любые изменения, типичный характер.

В первые дни своего существования движение за умеренность было в чем-то сродни религиозному возрождению, и результаты его были весьма живописными. В последние годы лидеры движения демонстрировали более продуманную стратегию, но борьба против торговли спиртным до сих пор имеет все признаки широкого массового движения - движения, покорившего наконец сельские районы и теперь наступающего на города.

Крестовый поход против порока, в свою очередь, начался с городов, где коммерциализированный порок фактически чувствует себя как дома. Уже само публичное обсуждение этой темы означало колоссальное изменение в половых нравах. Примечательно, что это движение всюду идет рука об руку с вхождением женщин в партийную политику.

Некоторые условия, специфичные для жизни больших городов (упомянутые под рубрикой «Мобильность населения больших городов»), делают контроль над пороком особенно затруднительным. Например, крестовые походы и вообще религиозные движения не достигают в городской среде такого успеха, какого они достигают в меньших по размеру и менее гетерогенных сообществах. Какие это условия?

Факты, вероятно, более всего заслуживающие изучения в связи с движением за подавление порока, - это факты, указывающие на изменения, которые происходили в течение последних 50 лет в половых нравах, особенно связанные с тем, что считается пристойным и непристойным в одежде и поведении, и в связи с той свободой, с которой ныне обсуждаются вопросы пола юношами и девушками.

Фактически дело выглядит так, словно мы стали свидетелями двух эпохальных изменений; одному из них, видимо, суждено в конце концов отнести опьяняющие напитки к категории ядовитых наркотиков, а другому - снять табу, которое до сих пор, особенно у англосаксонских народов, эффективно не допускало откровенного обсуждения вопросов, связанных с полом.

Партийная политика и публичность. В настоящее время всюду есть склонность к увеличению власти исполнительной ветви правительства в ущерб законодательной. В одних случаях влияние законодательных собраний штатов и городских советов уменьшилось вследствие введения референдума и отзыва представителей. В других их во многом вытеснила комиссионная форма правительства. Мнимой причиной этих изменений является то, что они позволяют свергнуть власть профессиональных политиков. Реальной же основой мне представляется признание того факта, что форма правительства, имеющая свои истоки в городском собрании и хорошо приспособленная к нуждам небольшого сообщества, основанного на первичных отношениях, непригодна для управления изменчивыми и гетерогенными городскими населениями численностью по 3-4 миллиона человек.

«Многое зависит, конечно, от характера и численности населения. Там, где оно американского происхождения и число голосующих граждан не слишком велико для глубокого и спокойного обсуждения, нельзя вообразить лучшую школу политики, а также метод управления делами, более надежно предотвращающий взяточничество и растраты, поощряющий бдительность и приносящий удовлетворение. Но когда городское собрание достигает в численности 700-800 человек и даже еще больше, когда значительную долю в нем составляют чужаки, такие как ирландцы или франкоканадцы, которые не так давно хлынули в Новую Англию, этот институт работает уже не так совершенно, поскольку его численность слишком велика для дебатов, поскольку в нем обычно плодятся фракции и поскольку иммигранты, неподготовленные к самоуправлению, легко становятся добычей махинаторов и мелких де-магогов»1.

1 Бгусе 1 ТЪе Ашепсап СошшопшеаИЪ. - Ь.: МасшШап, 1888. - Уо1. 1. -

Р. 566.

Прежде всего, с ростом и организацией городской жизни проблемы управления городом настолько усложнились, что теперь уже нежелательно оставлять их в руках людей, чья единственная квалификация для работы с ними состоит в том, что им удалось заполучить посты, воспользовавшись обычной машинерией районной (ward) политики.

Другим обстоятельством, которое в условиях городской жизни сделало отбор городских чиновников путем народного волеизъявления бесполезным, является то, что, за исключением отдельных случаев, избиратель мало или вообще ничего не знает о чиновниках, за которых голосует, мало или вообще ничего не знает о функциях должности, на которую избирается тот или иной чиновник, и, вдобавок ко всему, слишком занят другими делами, чтобы осведомляться о состоянии и потребностях города в целом.

Так, на недавних выборах в Чикаго избирателей призывали выбрать кандидатов из списка, содержащего 250 имен, большинство из которых были избирателям неизвестны. В этих обстоятельствах гражданин, который желает проголосовать разумно, полагается в решении о том, за кого отдать свой голос, на какую-то более или менее заинтересованную организацию или какого-нибудь более или менее заинтересованного советчика.

В ответ на эту новую ситуацию, созданную прежде всего условиями городской жизни, возникли два типа организации для контроля над теми искусственными кризисами, которые мы называем выборами. Одну из них представляют политический босс и политическая машина; другую - лиги независимых избирателей, ассоциации налогоплательщиков и организации вроде бюро муниципальных исследований.

Показателем довольно примитивных условий, в которых формировались наши политические партии, служит то, что они пытались управлять страной исходя из принципа, что панацеей от всех административных зол является, по выражению простых людей, «изгнание плутов», т.е. смена правительства. Политическая машина и политический босс появились в интересах партийной политики. Партии с необходимостью создавались с целью победы на выборах. Политическая машина - всего лишь техническое средство, изобретенное для достижения этой цели. Босс - это эксперт,

который управляет машиной. Он так же необходим для победы на выборах, как и профессиональный тренер для успеха в футболе.

Эти два типа организации, выросшие с целью контроля над народным голосованием, характеризуются тем, что первый - политическая машина - базируется в целом на локальных, личных, т.е. первичных связях. Второй - организации борцов за хорошее правительство - взывает к общественности (public), а общественность, в обычном понимании этого слова, есть группа, основанная на вторичных связях. Члены общественности, как правило, лично не знакомы друг с другом.

Политическая машина - это по сути дела попытка сохранить внутри формальной административной организации города контроль над первичной группой. Выстроенные таким образом организации, классическим примером которых служит Таммани Холл, оказываются по своему характеру насквозь феодальными. Отношения между боссом и районным старшиной являются, судя по всему, отношениями личной лояльности с одной стороны и личного покровительства - с другой, а это предполагается феодальными отношениями. Добродетели, обнаруживаемые такой организацией, -это старые племенные добродетели верности, лояльности и преданности интересам вождя и клана. Люди внутри такой организации и их друзья и сторонники конституируют «мы»-группу, в то время как весь остальной город - просто внешний мир, не вполне живой и не вполне человеческий в том смысле, в котором являются таковыми члены «мы»-группы. Здесь мы имеем некоторое приближение к условиям примитивного общества.

«"Примитивное общество" мы должны понимать как совокупность небольших групп, рассеянных по территории. Размер этих групп определяется условиями борьбы за существование. Внутренняя организация каждой группы соответствует ее размеру. Эти группы может объединять какая-то связь (родство, соседство, союз, браки, торговые сношения), собирающая их воедино и дифференцирующая их от других групп. Таким образом возникает дифференциация между нами, мы-группой, или ин-группой, и всеми прочими, т.е. они-группами, или аут-группами. Люди, состоящие в мы-группе, находятся друг с другом в отношениях мира, порядка, права, управления и промышленности. Их отношения со всеми аутсайдерами, или они-группами, являются отношениями

войны и грабежа, если только они не модифицированы какими-нибудь соглашениями.

Отношения товарищества и мира в мы-группе и отношения враждебности и войны с они-группами соотносятся друг с другом. Потребности борьбы с аутсайдерами создают мир внутри, дабы внутренние разногласия не ослабили мы-группу для войны. Кроме того, эти потребности создают в мы-группе правительство и право, дабы не допускать раздоров и добиваться дисциплины»1.

Политика большинства крупных городов дает обильный материал для изучения типа, представленного политическим боссом, а также социальных механизмов, создаваемых политической машиной и воплощенных в ней. Необходимо, однако, чтобы мы изучали их беспристрастно. Вот некоторые из вопросов, на которые мы должны попытаться ответить.

Какова в действительности политическая организация в каждой точке города? Какие чувства, установки и интересы через нее выражаются?

Какие практические средства используются ею для мобилизации своих сил и приведения их в действие?

Чем характеризуются партийные призывы в разных моральных регионах, из которых состоит город?

Насколько интерес к политике является практическим, а насколько - просто развлекательным?

Какая часть в стоимости выборов приходится на рекламу? Какая часть может быть классифицирована как «просветительная паблисити», а какая является просто подкупом?

В какой степени при существующих условиях, особенно таких, какие мы находим в больших городах, выборы могут практически контролироваться чисто техническими средствами: с помощью карточных каталогов, факельных шествий, машинерии выступлений зажигательных ораторов?

Какие следствия будет иметь введение референдумов и отзыва представителей для нынешних методов проведения выборов в городах?

1 Sumner W.G. Folkways: A study of the sociological importance of usages, manners, customs, mores and morals. - Boston: Ginn & co., 1906. - P. 12.

Реклама и социальный контроль. В отличие от политической машины, опирающейся в своем организованном действии на местные, личные и непосредственные интересы, представляемые разными соседствами и районами, организации за хорошее правительство, бюро муниципальных исследований и т.п. пытались представлять интересы города в целом и взывали к чувствам и мнениям, не являющимся ни локальными, ни личными. Эти организации пытались обеспечить эффективность и хорошее управление путем просвещения избирателя, т.е. путем исследования и обнародования касающихся правительства фактов.

Так публичность стала признанной формой социального контроля, а реклама - «социальная реклама» - профессией, вооруженной сложной техникой, основанной на корпусе специального знания.

Одним их характерных феноменов городской жизни и общества, основанного на вторичных связях, является то, что реклама заняла чрезвычайно важное место в его экономике.

В последние годы каждый индивид и каждая организация, которым приходится иметь дело с публикой - публикой вне малых и более тесных сообществ деревень и небольших городов, - обзавелись своими пресс-секретарями. Часто это не столько рекламисты, сколько дипломаты, уполномоченные поддерживать коммуникацию с газетами, а через них с миром в целом. Такие институты, как Фонд Рассела Сейджа и в меньшей степени Министерство общего образования, пытались влиять на общественное мнение напрямую посредством публичности. Доклад Фонда Карнеги о медицинском образовании, Питсбургское обследование, доклад Фонда Рассела Сейджа о сравнительной стоимости среднего образования в нескольких штатах - не просто научные отчеты. Скорее это высокая форма журналистики, критически освещающей существующие условия и стремящейся посредством публичности вызвать радикальные реформы. Работа Бюро муниципальных исследований в Нью-Йорке преследовала схожую практическую цель. Сюда же следует отнести работу, выполняемую выставками на тему охраны детства, социальными обследованиями, проводимыми в разных частях страны, и всей прочей пропагандой общественного здоровья.

Как источник социального контроля общественное мнение становится важным в обществах, основанных на вторичных связях,

и типичными их образцами являются большие города. В городе каждая социальная группа стремится создать собственную milieu, и когда эти условия фиксируются, нравы обычно аккомодируются к созданным таким образом условиям. Во вторичных группах и в городе мода все больше заступает на место обычая, и главной силой социального контроля становится общественное мнение, а не нравы.

При любой попытке понять природу общественного мнения и его связь с социальным контролем важно исследовать прежде всего органы и средства, вошедшие в практическое употребление в попытках его контролировать, просвещать и эксплуатировать.

Первое и важнейшее из этих средств - пресса, т.е. ежедневная газета и другие формы ходовой литературы, в том числе книги, классифицируемые как модные1.

Самыми интересными и многообещающими средствами использования публичности как инструмента контроля после газеты являются возникающие в настоящее время во всех крупных городах исследовательские бюро.

Результаты этих исследований не доходят до публики напрямую, а разносятся через прессу, трибуну и иные источники массового просвещения.

Кроме того, есть просветительские кампании за улучшение здоровья, выставки на тему охраны детства и многочисленные средства «социальной рекламы», используемые ныне - иногда по инициативе частных обществ, иногда по инициативе популярных журналов или газет - для просвещения публики и вовлечения народных масс в движение за улучшение условий жизни в сообществах.

Газета - великое средство коммуникации в городе, и именно на основе информации, которую она предоставляет, строится общественное мнение. Первоочередной функцией, которую выполняет газета, является та функция, которую в прошлом выполняли деревенские сплетни.

Однако несмотря на усердие, с которым газеты охотятся за секретной информацией и фактами, представляющими общечеловеческий интерес, они не могут конкурировать с деревенскими сплетнями как средство социального контроля. Прежде всего, газе-

1 Ср.: Bryce J. The American Commonwealth. - L.: Macmillan, 1888. - Vol. 1. -

P. 267.

та придерживается некоторых ограничений, не признаваемых сплетнями, в отношении сведений частного характера. Так, до тех пор пока конкретные мужчины или женщины не начинают претендовать на какой-то значимый пост или не совершают какого-то другого внешнего действия, выносящего их на авансцену общественного внимания, их частная жизнь является для газеты табуиро-ванной темой. Со сплетнями дело обстоит иначе, отчасти потому что в небольшом сообществе ни один индивид не бывает настолько скрытным, чтобы его частные дела избежали наблюдения и обсуждения, отчасти потому что поле опыта здесь меньше. В маленьких сообществах между составляющими их индивидами обращается совершенно удивительное количество личной информации.

Отсутствие этого в городе в значительной части и есть то, что делает город тем, чем он является.

Некоторые из вопросов, возникающих в связи с природой и функцией газеты и вообще публичности, следующие.

Что такое новость?

Каковы методы и мотивы газетчика? Совпадают ли они с методами и мотивами художника? Историка? Или это просто методы и мотивы бандита?

В какой степени газета контролирует общественные чувства и в какой степени контролируется ими?

Что является «фальшивкой» и почему?

Что такое «желтая журналистика» и почему она «желтая»?

Какие следствия имело бы превращение газеты в муниципальную монополию?

Чем различаются реклама и новости?

IV. Темперамент и городская среда

Большие города всегда были плавильными котлами рас и культур. Из ярких и незаметных взаимодействий, центрами которых они были, выходили новые породы и новые социальные типы. Крупные города Соединенных Штатов, например, вырвали из изоляции родных деревень огромные массы сельского населения Европы и Америки. Под шоковым воздействием новых контактов скрытые энергии этих примитивных народов были выпущены на-

ружу, а более тонкие процессы взаимодействия вызвали к жизни не просто профессиональные типы, но типы темперамента.

Мобилизация индивидуального человека. Среди множества других незаметных, но далеко идущих изменений транспорт и коммуникация вызвали то, что я называю «мобилизацией индивидуального человека». Они значительно повысили для индивидуального человека возможности контакта и ассоциации с другими людьми, но сделали эти контакты и ассоциации более мимолетными и менее стабильными. Очень большая часть популяций больших городов, включая тех, кто селится в арендованных квартирах и доходных домах, живет во многом подобно тому как люди живут в большом отеле: встречаясь, но не зная друг друга. Следствием этого является замена более тесных и постоянных ассоциаций, присущих меньшим сообществам, случайными и нерегулярными связями.

В этих обстоятельствах статус индивида определяется в значительной степени конвенциональными знаками - модой и «внешним видом» (front), - а искусство жизни во многом сводится к скольжению по тонкому льду и скрупулезному изучению стиля и манер.

Мобильности индивидуального человека способствуют, как правило, не только транспорт и коммуникация, но и сегрегация городского населения. Процессы сегрегации устанавливают моральные дистанции, превращающие город в мозаику маленьких миров, соприкасающихся, но не проникающих друг в друга. Это дает индивидам возможность быстро и легко переходить из одной моральной milieu в другую и поощряет завораживающий, но опасный эксперимент жизни одновременно в нескольких разных мирах -возможно, граничащих друг с другом, но при этом разделенных широкой пропастью. Все это придает городской жизни поверхностный и случайный характер; это усложняет социальные связи и создает новые расходящиеся друг с другом индивидуальные типы. В то же время это вводит элемент шанса и авантюры, усугубляющий стимулирующее воздействие городской жизни и делающий ее особенно привлекательной для молодых и свежих нервов. Притягательность больших городов является, возможно, следствием стимуляций, напрямую воздействующих на рефлексы. Такой тип человеческого поведения можно объяснить, подобно притягательности пламени для мотылька, как своего рода тропизм.

Между тем привлекательность метрополиса обусловлена отчасти тем фактом, что в конечном счете каждый индивид находит где-то в пестроте и многообразии городской жизни такую среду, в которой он расцветает и чувствует себя непринужденно, - короче говоря, находит такой моральный климат, в котором его особая природа обретает стимуляции, доводящие данные ему от природы качества до полного и свободного выражения. Именно такие мотивы, имеющие свою основу не в интересе и даже не в чувстве, а в чем-то более фундаментальном и первозданном, увлекают, как мне кажется, многих, если не большинство юношей и девушек из безопасного оплота их сельских домов во все более запутанную и пьянящую круговерть городской жизни. В небольшом сообществе больше всего шансов на успех имеет, судя по всему, нормальный человек, лишенный эксцентричности и гениальности. Небольшое сообщество часто терпит эксцентричность. Город же, наоборот, вознаграждает ее. Ни преступник, ни умственно отсталый человек, ни гений не имеют в маленьком городе такой возможности развить свои внутренние предрасположенности, какую они неизменно находят в большом городе.

Пятьдесят лет назад в каждой деревне были один-два эксцентричных персонажа, к которым обычно относились с благожелательной терпимостью, но которых при этом считали ни к чему не пригодными и странными. Эти исключительные индивиды вели обособленное существование, отрезанные самой своей эксцентричностью, будь то гениальностью или недостатком, от подлинно близкого общения со своими собратьями. Если у них были задатки преступников, то принуждения и запреты небольшого сообщества делали их безвредными. Если у них были признаки гениальности, то они оставались бесплодными ввиду отсутствия оценки и возможностей. Рассказ Марка Твена «Простофиля Вильсон» представляет нам историю одного такого непонятого и непризнанного гения. Сегодня уже нельзя сказать, как раньше:

Как часто лилия цветет уединенно,

В пустынном воздухе теряя запах свой*.

* Цит. в переводе В.А. Жуковского по электронному источнику: http://litera tor. ucoz.ru/publ/tomas_grej_ehlegija_napisannaja_na_selskom_kladbishhe_elegy_writ ten_in_a_country_church_yard/7-1-0-132

Грей сочинил «Элегию, написанную на сельском кладбище» тогда, когда еще не было современного города.

В городе многие из этих разнородных типов находят в настоящее время milieu, в которой - к худу ли, к добру ли - их предрасположения и дарования расцветают и плодоносят.

Исследуя те исключительные и темпераментные типы, которые создал город, нужно стремиться, насколько возможно, проводить различие между абстрактными умственными качествами, на которых базируется техническое превосходство, и теми более фундаментальными врожденными характеристиками, которые находят выражение в темпераменте. Следовательно, мы можем спросить следующее.

В какой степени моральные качества индивидов основываются на врожденном характере? В какой мере они являются кон-венционализированными привычками, навязанными им группой или перенятыми ими у группы?

На каких врожденных качествах и характеристиках базируется моральный или аморальный характер, принятый и конвенциона-лизированный группой?

Какая связь и какой разрыв существуют между ментальными и моральными качествами в группах и в образующих их индивидах?

Обладают ли преступники, как правило, интеллектом низшего порядка, нежели не преступники? Если да, то какие типы интеллекта связываются с разными видами преступлений? Например, представляют ли профессиональные воры-домушники и профессиональные мошенники разные ментальные типы?

Как влияют на эти разные типы изоляция и мобильность, стимул и репрессия?

В какой степени игровые площадки и другие формы досуга могут производить стимуляцию, которой в иных случаях ищут в порочных удовольствиях?

Насколько профессиональная ориентация может помочь индивидам найти занятия, в которых они могли бы достичь свободного выражения качеств своего темперамента?

Моральный регион. Индивиды, ищущие одних форм возбуждения, будь то доставляемое скачками или большой оперой, неизбежно оказываются время от времени в одних и тех же местах. В результате этого в организации, которую самопроизвольно при-

нимает городская жизнь, манифестирует себя склонность населения сегрегироваться не просто в соответствии со своими интересами, но и в соответствии со своими вкусами или темпераментами. Возникающее в итоге распределение населения будет, по всей видимости, совершенно отличным от того, которое порождается профессиональными интересами или экономическими условиями.

Подвергаясь влияниям, распределяющим и сегрегирующим городские населения, каждое соседство может принять характер «морального региона». Таковы, например, районы порока, находимые в большинстве городов. Моральный регион - необязательно место жительства. Это может быть просто место встреч или место сбора.

Чтобы понять силы, стремящиеся в каждом крупном городе развить эти обособленные milieus, в которых блуждающие и подавленные импульсы, страсти и идеалы освобождаются от оков господствующего морального порядка, необходимо обратиться к факту или теории скрытых человеческих импульсов.

Похоже, дело обстоит так, что люди входят в мир со всеми страстями, инстинктами и аппетитами, неконтролируемыми и необузданными. В интересах общего благополучия цивилизация требует иногда подавления этих диких природных склонностей, но всегда контроля над ними. В процессе навязывания индивиду своей дисциплины и переделки его в соответствии с принятым в сообществе образцом многое целиком подавляется, но еще большее находит косвенное выражение в формах, которые являются социально ценными или, по крайней мере, безобидными. Именно здесь реализуется функция спорта, игры и искусства. Они позволяют индивиду очиститься посредством символического выражения этих диких и подавленных импульсов. Это тот самый катарсис, о котором писал в своей «Поэтике» Аристотель и которому было придано новое, более позитивное значение в исследованиях Зигмунда Фрейда и психоаналитиков1.

Многие другие социальные феномены, такие как забастовки, войны, всенародные выборы и религиозные возрождения, несомненно, выполняют схожую функцию, т.е. высвобождают подсознательные напряжения. Однако в меньших по размеру сообщест-

1 См. «Толкование сновидений» д-ра Зигмунда Фрейда.

вах, где социальные отношения являются более близкими, а запреты более императивны, есть много исключительных индивидов, не находящих в пределах коммунальной активности нормального и здорового выражения своим особым склонностям и темпераментам.

Причины, порождающие то, что здесь описывается как «моральные регионы», состоят отчасти в ограничениях, навязываемых городской жизнью, а отчасти во вседозволенности, которую эти же самые условия предлагают. До последнего времени мы уделяли много внимания соблазнам городской жизни, но не уделили того же внимания последствиям сдерживания и подавления естественных импульсов и инстинктов в изменившихся условиях метро-польной жизни. Прежде всего, дети, считаемые в сельской местности активом, становятся в городе обузой. Кроме того, в городе гораздо труднее поднимать семью, чем на ферме. В городе брак заключается позже, а иногда и вовсе не заключается. Эти факты имеют последствия, значимость которых мы до сих пор неспособны в полной мере оценить.

Исследование заключенных здесь проблем хорошо было бы начать с изучения и сравнения характерных типов социальной организации, существующих в данных регионах.

Какие внешние факты, относящиеся к жизни в Богемии, Полумире, Районе красных фонарей и других «моральных регионах», выражены менее заметно?

Какого рода занятия соединяются с обыденной жизнью этих регионов? Какие характерные ментальные типы притягивает предлагаемая ими свобода?

Как индивиды попадают в эти регионы? Как они ускользают из них?

В какой степени здесь речь идет о попустительстве, а в какой -об ограничениях, навязываемых естественному человеку городской жизнью?

Темперамент и социальное заражение. Особую важность сегрегации бедных, порочных, преступников и необычных людей вообще, характерной для городской жизни, придает тот факт, что социальное заражение стимулирует в расходящихся типах развитие общих отличий темперамента и подавляет черты, объединяющие их с нормальными типами, которые их окружают. Ассоциация с другими такими же, как они, дает не просто стимул, но и мораль-

ную поддержку тем чертам, которые их роднят и которых они не нашли бы в менее отборном обществе. Бедные, порочные и делинквенты, оказываясь в большом городе в нездоровой и заразительной близости, плодятся душой и телом, и мне часто казалось, что длинные генеалогии Джуксов и Племен Исмаила не проявляли бы такого устойчивого и прискорбного единообразия порока, преступности и бедности, если бы не были специфически приспособлены к среде, в которой им было суждено существовать.

Следовательно, мы должны принять эти «моральные регионы» и тех более или менее эксцентричных и исключительных людей, которые их, по меньшей мере в каком-то смысле, населяют, как часть естественной, если не нормальной, жизни города.

Под выражением «моральный регион» не нужно понимать место или общество, непременно являющееся криминальным или ненормальным. Скорее его надо применять к регионам, в которых преобладают разные моральные кодексы, ибо речь в каждом случае идет о регионе, где над людьми, его населяющими, господствует так, как обычно над ними не господствует, какой-то вкус, какая-то страсть или какой-то интерес, напрямую укорененные в изначальной природе индивида. Это может быть искусство (например, музыка) или спорт (например, скачки). Такой регион отличается от других социальных групп тем, что его интересы более непосредственны и фундаментальны. По этой причине его отличия чаще всего обусловлены моральной, а не интеллектуальной изоляцией.

Ввиду тех возможностей, которые предлагает большой город, особенно исключительным и анормальным типам человека, он обычно развертывает во всей красе и буквально выставляет напоказ все те качества и черты, которые обычно скрыты и подавлены в меньших по размеру сообществах. Короче говоря, город показывает в преувеличенном виде добро и зло в человеческой природе. Наверное, это более чем что-либо оправдывает взгляд, делающий город лабораторией, или клиникой, в которой удобнее и плодотворнее всего изучать человеческую природу и социальные процессы.

Пер. с англ. В.Г. Николаева