CC BY
10
2010.01.028. РАЙНДЛЬ Й. УПРАЗДНЕНИЕ ВОЗРАСТА: КРИТИКА ОПТИМИСТИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЫ СТАРЕНИЯ. REINDL J. Die Abschaffung des Alters: Eine Kritik des optimistischen Aiternsparadigmas // Leviathan. - Wiesbaden, 2009. - Jg. 37, H. 1. -S.160-172.
Активный интерес к демографическим переменам в обществе, по признанию Йозефа Райндля (Институт социологии, Саар-брюккен, ФРГ), неотделим от опасности двух утрат. Первая имеет политическую природу и связана с равновесием между численностью населения и мощью государства. Сокращение численности, безусловно, ведет к падению уверенности страны в собственных силах и к проблемам на международной арене. Именно с этой проблемой с точки зрения формирования и использования человеческого капитала перекликается концептуализация процесса старения. Другая издержка имеет экономическую природу и, на первый взгляд, не обладает негативным оттенком. Ее побудительные причины в меньшей степени связаны со старением национальных государств, так как рынок труда обладает ныне планетарными масштабами. Однако здесь важно то, что стареющие общества - это усталые общества, консервативные и невосприимчивые к инновациям. К тому же, как подчеркивает автор, акцентирование связи возраста с упадком трудоспособности заметно контрастирует с оптимистичной картиной благополучия такого общества. Исходя из этого, он ставит задачу показать соотношение возможных потерь и поиски путей их сбалансированности (с. 161).
С угрозами стареющих обществ, по мнению Райндля, связаны антропологические подходы, которые, казалось бы, обладают убедительностью, соответствуя реальности и «здравому смыслу». Опыт показывает, что с середины жизни готовность к изменениям у человека сильно ослабевает. В связи с этим возникают следующие вопросы: утрачивает ли старшее поколение свои позиции в условиях все более набирающих скорость экономических перемен -в мире турбокапитализма? Является ли тенденция старения общества угрозой для модернизации и конкурентоспособности предприятий? Однозначного ответа на эти вопросы нет. Наука пытается привести доказательства дееспособности пожилых людей и наиболее часто использует три типа аргументации:
- биологический, указывающий на различия между календарным (или хронологическим) и «настоящим биологическим» возрастом. Люди стареют сегодня иначе, чем раньше, и дольше остаются биологически молодыми, а их физиологическое состояние позволяет быть инициативными и в преклонном возрасте;
- психологический, настаивающий на отсутствии общих признаков снижения умственной продуктивности. Дух не стареет, он лишь изменяет формы проявления (пластичность). Обучение - не отдельный этап жизни, но непрерывный процесс, который не прекращается с взрослением;
- социокультурный, фокусирующий внимание на взаимосвязи современного образа жизни и возраста, которая регистрирует интенсивное социальное омоложение. Сегодня человек все чаще понимает жизнь как построенную на основе представленного «проекта» биографию. Люди не хотят быть рабами жизненной инерции и стремятся сами выстраивать свое существование (с. 161).
Вместе с тем, как отмечает Райндль, «оптимистичная парадигма» возраста в недостаточной мере учитывает результаты эмпирических исследований продолжительности трудовой деятельности. Так, период молодости не удлиняется у «ремесленников», которые, несмотря на высокую механизацию труда и снижение физических нагрузок, стареют прежде времени. Даже привилегированные «работники умственного труда» с достижением преклонного возраста склонны выйти из дела1. Только малая часть работников в этой сфере способна продлить свою трудовую жизнь, и лишь обстоятельства вынуждают их приспособиться к ее усложнению и нововведениям.
Противоречие между теорией «позднего старения» и практикой «раннего старения» в мире труда поднимает два вопроса: 1. Сказывается ли только влияние условий рынка труда на том, что биологический, психологический и социокультурный потенциалы «молодых стариков» не растут, а сокращаются? 2. Изменяется ли этот потенциал при «дружелюбных к старению» формах труда, приводя к сокращению числа уходящих на пенсию (с. 162)? По мнению Райндля, существующие концепты стимуляции продления времени
1 Grewer H.G., Matthäi I., Reindl J. Der innovative Ältere: Warum die Entwickleruhr länger als sieben Jahre tickt. - München; Mering: Hampp, 2007.
трудовой активности дают ответ на этот вопрос, не затушевывая зависимости занятости и старения. Их авторы убеждены в мобильности пожилых, в том, что адекватные возрасту условия и виды работы могут удерживать их на рабочем месте. Ключевую роль при этом играют структурные компоненты - получение дохода, профессиональная карьера и ее планирование в соответствии с возрастом. Тот, кто в течение трудовой деятельности снова и снова оказывается перед новыми вызовами и учится «всю жизнь», дольше остается жизнеспособным и справляется с требованиями производства до пенсионного возраста. Таковы исследовательские установки, около 10 лет господствующие при изучении «гуманизации трудовой жизни» и более 30 лет - в оценках демографических перемен в сфере труда.
Между тем сведения о социальных резервах людей старшего возраста не всегда находят отражение в трудовой и кадровой политике предприятий. Работники старше 45 лет считаются на предприятии пожилыми и неперспективными. На практике это проявляется в отсутствии финансирования переобучения престарелых, освоения ими новых технологий. Степень их участия в работе предприятий (за исключением руководящих кадров), как правило, снижается. Сторонники «молодой старости» вынуждены признать наличие разрыва между реальным трудовым режимом и его идеальными моделями и обратиться к критическому анализу предубеждений и устаревших принципов политики и практики трудовой занятости. Разочарования при реализации проектов эффективного управления предприятием и работы с персоналом продемонстрировали многогранность тезиса гибкого кадрового подхода. Неудачи связывались при этом как с непоследовательными действиями администрации, так и с сопротивлением работников.
Недостаточны также лабораторные доказательства наличия у пожилых людей физической и умственной продуктивности и высокого уровня их компетенции в завершающей фазе трудовой активности. Необходимо, утверждает автор, установить зависимость между требованиями рыночной экономики и трудовым потенциалом престарелых, так как наряду с психофизическим состоянием здоровья следует учитывать мотивации и готовность к обучению. Только на основании такого анализа можно делать заключения об инновационных возможностях старшего поколения (с. 163).
Райндль отмечает, что при оценке трудового потенциала пенсионеров сталкиваются две теоретические парадигмы, обобщающие эмпирические и экспериментальные данные. Первая (когерентная) модель объясняет возраст и старение социологически, используя так называемую теорию разобщения (Disengagement-Theorie)1. Сформировавшаяся в рамках структурно-функциональной теории Парсонса, она толкует освобождение от зависимости как неизбежный выход пожилого человека из типичной конфигурации ролей и функций взрослой жизни. Речь идет здесь, скорее, о возрасте как социальной категории безотносительно к проблеме эмиграции пенсионера из активного пространства, превращающей его в «маргинала». Теория разобщения подвергла критике попытки отвлечься от субъективных параметров возраста и старения при помощи проектов интеракции. То, что идеи субкультуры подготовили общественное сознание к деконструкции представлений о возрасте как «нормальной» фазе жизни и о старении как «нормальном» жизненном процессе, закрепляется теорией активности в старости. В противовес формуле утрат в пенсионном возрасте (утрата круга общения, снятие с должности, ущемление в правах) она предлагает модель продолжительной активности. Правда, ее наивный оптимизм также вызвал критику, поскольку данная модель воздействовала и на исследовательские стратегии, и на социальную практику. Более того, формулировки теории активности, отразившиеся в кампании против «возрастных утрат», определяли геронтологические программы и трактовку демографических перемен на протяжении последних десятилетий.
Между тем, по мнению автора, у них нет ни эмпирических толкований взаимосвязи работы, возраста и состояния здоровья, способных убедительно обосновать результаты опроса населения, ни медицинских данных об ослаблении к старости физических и духовных сил. Теоретиками активности не учитывается эмпирически подтвержденный вывод о том, что сама по себе работа не омолаживает, а скорее ускоряет старение, например в случае тяжелого и однообразного труда (с. 164). Триумфальное шествие теории «активности в преклонном возрасте» достигло своего апогея с издани-
1 Cumming E., Henry W.E. Growing old: The process of disengagement. - N.Y.: Basic books, 1961.
ем программы исследований демографических изменений. Большинство ее проектов направлено на доказательство того, что случаи вытеснения этой возрастной когорты с рынка труда связаны с определенной политикой на предприятиях (возрастные ограничения занятости), а также с использованием форм занятости, не способствующих активности, а подавляющих ее. Это дало повод для выступлений в защиту инициативности пожилых, предполагающей повышение квалификации, здоровый образ жизни и удлинение срока трудовой активности. Однако не в пользу мобилизации пожилых людей для решения общественных задач свидетельствуют факты понижения их работоспособности во множестве специальностей. В силу этого речь должна идти не столько о резервах активности престарелых, сколько о соответствующих возрасту условиях труда, многообразии мотивов их трудовой деятельности, что требует отказа от общих рецептов.
Отмеченные разногласия в теоретических подходах делают очевидной, считает Райндль, проблему, которая до сегодняшнего дня не решена. Важен ли вообще возраст как таковой для профессиональных успехов и восприятия инноваций, следует ли принимать его как величину, детерминирующую жизненную практику и отношения между людьми? Отступление от эссенциалистского понятия возраста уместно здесь по нескольким причинам. Во-первых, люди при одном и том же календарном возрасте часто значительно отличаются по биологическому, социальному и по внутренне ощущаемому ими возрасту. Во-вторых, результаты изучения продуктивности ставят под сомнение явное влияние возраста на профессиональные успехи. Даже там, где очевидны изменения физических и познавательных возможностей, профессионализм немыслим без учета «восполняющей компетенции» (Котреп8айоп8-Котре1еп2) пожилых1. В-третьих, возраст в эпоху постмодерна заметно теряет свои отличительные свойства. В обществе, где никто не хочет быть старым, все сложнее представить старение как естественный этап жизни. И наконец, возраст мало пригоден в качестве социального принципа упорядочения, так как
1 Salthouse T.A. Theoretical perspective on cognitive aging. - Hillsdale (NJ): Erlbaum associates, 1991.
ход жизни человека все менее общественен и институционализирован (с. 165).
Далее автор поднимает следующие вопросы. Превращается ли изучение возраста на волне «антиэссенциалистского поворота» в исследование семантики возраста? Нужно ли в социальном исследовании возраста отходить от дискурса о возрасте, в центре которого стоит вопрос не столько о том, что является возрастом или старостью, но о том, как он трактуется людьми (с. 166)? Отвечая на них, Райндль ссылается на опыт создания социальных конструкций возрастов. Он пишет, что конструктивистский вариант «демографической драмы» подразумевает, что работники прежде времени характеризуются (администрацией) как старые и ведут себя соответственно, ничего не противопоставляя своему увольнению. Кадровая политика работодателей является следствием данной логики, хотя при этом они расточают ценные ресурсы. Однако вне поля зрения остаются два феномена: острота геронтологической проблемы, особенно в условиях «глобализированного» капитализма, и доминанта «иллюзии моложавости» в современном обществе. Возможно ли синтезирование структуры и возраста, а не только идеи и возраста (в возрастной семантике)? Понять это можно только при эмпирической расшифровке понятия возраста (с. 166).
Для большинства ученых трудовая деятельность и ее оценки связываются с целями предприятий и ситуацией, при которой они пытаются выжить. Работа является не только результатом столкновения с объективными требованиями, но и с неминуемостью ее выполнения, берущей начало в реализации интересов бизнеса. Вследствие этого, а также неизбежной в условиях рынка конкуренции служба становится бременем и требует физических и психических затрат. Если руководство делает ставку на молодежь как носителя успеха, то это обусловлено не столько возрастной дискриминацией, сколько прагматическими причинами: все возрастные группы равны при оказании равных услуг. Если же пожилые сотрудники не соответствуют интересам производства, то они оказываются лишними независимо от их качеств. Используемую ранее практику сокращения рабочего дня пожилых, отличившихся многолетней и самоотверженной работой, и выделения соответствующих их возрасту заданий сегодня на заводах найти все труднее. Большинство учреждений расторгают неформальный договор поколений, кото-
рый включал социальное соглашение о возрастной динамике трудовой деятельности. Они ориентируются на образец активности в средней фазе жизни и пытаются сделать его нормой для всех.
Между тем в обществе существует множество противоречивых представлений о возрасте, усложняющих его возможные интерпретации. Причем на переднем плане оказываются лингвистические, а не социальные конструкции возраста, возникает отчетливая конфронтация между локальным его определением на предприятии и общественным представлением. В экономике укрепляется вера в возможность обходить общие установки. Общество все больше отдаляется от «психологического стереотипа» уважения к пожилым рабочим и склоняется к нормам «социального обмена» между поколениями (с. 167). Преклонный возраст уже не считается режимом признания жизненных заслуг, скорее - реликтом или проблематичной привилегией. Под знаком глобализации и потребительства он становится балластом для «нравственных устоев» предпринимательства.
Общество также откликается на «отрицание» роли возраста и пытается включить его в новую диспозицию. Как состояние возраст делится на жизненные этапы, на «молодую» и «позднюю» когорты. Как процесс старение распространяется фактически на всю жизнь и вместе с тем остается открытым для новых измерений -динамики обучения человека и преодоления жизненных вызовов. Как потенциал возраст охватывает накопление качеств и способностей, которые можно вводить в действие, если сохранить их. Использование «молодых стариков», багаж которых еще не реализован полностью, - это привлекательный путь преодоления опасных демографических перемен в обществе. Понимают это и работодатели, но им не хватает уверенности в том, что можно успешно вести хозяйство в условиях неизбежных преобразований трудовых ресурсов (ускорение производственных процессов, кадровая гибкость, оптимизация занятости и т.д.) (с. 168).
Остается открытым вопрос, изменяются ли с ростом старения общества привычные позиции бизнеса по отношению к старшему поколению. Безусловно, здесь отсутствуют возражения против стариков как носителей стратегических достижений. Однако, констатирует Райндль, преображается сам стандарт труженика и утверждаются стереотипы, не согласующиеся с традиционными
интерпретациями возраста. Простая констатация старения как процесса, ведущего к профессиональному, а затем естественному концу, все реже появляется в нынешних трактовках возраста. Вместо этого выдвигаются идеи «антистарения»: ученые предпочитают говорить о «философии соответствия», о «продуктивности возраста» и о гибкости. Природа превращается в остаточную категорию, дискурс опирается на тезис о социальном конструировании возраста и старения, но затушевывает эмпирически-материальную реальность. Такое забвение тела, конечно, удивляет при обращении к предмету, который вообще немыслим без физического субстрата и опыта его реформирования.
Исходя из этого Райндль подчеркивает, что бинарные оппозиции (старость и молодость, мужчина и женщина) обосновывают необходимость причисления к природе - возраста, гендера, этнич-ности, а к обществу - социализации, обобществления, социальных конструкций (с. 169). По его мнению, прототип для объяснения их соотношения дает феминистский дискурс. Если представить фазы эволюции этого дискурса, то для понимания демографических перемен следует обратить внимание на следующее. Исходной для него была проблематика обоснованности суждений о естественности мужского и женского начал и выявления социокультурного пола (гендера) как возможных факторов дискриминации женщин. Объяснить неравноправное положение женщин пытались как представительницы «гендерной честности», выступающие за равные права полов, так и представительницы «гендерного разнообразия», подчеркивающие инобытие женщин.
Если политический феминизм настаивал на различении биологических (сексуальность) и социокультурных аспектов пола (ген-дер), то культурный феминизм подверг сомнению это различение и пропагандировал «гендерную свободу» и «дегендеризацию». Это движение призывает к преодолению принципа упорядочивания по половой принадлежности и обращается к темам киборгов и гибридов, где отсутствуют различения между сексуальностью и генде-ром. Однако ответом на затянувшийся феминистский спор стало мнение, что последние барьеры эмансипации и уравнивания падут лишь в случае деконструкции как гендера, так и отношений между полами (с. 169). Ход дискуссии о возрасте показывает отчетливые аналогии с полемикой о феминизме. Здесь также присутствует со-
мнение в естественном конструировании возрастных ступеней, а природный возраст сменяется социокультурным.
Причина возрастной дискриминации в сфере профессиональной деятельности кроется, если обобщить сказанное, не в недостатках пожилых людей, а в социальной риторике о возрасте1. Выход из этой «демографической ситуации» автор видит в антидискриминации и почтении, освобождающих потенциал пожилых от каких-либо ограничений. Автор подчеркивает курс на «культурализацию», где вместо этапов жизни говорится о множестве ее вариантов, уходящих от использования категорий «молодой» и «старый». При анализе демографических перемен все чаще вытесняются темы смерти и принцип определения конфигурации жизненных этапов в зависимости от возраста (с. 170).
В заключение статьи Райндль отмечает, что ученые все меньше рассматривают возраст как движение к выходу из трудовой жизни и критикуют те формы занятости, которые ускоряют старение. Вместо этого они подвергают свой предмет исследования теоретической терапии и стремятся обозначить все новые возможности занятости, шансы активности и перспективы переобучения. За эталон принимается не столько пожилой человек, ведущий размеренный образ жизни, сколько поддерживающий форму, мобильный, гибкий, продуктивный, следовательно, моложавый человек, готовый включиться в экономические преобразования. Труд превращается в источник молодости, из которого в любое время можно напиться, если пожелаешь этого. Это свидетельствует о необходимости физической и умственной закалки: тренировка памяти, продолжающаяся всю жизнь учеба и медитация, открывающая новые резервы пластичности.
Немногие пожилые люди отвечают этим требованиям. Поэтому в сегодняшних действиях работодателей, которые требуют от старшего поколения соблюдения привычного для молодежи режима производства и отправляют их раньше времени на пенсию, больше «целесообразного», чем в теориях возрастов, описывающих в своих моделях возможности организма, а не реального человека. Разумеется, нельзя упускать из виду, что геронтолог считается футу-
1 Reindl J. Die Rationalität der Altersdiskriminierung oder die blinden Flecken der MikroÖkonomie // Zeitschr. für Personalforschung. - München, 2008. - Jg. 22, H. 3. -S. 318-322.
рологом, поскольку говорит о том времени, когда его сведения станут полезными для производства. «Готовые к инновациям» старики будут необходимы тогда, когда демографические перемены приведут к исчезновению перспективы набора молодых сотрудников. В этом ракурсе можно заявлять о пересечении между будущими кадровыми стратегиями предприятий и господствующими ныне конструкциями возраста. Если люди скоро будут трудиться до 70 лет, то путь для этого подготовили современные геронтологи с их подходом «продуктивного старения» (с. 170).
Решение демографических проблем с помощью такой организации общества и труда на предприятиях, которая помогла бы пожилым справляться с трудовым режимом, все более осознается как утопия. В условиях жестких экономических и институциональных параметров роста это невозможно. Пока не найдено, резюмирует Райндль, системно-адекватного конструкта возрастов и старения. Люди, выросшие в условиях самоомоложения и продолжительной активности, выходят из-под контроля капиталистической системы, поскольку не соответствуют ее правилам. Возможно, речь о них пойдет в будущем.
С. Г. Ким
