CC BY
47
Вполне возможно, что ЛДП расколется на ряд группировок или вообще перестанет существовать. Но скорее всего, по мнению авторов, поражение на выборах даст небывалый стимул к реорганизации ее руководства. ЛДП «залижет раны», начнет поиск путей к возвращению и в конце концов опять окажется у власти.
Б. С. Тупов
АРХЕОЛОГИЯ
2011.01.039. СЬЁГРЕН Л. ФРАГМЕНТЫ АРХАИЧЕСКОГО КРИТА: АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА.
SJÖGREN L. Fragments of archaic Crete: Archaeological studies on time and space. - Uppsala: Uppsala univ., 2008. - 255 p. - (Acta Univ. Upsaliensis. Boreas. Uppsala studies in ancient Mediterranean and Near Eastern civilization; 31). - Bibliogr.: p. 249-255.
Ключевые слова: архаический Крит, 800-500 гг. до н.э., формирование социального пространства, конструирование социальной памяти, возникновение идентичности.
Монография Лены Сьёгрен (Департамент археологии и классических исследований Стокгольмского университета) основана на археологическом материале поселений, культовых мест и погребальных памятников Крита, датируемых 800-500 гг. до н.э. Уделяя основное внимание скорее интерпретационным стратегиям, чем описанию материальных остатков, шведская исследовательница не ставит перед собой цель дать некий диахронный синтез истории архаического Крита. Свою задачу она видит в том, чтобы показать, как и с каких теоретических позиций архаический Крит рассматривается в археологической литературе (часть I), и в рамках постпроцессуальной парадигмы в археологической науке исследовать вопросы формирования социального пространства, конструирования социальной памяти и возникновения идентичностей на Крите эпохи архаики (часть II).
Л. Сьёгрен сознательно, как она сама пишет в «Прологе», игнорирует письменные источники как относительно обширный эпиграфический материал, а также литературные тексты, содержащие сведения о раннем Крите. Свою позицию она объясняет стремле-
нием использовать при изучении раннего железного века и архаического периода Греции археологический материал лишь для иллюстрации и верификации фактов, почерпнутых из письменных источников - в большинстве своем, по общему признанию, не аутентичных. Таким образом автор надеется избежать, насколько это возможно, влияния исторической традиции (с. 14).
Раскрывая содержание ряда ключевых терминов, часто используемых в культурологических исследованиях, Л. Сьёгрен основное внимание уделяет понятию «идентичность», которая в социальных науках тесно ассоциируется с пространством и временем. При этом сущность идентичности как концепции заключается в ее конструируемой природе, и, следовательно, необходимо понять, какие социальные политические и иные факторы стоят за этими конструкциями (с. 18-19).
Часть I - «История исследований архаического Крита» (главы 1-4) - представляет собой обзор теоретических основ и направлений в изучении раннего железного века и архаического периода. Археология Крита изучаемой эпохи, пишет автор, действительно может быть охарактеризована как фрагментарная, особенно в сравнении с археологией острова бронзового века. Однако, с точки зрения Л. Сьёгрен, фрагментарность не является проблемой, она лишь стимулирует поиск дополнительных возможностей критического анализа археологического материала и прошлых его интерпретаций.
В подавляющем большинстве критских исследований, отмечает автор, господствует позитивистский подход к археологическим материалам. Двумя главными сферами где «время» и «пространство» являются центральными элементами анализа, остаются хронология и топография. Они часто используются и как отправные точки исследования таких тем, как внешние контакты, торговля и обмен, колонизация, культурные влияния и культурный континуитет, системы расселения, погребальные и культовые практики. Акцентирование при их обсуждении таких аспектов, как эволюция и культурная диффузия, позволяет безошибочно рассматривать подобные исследования как выполненные в рамках традиционной культурно-исторической археологии (с. 38).
Позитивистский подход обнаруживает явную тенденцию смешивать интерпретации с фактами, т.е. фактоподобные заключения («созданные факты») часто воспринимаются как собственно
факты. Такие «факты», касающиеся археологии Крита, анализируются автором в главах 2-4 в связи с проблемами континуитета в этнокультурном плане и системах расселения между эпохой бронзы и последующими периодами. Главное, на что обращает внимание Л. Сьёгрен во второй главе, это ограниченное понимание концепции времени в существующих исследованиях. Оно трактуется главным образом как линейное время. Соответственно, ранний железный век и архаический период истории Крита представляются исключительно в эволюционистском ключе, когда реконструкция линейно-временной последовательности, изучение континуитета и изменений рассматриваются как главная задача археологии.
Между тем, пишет автор, линейное время не следует рассматривать как универсальный инструмент познания прошлого. Хронология формирует лишь внешние рамки, которые служат для упорядочения археологических материалов. Следовательно, хронологические конструкции не могут трактоваться как исторические реальности. Если же подходить ко времени как к интерпретационной стратегии, то основная задача исследователя будет состоять в выяснении того, какую роль время и восприятие времени играли в создании различных социальных структур в прошлом (с. 73-74). Одной из таких аналитических стратегий является изучение памяти в археологическом контексте. И, как показывает автор в шестой главе, память действительно может стать наиболее очевидным археологическим сюжетом, если время исследуется под неким пер-цептуальным углом.
Подобно времени, пространство (глава 3) чаще всего также рассматривается как статичная сущность, как то, что не могло восприниматься в прошлом иначе, чем сейчас. Соответственно, потенциал, которым обладает пространственный анализ для объяснения социальных действий и отношений, крайне редко использовался в критском археологическом контексте именно в силу того, что интерпретационные возможности концепции пространства оставались в целом недостаточно разработанными.
Экстенсивное изучение больших площадей имело целью связать древние топонимы с археологическими памятниками: поселениями, пещерами, культовыми местами. Их локализация на ландшафте была способом подкрепить данные литературного или эпиграфического источника. В настоящее время концепция про-
странства используется в рамках процессуального направления в археологии преимущественно как аналитический инструмент в функциональных исследованиях архитектурных и поселенческих моделей и их взаимосвязи с окружающими ландшафтами. При этом ландшафт рассматривается как окружающая среда, обусловленная экологическими факторами, которые, в свою очередь, определяют человеческое поведение. Одной из центральных тем ландшафтных разработок является также формирование археологического источника в контексте определенного ландшафта (с. 88-89).
Завершает историографическую часть монографии глава (4), посвященная роли теории культурных диффузий в исследованиях раннего железного века и архаического периода истории Крита. Главным результатом длительного господства этой теории стала, как отмечает автор, почти всеобщая убежденность в том, что восточные влияний разного рода - художественные, культурные, религиозные, лингвистические, экономические - являлись наиболее важным фактором, определявшим социальное и политическое развитие ранней Греции. При этом Крит всегда рассматривался как та из греческих территорий, которую в первую очередь затрагивали влияния с Востока. Несмотря на немногочисленность и во многих случаях на неоднозначность, один и тот же набор находок и элементов художественного стиля, трактуемых как «восточные», постоянно повторяется во всех дискуссиях о внешних влияниях и используется для объяснения различных аспектов функционирования обществ архаического Крита.
Не отрицая сам факт присутствия на острове элементов иноземного происхождения и наличия контактов с внешним миром в архаический период, автор тем не менее полагает, что диффузио-нистская мысль придает им непропорционально большое значение в ущерб другим факторам, которые могли определять социальный и политический облик критских обществ. Более того, в силу фрагментарного характера материала остается открытым вопрос о том, являются ли восточные элементы признаками регулярных или достаточно спорадических торговых контактов, либо временного или постоянного обитания на острове выходцев с Востока, т.е. следами колонизации (с. 99).
Небольшой раздел, озаглавленный как «Другое время и пространство», представляет собой нечто вроде теоретического преди-
словия ко второй части книги. В нем обсуждаются подходы к проблеме времени и пространства в значительной степени отличающиеся от тех, которые критикуются в части I. Характеризуя время и пространство как весьма изменчивые концепции, автор таким образом отдает предпочтение постпроцессуальному взгляду на них, который подчеркивает неадекватность «объективистского» подхода и переносит акцент на перцептуальные аспекты времени и пространства как в настоящем, так и в прошлом. Использование концепций времени и пространства в качестве объективных аналитических инструментов, по мнению Л. Сьёгрен, означает, что люди пассивно адаптировались к пространственным и временным границам, воздвигаемым современными дефинициями, тогда как представление о социально конструируемом пространстве и времени предполагает активное участие индивидов в их формировании. Поскольку прошлое создается в настоящем, археология, с ее точки зрения, должна рассматриваться, в первую очередь, как попытка интерпретационной интроспекции (с. 36, 121-123).
В части II (главы 5-7) автор исследует археологические материалы Крита периода раннего железного века и архаической эпохи, опираясь на изложенные выше теоретические соображения. В пятой главе, рассматривая социальное пространство как результат взаимоотношений и взаимодействий между индивидами и группами, автор уделяет основное внимание тому, каким образом частная, общинная и публичная сферы находили определенное материальное выражение внутри таких археологических комплексов, как поселения, некрополи и культовые места, формируя там пространства соответствующего типа.
Исследования по раннему железному веку и архаическому периоду истории Греции, пишет Л. Сьёгрен, так или иначе связаны с проблемой возникновения раннегреческого полиса. Формализация публичной сферы как индикатор возникновения сложного общества занимает центральное место в этих исследованиях. Архитектурная морфология критских домов эпохи архаики, как показывает автор, отражает не только частный, но и общинный аспект повседневной жизни. В числе многих других примеров Л. Сьёгрен приводит в частности большой комплекс в Кавуси, датируемый временем от позднеминойского III С периода до VII в. до н. э. Хотя комнатные блоки, включающие от двух до шести комнат
каждый, явно отделены друг от друга, вся структура комплекса образует единое архитектурное целое, в рамках которого выделяется пространство, по-видимому, предназначенное для использования на коллективной основе. Это - открытый двор, вероятно, служивший местом собраний обитавшей здесь небольшой общины, и участки, предназначенные, по мнению специалистов, проводивших раскопки, скорее всего для каких-то совместных работ нескольких домохозяйств (с. 140).
Изучение строительных комплексов Крита УШ-У1 вв. до н.э. свидетельствует о нарастании степени регулярности планировки, что, с точки зрения автора, можно рассматривать как начало движения в сторону правильно спланированного греческого полиса. Уже к концу VIII в. до н.э. регулярность становится заметной в общей планировке строительных комплексов Принии в центральной части Крита. Сходные архитектурно-планировочные схемы выявлены в Фесте, Гортине, Кноссе, Врокастро и других поселениях. В Дреросе большое открытое пространство (800 кв. м), явно спланированное сознательно, если и не являлось еще агорой в классическом смысле, может служить признаком определенной формализации общественной жизни к началу VIII столетия. Аналогичные, хотя и меньшие по размерам, «места собраний» прослеживаются на многих критских поселениях к началу VII в. до н.э. (с. 143).
В последнее время, пишет автор, особое внимание ученых стала привлекать проблема политической роли религиозного ландшафта архаической Греции. При этом считается, что локализация святилищ и культовых мест в сельской местности служила для раннего полиса способом обозначить свои границы и тем самым заявить о своем суверенитете в их пределах. Л. Сьёгрен, сосредоточив внимание на интерпретации различных вотивных предметов из критских святилищ и социальном значении ассоциируемых с ними культовых действий, склонна подчеркивать именно социальный аспект религиозного ландшафта. Святилища, по ее мнению, являлись не столько средством территориальной демаркации, сколько одним из элементов формирования сознания коллективной идентичности (с. 148-150).
Идентичность, как показывает автор в шестой главе («Археология памяти»), возникает как результат конструирования коллективной памяти. То, что древние греки рассматривали память о
прошлом, оформленную в виде созданных или переработанных мифов, как способ укрепления коллективной идентичности на локальном или региональном уровнях, давно признано наукой. Конструирование памяти, связанной с мифом, лишь в очень небольшой степени было обусловлено интересом к прошлому как к таковому. Скорее это было способом создать традицию, с которой некая группа людей могла себя ассоциировать. Отдельные полисы имели свою «вымышленную историю», которая формировала основу коллективной идентичности граждан.
В критском контексте особый интерес, по мнению автора, представляют следы более поздней культовой деятельности на памятниках эпохи бронзы, служивших, по-видимому, своеобразными маркерами времени и пространства для людей раннего железного века и архаического периода. Помимо Кносса и Феста, известных своими монументальными дворцовыми комплексами, подобные следы фиксируются на акрополе Гортины, в Коммосе, Палеокаст-ро, Амнисе, где первоначальные минойские поселения были превращены в места отправления культа. Подобные примеры часто приводятся в порядке иллюстрации религиозного континуитета между эпохой бронзы и позднейшими периодами. Однако, считает Л. Сьёгрен, они могут быть интерпретированы скорее как «осознанная стратегия, нацеленная на создание памяти», как утверждение исторического континуитета и тем самым права на определенную территорию благодаря установлению сакральной связи с обитавшим здесь ранее населением. При этом реальной преемственности культовых практик чаще всего могло и не быть (с. 177— 179, 189).
В заключительной, седьмой, главе автор развивает тезис о том, что идентичности возникают в процессе взаимодействия людей с окружающей их средой. Этот взгляд на значение ландшафтов подкрепляется археологическими исследованиями двух различных по своим топографическим и экономическим условиям регионов. Одним из них является плодородная равнина Месара на юге центральной части Крита - район с однородным ландшафтом, где располагались такие поселения, как Фест, Гортина, Афрати и др. Другой регион представляет собой гористую местность вокруг залива Мирабелло на северо-востоке острова (поселения в Дреросе, Вро-кастро, Кавуси и др.).
В целом, как стремится доказать автор, гомогенная топография Месары, по-видимому, должна была стимулировать региональное чувство идентичности, тогда как более разнообразные условия вокруг залива Мирабелло в большей степени продуцировали локальные его проявления. Отражением данной тенденции, по мнению Л. Сьёгрен, служат, в частности, сельские святилища. На равнине Месары они практически отсутствуют, а в районе залива Мирабелло, напротив, встречаются часто. Культовая деятельность вне поселений была, следовательно, характерна для топографически неоднородных ландшафтов, и этот факт, с точки зрения шведской исследовательницы, означает, что локальные идентичности создавались и поддерживались благодаря сельским культам (с. 214-215).
А.Е.Медовичев
2011.01.040. АЛЕКСЕЕВ Л.В., БОГДАНОВ В.П. ЗАПАДНЫЕ ЗЕМЛИ ДОМОНГОЛЬСКОЙ РУСИ В ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКОМ ОСМЫСЛЕНИИ / РАН. Ин-т археологии, МГУ им. М.В. Ломоносова. Ист. фак. - М.: Наука, 2009. - 336 с. -Библиогр.: с. 277-317.
Ключевые слова: Северо-Западная Русь, домонгольский период, историко-археологические исследования.
Реферируемая работа представляет собой третью книгу монографического исследования ранней истории Западнорусских земель и посвящена истории изучения этого края.
В главе первой «Начало исторического изучения западнорусских древностей» авторы отмечают, что первым периодом изучения западнорусских древностей можно назвать время с начала русского летописания и до конца XVIII в. Изучение это базировалось в первую очередь на преданиях, зафиксированных как ранними летописцами, так и более поздними компиляторами, а также на устных рассказах. Об археологии как о науке в этот период говорить не приходится, хотя на польской части Западнорусских земель в XVII-XVIII вв. стали складываться первые коллекции древностей и проводились первые, пока случайные, раскопки. В.Н. Татищев, а также немецкие историки, приехавшие работать в Россию (Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер, А.Л. Шлёцер) своими работами подго-
