CC BY
45
временно предотвратила бы ее разорение в ходе военных операций Северной войны. Сделать это в создавшихся условиях было крайне сложно и даже, наверное, невозможно (с. 365).
В. С. Коновалов
2012.01.011. ЛУПАНОВА ЕМ. ОФИЦЕРСКИЙ КОРПУС РУССКОГО ФЛОТА: НОРМА И ДЕВИАЦИЯ1 ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ, 1768-1812 гг. - СПб.: ЛЕМА, 2011. - 252 с.
Ключевые слова: Российская империя, последняя четверть XVIII - первая половина XIX в., становление сословий, офицерский корпус русского флота, повседневная жизнь.
В исследовании Е.М. Лупановой, состоящем из четырех глав, раскрываются различные аспекты повседневной жизни морских офицеров, представления о чести, отношение к служебным обязанностям, материальным ценностям, взаимоотношения морских офицеров и представителей различных социальных слоев. Объектом исследования является флагманский, штаб- и обер-офицерский состав флота и морской артиллерии в соответствии с Табелью о рангах 1722 г.
Последняя четверть XVIII - первая половина XIX в., отмечает автор, является важным периодом в истории становления сословий Российской империи. Это не только время слияния многочисленных социальных категорий в более крупные объединения, но также период осознания социальной стратификации, усиления обособленности. Усиливались различия в образе жизни, системе ценностей, образовании.
Осознавая основные требования государства по отношению к себе, морские офицеры на официальном уровне стремились им соответствовать. Но в реальности их представления о норме и образ жизни в значительной мере отличались от диктовавшегося «сверху» стереотипа. Единым для обеих сторон было представление об офицерской чести как о высшей ценности любого дворянина. Однако трактовка этого понятия могла варьироваться. Офицерский корпус парусного флота в целом был непрозрачным для государст-
1 Девиация - уклонение от должного направления, например хода корабля. -Прим. реф.
венной власти. Еще до поступления в Морской кадетский корпус многие будущие моряки уже были участниками системы служебных связей, так как выбор учебного заведения диктовался тем, что во флоте служили ближайшие родственники. Принадлежность к одной социальной группе, родственные и личные связи, общие профессионально-корпоративные интересы работали на сплочение офицерского корпуса, на формирование ощущения собственной избранности. Особую роль в этом процессе помимо специального образования играла изолированность по долгу службы. Отсюда противопоставление себя и своей группы «сухопутным», «гражданским» и тем более не состоящим на государственной службе. Это делалось вполне осознанно и приобретало самые разнообразные формы - начиная с ношения мундира и заканчивая «кодексом» морских суеверий.
Обостренное чувство чести, милитаризованное сознание, культ физической силы, злоупотребление алкоголем, азартными играми сами по себе, подчеркивает автор, были криминогенными факторами, создававшими угрозу внутреннему спокойствию и правопорядку во флотской среде. Бытовые взаимоотношения внутри замкнутого и немногочисленного коллектива также создавали ряд проблем (с. 134). Мелочность предписаний, противоречие некоторых из них друг другу, невозможность исполнения каждого предписания также создавали благодатную почву для правонарушений различного типа (с. 101). Злоупотребления по хозяйственно-административной части, использование труда подчиненных в личных целях, самовольное продление отпусков и прочее стали привычной повседневностью на флоте. Борьба правительства с некоторыми проявлениями данных сторон жизни протекала с переменным успехом. В зависимости от общего политического курса меры выявления и пресечения злоупотреблений усиливались или ослабевали, но изменить привычки поведения и мышления было чрезвычайно трудно.
Между тем надо иметь в виду, пишет автор, что служба в понимании дворянина обозначала наделение его полномочиями по контролю над подчиненным ему населением и потому была почетной, а не обременительной обязанностью.
В полном соответствии с данным пониманием своей роли в обществе, а также с военно-правовыми постановлениями предста-
витель командного состава имел практически неограниченную возможность распоряжения временем и занятиями своих подчиненных; за невыполнение приказаний он мог приговорить их к любому виду наказания, кроме смертной казни. На официальном уровне предполагалось, что состоящий на военной службе дворянин употребляет свою власть во благо отечеству. На практике же ничто не мешало офицеру отправить матросов на покос, отдать в услужение частным лицам, заставить их иным образом работать не на государство, а на себя лично. Соблазн подобных предприятий был тем более велик, что во флоте служили преимущественно представители несостоятельного, беспоместного и малопоместного дворянства, не имевшие помимо жалования регулярного источника доходов.
Однако представления о злоупотреблениях в глазах начальства и нижних чинов зачастую были различными. Матрос, вчерашний крестьянин, полагает автор, «охотно соглашался на "работы" взамен на частичное или полное освобождение от службы "по должности". Заинтересован был матрос и тогда, когда ему предлагалось заняться вместо прямых служебных обязанностей строительством, ремеслом или предоставлением других услуг. Как правило, он получал за это материальное вознаграждение и, благодаря тому, получал возможность внести свой вклад в артель. Отсюда широкое распространение данного явления и восприятие его как нормального» (с. 151).
Рассматривая проблему ценностных ориентиров в дворянской среде, автор подчеркивает, что хотя каждый офицер по долгу службы был так или иначе связан с отчетностью по материальной и финансовой части, она оценивалась как вспомогательная им самим и его начальством. Интендантские должности и другие, связанные преимущественно с ведением материальной части, традиционно были недворянскими (комиссары, штурманы и т.д.). В дворянской среде интендантство считалось недостойным занятием, сопряженным с возможностью присвоения чужой собственности и прочих незаконных махинаций.
Использование частью морских офицеров незаконных источников дохода, по мнению автора, не свидетельствует о приоритете материального благосостояния в их системе ценностей. Автору неизвестны факты приобретения крупных объектов недвижимости
выходцами из флота. Даже в среде аристократии богатство и материальный достаток не были критерием, определяющим положение человека в обществе; расточительство вызывало неприязнь и скрытое осуждение. Из побочных источников дохода брали не больше, чем было необходимо для удовлетворения насущных нужд. В потребности представителя привилегированного сословия помимо обеспечения себя (и своей семьи) пропитанием, жильем, топливом, медикаментами, одеждой, алкогольными напитками включались расходы на поддержание статуса «приличного чести офицерской»: участие в пирах и других светских мероприятиях, посещение театров, кутеж, игра в карты, ухаживание за дамами (с. 216).
Что касается телесных наказаний, то жестокость нравов во флоте, по мнению автора, отчасти объясняется тем контингентом, из которого формировался рядовой состав. Законодательство XVIII в. за целый ряд преступлений предусматривало наказание в виде записи на военную службу. «Карательный характер данного действия был очевиден не только для властей, но и для обывателей того времени. Исследователи крестьянских общин не раз показывали, что в рекруты в первую очередь отдавали тех, кто «в шалостях... примечены не один уж раз» (с. 153).
Контроль за несколькими сотнями людей «с тяжелым прошлым», да еще и возглавляемыми «самыми отпетыми», был для любого офицера чрезвычайно сложной задачей. Не случайно в конце 1850-1860-х годах проекты реформ об отмене телесных наказаний столкнулись с ожесточенной критикой со стороны морских офицеров.
Автор разделяет мнение многих исследователей о том, что в исследуемый период, несмотря на отдельные недостатки, состояние русского флота было на высоком уровне. Но это, полагает автор, было бы невозможно «без твердого духовного стержня» русского морского офицерства на рубеже XVIII-XIX вв. И этот стержень вовсе не предопределялся религиозностью. Моряков того времени трудно назвать истинными праведниками, а корабельных священников - образцом благонравия (с. 250). Во флотской среде духовенство традиционно не пользовалось большим уважением. Отправка во флот была для обладателя духовного сана наказанием за серьезные правонарушения, злоупотребление алкоголем или
развратный образ жизни. Поэтому оказавшемуся на корабле священнику редко удавалось завоевать авторитет у паствы.
Религиозная терпимость усугублялась пестрым в конфессиональном отношении составом служащих во флоте. Ни в одной другой системе государственной службы изучаемого периода не было такого количества иностранцев и их потомков, сохранявших веру своих отцов и дедов. Между тем терпимое отношение к иноверию и различного рода уклонениям от исполнения обрядов не приводило к массовому отказу моряков от православия, а нерегулярное посещение церкви и несоблюдение постов не мешали искренней внутренней религиозности (с. 107).
В целом же, считает автор, помимо религиозной составляющей в основе «духовного стержня», обеспечивавшего единство русского морского офицерства и являвшегося залогом успехов, лежали представления об офицерской чести, чести фамилии, корпоративный дух (честь корабля, честь российского флота), патриотизм, стремление выделиться среди других военными подвигами (с. 108).
В. С. Коновалов
2012.01.012. НИКОНОВ О.А. ИРАН И ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКИЙ РЕГИОН ВО ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ ПЛАНАХ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ, (ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XIX в.) / Владимирский гос. гуманит. ун-т. - Владимир, 2010. - 190 с.
Ключевые слова: Российская империя, первая половина XIX в., внешняя политика, Иран и Центрально-Азиатский регион.
В работе доцента РПГУ О.А. Никонова «особое внимание уделено показу усилий внешнеполитического, коммерческого и финансового ведомств российского правительства по использованию бассейна Каспийского моря и Ирана для распространения экономической и политической гегемонии империи в странах и территориях Средней Азии и Среднего Востока» (с. 5). Хронологические рамки исследования охватывают период с 1801 г., когда императорским манифестом определялись основные направления внешнеполитической деятельности России в Азии, до Крымской войны 1853-1856 гг., послужившей причиной внесения серьезных корректив во внешнеполитическую деятельность России на Востоке.
