CC BY
45
политические системы зависят от их культурной среды. Это вызывает конфликт базовых ценностей менеджеров двух миров: одни верят в равенство людей, другие - в привилегии, обусловленные статусом семьи и другими аналогичными факторами.
10. В развитых странах ввиду социальной дестандартизации идет процесс усложнения и дробления единой системы ценностей. Организации должны становиться многоцелевыми, чтобы соответствовать социальному окружению. Они вынуждены учитывать давление со стороны различных социальных групп, имеющих противоположные интересы и ценности. Развивающиеся страны имеют более гомогенную систему ценностей, и их организации менее подвержены общественному давлению. В развитых странах наблюдается перенос центра внимания общества с получения экономической прибыли на социальное благосостояние. В развивающихся странах об этом пока можно только мечтать (с. 164-169).
Развитие глобального бизнеса в большой степени зависит от того, как успешно менеджеры развитых стран общаются со своими коллегами в развивающихся странах. Конфликты наиболее часто возникают из непонимания друг друга, вызванного не только культурными различиями, но также игнорированием этих различий. В этом случае культурные стандарты могут играть важную роль. Они «создают теоретическую основу для изучения культурных различий и помогают уменьшить неверные истолкования, стереотипы и предрассудки» (с. 178). Знание культурных стандартов различных групп и отдельных государств должно стать основой подготовки менеджеров.
Ю.И. Комар
ИСТОРИЯ
2011.04.008. ДЬЮ Н. ОРИЕНТАЛИЗМ ВО ФРАНЦИИ ПРИ ЛЮДОВИКЕ Х1У.
DEW N. Orientalism in Louis XIV's France. - Oxford etc.: Oxford univ. рress, 2009. - XV, 301 p. - (Oxford hist. monogr.). - Bibliogr.: p. 245-290.
Автор (Оксфордский университет) характеризует формирование ориенталистики в парижском научном сообществе как важнейшей части европейской «Республики словесности», по-другому
«Республики ученых» (République des Lettres), во второй половине ХУ11 - первой четверти ХУШ в.
Наследие гуманизма Возрождения, эта «Республика» объединяла духовными связями представителей всех отраслей знания со всех стран Европы, само знание было универсальным, науки сливались с широкой гуманитарной образованностью. Ориентализм входил в общегуманистическую культуру (Лейбниц). Собственно дисциплинарная специализация востоковедения произошла веком позже, а ранние ориенталисты выступали знатоками Востока от Египта и Палестины до Китая.
Ориенталистские тексты раннего Нового времени известны главным образом по ссылкам в сочинениях классиков Просвещения и как дополнение к ним. Однако новейшие исследования выявили большую разницу между тем, что содержалось в публикациях ХУ11 в., и тем, как интерпретировали эти источники просветители. Идеология Просвещения принесла с собой господство стадиальной концепции истории, которая в «Философии истории» Гегеля и трудах других философов «шокирует теперь культурным и поистине расовым фундаментализмом (essentialism)» (с. 6).
Э. Саид, посвятивший свой труд «Ориентализм» разоблачению европейского востоковедения как «колониального продукта», имел основания связать его идеологию с отношениями господства и подчинения, которые установились между европейскими державами и странами Азии в Х1Х в. Однако геополитическая ситуация в ХУ11 - начале ХУ111 в. была совершенно иной.
Ориентализм раннего Нового времени развивался как результат политического взаимодействия и культурного обмена. То был «доимперский ориентализм» и «ориентализм до Просвещения». По контрасту с «классическим веком» Просвещения напрашивается название «ориентализм барокко» (с. 6). Насколько можно говорить о его распространенности или насколько были распространены сведения о Востоке во времена «ориентализма барокко»?
Потребность в компетентных кадрах ощущалась определенно с ХУ1 в.; в основанном Франциском I Коллеж Руаяль (ныне Коллеж де Франс) к трем традиционным для гуманистического образования древним языкам в 1587 г. была добавлена кафедра арабского. Первый словарь востоковедов Gallia orientalis, опубликованный Полем Коломье в 1665 г., содержал имена 152 французов, «знаю-
щих еврейский или другие восточные языки». Показательно выделение древнееврейского: европейский ориентализм как наука начинался с филологического изучения Библии. Первым достижением стало издание в 1645 г. в Париже многоязычной, включая четыре живых восточных языка, Библии.
Формирование европейского ориентализма оказалось неотделимым от межконфессиональных отношений. Папский престол, стремившийся к расширению своего влияния, сделал Рим крупным востоковедным центром: Ватиканская библиотека имела одну из богатейших коллекций восточных рукописей, а типография Congregatio Propaganda Fide1 была важной базой «экзотических изданий». С конца XVI в. действовала специальная арабская типография Медичи, папой Григорием XIII был основан Маронитский колледж (1584), с арабоязычными маронитами2 связывали возможность расширения католического влияния на Ближнем Востоке (с. 44).
Развернувшееся в XVI в. «контрреформационное возрождение» (с. 33) усилило интерес к истокам вероучения. В спорах между мавристами-бенедиктинцами и болландистами-иезуитами, между сторонниками автономии французской Церкви галликанами и апологетами Папского престола оттачивались методы источниковедческой критики. Католические теологи, опровергая доводы протестантов о позднем происхождении евхаристии, обратились к практике восточных Церквей. В Османскую империю вместе с послом в Стамбуле маркизом Нуантелем (1670) были направлены ученые, которые должны были опросить глав восточных Церквей об их отношении к ритуалу. Нуантель сообщил восточным патриархам о готовности Людовика XIV взять под защиту христиан Османской империи.
Кроме религиозных, были и собственно научные мотивы обращения к восточным рукописям. Исключительно ценились арабские тексты, которые привлекали естественно-научными знаниями, а особенно переводами утраченных античных источников. В целом раннее востоковедение было неотделимо от приобретения рукопи-
1 Святая конгрегация пропаганды веры, миссионерская организация при папской курии, переименованная в 1982 г. в Конгрегацию евангелизации народов. — Прим. реф. (fr.wikipedia.org/.../Соп§гё§а1;юп_роиг_Гёуап§ёН8а1;юп_11е8_реир1е8).
2 Католическая община антиохийского обряда, проживающая главным образом в Ливане. - Прим. реф.
сей для библиотек Европы, и коллекционер, наряду с переводчиком, был центральной фигурой в ориенталистике. Приобретение рукописей патронировалось высшей знатью, пополнявшей свои библиотеки престижными раритетами. Первое место принадлежало Королевской библиотеке, которая, в отличие от личной библиотеки монарха, сделалась библиотекой королевства (ныне Национальная библиотека).
Созданное при Людовике Х1У это учреждение явилось важнейшим центром приобретения восточных рукописей, а заодно -центром ориенталистики. Красноречивый факт: владелец крупнейшей в Европе частной библиотеки восточных рукописей, известный меценат и издатель Мельхиседек Тевено (1622-1692) стал членом Академии наук лишь в конце жизни, после того как был назначен хранителем Королевской библиотеки (с. 89). Сама Королевская Академия наук была учреждена в 1666 г. Кольбером и, вместе с Королевской библиотекой и другими основанными тем учреждениями, знаменовала переход от придворного круга ученых, типичного для эпохи Возрождения, к научным институтам Нового времени (хотя и находившимся еще под патронажем монарха).
Коллекционирование рукописей тоже непосредственно направлял Кольбер, который определял, что входит в круг интересов короля, а «любознательность короля (curiosités du roi)» служила критерием для отбора текстов. Комплектование фондов, в свою очередь, было частью обширной идеологической сферы абсолютистского государства. Предназначенная для пропаганды правления, идеология «величия» фактически становилась патронажем культуры, поскольку поощрение искусств и наук было привилегией и обязанностью монаршей особы, озабоченной обретением и поддержанием своего «величия - majesté».
Кольбер опирался на «малую академию»1 из четырех членов Французской академии (Жан Шаплен, Франсуа Шарпантье, аббаты Кассань и Бурзес), которым вменялось составление надписей и девизов для памятников Людовику XIV и медалей, чеканившихся в его честь. Однако академики служили экспертами не только в конструировании королевского имиджа, но и в отборе выдающихся
1 В начале ХУШ в. на основе этого комитета была создана знаменитая Академия надписей (с. 76).
ученых и литераторов, которым предоставлялось королевское «пожалование». Они же помогали в комплектовании Королевской библиотеки, рекомендуя, в частности, специалистов для сбора восточных рукописей. Сбор и обработка последних признавались основанием для получения «пожалования».
Востоковеды эпохи абсолютистского правления оказывались на королевской службе либо как клиенты этой системы патронажа, либо в исполнении своих конкретных функций, входивших в иерархию государственных должностей. Важнейшими из последних были «королевские профессоры», если они преподавали в Коллеж руаяль, и «секретари-переводчики» либо при короле, либо при департаменте флота. «Королевскими профессорами» арабского становились по преимуществу люди с медицинскими дипломами, заинтересовавшиеся арабской медициной. Углубив языковую подготовку, они нередко отправлялись на Восток в качестве дипломатических представителей.
Среди более многочисленной категории «секретарей-переводчиков» возникали своеобразные династии. Яркий пример - Пети де Лакруа-сын. Обучившись с 16 лет восточным языкам в Алеппо, он 10 лет пробыл в Северной Африке и на Ближнем Востоке, стал «секретарем-переводчиком при флоте» и участвовал в подписании договоров с правителями Марокко и Алжира. После кончины отца занял его пост «секретаря-переводчика при короле», одновременно став профессором арабского языка в Коллеж руаяль. Перевел с персидского «Историю Тамерлана», скомпилировал по восточным источникам «Историю Чингисхана» и сочинил по мотивам персидских сказок сборник «Тысяча и один день».
Озабоченный подготовкой специалистов по восточным языкам, Кольбер ввел практику отправки малолетних французов к ка-пуцинам1 в Смирну. Этот институт «jeunes de langues» просуществовал до конца Старого порядка и вплоть до основания Школы живых восточных языков (1795) был важнейшим центром подготовки переводчиков с арабского, турецкого, персидского. С 1700 г. был испробован и другой вариант по подобию Маронитского колледжа в Риме. Вербовали христианскую молодежь из османских
1 Члены католического монашеского ордена, ответвления францисканцев. -Прим. реф.
владений и направляли в иезуитский коллеж Людовика Великого в Париже, где их называли «армянами» (с. 24).
Оставляя в стороне сказки «Тысячи и одной ночи», наиболее популярной ориенталистской литературой в конце ХУ11 - начале ХУШ в. были повествования о путешествиях, издание которых преследовало далеко не только развлекательные цели. Характерна деятельность Тевено, прославившегося изданием обширного собрания повествований, включавшего наряду с европейскими восточных авторов1.
В коллекционировании Тевено тоже руководствовался познавательными задачами, важнейшей из которых для него были географические сведения. Помощник Кольбера Шаплен, внося Те-вено в лист избранных деятелей культуры, писал о его коллекции (300-400 рукописей), что она «призвана служить маяком для наших мореплавателей и пособием для торговли». Особо Шаплен отметил «очень надежные» географические карты, обнаруженные Тевено или «гравированные им с большими трудностями и за свой счет» (с. 100).
В полной мере оценка этих трудов коллекционера относится к проекту издания приобретенной им рукописи средневекового арабского географа Абу-л-Фида «Таквим ал-Булдан» («Книга упорядочения стран»). Основную ее ценность ориенталисты ХУ11 в. видели в таблицах, включавших географические координаты ближневосточных городов. И именно таблицы создали особую трудность для печатания, которую Тевено так и не смог преодолеть (рукопись была издана через много лет после его смерти).
Тевено и его группа не только издавали отчеты о путешествиях, но и поощряли их создание. Характерен «Проект Компании наук и искусств» (так именовала себя эта группа), предлагавший всем «любознательным людям», которые путешествуют или проживают в чужеземных краях, записывать все, что «они сочтут примечательным как в природе, так и в искусствах» этих мест (с. 131). Так, у Бернье Тевено спрашивал о местонахождении истоков Нила, об особенностях муссонного климата, о ветрах и течениях, омывающих Индию, о том, «насколько богата Бенгалия», «есть ли в
1 Relationes de divers voyages curieux... 4 vol. / M. Thévenot, ed. - Paris, 16631672.
Кашмире евреи и... не может ли у них оказаться текст Библии» (с. 131, 161).
Характерны наставления, которые содержатся в письме, полученном Бернье от Шаплена. Ближайший сподвижник Кольбера по науке убеждал руководствоваться в описании Индии «только общественной пользой» и научным методом, в отличие от «невежественных торговцев и тенденциозных миссионеров». А «общественной пользой», по Шаплену, была характеристика уровня знаний индийцев, образа их мыслей, нравов и обычаев. Отдельно Шаплен касался положения женщин: «как там обращаются с женщинами», пребывают ли они в затворничестве, как в Турции и Персии, или могут находиться в совместных компаниях (Шаплен считал последнее цивилизующим фактором).
Исключительное значение для духовного обогащения Европы Шаплен придавал письменной культуре Могольской Индии. Он призывал определить круг наиболее значимых работ, из которых можно почерпнуть «сведения по всем видам знания» и которые «могут стать сокровищем при доставке в Европу». Шаплен заверял путешественника, что приобретенные им рукописи лучших персидских поэтов, историков, философов, которые могут стать украшением Библиотеки короля, будут оплачены по высокой цене (с. 158-159).
Вторая половина XVII в. была временем распространения литературы о путешествиях на Восток, некоторые из отчетов (Жана-Батиста Тавернье, Жана Тевено, племянника Мельхиседека, Жана Шардена) приобрели популярность и были переведены на другие европейские языки. Составленные в середине XVII в., увидевшие свет в его конце и переизданные в начале XVIII в., они стали важнейшими источниками научной информации о странах Востока от философов Просвещения («О духе законов» Монтескье) до основоположников марксизма.
Особое место в этом ряду занимает отчет о пребывании в Могольской Индии (в 1656-1669) Франсуа Бернье. Его сочинение состоит из нескольких частей, наиболее известная - отчет о при-
ходе к власти в 1658 г. Аурангзеба1, и писем, написанных из Индии во Францию различным влиятельным людям. Наиболее известно письмо Кольберу, в котором, помимо интересовавших «генерального контролера финансов» сведений, в частности о месте Индии в мировой торговле драгоценными металлами, содержалось утверждение об отсутствии в Могольской империи частной собственности на землю.
Это положение, в свою очередь, приобрело широкую известность благодаря Карлу Марксу, который ссылался на него в представлении концепции «азиатского способа производства». Концепция сложилась у основоположников марксизма, когда они выступали с газетными отчетами об английской политике в Индии (1853), признавая прогрессивность колониального правления как фактора разрушения «азиатского способа производства». Независимо от Маркса, но по тем же мотивам благодетельности британского правления отчет Бернье приобрел необычайную популярность в Великобритании: в конце ХУ11 и особенно в Х1Х - начале ХХ в. одно за одним вышло 12 английских изданий (из них четыре в самой Индии).
Между тем уже в ХУШ в. отчет Бернье был подвергнут основательной критике, в частности А.-Г. Анкетиль-Дюперроном. Однако Маркс проигнорировал критику. Для современных исследований характерно включение наблюдений Бернье в Могольской Индии в идеологический контекст абсолютистского правления во Франции, так что «деспотизм» в Индии оказывается «аллегорией» правления Людовика Х1У2 (с. 134).
Вопрос требует пристального изучения всего текста отчета, заодно с особенностями мировоззрения путешественника.
Уроженец провинции Анжу, выпускник медицинского факультета университета Монпелье, Бернье (1620-1688) получил общегуманитарную подготовку и сформировался как свободомысля-
1 Bernier F. Histoire de la derniere Revolution des Etats du Grand Mogol. -Paris, 1670. См.: Бернье Ф. История последних политических потрясений в государстве Великого Могола. - М.: ГПИБ, 2008. - Прим. реф.
Murr S. La politique «au Mogol» selon Bernier: appareil conceptuel, rhétorique stratégique, philosophie morale // Purusartha. - 1990. - Vol. 13. - P. 239311; Tambiah S. What did Bernier actually say? // Contributions to Indian sociology. -1998. - Vol. 32. - P. 361-386 e.a.
щий ученый, которых называли «либертинами-эрудитами», в кружке Гассенди-Монмора. В 50-х годах он защищал своего учителя Пьера Гассенди от обвинений его соперника в Коллеж Руаяль Жана-Батиста Морена, противопоставлявшего учению Коперника философию Аристотеля. Поскольку Морена поддерживал всесильный кардинал Мазарини, Бернье был вынужден оставить Париж, а затем и Францию. Путь скитаний привел его в Дели.
Возвратившись во Францию, он вновь включился в идейную борьбу, защищая учение Декарта от иезуитов, обвинивших картезианство в подрыве догмата евхаристии о превращении плоти и тела Христа. В связи с подъемом в Европе квиетизма в 1688 г. написал «Мемуар об индийском квиетизме», где школа Молиноса1 сопоставлялась с йогами, суфийскими факирами и т.п. Обнаружив родство всех мистических течений, Бернье заключал: «Поскольку, действительно, люди по всей земле имеют примерно тот же темпе-рамент2 и соответственно те же физические болезни, то они имеют и почти те же болезни духа» (с. 154).
И в Индии Бернье оставался «либертином», убежденным сторонником превосходства «знания» над «предрассудками» и обладающей критическим складом мышления ученой элиты над суеверной массой. Замечательно в этом отношении его письмо Шап-лену, в котором Бернье сопоставлял восприятие солнечного затмения жителями Дели в 1666 г. и парижанами в 1654 г. Лейтмотив - разоблачение религиозных «предрассудков», превращающих обыденные и прогнозируемые явления в экстраординарные собы-
1 Возникшее в конце XVII в. неортодоксальное течение в католической церкви. Рассматривали церковь как основное, но недостаточное средство для единения души с Богом, выдвинув учение о присущем человеческой душе спонтанном знании Бога. Их лидер М. де Молинос отстаивал идею непосредственного единения души с Богом, что отодвигало на второй план христианские таинства и церковные богослужения (Mode of access: http: //www.krugosvet.ru/.../ KVIETIZM.html).
2
Эта констатация особенно знаменательна, поскольку в Бернье видят основателя научного представления о расах, так как в книге «Новое разделение земли, основывающееся на различных видах или расах людей, ее населяющих» (1684) он употребил французское слово «раса», применявшееся для обозначения пород лошадей и охотничьих собак, для характеристики групп человечества. Им были выделены европейская, африканская, монгольская, лапландская расы. - Mode of access: http://exlibris.ng.ru kafedra/2009-01-22/4_key.html
тия, угрожающие потрясением общественных устоев, а то и основ мироздания.
Впрочем, в делийских наблюдениях разоблачительный пафос разбавлялся стремлением к подробному описанию происходившего: поголовное стечение всех жителей к Джамме, их разделение по берегам реки, в зависимости от богатства и статуса, заблаговременное погружение по пояс в воду в обнаженном или полуобнаженном виде, общий крик радости в момент затмения, окунание и воздевание рук к небу, затем выход на берег и облачение в новую одежду.
Бернье называл свое описание иллюстрацией «нелепых заблуждений и предрассудков индийцев» (с. 137). Тема «индийских предрассудков» была у него одной из центральных. Издатели в Калькутте (1904) не преминули снабдить отчет Бернье предисловием, где упрекали автора в «вопиющем заблуждении» относительно индийских обычаев, свойственном всем западным ученым. «Климатом и цивилизацией» издатели обосновывали «материалистический склад ума» европейцев, которому не дано постигнуть «совершенную духовность индусов». Следовал вывод: «Восток есть Восток, Запад есть Запад; и никогда им не сойтись» (с. 165).
К индийским единомышленникам Киплинга присоединяются современные западные исследователи, которые провозглашают Бернье «провозвестником европейского чувства превосходства над Востоком», находя у европейских путешественников раннего Нового времени то фундаментальное разделение на Восток и Запад, которое объявляется «признаком модерности»1. Однако в таких заключениях многое упускается из виду. Во-первых, Бернье с позиций «универсального разума» не менее красноречиво разоблачал европейские «предрассудки» и, в частности, «детскую доверчивость нашего простонародья» (с. 167).
Во-вторых, «западное» отношение Бернье к индийским обычаям на самом деле было опосредовано его собеседниками при дворе Великого Могола, иначе говоря, включало «мусульманскую оценку индуизма» (с. 136). Между тем культурная политика Мо-
1 Pearson M.N. The thin end of the wedge: Medical relativities as a paradigm of early-moderm indian-european relations // Modern Asian studies. - L. 1995. - Vol. 29, P. 141-170; Adas M. Machines as the measure of Men: Science, technology a. ideologies of western dominance. - Ithaca: Cornell univ. press,1989.
гольского двора была направлена на «фольклоризацию» индуистской культуры в целях «политической интеграции» индуистского большинства в состав империи. Отождествляя индуизм со «сказками», Бернье отчетливо был в этой коллизии на стороне «мусульманской рациональности», с тех же самых элитарных позиций «профессора-гуманиста» по отношению к «простонародью» на своей родине (с. 151-153).
Ограниченность источников Бернье была замечена в Европе, где под влиянием «санскритского возрождения»1 происходила переоценка традиционной культуры Индии, тогда все больше деятелей культуры заговорили о том, что он «встречался не с теми людьми». В группе Тевено Бернье упрекали за «вольности стиля», призывали к сдержанности оценок в описании Индии. Видимо, поэтому он издал свой отчет в издательстве художественной литературы. Так, в своем важнейшем сочинении эрудит Бернье «предпочел красноречие эрудиции» и тем самым выразил «гибридность» образа мыслей, соединившего подход эрудита с увлеченностью писателя-путешественника. В отчете об Индии вполне проявилась общая слабость «травелогий европейцев раннего Нового времени» -они передавали слухи, ходившие в той среде, с которой путешественники общались (с. 135, 164).
Прямой противоположностью Бернье в этом отношении был д'Эрбело, главный труд которого остался образцом эрудитской литературы своего времени2. Автор был далек от круга «либертинов-эрудитов», но зато близок к ученым-бенедиктинцам из Сен-Жермен-де-Пре. Его книга, увенчавшая многолетнюю деятельность по сбору и обработке восточных рукописей, явилась уже во втором издании (1777-1779) в определенной мере коллективным творчеством, будучи дополненной примечаниями, исправлениями и комментариями ряда специалистов-ориенталистов. Не пользуясь популярностью среди парижской публики своего времени, она была открыта заново в конце XVIII в., в том числе в Великобритании, где к ней обращались популярные писатели, включая Байрона, ро-
1 Пробуждение интереса к священным книгам индуизма, перевод на европейские языки памятников древнеиндийской литературы. - Прим. реф.
2
D'Herbelot B. Bibliothèque orientale, ou Dictionnaire universel contenant généralement tout ce qui regarde la connoisance des peuples de l'Orient / Ed. et preface A. Galland. - Paris, 1697.
мантическое направление которых было связано с интересом к Востоку. И до нашего времени она встречается на открытых полках научных библиотек, став предшественницей справочных изданий по Востоку вроде «Энциклопедии Ислама», а сам автор был признан «отцом-основателем исследований Востока» (с. 169).
«Восточная библиотека» д'Эрбело насчитывала в первом издании свыше 1000 страниц большого формата и содержала более восьми тысяч больших и малых статей по истории, «истинной или вымышленной», религии, политике, законам и обычаям мусульманского Востока. Отдельные статьи посвящались выдающимся личностям, «всем тем, кто прославился благодаря своим добродетелям или знаниям», и «всем книгам, написанным на арабском, персидском или турецком» (с. 175).
Разоблачая европейскую ориенталистику, Саид не обошел книгу д'Эрбело, найдя в ней образец идеологически «отфильтрованного» знания, способного лишь «укрепить предрассудки европейских читателей» о Востоке. Присущая словарям структура книги, размещение материала в алфавитном порядке, явилась для Саида дополнительным аргументом, чтобы признать «Восточную библиотеку» продуктом закрытой схемы, в которой «европейцы могли представить Восток таким, как им хотелось» (с. 174).
Однако именно в отношении д'Эрбело разоблачения Саида выглядят особенно спорными. Та школа ученых-бенедиктинцев, к которой можно отнести ориенталиста, отличалась стремлением ограничить свою задачу созданием и представлением читателям «корпуса истории», самих источников. И очень характерно замечание современника-миссионера, посланного Людовиком Х1У в Поднебесную, Клода де Видлу (Visdelou), который возмутился искаженными сведениями о Китае, содержащимися в тех арабских текстах, что приводил д'Эрбело: «д'Эрбело всегда говорит правду, даже когда сообщает ложные сведения других» (с. 185).
Книга д'Эрбело как плод многолетней собирательской деятельности была образцом «корпуса истории». Она предлагала читателю сами источники с минимумом комментариев. Это поистине Библиотека, воображаемая «библиотека без стен» (с. 188), основное содержание которой составляет рукописные фонды конкретного библиотечного учреждения - Королевской библиотеки. Поскольку д'Эрбело едва ли не в каждой статье делал ссылку на эти
фонды, можно считать, что его книга была и своеобразным путеводителем по восточным фондам их крупнейшего во Франции хранилища.
Книгу можно считать одновременно и «каталогом», и «библиографией». В то же время ее можно отнести к разряду «антологий» (с. 187). В любом случае она заметно отличалась от «универсальных словарей», распространенных в XVII в. У д'Эрбело главным была «вещь», т.е. материал, а не «слово». Отличалась она и от вошедших в бытие образованных людей с эпохи Возрождения «энциклопедий». «Восточная библиотека» была рассчитана не на целостное восприятие читателем всего издания, а на его «обращение по конкретному случаю». Соответственно она «может быть помещена между более традиционными научными пособиями и более современными справочными изданиями» (с. 189-190).
Отчасти поэтому, из-за привычного стремления читателей иметь перед собой нарратив, ее критиковали за «нечитабильность» (с. 192). Книга лишена содержательной системности, и в отдельных статьях дается лишь фрагментарное освещение соответствующей темы без ссылок на другие статьи, имеющие к ней отношение. Затруднение вызывало и то, что д'Эрбело руководствовался не переводом восточных имен и понятий на французский язык, а латинизированной транскрипцией. Более того, д'Эрбело отказался от классификации категорий, разработанных европейским знанием, заменяя их оригинальными терминами. Читатель, интересующийся «арабской философией», должен был обратиться к статьям «Elm (ilm)» и «Filsafat (falsafa)». Чтобы узнать об отношении в исламе к Иисусу Христу, следовало прочесть статью «Issa еЬп Miriam». Во всех этих нововведениях можно видеть непременное для эрудитов круга д'Эрбело требование «оставаться ближе к источникам» (с. 194-195).
В общем вопреки оценкам Саида «Восточная библиотека» давала не законченную познавательную схему, а побуждала читателя блуждать по ней в поисках знания. Не учел критик европейского ориентализма и того, что у книги д'Эрбело был восточный прототип, из которого французский эрудит заимствовал не только библиографические указания, но и структуру работы. То было произведение османского энциклопедиста XVII в. Катиба Челеби (1609-1657) «Kashf ai-zunun an asami al-kutub wa ai-funun (Рас-
сеивание сомнений относительно названий книг и отраслей знания)», содержавшее свыше 14 тысяч названий работ на арабском, персидском и турецком в алфавитном порядке.
Еще одним впечатляющим проектом французской ориенталистики раннего Нового времени явилось издание сочинений Кон-фуция1. В издание вошли три текста из канонического «Четверо-книжия»: Да Сюэ («Великое учение»), Чжун Юн («О срединности») и Лунь Юй («Аналекты»2). Реализация проекта стала возможной благодаря взаимодействию иезуитов, парижского ученого сообщества и королевской власти, что было зафиксировано на титуле: «По распоряжению Людовика Великого благодаря Восточной миссии и Республике словесности издано Королевской библиотекой» (с. 211). Со стороны Королевской библиотеки и парижского ученого сообщества решающую роль играл Тевено. Именно французский эрудит-меценат начал знакомить европейцев с оригинальными текстами древнекитайского мыслителя, первым в Европе издав его сочинение Чжун Юн в переводе миссионера Просперо Инторчетты (1672).
Являвшийся в 80-х годах фактическим руководителем Королевской библиотеки Тевено в данном случае осуществлял функцию посредника в «союзе иезуитов с французским королем» (с. 211). Именно орден скрылся за вывеской Восточной миссии: у могущественного ордена были многочисленные противники. Предметом расхождения сделалась деятельность иезуитов в Китае. В 1625 г. Европа была взбудоражена известием о том, что миссионеры-иезуиты обнаружили на западе Китая (провинция Шэньси) стелу VIII в., надпись на которой можно было истолковать в пользу распространения в Танском Китае несторианскими монахами христи-анства3. Иезуиты черпали в находке «Несторианского камня» на-
1 Confucius sinarum philosophus, sive scientia sinensis latine expósita / tr. P. Intorcetta, C. Heidrich, F. Rougemont, Р. Couplet. - Paris, 1687 (c. 206).
2 По-русски чаще переводится как «Беседы и суждения». - Прим. реф.
3 Трехметровая (279 см.) глыба известняка с иероглифической надписью на китайском и древнесирийском о существовании христианских общин в некоторых китайских городах и о признании несторианской Церкви танским императором Тайжуном. Засыпанная в 845 г., вероятно из-за религиозных преследований, стела была обнаружена в 1625 г. (http: // en.wikipedia.org /wiki/Nestorian_Stele)
дежду на успех своей «апостолической миссии». Их оппоненты доказывали ее поддельность (с. 236).
В середине ХУ11 в. камнем преткновения стали конфессиональные споры о «китайских культах». Стремясь облегчить крещение китайцев, иезуиты доказывали близость китайской традиции христианству. Их оппоненты утверждали, что китайские ритуалы носят языческий характер, обвиняя иезуитов в попустительстве религиозному отступничеству. В этой обстановке издание сочинений Конфуция потребовало серьезной подготовки.
Фламандский миссионер-иезуит Купле, выступивший составителем издания, привез с собой из Поднебесной крещеного китайца Шэнь Фучжуна, демонстрируя его королевским особам Европы. Китаец произвел хорошее впечатление на Людовика Х1У во время визита в Версаль в 1684 г. Визит проходил на фоне нахлынувшего во французском дворе интереса к Востоку. Помимо моды на ши-нуазери, об этом свидетельствовал обмен посольствами с Сиамом. Знаменательной стала отправка шести французских иезуитов в качестве «королевских математиков» (чтобы избежать противодействия Португалии) в Пекин. Король пригласил китайца к своему столу и прогулялся с ним по парку (с. 214).
Сочинения Конфуция в конечном счете были изданы, и первый экземпляр был предназначен для короля. Между тем проблемы, возникшие с этим изданием, - еще одно свидетельство того, насколько ранняя ориенталистика была включена в конфессионально-теологический контекст. Приближенный к епископу Бос-сюэ аббат Ренодо, ранее поссорившийся с Тевено из-за увлечения последнего арабскими источниками, поставил теперь перед собой цель опровергнуть «увлечение китайской наукой» публикацией арабских источников, что и сделал спустя несколько десятилетий с обширными критическими замечаниями в адрес предшественни-ков1. А протестантский пастор Жан Эмон в 1706 г. выкрал из Королевской библиотеки в Париже рукопись «Confucius Sinarum Philosophus», чтобы дискредитировать издание, обличив переводчиков в искажении Конфуция (с. 212).
1 Renaudot E. Anciennes relations des Indes et de la Chine de deux voyageurs Mahometans qui y allerent dans le neuvième siecle. - Paris, 1717. - P. 241.
Тем не менее резонанс от парижского издания Конфуция был мгновенным. В сентябре 1687 г. английский король Яков II во время пребывания в Оксфорде посетил Бодлеанскую библиотеку и поинтересовался у главного библиотекаря, есть ли в библиотеке «книга Конфуция, переведенная с китайского языка иезуитами». Библиотекарь ответил утвердительно (хотя прошло лишь три месяца с выхода ее в свет) и добавил (собеседником короля был ориенталист, специалист по арабскому и ивриту Томас Хайд), что это книга по философии, «но не такой, как европейская». Продолжая беседу, Яков II поинтересовался, «есть ли у китайцев какое-либо божество». Хайд отвечал, что «они все язычники, но в их кумирнях имеются изображения Троицы, и это свидетельствует о том, что в древности им было знакомо христианство» (с. 205-206).
А.В. Гордон
2011.04.009. АЛМОНД А. ИСТОРИЯ ИСЛАМА В ГЕРМАНСКОЙ МЫСЛИ: ОТ ЛЕЙБНИЦА ДО НИЦШЕ.
ALMOND I. History of islam in German thought: from Leibniz to Nietzshe. - N.Y.; L.: Routledge, 2010. - VII, 208 p. -Библиогр.: с. 191-199 и в примеч. Ind.: p. 203-208.
Автор (Босфорский университет, Стамбул, Турция) ставит своей задачей не столько полное освещение вопроса, вынесенного в заглавие книги, - многие авторы и мыслители, писавшие об исламе, остались за рамками последней - сколько предварительную постановку проблемы и обнаружение наиболее важных тем, которые в связи с исламом затрагивались немецкими философами.
«Изначальный план... заключался в фиксации истории демо-низации ислама ведущими германскими мыслителями - истории того, как несущая угрозу. не-Европа была использована для цементирования. мифа об исконной, рационалистической Европе, пространство которой по самой своей сути свободно» (с. 1). Однако почти все из рассматриваемых авторов настолько противоречили сами себе в своих оценках ислама и арабо-мусульманской культуры, что впору было бы говорить о расщеплении личности, так что пришлось выработать некое новое понимание авторства: «Писатель - будь то философ, историк или поэт - является своего рода пространством, в котором. сталкиваются между собой различные субидентичности и словари, борясь за роль гегемона» (с. 1).
