CC BY
70
2011.01.003. РОССИЯ И США НА СТРАНИЦАХ УЧЕБНИКОВ: ОПЫТ ВЗАИМНЫХ РЕПРЕЗЕНТАЦИЙ / Ин-т Кеннана Между-нар. науч. Центра им. Вудро Вильсона; под ред. Журавлевой В.И., Куриллы И И. - Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2009. - 408 с.
Ключевые слова: учебники для высшей и средней школы, XIX-XXI вв., история, литература, география, политология, международные отношения, взаимная репрезентация.
В сборнике статей российских и американских ученых, посвященном памяти академика Н.Н. Болховитинова, анализируются взаимные образы России и США в учебниках для высшей и средней школы Х1Х-ХХ1 вв. по истории, литературе, географии, политологии и международным отношениям.
В статье В.И. Журавлевой (РГГУ) и И.И. Куриллы (Волгоградский государственный университет) предпринята попытка реконструкции образа России на страницах популярных школьных учебников по всеобщей/европейской истории, изданных в США в XIX - начале ХХ в. В центре внимания авторов - изменения в восприятии России и русских как следствие процессов, происходивших в самом американском обществе. В статье подчеркивается, что учебники истории пишутся на основе данных науки своего времени и прошлое в них выполняет функцию прагматическую - служит прежде всего конструированию национальной идентичности и воспитанию гражданственности. При этом репрезентация исторического прошлого выстраивается с опорой на «матрицу» истории США, запечатленную в коллективной памяти общества, связанную с его традицией и культурой и способствующую формированию представлений об идеальном политическом и социальном устройстве. Поэтому в истории другой страны отбирается то, что составляет отличия и высвечивает преимущества собственного развития (с. 16-17).
Учитывая, что на протяжении всего рассматриваемого периода школьное образование в США было всеобщим и на изучение истории отводилось значительное количество учебных часов, учебники для средней школы принимали реальное участие в конструировании образа России в США, пишут В.И. Журавлева и И.И. Курилла. Схематизация, упрощение и сжатые объемы материала как характерные особенности любого учебного текста по ис-
тории усиливали дихотомическое видение прошлого и настоящего России. Авторы учебников по всеобщей истории, акцентируя внимание на эпохе Петра I, с которой, по их мнению, начиналась подлинная история России, деформировали представление о путях и перспективах ее развития, что способствовало закреплению упрощенного видения происходящих в ней процессов (с. 64).
Основными тенденциями конца XIX - начала ХХ в. являлись усложнение и персонификация русской истории, расширение ее временных рамок. В этот период Россия в представлениях американцев из дружественного «Иного» превращается в значимого «Другого», принимавшего участие в формировании американской национальной идентичности, и становится одним из объектов глобальной миссии Америки по реформированию мира.
Особое значение обретают два образа России: «демонический» («империя тьмы», «страна-тюрьма», где существует варварский, деспотический режим, препятствующий прогрессивному развитию) и «романтический», созданный в конце 1880-х годов во многом благодаря усилиям русских политэмигрантов и публикациям журналиста Джорджа Кеннана, посетившего Сибирь. Россия предстает в данном случае как страна, народ которой стремится к ценностям западной демократии и ожидает от американцев помощи в своей борьбе за либерализацию политического строя против ретроградного правительства. Либералам-универсалистам, стремившимся переделать Россию, противостояли американские русофилы, для которых было важным понять и принять ее «инаковость». Рассуждая о милосердном патернализме русского правительства, вдохновляясь русской литературой, музыкой и искусством, русофилы при этом не подчеркивали различия Запада и России, не исключали ее из «клуба цивилизованных держав», не демонизирова-ли русский национальный характер и не опасались русского мессианства, что также отличало их от консерваторов-пессимистов (русофобов) (с. 33-35).
В заключение авторы статьи отмечают, что изучение истории России позволяло американским школьникам испытывать гордость за собственную страну. Этот предмет стал важной составляющей «педагогики патриотизма», что останется характерной чертой позиционирования России на страницах американских школьных учебников на протяжении всего ХХ в. (с. 67).
А. Силджек (Университет Куинз, Канада) обратилась к изучению российских учебников и министерских учебных планов по родной истории периода 1890-1904 гг. - времени, когда европейские нации начали использовать систему школьного образования для утверждения национальной идентичности. Автор отмечает, что в России наблюдалась иная тенденция: учителя старались избегать изучения противоречивых проблем, связанных с русской национальной идентичностью, и вместо этого опирались на династический нарратив, который умалчивал о ключевых аспектах политического и социального прошлого России. В учебниках и программах по истории, подготовленных Министерством народного просвещения, отсутствовали понятия «народ» и «нация», зато большое внимание уделялось войнам и расширению территории, равно как моральным добродетелям исторических лиц. По мнению А. Силджек, такая направленность была обусловлена тем, что министерские чиновники боялись допустить даже возможность обсуждения самодержавия, его достоинств и недостатков (с. 140).
В статье Д. Стоуна (ун-т штата Канзас) рассматриваются причины недостаточного освещения такой важной темы, как Восточный фронт во Второй мировой войне, в американских учебниках истории и предлагаются пути для решения этой проблемы. Автор утверждает, что такое положение дел вызвано не идеологической предвзятостью авторов или их стремлением принизить заслуги советского народа, а свойствами национальной памяти (она всегда «следует за своими солдатами») и ограничениями, которые накладывают на материал формат и задачи учебника как такового (с. 142-143). Так, упоминание Сталинградской битвы и отсутствие сведений о сражении на Курской дуге, операции «Багратион» и других важных событиях на советско-германском фронте объясняются стремлением отметить только поворотный момент в войне, когда победы Германии сменяются ее поражениями. Большую роль в формировании такого перекоса сыграл и тот факт, что американская историография Второй мировой войны развивалась под сильным влиянием исторических трудов бывших немецких генералов. Они предпочитали замалчивать события на Восточном фронте и фокусировали свое внимание на стратегических ошибках Гитлера и преступлениях нацистов (с. 158).
В статье отмечается интересный факт: многие учебники, созданные в годы «холодной войны», представляются более объективными (в отличие от современных пособий), в них отдается должное роли Советского Союза в войне. Для того чтобы исправить положение с освещением данной темы, достаточно, по мнению автора, внести несколько необходимых уточнений. Поставить пакт Молотова-Риббентропа в его исторический контекст, объяснить причины переориентации германской агрессии на Восток, указать на масштаб и принципиальную значимость сражений на Восточном фронте и акцентировать внимание на том, что советские генералы делали правильно, а не только на том, в чем немецкие ошибались. Поскольку все эти исследования уже проведены в американской историографии, остается лишь интегрировать их в текст учебника (с. 159).
Попытки включить изучение коммунизма (и СССР) в учебные планы по социальным наукам и истории для средней школы рассмотрены в статье Б.А. Дессантс (Шиппенсбургский университет штата Пенсильвания, США). В 1957-1964 гг., пишет автор, развернулись широкие общественные дискуссии по этому вопросу, связанные с повышенным вниманием к проблемам национальной безопасности после запуска первого советского спутника. В число сторонников «курсов по изучению коммунизма» входили активисты крайне правых патриотических объединений, консервативных организаций, религиозных групп, профессиональных организаций, законодатели на уровне штатов и на федеральном уровне, а также члены самого образовательного истеблишмента (с. 160).
Изображая школьный класс как первую линию обороны в «холодной войне», сторонники этого нововведения надеялись внушить молодежи антикоммунистические убеждения, которые должны были укрепить приверженность американским ценностям и идеалам. Педагогическое противопоставление коммунизма и американизма в подготовленных ими программах не приветствовалось учителями, которые предпочитали сохранять традиционный подход к образованию, свободный от оценочных суждений, и не спешили играть активную роль в «холодной войне». Тем не менее, несмотря на то, что некоторые деятели образования защищали нейтральную позицию, позволявшую студентам делать собствен-
ные умозаключения, сама методология нацеливала на выбор в пользу американизма (с. 179-180).
Самое значительное место в сборнике отведено анализу российских школьных и университетских учебников по истории США. В статье А.И. Кубышкина и И.А. Цветкова они рассматриваются как индикатор состояния советской, а затем российской американистики, с особым вниманием к современной ситуации. Отмечается, что идеологическое давление, в условиях которого рождалась и развивалась отечественная американистика, привело к деформации и полному уничтожению ряда базовых нарративных и аналитических процедур. В результате университетские учебники по истории США дезориентировали студентов, приучали их к искаженному, логически и стилистически ущербному формату представления исторического материала, что явилось одной из коренных причин кризиса советской американистики в 1970-1980-х годах и продолжает оказывать свое негативное воздействие сегодня (с. 206).
Ту же тенденцию отмечает и Б. М. Шпотов (ИВИ РАН), который проанализировал тему экономики и бизнеса США в советских и постсоветских учебниках истории. В статье учителя с 30-летним стажем И.И. Долуцкого «Д-р Джекил и м-р Хайд: США в советских и российских учебниках истории», напротив, фиксируются определенные новшества в репрезентации США для школьников в постсоветское время. Страна перестала быть символом загнивающего империализма, в некоторых учебниках можно даже обнаружить выражения восхищения жизнеспособностью американского общества и успехами США в 1960-1980-х годах. Однако эти нововведения не меняют существа наших учебников, которые продолжают замалчивать многие исторические факты - например, роль США в победе над фашизмом, пишет автор. И эта тенденция нарастает, поскольку в новом тысячелетии государственный заказ фактически предписывает историческому образованию возвращение к лучшим традициям советской школы (с. 279).
Заметные изменения в государственной политике по отношению к истории и историческому образованию явились темой статьи Г.И. Зверевой «Дискурс "Другого" как инструмент формирования государственно-национальной идентичности: Образы США в современных российских учебниках высшей школы». «С начала 2000-х годов свод официальных идейных установок пополнился
понятием национальной идентичности», ядро которого «составляет концепция непрерывного развития российской (русской) цивилизации и его основы - российской (русской) нации», пишет автор (с. 282). Важнейшим компонентом политики строительства государственной нации является учебник истории, который «должен выглядеть как простой позитивный рассказ» и в первую очередь призван «пробуждать патриотические чувства адресата» (с. 286).
В такой ситуации особенно виден увеличивающийся разрыв между инновационными конкретно-научными исследованиями и учебной литературой по отечественной истории, насыщаемой государственно-политическими идеологемами, пишет Г.И. Зверева. Во многих учебниках содержатся идейные установки и объяснительные схемы, которые слабо согласуются с достижениями мирового социально-гуманитарного знания (с. 287-288).
В современной учебной литературе используются как макро-структурные, так и документально-хроникальные принципы построения исторического нарратива. Первые, как правило, представляют Россию как специфическую, не похожую на остальных цивилизацию. Вторые придерживаются традиционного стиля изложения «день за днем».
Соединение элементов новой историософии, содержащей концепцию «особого пути России», с элементами традиционных (российской имперской и советской) моделей государственной политической историографии можно обнаружить почти в каждом современном учебном тексте по истории России. Независимо от авторских идейных предпочтений в разных текстах формируется общая национально-государственная политическая схема, а базовые установки об историко-культурной специфике российского государства и общества, как правило, согласуются в учебниках с тезисом об особой исторической роли России во всемирной истории, былом имперском величии, военной мощи и необходимости коллективного выживания народа в противостоянии многочисленным противникам (с. 289-290).
Для конструирования «нашего прошлого» и поддержания государственно-национальной идентичности в учебниках активно используется дискурс внешнего и внутреннего «Другого» (врага, противника, соперника). В совокупном блоке образов внешнего «Другого» важнейшее место принадлежит обобщенному образу
США. В учебниках с ярко выраженным цивилизационным подходом американский «Другой» выступает как лидер западного мира, квинтэссенция «Запада», противостоящего России, чьи геополитические интересы направлены на «ослабление» и «расчленение» российского (а ранее - советского) государства. Приписываемые американскому менталитету «плохие» качества противостоят положительным свойствам русского народа, которые представляются как вневременные, вечные ценности. В более традиционных пособиях США лишь эпизодически включаются в российскую историю, начиная с продажи Аляски в 1860-е годы и заканчивая строительством новых отношений между двумя странами после распада СССР (с. 291-293).
Анализируя примеры стереотипных суждений о США и Западной Европе, Г.И. Зверева приходит к заключению об устойчивости воспроизводства советских идейно-политических и историографических установок и риторических фигур. Среди них -представление российского (советского) государства во внешнем мире как во враждебном окружении, изображение государственной внутренней и внешней политики как совокупности защитно-оборонительных, военно-мобилизационных, миротворческих и превентивно-наступательных реакций на вызовы враждебного мира. Успехи или неудачи российской внешней политики в разные периоды некоторые авторы связывают с «твердостью» или «слабостью» в отстаивании этих интересов теми или иными политическими руководителями (с. 295-296).
Тем не менее, добавляет автор, призывы государственной власти к созданию учебников, которые бы открыто утверждали «россиецентричное» видение мира в качестве нормативной позиции в историческом образовании, пока не находят соответствующего отклика в академической среде. Продолжают выходить учебники, в которых по большей части воспроизводятся гибридные формационно-цивилизационные познавательные схемы, традиционный язык советско-российской политической историографии и привычные риторические приемы (с. 298).
А.С. Макарычев (Волго-Вятская академия государственной службы, Нижний Новгород) на материале вузовских учебников международно-политического профиля продемонстрировал концептуальное разнообразие нарративных образов США. Автор при-
шел к выводу, что все подходы, присутствующие на страницах российских учебных изданий, можно разбить на три группы, соответствующие теориям политического реализма, глобализма и социального конструктивизма с его вниманием к концепту идентичности. Он констатировал также тесное переплетение между тремя «дискурсивными рядами»: политическим, академическим и образовательным, из которых образовательный является наиболее реактивным (с. 313).
В статье Д. Сидорова (ун-т штата Калифорния, Лонг-Бич) анализируются репрезентации Восточной Европы и России в иллюстрациях, которые содержатся в американских учебниках по мировой региональной географии - одному из базовых общеобразовательных предметов в университетах и колледжах. Используя современные подходы критической/популярной геополитики, достижения «визуального» и «культурного» поворотов, автор выявляет тенденции к фокусированию на маргинальном и «отличном» в современных учебниках географии, когда дело касается бывшего постсоветского пространства. Он приходит к выводу, что конструирование этого региона в современных американских учебниках пока не освободилось от стереотипов и предвзятости времен «холодной войны» (с. 343).
Американской теме и американской литературе в русских и советских учебниках по словесности посвящены статьи А. А. Арус-тамовой и Т.В. Бузиной, а в эссе «По волнам памяти 80-летнего американского слависта» профессор ун-та Иллинойса И. Уайл делится размышлениями о развитии русской филологии в США, вписывая свое восприятие другой страны и другого народа в общую эволюцию образа России в американском обществе. Заключает сборник статья В.И. Журавлевой и И.И. Куриллы «Не разжигать вражду, а способствовать взаимопониманию между народами. Памяти Николая Николаевича Болховитинова, человека и ученого».
О.В. Большакова
