CC BY
35
стях вызвать масштабные социальные изменения, поскольку ее действие распространяется на отдельных людей, а не на расу в целом. Необходимы этнографические исследования не только статистического количественного, но и качественного характера, чтобы понять, как межличностные отношения становятся основой для формирования новой общности как целостной социальной группы.
Межрасовые браки сами по себе могут интерпретироваться как способ пересечения межрасовых границ. Еще более важную роль играет выполнение родительских обязанностей в таких семьях. Возникшее родство служит символическим мостом между расовыми группами, связывая их отношениями реальных личных взаимных привязанностей и обязанностей. Этот эмоциональный механизм разрушительнее других действует на все еще существующую расовую линию цвета, основанную на биологической и генеалогической логике понимания расы и семьи (с. 189-190).
Т. Б. Уварова
2009.04.052. АМОГОЛОНОВА Д.Д. СОВРЕМЕННАЯ БУРЯТСКАЯ ЭТНОСФЕРА: ДИСКУРСЫ, ПАРАДИГМЫ, СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ПРАКТИКИ. - Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2008. -292 с.
Ключевые слова: современность, бурятское социокультурное пространство, бурятская культурная этносфера.
Монография посвящена исследованию современного бурятского социокультурного пространства, или культурной этносферы. В качестве важнейшей ее составляющей автор выделяет культурно-идентификационные дискурсы бурятской этничности, связанные с обсуждением национальной идеи, а также возрождения и сохранения традиционной культуры. В процессе анализа автор сочетает методологические принципы социального конструктивизма и семиологии применительно к системе культуры.
В главе первой «Словарь исследования постсоветской этнич-ности и этнического национализма» автор выделяет ключевые термины и понятия как первый шаг к преодолению «терминологического хаоса», характерного для современных социогуманитарных подходов к проблемам этничности и национализма.
В главе второй «Константы политического и историко-культурного дискурсов» автор анализирует конструирование границ бурятской культурной этносферы как основное содержание национальной идеи, поиск которой - характерная черта политической культуры Российской Федерации в последние два десятилетия. В Бурятии, как и в других национальных субъектах СССР, а позже в России, национальное возрождение и модернизация (первый период бурятского национального возрождения - «взрыв эт-ничности» пришелся на конец 1980-х - начало 1990-х годов) подразумевали полное или частичное переписывание советского текста, что законодательно закрепляло качественные изменения бурятского этноса, приобретшего статус титульной и государство-образующей нации (с. 46). Центральной из новых традиций выступает легитимизация этнического права на территорию. Пространственные идеологемы напрямую связаны с историей монголов и цивилизующим воздействием буддизма, позволяющим расширить границы культурной принадлежности бурят до Центрально-Азиатского региона в целом. Таким образом, идеология реэтнизации неотделима от понятия «политическая мифологема» или «мифологизированная политическая доктрина».
Формирование этнонациональной идеологии в современной Бурятии определялось тем, что в России именно регионы, а не партии выступают главными политическими субъектами, а сам по себе «региональный фактор» частично компенсирует незавершенность институализации партийной системы. Борьба за сохранение бурятской государственности - «защитный национализм» - связан с обострением межэтнических отношений в России. Проявление агрессии по отношению к бурятам на почве расовой нетолерантности становится политическим фактором этнической мобилизации, заставляет бурят рассматривать пределы «своей земли» как политические границы. «Одновременно следует отметить, - считает автор, - что именно во втором периоде современного дискурса (с середины 1990-х годов до 2000 г.), когда бурятская национальная идея в ее политическом аспекте стала увязываться с планами и осуществлением реформирования российского федерализма, проект этнокультурного возрождения получил наибольшее развитие» (с. 79).
В последние годы для бурятского народа особое значение приобрело сохранение национальной государственности, прежде
всего в свете слияния автономных бурятских субъектов Федерации с Иркутской и Читинской областями, что было негативно воспринято населением Республики Бурятии, включая его русскую и эвенкийскую составляющие.
В главе третьей «Этнические ценности в дискурсе этнона-ционального возрождения» автор характеризует монгольский стандарт нациестроительства как источник «импорта идеологии» пан-монгольского исторического величия в современную бурятскую идентичность. Неслучайно, что в последние 20 лет в бурятском культурно-политическом дискурсе темы, связанные с историей Монгольской империи и ее создателем Чингис-ханом, развиваются типологически сходно с другими этноидеологиями как в России, так и за ее пределами. Бурятский дискурс активизировал не только художественное творчество, но и научные изыскания, направленные на «приватизацию» образа Чингис-хана. Активная эксплуатация исторического образа была вызвана целым рядом причин, которые можно сформулировать как стремление восстановить этнокультурные связи с Монголией, что подразумевало, в частности, законодательное восстановление утраченного в 1958 г. поли-тонима «бурят-монгол» и ревитализацию исторической, политической и культурной памяти. Это способствовало бы включению бурят в монгольский мир и его великую историю.
Одновременно принадлежность к монгольскому миру не означает элиминирования российской идентичности, унаследованной не только из советского периода, но и из более отдаленной истории. Проживание бурят в границах Российской Федерации, понимание необходимости и возможности выживания в современном мире только вместе с Россией приводят к тому, что Россия воспринимается как свой мир, то есть должным образом упорядоченное государство - Космос, противопоставляемый Хаосу внешнего пространства.
Одной из основных задач процесса национально-культурного возрождения (или даже главной из них) стали сохранение бурятского языка и забота о его развитии. Несмотря на то, что в период романтического этнонационализма (конец 1980-х - начало 1990-х годов) бурятский язык стал государственным наряду с русским и его преподавание существенно расширилось, реальных глубоких изменений в сфере его функционирования не произошло.
Согласно данным переписи 2002 г. бурятским языком владели 23,6% жителей республики (буряты составляют 27,8% от общей их численности), т.е. подавляющее большинство титульного населения, но вместе с тем отмечалось, что доля бурят, считающих своим родным языком русский язык, постоянно растет, а использование русского языка среди бурят зачастую более распространено, чем бурятского (с. 129-130).
В главе четвертой «Религия в конструировании современного бурятского социокультурного пространства» рассматривается роль религии в дискурсе бурятской этнической идентификации. Важная роль традиционной духовности в контексте культурного возрождения способствует устойчивому сохранению принятых в регионе религиозно-культовых практик, связанных с буддизмом и шаманизмом. Укоренилось представление о них как о религиях, в равной степени маркирующих этническое пространство и являющихся национальными символами. В настоящее время их единство воспринимается как характеристика особой этнонациональной религии. При этом функциональная нагрузка, лежащая на буддизме и шаманизме, различна: последний маркирует этнородовую и территориальную общность, а буддизм, благодаря своему мировому статусу, рассматривается не только как национальная религия, но и как транслятор общемонгольской и центрально-азиатской традиции (с. 149).
Буддийская обновленная Церковь приобретает все большую роль в различных аспектах повседневной духовной жизни, включая не только религиозные, но и мирские практики. К авторитету буддийского духовенства прибегают при обсуждении решений проблем региона, при проведении общественных и культурных мероприятий. Многие черты традиционной религиозной культуры в повседневности приобретают характер региональных ценностей и гуманитарно-географических образов своего пространства, а потому синкретизм религиозных чувств, сложившийся за период длительного межкультурного взаимодействия русских и бурят, не ослабевает, а напротив, становится более выраженным.
В главе пятой «Культурное наполнение этносферы: дискурс художественного творчества» рассматриваются процессы реэтнизации в современном бурятском искусстве. В различных его видах и жанрах: литературе, театральном искусстве, живописи и скульп-
туре - происходит возрождение традиционных фольклорных сюжетов и образов.
Этническое своеобразие присуще и новому жанру городского фольклора, сформировавшемуся под воздействием русской речевой культуры, - анекдотам, опубликованным на сайте бурятского народа (с. 210). Бурятские анекдоты, вне зависимости от их содержания, как правило, рассказываются бурятами и для бурят. «Причиной этого является акцентуация на этническом образе, изначально заложенное высмеивание простодушия или, напротив, хитрости, особенностей внешности, стереотипного представления о национальном характере, особенностях произношения русских слов или в целом плохого владения русским языком» (с. 211).
В заключительной главе «Улан-Удэ: от Удинского зимовья до столицы бурятского мира» автор пишет об исключительно важном феномене города в истории культуры бурят. Рассмотрение современного образа Улан-Удэ необходимо увязывать с идеологией бурятского возрождения, оценивать его как центр, играющий структурообразующую роль в создании вербальных и материальных символов бурятского национального пространства (с. 243).
Вместе с тем автор отмечает, что население города (386,9 тыс. жителей в 2002 г.) давно уже стало многонациональным, хотя сравнительно крупные иноэтничные общности наряду со старожилами - бурятами и русскими - появились здесь только в постперестроечный период (с. 235). Материально-архитектурному этнокультурному обновлению сопутствуют литературно-художественные тексты о городе. Поскольку бурятская интеллектуальная элита сосредоточена почти исключительно в Улан-Удэ, сам город становится объектом современного этнокультурного и этнополити-ческого мифотворчества.
А.А. Хабарова
