CC BY
36
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
2011.02.016. КИМЕЛЕВ Ю.А. СОВРЕМЕННАЯ
АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ. (Аналитический обзор).
Историческое познание в традиции западной мысли реализуется в теоретических формах философии истории (пересекающейся с концептуализациями истории в западнохристианской теологии) и научной историографии. В последние десятилетия можно говорить об исторической социологии как об особой форме исторического познания.
Так сложилось, что определенная разновидность философии истории выполняет функцию методологической, метатеоретиче-ской рефлексии и по отношению к другой разновидности философии истории, и по отношению к научной историографии. В связи с этим необходимо, прежде всего, рассмотреть в общих чертах предметную сферу и основные виды философии истории.
Предметом философии истории является историческое измерение человеческого бытия и возможность его осознания и познания. Термин ввел в философию Вольтер (так называлась одна из его работ). В философии истории объектом исследования является всемирная история как нечто целое или тот либо иной сегмент исторической жизни людей. Особую сферу философии истории образует философский анализ границ, возможностей, форм и методов исторического познания.
Из такого понимания следует принятое в XX в. разделение философии истории на два вида. Первый осуществляет философскую тематизацию, исследование и осмысление исторического процесса как определенной бытийной сферы, как одного из главных контекстов существования человека. Такую философию истории, наиболее ярко воплощенную в классических образцах (философия истории Дж. Вико, И. Гердера, Г. Гегеля, К. Маркса и др.) и
имевшую явное преобладание в истории существования этой философской дисциплины, принято называть материальной, онтологической или субстанциальной философией истории. Второй вид философии истории, связанный с осмыслением природы исторического познания, соответственно обозначается как критическая, аналитическая философия истории (последнее название распространено в англоязычной литературе по философии истории, где большинство работ по эпистемологии и методологии исторического познания написано представителями аналитической философии). Этот вид философии истории и станет позднее объектом нашего рассмотрения.
Философия истории как онтология истории призвана указать сущностное содержание, процессуальную форму и смысл истории. Разумеется, в конкретных концепциях делается акцент на одной из этих целей. Однако в той или иной степени всегда присутствуют и остальные цели, что обусловлено самой сутью данного типа фило-софско-исторического мышления.
В XIX в. начала формироваться и завоевывать признание философия истории второго вида. В работах И. Дройзена, В. Дильтея, в исследованиях по логике исторического познания В. Виндельбанда и Г. Риккерта, в дискуссиях по проблемам историзма, в анализах природы исторического познания Б. Кроче, Р. Коллингвуда и др. была заложена и развита традиция критической философии истории. В 1940-1950-е годы к исследованию природы исторического знания подключился целый ряд философов, принадлежащих к аналитической традиции (К. Гемпель, М. Мандельбаум, И. Берлин, А. Данто, У. Дрей, М. Уайт и др.). Эта философия истории стремилась ответить на следующий круг вопросов. В чем состоит специфика исторического знания, каковы его связи с донаучным историческим сознанием, со смежными социальными и гуманитарными науками? Каково соотношение понимания и объяснения в истории? Применяют ли историки общие с другими науками схемы объяснения или же есть специфические формы исторического объяснения? Каково значение ценностных суждений в историческом познании и как наличие таких суждений соотносится с объективностью исторического знания? Существует ли теоретический уровень исторического знания или историческая наука ограничивается только описаниями фактов и событий? Как
строится историческое описание (нарратив)? Можно ли считать, что нарратив заключает в себе определенную логику понимания и объяснения?
Философское изучение условий и возможностей исторического познания в конце ХХ - начале XXI в., как и прежде, выступает в двух основных разновидностях. В европейской философии истории эпистемологического типа продолжаются дискуссии между философско-трансцендентальными, герменевтическими и аналитическими подходами. Аналитическая философия истории (другая разновидность) разрабатывает традиционную для нее тематику: природа исторического факта, объяснение и понимание, ценностные моменты в историческом познании. Определенным приоритетом в настоящее время обладает проблематика исторического нар-ратива, что связано с использованием новых теоретических разработок из других областей аналитической философии, в частности проблематики фикционалистского дискурса.
Философия истории в форме «теории историографии» представляет собой эпистемологические и методологические разработки - исследования, охватывающие широкий спектр вопросов: от вопросов о нашем когнитивном доступе к «историческим фактам» до вопросов возможности исторических объяснений.
В настоящее время философия истории, исследующая условия и природу исторического познания, представляет собой по преимуществу философскую рефлексию относительно реальной практики познания прошлого, прежде всего практики академической институционализированной исторической науки. Это реальная практика, опирающаяся на мощный институт университетской историографии.
Разумеется, при этом речь не идет о сугубо дисциплинарных, «технических» методологических разработках. Это дело самой историографии. Философия истории обращается главным образом к философско-эпистемологическим и методологическим аспектам теоретического познания прошлого. В связи с этим можно утверждать, что фактически речь идет о «метатеории истории».
При характеристике нынешнего состояния философско-исто-рического дискурса мы провели различие между европейской и аналитической разновидностями в философском изучении условий и возможностей исторического познания. Это различие очень ус-
ловно, во-первых, потому, что географическое по существу обозначение противопоставляется сугубо содержательному; во-вторых, в силу того обстоятельства, что в настоящее время соответствующие философские разработки какого бы то ни было рода немыслимы без соотнесения с аналитической философией истории.
Тем не менее есть определенный смысл в проведении указанного различия, поскольку оно указывает на специфику аналитической философии истории, по меньшей мере оттеняет ее своеобразие через сопоставление с «историкой» (принятое в немецкой традиции обозначение для преимущественно философских разработок методологической проблематики историографии), с ее традиционной ориентацией на трансцендентально-философские и герменевтические методы.
Мы сосредоточим внимание на рассмотрении аналитической философии истории, преимущественно англоязычной. Аналитическая философия истории весьма разнообразна. На протяжении нескольких десятилетий были выработаны различные подходы, нередко конфликтующие, соответственно предпринимались усилия с целью установить основные моменты разногласий и по возможности устранить их.
В настоящее время наиболее важными из проблем, исследуемых аналитической философией истории, представляются те, что связаны с философским реализмом, с объяснением, а также с нарративизмом. С ними так или иначе оказываются связанными и большинство других проблем, обсуждаемых в аналитической философии истории. Подчеркнем, что, как и прежде, все рассуждения соотносятся с готовым историографическим текстом - его логикой, использованными языковыми, в частности стилистическими средствами.
Проблематика реализма - это проблематика онтологического статуса прошлого. Существование прошлых событий является необходимой предпосылкой исторического дискурса - и историографического, и философско-исторического. Если не приходится сомневаться в существовании прошлых событий, то не исключено, что возможно историческое познание, философско-историческое в том числе.
Интересную и, что очень важно, достаточно полную реконструкцию разработки проблематики реализма в аналитической фи-
лософии истории предложил Леон Помпа (10). Л. Помпа констатирует, что историки обычно занимают реалистские позиции в отношении знания. Это включает три утверждения: индивидуальные события, действия и происшествия действительно имели место в прошлом; истинные исторические утверждения или факты являются утверждениями о таких происшествиях; такие утверждения известны потому, что в настоящем имеется достаточно свидетельств о них. Такая позиция обманчиво проста и была оспорена применительно к каждой стадии, отмечает Л. Помпа.
Реализм предполагает, что прошлое, которому привержены историки, есть независимое прошлое, т.е. прошлое, наполненное событиями, имевшими место независимо от того, будем ли мы когда-нибудь знать что-либо о них. Историки видят свою задачу в раскрытии содержания прошлого, а не в создании его.
Такой подход оспаривается, однако, идеалистическим воззрением, оспаривается посредством теории, известной в настоящее время как «конструкционизм». В соответствии с конструкционист-ской позицией историки способны постигать истины о прошлом, однако это не прошлое, как мы его обычно понимаем, т.е. как независимое прошлое с реальными событиями, ожидающими того, чтобы быть обнаруженными. Речь идет о специфическом «историческом» прошлом, которое существует как нечто, что мы конструируем исходя из наличных свидетельств. Соответственно, если бы мы стали обладателями новых свидетельств и стали конституировать по-иному, то изменилось бы не только наше знание, но изменилось бы и само историческое прошлое. Но в таком случае было бы ложным и стандартное историческое верование реалистского характера, а также понимание знания, которое предполагается им.
Главное обоснование такой позиции состоит в том, что если нет реального прошлого, то оно не может выполнять функцию верификации того или иного исторического объяснения. Соответственно то прошлое, которое представляет нам историк, - это не прошлое, каким оно могло бы быть само по себе, а прошлое, соотнесенное только с нашей способностью объяснить наши верования относительно свидетельств. Идея, что историки раскрывают прошлое, которое существовало независимо от нашего знания о нем, отвергается в пользу идеи о прошлом, которое актуализировано только как конструкция, призванная объяснять наличные свиде-
тельства. Данное воззрение имеет сходство с некоторыми формами научного антиреализма.
Конструкционизм включает ту же предпосылку, которую делал Рассел: поскольку исторические утверждения - это утверждения о прошлом, которое мы уже не можем воспринимать, т.е. что-то проблематичное в его онтологическом статусе. Однако это очень сомнительная посылка, считает Л. Помпа, поскольку большинство видов знания, как повседневного так и научного, относятся к тому, что ненаблюдаемо в настоящее время (скорость света или существование нейтронов). Если бы дело обстояло так, что утверждение о чем-то ненаблюдаемом не могло бы быть утверждением о независимой реальности, то набор утверждений о том, что мы считаем реальными сущностями, должен быть заменен набором утверждений о сконструированных сущностях.
Возражения, однако, не исключают того, что историческое знание получается посредством использования аргументации, причем так, как об этом говорит конструкционизм. Возражения лишь показывают, что нет оснований считать, что аргументы приводят к результатам, к утверждениям о каком-то «историческом» (историографическом) прошлом, а не о реальном прошлом, которое можно постигать рядом различных способов, заключает Л. Помпа.
Для понимания того, какую роль проблематика объяснения играет в аналитической философии истории, обратимся к работе одного из наиболее известных ее представителей Артура Данто с примечательным названием «Закат и конец аналитической философии истории» (41). Здесь судьбы аналитической философии истории перекликаются с этой проблематикой. А. Данто утверждает, что если сильно упрощать, то начало аналитической философии истории можно связывать с публикацией классической работы Карла Гемпеля «Функция общих законов в истории» (1942). Рассмотрение А. Данто воззрений К. Гемпеля призвано указать на то место, которое проблематика объяснения всегда занимала в аналитической философии истории.
К. Гемпель, невзирая на все критические возражения, не видел, по мнению А. Данто, оснований для пересмотра своих воззрений на историческое объяснение, равно как и разработанной совместно с Полом Оппенгеймом более объемной общей теории интерпретации («Исследования по логике объяснения», 1948). При
этом совершенно очевидно, что К. Гемпель в принципе был готов к пересмотру своих позиций, если находил основания для этого.
Опубликованная в 1965 г. книга «Аналитическая философия истории» самого А. Данто призвана была показать, что объяснение, как его понимал К. Гемпель, вполне совместимо с повествованием. Это означало защиту «модели покрывающего закона» от утверждений, что нарративистские модели представляют собой полную альтернативу указанной модели.
Действительно, отметим, что значительная часть усилий историков направлена на объяснение того, что произошло в прошлом. Анализ того, как надлежит анализировать данный феномен, является предметом споров. Эти споры связаны с противостоянием двух точек зрения. Первая заключается в том, что следует разрабатывать доказательные объяснения. В соответствии со второй следует стремиться к какой-то форме понимания действий людей.
Точка зрения, согласно которой объяснения в истории являются или должны быть той же формы, что и объяснения в естественных науках, была, как в очередной раз подчеркнул А. Данто, наиболее ярко и полно представлена К. Гемпелем. Тезис К. Гемпеля, ставший известным как «модель покрывающего закона» или дедуктивно-номологическая модель, включает два момента: объяснить событие значит показать его предсказуемость, а чтобы показать предсказуемость события, следует показать, что его можно подвести под какой-то набор каузальных законов.
Сильная сторона модели покрывающего закона состоит в том, что объяснение должно показать, почему произошло такое событие, а не другое. Но это означает, что речь фактически идет о детерминистской аналитике. Именно данное обстоятельство послужило основной причиной наиболее сильных возражений против указанной модели.
Наибольшее внимание привлекают возражения, которые заключаются в указании на то, что материал историографии таков, что модель неверна в принципе. Особый вес имело возражение, состоящее в указании на то, что модель не способна воздать должное уникальности исторических событий и индивидов. Однако нельзя отрицать, что при всей уникальности исторических событий их следует описывать в общих терминах, поскольку только так о них вообще можно что-то сказать. Соответственно уникальность не
является достаточным возражением против модели покрывающего закона, отмечают его сторонники.
Уникальность может представать и как указание на деятельность уникальных индивидов, поведение которых не может быть подвластно законам. Сомнения в правомерности подобных утверждений проистекают из того, что объяснения в терминах склонностей (индивидов) несут в себе те же импликации законосообразного поведения, какие требуются моделью покрывающего закона.
Вопрос об индивидуальности приобретает особое значение в связи с тем, что историки обычно интересуются не индивидом как таковым, а индивидом в той или иной роли. Указывается, что нет законов, способных объяснить отношения между индивидом и ролью, и нет законов, способных объяснить историческое оформление и развитие ролей. Соответственно можно сделать вывод о том, что здесь в принципе неприменима модель покрывающего закона.
Альтернативная модель покрывающего закона - модель исторического объяснения - предполагает то, что часто называют «рациональной реконструкцией». Центральная идея этой модели состоит в том, что главная задача историка - понимание человеческого действия антропологическим образом. Историк делает это, когда показывает, что определенное действие представляет собой интенциональное действие, предпринятое в соответствии с определенными верованиями, которые делали такое действие осмысленным для агента, предпринявшего его.
Действие получает объяснение, когда мы понимаем, почему агент решил совершить его. Можно отметить, что это, однако, лишь часть объяснения, поскольку историков интересует не только то, почему люди действовали определенным образом, но и то, были ли их действия успешными или неудачными. Соответственно когда установлены причины действия и верования агента, их следует подвергнуть дальнейшему критическому исследованию, поскольку успех или неудача действий зачастую зависят от достоинств или недостатков лежащих в их основе причин и верований.
Если историки пытаются понять действия в терминах рациональной реконструкции, то объяснение будет верным только если они в состоянии установить, какими в действительности были причины действия.
Теория нарратива, или нарративистская теория деятельности историка, по-прежнему вот уже несколько десятилетий находится в центре внимания аналитической философии истории.
Историки традиционно представляли результаты своих исследований в форме повествования, или нарратива. Несмотря на оспаривание роли нарратива, к примеру, теми, кто отдает предпочтение измерениям и считает индивидов и события относительно поверхностными следствиями глубинных структур и процессов (существование которых можно увидеть только со временем), -нарратив остается наиболее характерным способом представления исторического знания и, соответственно, предметом оживленных дебатов относительно его эпистемологического статуса и онтологических импликаций.
Освящение истории как академической дисциплины в XIX в., идеал объективной и беспристрастной науки, вообще понимание науки в соответствии с позитивистскими и историцистскими парадигмами - все это уводило в сторону от сосредоточения внимания на нарративной форме, а также от мощной риторической традиции, считавшейся до тех пор чем-то необходимым для освоения ремесла историка. Такое господствующее видение истории как науки, а также отказ от традиционной социальной функции, заключавшейся в легитимизации власти, - все это побуждало считать повествование такой формой изложения результатов исследования, которая не оказывает воздействия на содержание презентации «фактов».
Несомненно, одна из заслуг нарративизма в его различных версиях состоит в том, что было обращено внимание на форму повествования и его структуры. А повествование с его структурами считалось только техникой экспозиции, не оказывающей воздействия на информацию, которая содержится в историографическом тексте.
Между проблемами реализма и нарративизма есть связь в интересующем нас аспекте. Рассмотрение проблемы реализма не позволяет увидеть, почему анализ способов повествования должен ставить под вопрос правомерность философии истории. Конечно, нарративная форма структурирует материал, отбирает его и сообщает ему определенную связь. Между теорией повествования и содержанием историографических текстов не существует такой противоположности, вынужденной спасать эту историографию посредством отрицания ее повествовательного характера.
То, что обсуждалось выше, обеспечивает поддержку мнения о том, что историки в состоянии давать знание о том, что же в действительности происходило в прошлом.
Одним из самых известных теоретиков философско-исторического нарративизма является Хейден Уайт. Позиция, изложенная несколько десятилетий тому назад в его книге «Метаи-стория», стала важнейшим источником для разработки нарративиз-ма, а также других подходов аналитической философии истории. И его последние работы, соотносящиеся с такими разработками, а также с критикой, представляют собой в настоящее время одну из наиболее полных и последовательных версий нарративизма (13, 14)1.
Исходным моментом для Х. Уайта служит тот бесспорный факт, что для специфически исторических дискурсов типичным является создание нарративных интерпретаций своего материала. Наделение исторических дискурсов письменной формой, их перевод в эту форму порождает специфический объект, историографический текст, который в свою очередь может стать объектом философской, или критической рефлексии.
Современная теория истории поэтому обычно проводит различие между прошлой реальностью, являющейся объектом исследования историка, историографией, т.е. письменным дискурсом историка относительно этого объекта, и философией истории, которая исследует возможные отношения между этим объектом и этим дискурсом.
Х. Уайт напоминает о том, что наш опыт истории неотделим от нашего дискурса относительно истории. Дискурс нужно создать, написать прежде чем он предстанет как «история». Опыт истории предстает многообразно, соответственно многообразию дискурсов в историографии.
Согласно такому подходу «история» представляет собой не просто объект изучения или соотносящееся с ним исследование. Это главным образом определенное отношение к «прошлому», опосредованное тем или иным видом письменного дискурса. Поскольку исторический дискурс находит выражение в специфи-
1 В распоряжении автора имеются только немецкая и испаноязычная версии этих работ Х. Уайта.
ческой форме писания, то необходимо указать на релевантность теории литературы для теории и практики историографии.
Х. Уайт дает краткую характеристику исторического дискурса и присущего ему способа познания. Такая характеристика заключается в указании предпосылок исторического дискурса. Первая предпосылка, причем необходимая предпосылка - существование прошлого. Познаваемость прошлого доказывается тем, что пишутся работы об истории.
Вторая предпосылка. Исторический дискурс не предполагает, что наше познание истории является результатом какого-то определенного исследовательского метода. Выбираемые в качестве объекта исследования события, люди, структуры и процессы могут исследоваться историческим образом как прошлые только если они становятся предметом специфического исторического писания.
Подобная характеристика исторического дискурса не означает, как подчеркивает Х. Уайт, что прошлые события, личности, институты и процессы не существовали в действительности. Не означает это также и того, что мы не в состоянии обладать более или менее точными сведениями об указанных явлениях. И тем более это не означает, что такие сведения нельзя превратить в знание посредством методов, применяемых теми или иными «научными» дисциплинами.
Предложенная характеристика призвана указать на то, что имеющаяся у нас информация о прошлом и наше знание о прошлом можно считать «историческим» лишь в том случае, если они становятся темой исторического дискурса.
Исторический дискурс не создает новой информации о прошлом, поскольку он может оформляться только при условии, что мы обладаем сведениями о прошлом. Нельзя говорить и о том, что исторический дискурс дает новые знания о прошлом, поскольку знание всегда есть результат определенного исследовательского метода. Что же производит исторический дискурс? Ответ Х. Уайта состоит в том, что исторический дискурс дает интерпретации тех сведений и тех знаний, которые имеются в распоряжении историка. А интерпретации могут получать различные формы от простых хроник до высокоабстрактных «философий истории». Общим для всех таких форм является обращение к нарративной форме изложения, когда наличествует стремление представить явления, с ко-
торыми они соотносятся, в качестве специфически «исторических» явлений.
В соответствии с текстуалистской концепцией репрезентации описание представляет собой средство конституировать те или иные положения дел в качестве возможных объектов исторического интереса, а также в качестве кандидатов на включение в число объектов, достойных того, чтобы быть вписанными в исторический дискурс. Если такой дискурс должен облечься в форму повествования, то объекты, подлежащие репрезентации, должны предстать как носители атрибутов историчности и нарративности.
Историчность того или иного объекта устанавливается посредством описания этого объекта в соответствии с правилами установления свидетельств, которые приняты в каком-то конкретном «сообществе историков» определенной эпохи и места.
По-иному обстоит дело с нарративностью. Нет правил повествования, подобных правилам установления свидетельств (свиде-тельствования). Это связано с тем обстоятельством, что повествование требует, чтобы агенты, события, институты и процессы были прежде всего изображены, а не концептуализированы.
Изображение различных сил, событий и сцен в качестве элементов драматических конфликтов и разрешения этих конфликтов -это средство конструирования повествовательных интерпретаций исторических процессов.
Существует различие между изображением и концептуализацией исторических событий и процессов. Однако если рассматривать изображения как операцию, которая производит повествовательную репрезентацию, а концептуализацию - как объяснение в форме доказательства, то очевидно, что концептуализация всегда представляет собой абстракцию от какого-то образа. Когда конструируется какое-то историческое прошлое, то скорее образ предшествует понятию, а не наоборот. В этом, по мнению Х. Уайта, заключено различие между историей в духе Ранке и философией истории в духе Гегеля.
Логика повествовательной интерпретации мира - будь то мира в его прошлом, будь то в его нынешнем состоянии, будь то в отношении между этими состояниями - это «логика образов и тропов», заключает Х. Уайт.
Список литературы
1. Анкерсмит. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007. - 612 с.
2. Кимелев Ю.А. Философия истории. Системно-исторический очерк // Философия истории: Антология / Сост., ред. Кимелев Ю.А. - М.: Аспект-пресс, 1995. -С. 3-29.
3. Кимелев Ю.А. Западная философия истории на рубеже XX-XXI веков. - М.: ИНИОН РАН, 2009. - 96 с.
4. Baumgartner H.M. Philosophie der Geschichte nach dem Ende der Geschichtsphilosophie. Bemerkungen zum gegenwärtigen Stand des geschichtsphilosophischen Denkens // Der Sinn des Historischen. Geschichtsphilosophische Debatten / Hrsg. Nagl-Docekal H. - Frankfurt a. M.: Fischer, 1996. - S. 151-172.
5. La comprensión del pasado: Escritos sobre filosofia de la historia / Cruz M., Brauer D. (comps). - Barcelona: Herder, 2005. - 445 p.
6. Cruz M., Cuartango R. Filosofia de la historia al final del siglo XX: una experiencia racional transformada // El legado filosofico y científico del siglo XX. - Madrid: Ediciones Cátedra, 2007. - P. 617-632.
7. Danto A.C. Niedergang und Ende der analytischen Geschichtsphilosophie // Der Sinn des Historischen. Geschichtsphilosophische Debatten / Hrsg. Nagl-Docekal H. -Frankfurt a. M.: Fischer, 1996. - S. 126-147.
8. Hacia dónde va el pasado. El porvenir de la memoria en el mundo contemporáneo / Cruz M. (comp.). - Barcelona: Paidos, 2002. - 242 p.
9. Nagl-Docekal H. Ist Geschichtsphilosophie heute noch möglich? // Der Sinn des Historischen. Geschichtsphilosophische Debatten / Hrsg. Nagl-Docekal H. -Frankfurt a. M.: Fischer, 1996. - S. 7-63.
10. Pompa L. Philosophy of history // The Blackwell companion to philosophy / Ed. by Bunnin N., Tsui-James E.P. - Oxford: Blackwell, 2003. - P. 428-452.
11. Der Sinn des Historischen. Geschichtsphilosophische Debatten / Hrsg. Nagl-Docekal H. - Frankfurt a. M.: Fischer, 1996. - 344 p.
12. Westliches Geschichtsdenken: Ein interkulturelle Debatte / Hrsg. von Rüsen J. -Göttingen: Vandenhoeck u. Ruprecht, 1999. - 329 S.
13. White H. Literaturtheorie und Geschichtsschreibung // Der Sinn des Historischen. Geschichtsphilosophische Debatten / Hrsg. Nagl-Docekal H. - Frankfurt a. M.: Fischer, 1996. - S. 67-106.
14. White H. Construcción historica // La comprensión del pasado. Escritos sobre filosofia de la historia / Comps. Cruz M., Brauer D. - Barcelona: Herder, 2005. -P. 43-58.
2011.02.017. ЗАРРАЦИН Т. САМОУБИЙСТВО ГЕРМАНИИ. SARRAZIN TH. Deutschland schafft sich ab. - München: Deutsche Verlags-Anstalt, 2010. - 464 S.
Больше всего современных социальных философов беспокоит
судьба капитализма и в первую очередь того «капитализма с челове-
