CC BY
10
гии стали теми инновациями, «переварить» которые смогли страны, по своей инфраструктуре настроенные на адаптацию к инновационному процессу. Сегодня сами по себе ни рост ВВП, ни рост производства, ни рост доходов населения не свидетельствуют о конкурентоспособности страны, но важно качественное обеспечение (новой инфраструктурой) всех этих количественных аспектов социально-экономического роста.
Представляется достаточно очевидным, пишет автор в заключение, что социально-экономическая конкурентоспособность стран - это функция их способности не просто адаптироваться к прогрессу знаний и технологий, который идет сам по себе, но «запрашивать» и ускорять этот прогресс по инфраструктурному на него спросу. Формирование инфраструктуры спроса на прогресс знаний и технологий - вот то главное, что принесла глобализация. Инфраструктура такого спроса - это инфраструктура единства науки, технологии, образования, промышленности и информационных систем, работающих на базе компьютерных информационных технологий; это - именно инфраструктурный механизм рождения инновационного процесса. Страна, формирующая у себя такой механизм, может рассчитывать на пропуск в социально-экономическую систему XXI в., в отличие от страны, невосприимчивой к инфраструктурному императиву глобализации.
А.А. Али-заде
2010.02.009. КОСТАНЦА Р. НАУКА И ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА: ИНТЕГРАЦИОННЫЙ ПРОЕКТ НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ.
COSTANZA R. Science and ecological economics: Integrating of the study of humans and the rest of nature // Bulletin of science, technology & society. - 2009. - Vol. 29, N 5. - P. 358-373. - DOI: 10.1177/02704 67609342864. - Mode of access: http://bst.sagepub.com/cgi/content/ abstract/29/5/358
Ключевые слова: глобализация; социальный фактор науки; реформация науки.
Исследуя глобализацию с точки зрения формирования в настоящее время «экологической» социально-экономической системы, разворачивающей интеграционный процесс не только внутри
мирового общества, но и между обществом и природой, автор из США обосновывает необходимость осуществления интеграционного процесса и внутри науки.
Глобализация имеет один столь же интересный, сколь и скрытый эффект, заключающийся в том, что она повышает системность мирового социума. Довод прост: если глобализация усиливает взаимозависимость всех частей мирового общества, это означает, что мировая общественная система становится более целостной, более системной. Это также означает быстрое распространение по всей системе «возмущений», возникающих в каких-то ее частях, т.е. вероятность частых системных сдвигов, что выглядит как ускоренное общественное развитие.
Таким образом глобализация меняет социальную роль науки -фундаментального фактора общественного развития. Социальный фактор науки фундаментален, поскольку человек выстраивает среду своего обитания - общество - из «кирпичиков» знания. Именно с помощью знания человек пришел ко всем без исключения социальным артефактам - от социальных институтов, включая институт государства, до самых мелких технологий. Глобализация, существенно повысившая системность человеческого мира, скорость системных изменений в нем, предъявила социальному фактору науки новые требования. Наука должна стать адекватной повышенной социальной системности, должна давать синтетическую картину мира - мира, который не просто изменчив, но непредсказуемо изменчив, если некое локальное «возмущение» способно принять глобальный масштаб. Подобная непредсказуемость демонстрирует формирующуюся новую социальную системность как реальность, в которой не работает классический детерминизм, в которой важнейшим фактором изменения, развития становится случай, прецедент, причем имеющий системные последствия. Другими словами, повышение социальной системности в процессах глобализации связано с трансформацией в принципе свойственного социальной реальности дефицита детерминизма в системное качество, и речь, таким образом, должна идти не об индетерминизме, а о специфическом детерминизме в социальных системах - социальном детерминизме, основанном на надежном практическом знании, доверии и договоре.
В связи с этим наука обязана серьезно пересмотреть свои базовые теории в двух направлениях: во-первых, чтобы они давали не фрагментарную, «разорванную» (как сейчас), а целостную, синтетическую картину мира; во-вторых, чтобы научная картина мира отражала принципы «нового детерминизма» - непредсказуемого, «случайного», прецедентного развития. Следует иметь в виду большую вероятность того, что принципы прецедентного развития фундаментальны не только в социальных, но во всех системах - в системности как таковой. Само качество системы, качество целостности, никогда не равно «сумме» своих частей, всегда содержит нечто непредвиденное, всегда в этом отношении является механизмом «черного ящика». Требуется новая научно-методологическая революция - только тогда социальный фактор науки будет работать на общественное развитие столь же эффективно, как он работал в прежней парадигме, до глобализации, когда фрагментарная, разграниченная на «области знания» научная картина мира была адекватна уровню системности человеческого мира того времени.
Между тем наука уже давно имеет определенные ресурсы для требуемой сегодня реконструкции своей теоретической базы. Таким ресурсом является, например, эволюционная теория Ч. Дарвина, показавшая не просто эволюцию биологических систем, но эволюцию, которая носит именно прецедентный характер, обязанную прецедентам (случаям) индивидуальных отклонений от видовых признаков. Эволюционная теория подвела черту под длительным господством аристотелевской философии и методологии науки. Аристотель полагал, что биологические индивиды не имеют самостоятельного существования, выступают всего лишь проявлением признаков своего вида. При таком взгляде эволюция биологических видов невозможна, поскольку видовые признаки как общее неизменны. Ч. Дарвин же впервые со времен Аристотеля пришел к идее, что тот или иной наличный биологический вид - не сотворенная в готовом виде и неизменная данность, но реализованная возможность из заложенного в индивиде множества подобных возможностей, когда данный биологический вид мог бы быть и другим. Это и есть признание прецедентного характера биологических систем, и именно в этом и заключается великое научное достижение Ч. Дарвина. Остается лишь пожалеть, что он дал повод людям, не способным понять смысл эволюционной теории, в тече-
ние вот уже 150 лет вульгарно интерпретировать ее как теорию «происхождения человека от обезьяны» и подвергать свою же интерпретацию «уничтожающей критике».
Ч. Дарвин обосновал саму возможность изменений, эволюции, развития биологических систем, указав на прецедентный характер биологической эволюции - на то, что индивид «волен» в силу непредсказуемого, случайного стечения обстоятельств и факторов положить начало некоему новому виду. Тем самым любой наличный биологический вид оказывается прецедентным, вероятностным образованием, продолжающим существовать лишь до тех пор, пока достаточное число его индивидов воспроизводит из поколения в поколение его признаки. И всегда есть вероятность прецедента накапливания на индивидуальном уровне признаков нового вида, который и реализуется, когда этот прецедент становится статистически значимым. Согласно Ч. Дарвину, общее (вид, класс и т.п.) не выступает для единичного непреложным законом, не превращает единичное в свою марионетку. Напротив, именно единичное создает статистический прецедент общего. И общее оказывается статистическим именем для эмпирически складывающихся «образцов» практики. Практика может быть любой - эволюцией видов, как у Ч. Дарвина, или, как у Т. Куна, научным развитием. Идея Т. Куна научного развития через смену «образцов» (парадигм) научной практики очень напоминает эволюционную теорию Ч. Дарвина, и ключевое у Т. Куна понятие «парадигма» в точности совпадает с понятием «биологический вид» у Ч. Дарвина - как прецедентно складывающаяся «матрица» для соответствующей практики. «Матрица» не подгоняет под себя практику, но практика всегда может отвергнуть данную «матрицу», если создаст иные прецеденты.
Ч. Дарвин в XIX в., а Т. Кун в XX в. сделали одно и то же фундаментальное открытие, заключающееся в том, что «виды» («парадигмы») исторически меняются, обновляются по индивидуальным прецедентам, непредсказуемым в силу самого системного качества реальности, в которой эти «вольные» прецеденты не только происходят, но должны происходить. Ч. Дарвин и Т. Кун, руководствуясь научной добросовестностью, совершили даже нечто «запретное» с точки зрения укорененного в человеческом мире и спасительного для человеческого сознания мифа. Они разрушили
миф о том, что окружающая человека действительность и сам человек как ее часть надежно защищены некими «генеральными смыслами», неким «общим», организующим все видимое многообразие единичных вещей, явлений и событий в систему «объективных законов». Они показали, что само «общее», закономерное, воспроизводящееся во времени складывается в прецедентных системах и поэтому является относительным, зависимым от времени и места. Собственно, это математически установил И. Ньютон в законе всемирного тяготения, который не действует там, где нет масс (вся механика Ньютона верна для «земных» скоростей и неверна для скоростей, близких к скорости света). Продемонстрировал прецедентный характер физической реальности и А. Эйнштейн, сформулировав теорию относительности, где даже «столпы» времени и пространства относительны, условны, зависимы от распределения единичных масс. И если даже физическая реальность представляет в своем фундаменте прецедентную систему, то прецедентный характер социальной реальности, выстраиваемой во взаимодействии множества индивидуальных воль, бесспорен. Люди в качестве тех же «единичных масс» сами создают прецедентную систему «общество», в том числе сами для собственного психологического комфорта создают и свои «абсолюты», передавая им свою ответственность. Отсюда - важный для человека миф о детерминизме как надежно упорядоченном, закономерном, предсказуемом, планомерном бытии.
Наука же, в данном случае в лице Ч. Дарвина и Т. Куна, разрушает этот психологически удобный для человека миф, докапываясь до фундаментально прецедентной картины мира, в которой желанный детерминизм оборачивается психологически некомфортным «детерминизмом случая». Эта некомфортная картина мира внушает единственную надежную истину - о фундаментально прецедентном порядке мировой системы, выравнивающем права и ответственности «единичного» и «общего», индивида и вида, отдельного гражданина и власти, поскольку «общее» в качестве своей функции управления, закона обязано не самому себе, но прецедентному раскладу «единичного» в данное время и данном месте. То есть суть не в результатах, но в самой процедуре прецедентного их получения.
Современная (начиная со второй половины XX в.) философия науки демонстрирует понимание того, что легитимность истины рождается не в ее «обосновании», но в процедуре ее получения. Тем самым она вносит большой вклад в подготовку необходимой сегодня научно-методологической революции. Глобализация заставляет, например, по-новому взглянуть на эпатажную в философии науки фигуру П. Фейерабенда. Он предложил рассматривать научную деятельность с точки зрения ценности не ее результатов, но ее процедуры, причем процедуры, движимой не профессиональными интересами познания, научного творчества, а «человеческими» интересами - получения материальных и различных социальных выгод.
В представлении П. Фейерабенда, институт науки, который сложился в мире с Нового времени, осуществляет процедуру, т.е. определенные нормы и стандарты, но не объективного, родившегося вместе с человеком «познания вообще», а того, что можно назвать научным мировоззрением. Научное мировоззрение, как любое мировоззрение, не является безальтернативным, представляя собой одну из возможных «картин мира» на правах исторической традиции. Историческая же традиция когда-то возникает и подвержена изменениям вплоть до собственного исчезновения - просто потому, что исторически меняется, развивается ее социальный, человеческий контекст. Значит, по П. Фейерабенду, наука как научная традиция (как и любая историческая традиция) - не более чем процедура, нацеленная не на какие-либо результаты, а на воспроизведение себя самой с помощью выполнения определенных норм, стандартов, метода, которые называют научными и декларируют в качестве средств достижения объективной истины.
Коллеги - философы науки называли П. Фейерабенда радикалом. Однако радикальность П. Фейерабенда проявилась лишь в том, что он развернул логику идеи приоритета процедуры познания над результатами познания в картину научного познания, которое не только может мотивироваться, но и реально мотивируется интересами, посторонними интересу достижения истины. Эта уверенность П. Фейерабенда в «посторонних интересах» ученых, безусловно, является эксцессом его концепции науки, но концепции, в целом верно понимающей науку как одну из традиций, которые
выстраивает человек, и суть которых - воспроизведение самих себя в соответствующих процедурах.
У П. Фейерабенеда возникло понимание исторической изменчивости процедуры науки - понимание того, что в науке может пройти за истину все, что будет убедительно подано со ссылкой на выполнение должной процедуры. Он критикует научную традицию прежде всего за ее реальные или воображаемые социальные минусы, которые несет в себе любая историческая традиция. Действительно, доминирующей мотивацией любой традиции является не достижение каких-либо «плодов», а «ненаправленное» самосохранение, поскольку традиция обязательно эволюционирует, и это усиливает ее стремление к самосохранению. То есть логика существования традиции такова, что традиция в своей социальной эволюции может выбрать два способа самосохранения. Один способ -самоизоляция от общества в виде института «посвященных», исполняющих определенные ритуалы, пользующихся кодовым языком и смотрящих на остальное общество как на «непосвященных». Другой способ - реформирование себя по вызовам своей социальной эволюции.
Нетрудно понять, что для самосохранения любой традиции, в том числе научной традиции, непродуктивен способ самоизоляции и продуктивен способ реформирования себя. П. Фейерабенд и считает, что научная традиция пошла с Нового времени, когда стала институтом, по пути самоизоляции. Этим объясняется весь адресованный науке обличительный и «разоблачительный» пафос П. Фейерабенда, за который он был прозван «эпистемологическим анархистом». В данном случае ярлык «анархиста» едва ли справедлив. П. Фейерабенд выступает за реформацию - именно демократизацию - института науки. По мнению П. Фейерабенда, институт науки в его современном виде представляет собой закрытое сообщество «посвященных», которое:
а) развивает не столько объективно научную, сколько идеологическую, ценностную картину мира;
б) не допускает никакой внутренней демократии, никакого плюрализма подходов и теорий, если есть один «авторитетный» подход и одна «авторитетная» теория;
в) является, следовательно, сообществом, в котором сильны «авторитетные» амбиции, разрушающие честную научную работу.
В сущности, весь «анархизм» П. Фейерабенда - выступление против сложившегося в науке «имперского» порядка, когда плюрализм идей подавляется властью «авторитетных» идей и «авторитетов», стоящих на страже определенной идеологической модели познания. Это не только эпистемологический, но и социальный протест. Возможно, именно «анархист» П. Фейерабенд наиболее точно выразил то, что другие философы науки выражали уклончиво, погружаясь в логику эмпирического/теоретического и отвлекаясь от социального измерения науки. Он прямо назвал системным изъяном существующей модели науки вовсе не дефицит средств получения действительно достоверного знания, но дефицит в ней эпистемологической и социальной демократии. Устранение этого дефицита - все, что науке нужно для выполнения в обществе своей миссии поставщика «объективных истин» в форме теоретического знания и технологий. Наука не требует никакого дополнительного обоснования достоверности своих результатов, и только в случае сбоя этого механизма - именно в «имперской» эпистемологической и социальной модели науки - они станут сомнительными.
Глобализация, пишет автор в заключение, актуализирует подобные проекты реформирования науки.
А.А. Али-заде
2010.02.010. НАСЭР М. ОБЩЕСТВО НАУКИ И ТЕХНОЛОГИИ: НОВАЯ ПАРАДИГМА ПОНИМАНИЯ НАУКИ. NASSER M. Science-technology-society (STS): A new paradigm in science education // Bulletin of science, technology & society. - 2009. -Vol. 29, N 4. - P. 287-297. - DOI: 10.1177/0270467609336307. -Mode of access: http://bst.sagepub.com/cgi/content/abstract/29/4/287
Ключевые слова: глобализация; общество науки и технологии; новое социальное качество науки; технология; социальная технология.
Египетский ученый, работающий в Великобритании, считает, что глобализация, придавшая развитому индустриальному «обществу науки и технологии» (ОНТ) новое качество, требует новую социологию науки, которая бы началась с изменения определений, что такое наука, научная рациональность, технология.
