CC BY
96
женные на территории провинций Нижняя Мёзия и Фракия и насчитывающие более 300 единиц.
А.Е. Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2011.02.006. ПЕЙДЖ Дж. БЫТЬ ВИЗАНТИЙЦЕМ: ГРЕЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ ДО ОСМАНСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА. PAGE G. Being Byzantine: Greek identity before Ottomans. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2009. - 346 p.
Ключевые слова: Византия, XIII-XV вв., Никейская империя, Четвертый крестовый поход, греческая идентичность.
В реферируемой книге предлагается новый подход к изучению истории Византии в период 1204-1410 гг., который, как считает автор, позволяет скорректировать ряд устоявшихся трактовок данного этапа византийской истории, в частности представление о том, что завоевание крестоносцами Константинополя привело к усилению этнической розни между «греками» и «латинянами» повсюду на бывшей территории империи. В основе исследования, проведенного Джиллом Пейджем, лежит концепция этнической идентичности (ethnicity, ethnical identity), что является одной из первых попыток применить это понятие при изучении до-индустриального общества. В качестве основных источников автор использует исторические сочинения греческих авторов (Никита Хониат, Георгий Акрополит, Георгий Пахимер, Никифор Григора, Иоанн Кантакузин); материалом для последних двух глав стали греческие версии Морейской хроники. Для анализа источников используется метод контент-анализа, в качестве главных ключевых слов взяты термины «ромеи» («ромейский»), «эллины» (эллинский»), «варвары» («варварский»).
Книга состоит из введения, восьми глав и двух приложений.
Во введении дается краткий обзор истории Византии XII в., истории «франкского завоевания»1 и историографии по данной теме.
1 Автор, следуя словоупотреблению латинских хроник и традиции, принятой в англоязычной историографии, именует крестоносцев «франками».
Глава первая «Этническая идентичность?» также носит вводный характер: в ней Дж. Пейдж дает описание и обоснование используемого им подхода. Он начинает с определения этнической идентичности как «характерной для членов некоей группы убежденности в своем сходстве, основанном на общности происхождения» (с. 11). Исследователь подчеркивает, что «этническая идентичность формируется и укрепляется в противопоставлении другой группе (или группам), которые расцениваются как «непохожие» и как представляющие угрозу существованию или, как минимум, благополучию, исходной группы» (там же). Автор указывает также, что общее прошлое общность происхождения, лежащие в основе этнической идентичности, могут конструироваться в данном сообществе и далеко не всегда соответствуют исторической или биологической реальности.
Во второй главе «Византийские идентичности» описаны основные характеристики византийской идентичности в период, предшествующий Четвертому крестовому походу. Для всех византийских авторов этой эпохи, указывает Дж. Пейдж, ключевым термином для самоидентификации является термин «ромеи». В подавляющем большинстве случаев он имеет политический смысл и применяется к подданным Византийской империи. В тех немногих случаях, когда речь идет об этнической идентичности (например, при противопоставлении «ромеев» и турок), в качестве критериев принадлежности к ромеям выступают православная вера и использование греческого языка. Второй «этнический термин» - эллины -используется довольно редко, как правило, в тех случаях, когда делается акцент на «просвещенности», особенно при противопоставлении «варварам», к коим относятся все «внешние» по отношению к империи народы. Исследователь также отмечает, что в начале XIII в. в связи с военными неудачами, внутренними и внешними политическими проблемами, а также под влиянием контактов с итальянскими торговыми городами и с папством возникает кризис «ромейской» идентичности. Политическая ромейская идентичность, которая оставалась центральной в идеологии правящей элиты, уже не соответствовала потребностям жителей провинций, что толкало их на поиски иных идентичностей.
В третьей главе «Никита Хониат» общие положения, высказанные ранее, иллюстрируются на примере одного конкретного
источника - Хроники Никиты Хониата. Основное содержание этой главы (как и последующих) составляет детальный разбор всех случаев употребления терминов «ромеи», «эллины», «варвары» в рассматриваемом тексте. Выводы, сделанные Дж. Пейджем на основе проведенного анализа, сводятся к тому, что Никита Хониат остается полностью в рамках традиционной имперской идеологии, в которой империя осмысляется как определенная территория и как группа людей - «ромеев». Главными критериями принадлежности к ромеям в политическом смысле являются представление об имперском правлении как об идеальном и лояльность к нему. Кроме того, эти представления должны быть «впитаны с молоком матери», унаследованы в рамках семейных традиций (с. 84). Однако, указывает Дж. Пейдж, в рассказе о событиях, последовавших за падением Константинополя, у Хониата появляются намеки на этническое понимание ромейской идентичности. Эти этнические критерии выявляются четче всего в тех случаях, когда Хониат противопоставляет ромеев и варваров. Они включают в себя православное вероисповедание, использование греческого языка, жизнь в урбанизированном и цивилизованном обществе и соблюдение определенных правил поведения (с. 93).
Глава четвертая «XIII век: амбиции, эйфория и утрата иллюзий» посвящена анализу форм самоидентификации в произведениях Григория Акрополита и Григория Пахимера. Анализ проводится по тем же ключевым терминам, что и анализ произведений Никиты Хониата. Главным результатом этого исследования является вывод о том, что в XIII в. начинается процесс разделения категорий политической и этнической ромейской идентичностей.
У Григория Акрополита ромейская политическая идентичность, хотя и включает в себя этнические элементы, обусловлена принадлежностью к Никейской империи. Однако для него существует и ромейская этническая идентичность, не связанная с политической идентичностью. Об этом свидетельствует тот факт, что в ряде случаев он использует наименование «ромеи» применительно к лицам и группам, не соблюдавшим верность Никейской империи. В исторических сочинениях Пахимера также доминируют представления о политической ромейской идентичности. У него гораздо четче, чем у Акрополита, прослеживается мысль, что многие ромеи являются подданными других государств. Он, однако,
подразумевает, что ромейская идентичность сохраняется, несмотря на их политический статус: соответственно все ромеи должны поддерживать византийское ромейское государство и желать быть его подданными (с. 113). Признаками этнической ромейской идентичности, по Пахимеру, являются язык, внешность (прическа и одежда), воспитание, знание и соблюдение обычаев, поведение; образцом всего этого является византийское ромейское государство (с. 122).
Дж. Пейдж подчеркивает также, что и Акрополит, и Пахимер принципиально отличаются от Хониата в использовании термина «варвар». Хониат использует этот термин очень широко, в целом следуя традиционной модели: цивилизованный ромейский имперский мир в окружении враждебных варварских народов. Акрополит использует его достаточно редко и только применительно к булгарам и куманам (половцам). Для него основными признаками «варварства» являются неупорядоченный образ жизни и не освященный вековыми традициями язык. Латиняне, обосновавшиеся на территории империи, не классифицируются как варвары; мир у Акропо-лита делится на ромеев, варваров и других. Пахимер, скорее, следует более привычной модели, но и он не причисляет латинян к «варварам», хотя в некоторых случаях характеризует их образ жизни как «варварский» (с. 137-138).
В главе пятой «Кошмар XIV в.» рассматриваются сочинения еще двух авторов - Никифора Григора и Иоанна Кантакузина. У них, утверждает Дж. Пейдж, концепции ромейской политической и этнической идентичностей окончательно расходятся. Наиболее ярким выражением этого разделения является тот факт, что для обоих историков XIV в. возможен конфликт между политической и этнической идентичностью: и у Григора, и у Кантакузина встречаются обвинения в адрес ромеев, не соблюдающих верность по отношению к империи.
Политическая идентичность, указывает исследователь, воплощает в себе идею гражданства и уже не предполагает, что ее носитель удовлетворяет каким-либо еще критериям (кроме, пожалуй, проживания на определенной территории). При этом и Григо-ра, и Кантакузин способны «вписать» чужеземное правление в рамки идеала ромейской империи и уже готовы рассматривать другие государства как сравнимые с ней, о чем свидетельствует, в ча-
стности, использование ими термина «Василевс» применительно к властителям других стран (с. 153). Концепция этнической ромей-ской идентичности, характерная для Григора и Кантакузина, выявляется яснее всего, когда они пытаются провести разграничение между ромеями и представителями других народов, живущих на территории византийской империи (в широком смысле этого слова), в первую очередь между латинянами и турками. Основой этнической идентичности является происхождение, независимо от того, отражается ли принадлежность к ромеям во внешнем виде и поведении или нет (с. 180).
В главах шестой «В то же время далеко от Константинополя...» и седьмой «Долгое поражение» рассматриваются процессы формирования и изменения этнической и других идентичностей на Пелопоннесе. Материалом для исследования служат более ранний и более поздний греческие варианты Морейской хроники, а также погребальная молитва, написанная Мануилом II Палеологом для его брата и «Путешествие в загробное царство» Мазариса. На основании проведенного анализа Дж. Пейдж заключает, что, хотя в процессах формирования и изменения идентичностей в центре империи и приграничных областях можно проследить общие черты, в целом динамика изменений иная (с. 242). На Пелопоннесе локальная пелопонесская идентичность изначально играла большую роль, чем этническая идентичность, базирующаяся на контрасте между ромейским и варварским. Идеология ромейского превосходства никогда не являлась доминирующей, и впоследствии политическая приверженность византийскому императору вовсе не считалась необходимым условием того, чтобы быть ромеем. Этнические критерии в приграничной области оказываются существенно более гибкими; франки и ромеи на Пелопоннесе формируют свою локальную идентичность, противопоставляя себя и сюзеренам из Анжу, и константинопольским правителям.
В главе восьмой «Вопросы. и ответы» Дж. Пейдж повторяет в общих чертах свои выводы. Он указывает, что до франкского завоевания в Византии не было единой идентичности; впоследствии этническая идентичность менялась под воздействием различных политических факторов. Исследователь отмечает также, что до недавнего времени в историографии господствовало мнение о том, что в период франкского правления этнические противоречия меж-
ду западноевропейцами (франками) и греками (ромеями), обусловленные политическими и социальными факторами, делали невозможной ассимиляцию этих двух групп. Сторонники этой позиции опирались, в частности, на историю церковной схизмы, утверждая, что именно этнические противоречия привели к краху всех попыток объединения церквей. Однако внимательный анализ источников с использованием модели этнической идентичности как одного из аспектов взаимодействия разных социальных групп свидетельствует о том, что хотя франкское завоевание действительно вызвало существенный сдвиг во взаимоотношениях византийских «ро-меев» и их западных соседей, результатом этого стало, скорее, сближение, чем этнически обусловленная вражда.
З.Ю. Метлицкая
2011.02.007. ПРЕСТВИЧ М. СРЕДНЕВЕКОВАЯ БИОГРАФИЯ. PRESTWICH M. Medieval biography. // J. of interdisciplinary hist. -Cambridge (Mass.): MIT press, 2010. - Vol. 40, N 3. - P. 325-346.
Ключевые слова: историография, жанр биографии, нарративная история, интерпретация источников, Эдуард I.
В реферируемой статье, опубликованной в специальном тематическом номере «Журнала междисциплинарной истории», известный историк-медиевист делится своим опытом в создании биографий средневековых исторических деятелей (в первую очередь -биографии Эдуарда I) и своим пониманием тех изменений, которые претерпел этот историографический жанр на протяжении минувшего столетия.
В первой половине XX в., указывает М. Прествич, отношение историков к жанру исторической биографии было в лучшем случае настороженным, а скорее - негативным. Это связано с характерным для позитивистской историографии отрицанием нарративной истории, наиболее чистым воплощением которой биография является. Как писал в своей известной книге «Практика истории» Дж. Элтон: «В той мере, в какой биография может считаться историей, она демонстрирует потенциальную слабость нарратива». В кругах академической элиты вплоть до 1990-х годов обращение историка к жанру биографии ложилось пятном на его репутацию (с. 326).
