CC BY
27
2009.02.004. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И АВАНГАРД: Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. Лощилова И.Е. - Новосибирск: НГПУ, 2008. - 328 с.
Сборник, объединяющий работы ученых разных стран, посвящен юбилеям двух крупнейших представителей «исторического авангарда» - 120-летию со дня рождения Велимира Хлебникова и 100-летию со дня рождения Даниила Хармса. Проблемы анализа текстов, связанных с традицией русского авангарда, рассматриваются в разделах «Хлебников и около», «Хармс и около», «Авангард и около», объединивших 37 статей. Авторы анализируют явления не только литературного, но и художественного авангарда1.
«Хлебников остается загадочным и непостижимым или недостижимым. Кажется, мы приближаемся к нему, но он уходит, как линия горизонта», - этими словами открывается статья «Искусство поэзии Велимира Хлебникова» Сергея Бирюкова (Халле). Поэт, филолог, историософ, орнитолог, математик Хлебников построил новую поэтику, основанием для которой стали не тематика, формы или жанры, а язык как явление. Провокативность новой системы поэзии С. Бирюков усматривает в ее «неспециальности, ненарочитости». Вслед за В.П. Григорьевым хлебниковскую максиму: «слово - пяльцы; слово - лен; слово - ткань», автор статьи считает ключевой. В ней намеренно нарушена последовательность движения. Преобразование - пяльцы - ставится на первое место, природное начало - лен - на второе, производное - ткань - на третье. Таким образом, в новой компрессивной форме, близкой к афористичности, предпочтение отдается интуитивно инструментальному началу: «Пока художник не прикоснулся к слову - оно лен» (с. 7).
Напряжение между словом-звуком и словом-понятием Хлебников разрешает различными путями, один из которых - обращение к палиндрому. Поэт трактовал палиндром «как отраженные
1 См., например: Хазан В. (Иерусалим) «Жажда самоценной поэзии» (Неопубликованная статья Л. Зака «Основные тенденции современной французской живописи»); Ичин К. (Белград) Русские экспрессионисты и конструктивисты в журнале «Зенит» (1921-1926); Буренина О. (Цюрих) «Циклизация» культуры в 1920-1930-е годы в фотоискусстве Александра Родченко; Альчук А. (Москва) «Детский сад»: Единство времени, места и действия; Тихомирова Е. (Берлин) Современный русский авангард в Берлине.
лучи будущего, брошенные подсознательным "Я" на разумное небо». В 1920 г. Хлебников применил палиндром в качестве строительного материла для целой поэмы «Разин», узаконив палиндро-мическую форму в русской поэзии. Обостренный состав палиндромической строки выводит к анаграмматизму в письменном выражении и к паронимии - в звуковом. Произведением-концептом можно считать текст, обращенный к литературе:
О достоевскиймо бегущей тучи.
О пушкиноты млеющего полдня.
Ночь смотрится, как Тютчев,
Замерное безмерным полня.
Анализируя это стихотворение, автор статьи подчеркивает важность роли неологизмов - «достоевскиймо» и «пушкиноты» и высокую степень компрессии.
Некоторые из хлебниковских неологизмов подвергаются детальному анализу в статье Роналда Вроона (Лос-Анджелес) «"Кузнечик" Велимира Хлебникова: искусство словесной двусмысленности». Исследователь полагает, что сложность расшифровки хлебниковских текстов заключена в использовании поэтом нескольких кодирующих механизмов, среди которых «естественный» язык (отсыл к вышедшим из употребления или диалектным словам), опора на собственную лингвистическую теорию («звукопись», «звездное письмо», парономастическое словотворчество) и использование латентных значений, которые «становятся явными только в свете будущих событий или открытий» (с. 12-13).
Стихотворение, к которому обращается автор статьи, было впервые опубликовано в кубо-футуристическом сборнике «Пощечина общественному вкусу» в 1913 г., еще не носило названия «Кузнечик» и имело следующий вид:
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво.
О, озари!1 (с. 13).
Автор статьи указывает на наличие в тексте двух семантических уровней: поверхностного нарративного и глубинного аллегорического. Нарративный план прост: повествование о кузнечике, который, манипулируя крылышками, поедает траву на берегу реки. Аллегорический план сложен и многозначен. Основное значение неологизма «крылышкуя» прояснено самим поэтом. В 1914 г. в статье «!Будетлянский» Ходасевич писал: «"Крылышкуя и т.д." потому прекрасно, что в нем, как в коне Трои, сидит слово ушкуй (разбойник). "Крылышкуя" скрыл ушкуя деревянный конь»2. Р. Вроон конкретизирует образ ушкуйника, полагая, что за ним скрыта историческая фигура русского бунтаря Степана Разина. На это, по мнению исследователя, указывает строка: «"пИНь, пИНь, пИНь!" тАРАРАхНул ЗИНЗИвеР», представляющая анаграмму имени разбойника. Другим доказательством эксплицитного присутствия Разина в «Кузнечике» является «топография» стихотворения. В более поздних произведениях Хлебникова присутствие Разина неизменно сопровождалось картиной поросших травой волжских берегов. Важные коннотации неологизма-восклицания «О, лебедиво!» выявляются путем обращения к исследованию Д. Мицкевича, упоминающего о том, что Лебедия - название конкретной местности в низовьях Дона и Днепра, родина и главное поле действия Разина, и к хлебниковскому палиндрому «Разин», где лебедиво - струг в форме лебедя, на котором плавал бунтарь. Данная коннотация усилена вторым восклицанием «О, озари!», в котором вновь зашифровано имя Разина, тайный источник света и недвусмысленный императив «рази».
Андрей Щетников (Новосибирск) анализирует в своей статье стихотворение Велимира Хлебникова «Есть запах цветов медуницы ...» с физико-математической точки зрения. Упоминая о двух значительных фактах в биографии поэта: участие в работе Казанского общества естествоиспытателей и обучение на физико-математическом отделении Казанского университета, исследователь выстраивает аналитический разбор, основываясь на предположе-
1 Хлебников В. Творения. - М., 1986. - С. 55.
2
Хлебников В. Собр. произведений: В 5 т. - Л., 1933. - Т. 5. - С. 194.
нии о том, что «скрытой осью» рассматриваемого стихотворения является встреча двух «природ» в сознании человека: «Эти две природы суть окружающая природа, за изменениями которой внимательно наблюдает натуралист-фенолог и умопостигаемая природа, с которой имеет дело в своих построениях физик-теоретик» (с. 26).
Интертекстуальный анализ предпринимает Игорь Лощилов (Новосибирск) в статье «О символистских источниках двух стихотворений Алексея Кручёных». Стихотворение «Цветистые торцы», написанное в 1920 г., исследователь считает провоцирующим агрессию непонимающего читателя:
Зев тыф сех тел тверд Зев стых дел царь тыпр АВ
МОЙГИМН ЕВС!
Определение источника текста помогает выстроить сложную историко-культурную и семиотическую конфигурацию. И. Лощи-лов считает, что «Цветистые торцы» - «экстатически-дионисий-ский» парафраз перевода гимна «К Зевсу» греческого поэта Тер-пандра (VII в. до н.э.). С помощью многочисленных сдвигов, фонетических купюр, «мутаций» и редукций Кручёных формирует свой текст, используя перевод Вяч. Иванова:
Зевс, ты всех дел верх,
Зевс, ты всех дел вождь!
Ты будь сих слов царь;
Ты правь мой гимн, Зевс.
«Отрицая неомифологические интенции символистов теургического склада, Кручёных строит регрессивную модель культуры и поворачивает заумное слово лицом к ее мифоритуальным субстратам, - заключает И. Лощилов. - Указанные мутации, как можно предположить, призваны обнажить несостоятельность символистских притязаний на точность перевода, в том числе за счет акустиче-
ского резонанса помещения, где должно (или могло бы) осуществляться хоровое исполнение-произнесение гимна: имя Зевса могло прозвучать под сводами древнего храма как ".. .ЕВС..."» (с. 74).
У современных исследователей до сих пор нет «ключа» к пониманию поэзии обэриутов - признается Лазарь Флейшман (Стэн-форд) в статье «Об одном загадочном стихотворении Даниила Хармса». Если прозаические, драматургические произведения Хармса и Введенского легко подчиняются литературоведческой классификации, будучи аттестованы как явление аналогичное «литературе абсурда» и хронологически ее предвосхищающее1, то «стихотворные тексты обэриутов не уживаются с наличествующим инструментарием историка литературы» (с. 78). Неспособность предпринять детальный анализ стихотворного текста зачастую оправдывается успокоительным термином «бессмыслица». Исследователь предлагает один из путей к расшифровке поэтических обэ-риутских высказываний, избрав для анализа стихотворение Хармса «I разрушение», которое заканчивается строчками:
Так мы строим время счет По закону наших тел. Время заново течет Для удобства наших дел. Неделя - стала нами делима. Неделя - дней значок пяти. Неделя - великана дуля. Неделя - в путь летит как пуля. Ура, короткая неделя, ты все утратила!
И теперь можно приступать к следующему разрушению. всё
«Неуловимое» с первого взгляда содержание проясняется путем вписывания в исторический контекст. Л. Флейшман утверждает, что «загадочное» стихотворение явилось откликом на конкрет-
1 Ревзина О.Г., Ревзин И.И. Семиотический эксперимент на сцене (Нарушение постулата нормального общения как драматургический прием) // Уч. зап. Тартуского ун-та. - Тарту, 1971. - Вып. 284: Труды по знаковым системам - 5. -С. 232-254.
ные исторические обстоятельства. В конце 1920-х годов были предприняты попытки реформации календаря, выдвигались предложения изменить летоисчисление, назначив первым днем года день Октябрьского переворота, предлагалось избавиться от воскресений, в виду того, что на седьмой день недели попадает большинство религиозных праздников, а у трудящихся не должно быть праздников, только дни отдыха. «Если для нас ныне эти события кажутся мимолетным юмористическим эпизодом в анналах советской истории, то для очевидца-современника они приобретали катастрофическое и едва ли не эсхатологическое значение», - замечает исследователь. Он полагает, что данный исторический фон позволяет расшифровать стихотворение Хармса. Однако вкладывать в этот текст оттенок политической сатиры едва ли правомерно. «Отрицательного» отношения автора к совершавшимся реформам в этом стихотворении не выявлено. Л. Флейшман считает, что поэта-обэриута привлек эпатаж, эксцентрика в государственном масштабе, вызвав смешанную реакцию циничного скепсиса и веселого любопытства.
В статье «Даниил Хармс: Перипетии борьбы с языком» Татьяна Казарина (Самара) отмечает, что в творчестве обэриутов берет свое начало одна из центральных в посткультуралистской философии - тема власти дискурса. Хармс едва ли не первый писатель, заговоривший о языке как о самостоятельном источнике опасности. В стихотворении «Когда я вижу человека...» (1939) язык распаляет воображение персонажа-повествователя, позволяет расцвечивать варварские жесты «красивыми» словами. Власть дискурса принимает характер вседозволенности: «Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека!..»1. Субъектом дискурса становится неопознанное агрессивное начало, находящееся за пределами человеческой досягаемости: «Главным предметом внимания Хармса становится дискурс - способ соотнесения языка и эмпирии, язык, воплощающийся в жизнь, речевая интенция, ее источники и адресаты» (с. 91).
Михаил Евзлин (Мадрид) рассматривает архетипическую структуру поэтических произведений одного из малоизвестных
1 Хармс Д.И. Собр. соч.: В 4 т. - М., 1994. - Т. 2. - С. 101.
обэриутов Игоря Бахтерева (1908-1996) в статье «Обманутые надежды, или Несостоявшийся миракль». «Поэтический метод» Бах-терева состоит в бесконечном комбинировании разнородных элементов. В отличие от Кручёных, у которого архетипы торчат «как нетопыри взамен гвоздей», у Бахтерева ничего не выпирает, блоки тщательно прилажены один к другому (с. 100). Отказ от «логического конца» - принцип, на котором строится такого рода мозаичная литература. Из одного сочинения в другое переносятся целые блоки. Строя и перестраивая свои миры-тексты, Бахтерев осознавал «архетипическое качество» своего творчества: «Он - не только инструмент создания, но также инструмент разрушения. Своими текстами он как бы иллюстрирует древнее индийское убеждение о бесконечном чередовании миров, которое принимает у него совершенно уникальную форму миракля-распада» (с. 105).
Валерий Мароши (Новосибирск) в статье «"Монгольское дело": Развивая комментарий к одному тропу А.И. Введенского» цитирует отрывок из неоконченной пьесы «Колоколов.»:
Я думал о том, почему лишь глаголы подвержены часу, минуте и году, а дом, лес и небо, как будто монголы, от времени вдруг получили свободу. Я думал и понял. Мы все это знаем, что действие стало бессонным китаем...
Исследователь поясняет, что «монголы» и «бессонный китай», не мотивы (как в свое время полагал М.Б. Мейлах), а тропы. Выявляя смысловые коннотации, автор статьи обращается к историческим, литературным и лингвистическим подтекстам. На формальном уровне обнаруживается сходство рифмы Введенского «глаголы - монголы» с рифмой И.Ф. Анненского «глагол - монгол», использованной в стихотворении «Буддийская месса в Париже» (1906). Цепной вариант похожей рифмы встречается в поэме Хлебникова «Шаман и Венера» (1912): «И дева, затаив глагол, / Моголу бросила взор выси»1. В «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского автор статьи находит отрывок о кочевниках, в
1 Хлебников В. Творения. - М., 1986. - С. 233.
котором «библейское», «остановленное» время кочевников сочетается с их внешней свободой, как в тропе у Введенского, объединяющем «свободу, время и этноним одного из кочевых народов» (с. 137). Наиболее близким к тропу Введенского подтекстом является «монгольское дело» призрачных «персон» романа А. Белого «Петербург».
Анна Хрусталева (Саратов) в статье «Гершензон и Вяч. Иванов: Символ как имя и ознаменование (К вопросу об эволюции исследовательского метода М.О. Гершензона)» выделяет один из аспектов теоретических воззрений этих мыслителей - их отношение к символизму и символическому. Исследовательница предпринимает попытку услышать за всеми «помехами» и «шумами» комментаторов «живой» голос парадоксального мыслителя и выдающегося человека М. О. Гершензона. Показав существование значимых различий в теоретико-литературных построениях Гершензона и русских символистов, А. Хрусталева предлагает для определения Гершензо-на-критика следующую формулировку: «На определенном этапе творческого пути был близок символистам» (с. 148).
Михаил Вайскопф (Иерусалим) в статье «Дорога в Газу: Владимир Жаботинский и поиски фабулы в теории и практике авангарда» обращается к литературному творчеству социального и политического деятеля: к его роману «Самсон Назорей» (1927), к статьям «Фабула» (1917) и «Слово о полку» (1928). Анализируя эти тексты, автор приходит к убеждению, что образцом высокой, героической национальной фабулы для Жаботинского была Библия; обращение к библейской романтике стало «как бы программой национального оздоровления» (с. 176).
Тему «Модернизм как фашизм: Джойс и Пруст в интерпретации Андрея Платонова» разрабатывает Наталья Ласкина (Новосибирск). Объектом изучения становится статья А. Платонова «О ликвидации человека», с подзаголовком «По поводу романа К. Чапека "Война с саламандрами"», в которой упоминаются три знаковых для ХХ столетия модернистских произведения: «В поисках утраченного времени» Пруста, «Улисс» Джойса и «Путешествие на край ночи» Селина. А. Платонов ставил вопрос об ответственности модернизма как культуры или как типа мышления за катастрофы ХХ в. Писатели-модернисты и политики-фашисты предстают у него «участниками некоего садомазохистского симбиоза, в результате которого насилие не только оправдывается, но
и провоцируется с обеих сторон» (с. 206). Вместе с тем идеологическая установка на антифашизм не гарантирует для Платонова свободы от фашизма, поэтому даже в антифашистском тексте Чапека он усматривает знаки литературного влечения к фашизму
Статья Валерия Вьюгина (С.-Петербург) «Интерпретация бессмыслия (К вопросу об определении авангарда)» возвращает к проблеме, «не однажды поставленной», - о специфике авангардного искусства. Отказ от традиций, стремление к уничтожению поэтической нормы - вот черты, придающие авангарду статус уникального эстетического явления. Однако В. Вьюгин считает, что «путь авангарда буквально ведет в никуда»; «чтобы остаться деятелем искусства, нельзя не вернуться к смыслу, к традиции, к естественному языку, и это подтверждает эволюция большинства заум-ников и футуристов» (с. 294).
В сборнике также помещены статьи: «Хлебников и Кручёных: Монтаж "Нерукотворного памятника"» (Р. Войтехович, Тарту), «Стихотворение Велимира Хлебникова "Усадьба ночью, чин-гисхань!.." в историко-литературной перспективе» (Н. Барковская, Екатеринбург), «Отчет о поездке в Музей Велимира Хлебникова в Ручьях (10 июня 2006)» (А. Россомахин, С.-Петербург), «Две странички Якова Друскина о хлебниковских медведях (Поэтика философского комментария У8. поэтика поэтического текста)» (Н. Азарова, Москва), «Литературные старухи Даниила Хармса (повесть "Старуха")» (Т. Печерская, Новосибирск), «Павел Зальцман: От Пу Сун Лина к Даниилу Хармсу - персонажи и образы» (Н. Зусманович, Амстердам), «Новые прочтения абсурдистских пространственных схем Д. Хармса и С. Кржижановского в свете лагерной литературы» (Л. Юргенсон, Париж), «Неол Рубин - забытый авангардист» (С. Бирюков, Халле), «Феминный код в новеллах С.Д. Кржижановского» (И. Лунина, Барнаул), «Стихотворение Б.Л. Пастернака "Памяти Марины Цветаевой": Попытка интерпретации» (Т. Нешумова, Москва), «"Не мозг - не он один, но царство мира...": (О "Драматических отрывках" Б. Пастернака)» (А. Москалева, Новосибирск), «"Пушкиниана" Марины Цветаевой: Чтение как текстопорождение» (С. Корниенко, Новосибирск).
О явлениях современного литературного авангарда размышляют новосибирские исследователи: О. Бурков - «Имя собственное в поэтике Яна Сатуновского», С. Ромащенко - «Семантический
потенциал удвоения ("Соловей спасающий" Е. Шварц)», Г. Жиличева - «Партизаны в городе: Семиотическая "одержимость" в романе А. Левкина "Мозгва"», Н. Муравина - «"Я - Чехов. Нет, не то": К вопросу о самоиндентификации автора в современной драматургии (творчество Николая Коляды)».
Каждая глава сборника сопровождается библиографией и примечаниями. Издание снабжено фотографиями и графическими иллюстрациями.
К.А. Жулькова
