CC BY
92
УДК 82-1/-9
Ю. Б. Орлицкий ** НАСЛЕДНИКИ ХЛЕБНИКОВА. 1. ГЕНРИХ САПГИР **
Генрих Вениамиинович Сапгир (1928-1999) — выдающийся русский поэт конца ХХ в., представитель неоавангардистского направления. Сапгир неоднократно писал, что одним из своих учителей считает Хлебникова. В «Похмельной поэме» из книги «Элегии» (1967-1970) он перечисляет русских поэтов, оказавших на него наибольшее внимание: это Хворостинин, Ломоносов, Тредьяковский, Державин, Пушкин, Блок и Хлебников. Еще раз Хлебников упоминается в стихотворении «Чурзел», само название которого отсылает к словотворческой практике изобретателя заумного языка. Позднее Сапгир сравнивает с Хлебниковым своего друга, поэта-авангардиста Игоря Холина. Прямой отсылкой к великому футуристу выглядит и микропьеса Сапгира «Зигзигзео» из его книги «Монологи». Собственно в поэтической практике Сапгира влияние Хлебникова сказывается прежде всего в активном словотворчестве, в обращении к заумному языку, а также в активном использовании «хлебниковских» поэтических техник — свободного и особенно гетероморфного стиха.
Ключевые слова: Хлебников, Сапгир, футуризм, неоавангардизм, традиции, не-ология, заумь, свободный стих, гетероморфный стих.
Orlickiy Y. B.
V. KHLEBNIKOV'S SUCCESSORS. 1. GENRICH SAPGIR
Genrikh sapgir (1928-1999) — an outstanding Russian poet of the late ХХШ century, the representator of poetic neoavangardism. Sapgir repeatedly calling Khlebnikov one of his teachers. In "Hangover poem" from the book "Elegy" (1967-1970) he lists the Russian poets who provided him the most attention: they are Khvorostinin, Lomonosov, Tredyakovsky, Derzhavin, Pushkin, Block and Khlebnikov. Once Khlebnikov is mentioned in the poem "Churzel", whose title refers to the practice of the inventor slovotvorcheskoy abstruse language. Later Sapgir compares Khlebnikov with his friend, the poet Igor Holin. Direct reference to the great futurist looks Sapgir's miniplay "Zigzigzeo" from his book "Monologues". Actually in
* Орлицкий Юрий Борисович — доктор филологических наук, доцент, ведущий научный сотрудник УНЦ мандельштамоведения, Российский государственный гуманитарный университет (Москва); ju_b_orlitski@mail.ru
** Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ «Велимир Хлебников в русской и мировой культуре ХХ-ХХ1 веков; 16-04-00413а».
276
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 1
Sapgir's poetic practice Khlebnikov influence affects primarily in the active creation of new words, in an appeal to abstruse language, as well as the active use of "Khlebnikov's" poetic techniques: free verse and in particular heteromorphic verse.
Keywords: Khlebnikov, Sapgir, futurism, neoavangardizm, tradition, neology, nonsense, free verse, heteromorphic verse.
Генрих Вениаминович Сапгир (1928-1999) — выдающийся русский поэт конца ХХ в., яркий представитель неоавангардистского направления в русской поэзии. Широкому читателю он больше известен как автор книг и сценариев для детского театра и кино, в которых самым активным образом использует методы и приемы авангардистского, постфутуристического письма — например, неологию и заумь.
Сапгир неоднократно писал и говорил в интервью, что одним из своих главных учителей — наряду с Пушкиным, которому он посвятил свою яркую книгу «Черновики Пушкина» — считает Велимира Хлебникова; нередко он называл себя также неофутуристом. Не случайно поэтому, что исследователи постоянно сопоставляют два этих имени [1; 4, c. 25].
Имя и образы Хлебникова регулярно появляются в стихах Сапгира. Так, уже в ранней «Похмельной поэме» из книги «Элегии» (1967-1970) он перечисляет русских поэтов, оказавших на него наибольшее внимание:
Правдоискатель князь Хворостинин Лжеклассичный Ломоносов Ученый русский дьяк О! Тредьяковский О! Мурза самодержавный Державин Пушкин — полурусский полубог И Блок —
Кудрявый как цыган профессорский сынок И Хлебников как хлеб и как венок [12, c. 143-144].
Характерно, что, давая всем великим поэтам прошлого короткие и емкие характеристики, «будетлянина» Сапгир описывает с помощью одного из его любимых словесных приемов — анаграммирования: фамилию поэта он делит на две части, первая из которых выявляет корень, обозначающий абсолютную значимость этого слова и обозначаемого им явления для человеческой жизни, а вторая представляет собой частичный палиндром и указывает на высокую оценку поэта-футуриста потомками (ср. название многих антологий, посвященных выдающимся авторам прошлого — «Венок», в т. ч. и адресованный Хлебникову [2]).
Показательно и то, в какую «компанию» попадает Хлебников в этом стихотворении Сапгира: один поэт представляет XVII в., три — XVIII, только один — XIX и один (кроме Хлебникова) — начало XX в. Таким образом, неофутурист Сапгир выстраивает свою творческую генеалогию с оглядкой на раннюю русскую поэзию; очевидно, что и поиски Хлебникова многие исследователи возводят к тому же XVIII в.
Еще раз Хлебников упоминается в позднем стихотворении Сапгира «Чурзел», уже само название которого отсылает к словотворческой практике изобретателя заумного языка [15]; здесь
Сидит чурзел на курбаке лицом как желтый жаб
хлебает Хлебникова суп — античный водохлеб
он видит сквозь и срез и врозь — фактически он слеп [12, с. 282].
Современный поэт (вполне в духе самого футуриста) описывает особенности видения своего фантастического персонажа, прототипом которого, как следует из посвящения, был «Тося Зеленский — подмастерье Татлина» — известный скульптор Алексей Евгеньевич Зеленский (1903-1974), выпускник Вхутемаса — Вхутеина в Москве (1926-1930), где он действительно учился у великого авангардиста В. Е. Татлина, традиции которого продолжал в своем творчестве в течение всей жизни; кстати, среди его работ есть и портрет В. В. Хлебникова (1962).
Авангардистская ориентация адресата посвящения, с которым Сапгир был знаком «на Крыму», сказалась в выборе манеры стихотворения «Чурзел», насыщенного неологизмами, в том числе и заумными; вот продолжение этого произведения, вошедшего в книгу «Терцихи Генриха Буфарева» (1984-1987):
Ладони сами млину гнут — сметана сатаны —
удочерил и в девы взял как вылепил жены —
весь млечный путь губам прижечь — все гродники спины
Горягой книгу кухватив летатлина рука над виноградником летит куступам Судака где всинева и себлака — сомнениям близка
Чурзел ты муж! лицо — пейзаж из выдубленных кож! ты скроен так! — горелый пыж! — по злому ты хорош — летают гуки как огонь! — а умер... ну так что ж...
Мы — кипчаки от стрековищ до слюдевинных крыл
тот — степь лиловая цветов — а этот — серый Крым —
вдали сошлись гора к горе — теперь поговорим [12, с. 282-283].
Словотворчество Генриха Сапгира, проявившееся в двух десятках его концептуальных книг 1960-1990-х гг., можно считать прямым продолжением и дальнейшим развитием аналогичной практики Велимира Хлебникова, подробно описанной в работах Р. Вроона, В. Григорьева и Н. Перцовой [14; 3; 6; 7].
Сближает двух поэтов в первую очередь набор наиболее продуктивных моделей словообразования и общая плотность неологического слоя в стихах разных жанров и форм.
С другой стороны, по сравнению с Хлебниковым Сапгир значительно чаще выходит за пределы славянской и восточноязычной лексики, активнее своего великого предшественника обращается к словосложению, звукоподражательной лексике, сочетает неологизмы с классическими формами строфики, использует вариативные повторы неологизмов как в одном тексте, так и в рамках цикла и книги. В. П. Григорьев писал:
Неологизмы Хлебникова заслуживают не только лингвопоэтического исследования методами современной филологии.
Для того чтобы более глубоко познать этот «странный мир», несомненно живущий и по законам красоты, недостаточно одних научно-филологических усилий, даже предельно совершенных. <.. .>
Пожалуй, как никто другой, Будетлянин остро ощущал в каждом слове то, что можно назвать потенциалом его эстетической семантики, его образными потенциями. Культура словотворчества, в представлении Хлебникова, предполагает, как мы видели, определенный функционализм: слово должно быть «направлено» к называемой вещи <...> Но другое и более раннее начало <...> формулирует убеждение в «красоте смены двух подобнозвучных слов» <...>, вводя тем самым в словотворчество важное эстетическое измерение.
К известному разграничению А. М. Пешковским нормативной и объективной точек зрения на язык таким образом добавляется эстетическая точка зрения как относительно самостоятельная, позволяющая проследить и «пути красоты слова, отличные от его целей [3, с. 323].
В течение всей своей творческой деятельности Сапгир тоже самым активным образом занимался различными видами эстетически значимого словотворчества. Однако принципиально важно, что он, в отличие от Хлебникова, опирался не только на славянский лексический фонд и частично на восточные языки, как это делал будетлянин (о чем справедливо писал тот же Григорьев), но и на западную, прежде всего европейскую, речевую культуру.
Приведем еще один выразительный пример — стихотворение «Кузнечикус» из книги Сапгира «Терцихи Генриха Буфарева» (1987):
Оретикус моретикус кантарус! — Свою латынь теперь изобрету Я над любой фонемой ставлю парус Жив еретик вживлением в ничту
Как ариель взбежал на звездный ярус
Кричу судьбе: огнем его! ату!
И сам себя хватаю налету
Жгу в ярости! — На сцене — пыль и старость
Беру ваш мир — и этакий макарус Из стеклодранок строю аппаратус Кузнечикус — и зинзивер икарус!
Не звездомер не время-акробатус Сам-сон лечу и нет пути обратунс Пусть солнце попадает в точку! в ту! [12, с. 278].
Стихотворение открывается заявлением «свою латынь теперь изобрету», что Сапгир и делает в этом стихотворении при помощи прибавления к словам конечного «латинского» «с» [4, с. 26]. При этом только три неологизма, составляющих первую строку, образованы от латинских корней, остальные шесть — от русских; пять из них попадает в сильную рифменную позицию.
Вообще же в стихотворении использовано несколько способов образования новых слов: кроме уже названного «олатинивания» при помощи конечного «с» существительных (акробатус, аппаратус, кузнечикус и извлеченного из фразеологизма таким макаром существительного макарус) и наречия (обратунс), это — сложение корней (стеклодранки, звездомер; сам-сон), переход имени собственного в нарицательное (ариэль), субстантивация наречия (ничту) [3, с. 309].
Интересно, что за хлебниковским «кузнечикусом» в стихотворении следует знаменитое «зинзивер» — диалектное название синицы, в «Кузнечике» Хлебникова используемое в ином значении — как наименование самого кузнечика [8-10] и нередко воспринимаемое как авторский неологизм будетлянина; здесь это слово служит в первую очередь для обозначения хлебниковской словотворческой традиции.
Вообще в книге «Терцихи Генриха Буфарева» неологизмы разного рода используются Сапгиром очень активно, без них не обходится ни одно из девятнадцати стихотворений. При этом в восьми из них неологизмы вынесены в заглавие («Пельсисочная», «Чурзел», «Поездка в Колдоб» и т. д.), а еще в трех названиях использована экзотическая лексика другого типа (архаизмы «Гисто-рия», «Хрст и самарянка», украинизм «Керывник тай працивник»).
Достаточно часто встречается у Сапгира также классическая асемантическая заумь [15]; в одном из ранних стихотворений показано, как эти слова с необходимостью появляются в языке для обозначения неизвестных ранее предметов (вспомним слова Григорьева об изначальной направленности неологизмов Хлебникова на «называемую вещь»):
ОГОЛЕННОСТЬ
Двор Не двор
Из земли торчит трубор
Сборный железобетон На крыше крутится котон
Дальше — пусто Полтора
Квадратных километра Электрольного листа (Не подходите близко Ослепнете от блеска)
Вдруг
У самых ног Открылся люк Выглянуло голубое шало
Вытянуло шею Подышало Выдохнуло пламя — Фук!
Спряталось Закрылся люк
В небе пролетело Тело
Это КЛИТЦ [12, с. 131-132].
Однако в целом большая часть неологизмов Сапгира построена по активным словообразовательным моделям и вполне может быть названа, в соответствии с типологией Н. Н. Перцовой, морфологически интерпретированными неологизмами [6; 7].
Объем словаря неологизмов поэта приближается к трем тысячам единиц (напомним: Григорьев говорит о десяти тысячах неологизмов у Хлебникова) [3, с. 322].
Тут необходимо снова вспомнить известную работу выдающегося лингвиста:
Из того факта, что за большинством хлебниковских неологизмов скрывается практически неисчислимое множество потенциальных образований и реконструируемых словарных единиц под звездочкой, следует очень относительная значимость жестких статистических данных по раз личным разрядам неологизмов. Поэтому подсчеты с точностью до единиц (в ряде случаев и десятков и даже сотен) теряют свой смысл. Тем не менее соотносительные количественные характеристики остаются показательными [3, с. 321-322].
Так же сдержанно обращается с количественными оценками и Н. Перцова в своем словаре [6, с. 17-18].
Таким образом, современный поэт в своей словотворческой деятельности оказывается не только прямым продолжателем Хлебникова, но и расширяет круг использовавшихся им лингвопоэтических средств.
В другом позднем стихотворении Сапгир сравнивает с Хлебниковым своего друга, поэта-авангардиста Игоря Холина, лежащего в гробу:
Лоб нос и скулы — как Хлебников [12, с. 779].
Нетрудно понять, откуда взялось это сравнение: в иконографии футуриста одним из самых популярных является его посмертный портрет работы П. Ми-турича. Характерно однако, что своего ближайшего друга Сапгир сравнивает именно с Хлебниковым, тем самым сообщая ему статус большого поэта.
Прямой отсылкой к великому футуристу выглядит и микропьеса «Зиг-зигзео» из книги «Монологи» (1982). Название монолога взято из известного раннего стихотворения Хлебникова, нередко приводимого как пример заумной поэзии:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
<1908-1909> [13, с. 198].
Сапгировский Зигзигзео — современный обыватель, объект внешних манипуляций, персонаж, который воспринимается как результат, выполненный по хлебниковскому рецепту «разборки» на части:
Сегодня просыпаюсь и чувствую: разобран весь, развинчен Рука — отдельно. И нога — отдельно И голова болтается. И мыслей Не соберу — куда-то раскатились [11, с. 41].
В ходе монолога Зигзигзео «собирает себя на части», как говорится в другом стихотворении Сапгира, однако у него долго ничего не получается. При этом имя персонажа в монологе дважды отсылает к другому популярному стихотворению Хлебникова — «Кузнечик»: сначала Зигзигзео признается: «Если надо / обеими руками крылышкую», а затем напрямую именует себя любимым насекомым футуриста: «Я есмь кузнечик, прыгаю покуда / Шутить — опасно, прыгать — тоже худо / Я — зигзигзео вывихнутый весь!» [11, с. 43, 44]. Напомним стихотворение Хлебникова:
Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. «Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер. О, лебедиво! О, озари! [13, с. 104].
Таким образом, в поэтической практике Сапгира влияние Хлебникова сказывается прежде всего в активном словотворчестве, в обращении к заумному языку, для многих его книг становящемуся основным приемом.
Кроме того, Сапгир активно использует излюбленные хлебниковские поэтические техники — свободный и особенно гетероморфный стих (ГМС) — типы современного стихосложения, требующие от автора постоянного внимания к форме стиха. Особенно характерен в этом смысле ГМС — тип стиха, в котором
по мере развертывания текста постоянно происходит изменение конструктивных закономерностей стиховой структуры: «теряется» и вновь возникает рифма, отдельные строки имеют отчетливую силлабо-тонические структуру, другие тоническую, встречаются также попарно зарифмованные строки раёшника и свободный стих. Варьируется также стопность стиха, объем клаузул, система рифмовки и, соответственно, строфика. При этом строки аналогичной структуры, как правило, объединяются в небольшие (от двух до пяти и более строк) группы
(строфоиды), что позволяет читателю выработать установку на тот или иной тип стиха, которая затем так же закономерно нарушается [5, с. 368].
Все это позволяет нам позиционировать Сапгира как одного из принципиальных последователей Велимира Хлебникова.
ЛИТЕРАТУРА
1. Беренштейн Е. П. Генрих Сапгир и русский футуризм // Вестн. ТвГУ Сер. Филология. — 2011. — Вып. 1. — С. 99-104.
2. Хлебников: Венок поэту. Антология / сост., автор предисл. А. M. Mирзаев. — СПб.: Vita Nova, 2005. — 64 с.
3. Григорьев В. П. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта // Григорьев В. П. Будетлянин. — M.: Языки русской культуры, 2000. — 816 с.
4. Двойнишникова M. П. Поэтика лирической книги Г. Сапгира «Терцихи Генриха Буфарева» // Полилог. Теория и практика современной литературы. Электронный научный журнал. — 2008. — № 1. — С. 24-28.
5. Орлицкий Ю. Б., Андреева А. Н. Орлицкий Ю. Б. Гетерофморный стих в современной русской поэзии // Славянский стих. VIII. Mатериалы междун. научн. конф. — M., 2008. — С. 365-389.
6. Перцова Н. Н. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова. Wien — Moskau (Wiener Slawistischer Almanach; Sonderband 40), 1995. — 540 с.
7. Перцова Н. Н. Словотворчество Велимира Хлебникова. — M.: Изд-во M^ 2003. — 176 с.
8. Ромахин А. А. «Кузнечик» Велимира Хлебникова и его отголоски в современной поэтической практике // И: Сборник трудов факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге. — СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2007. — С. 198-208.
9. Ромахин А. А. «Кузнечик» Велимира Хлебникова: антология переводов на мировые языки и анализ проблем английского перевода (в соавторстве с П. Ермаковой) // Велимир Хлебников в новом тысячелетии. — M.: ИMЛИ РАН, 2012. — С. 122-131.
10. Россомахин (Ромахин) А. А. Кузнечики Велимира Хлебникова (С приложением Полной иллюстрированной библиографии прижизненных изданий Хлебникова). — СПб., 2004. — 42 с.
11. Сапгир Г. В. Mонологи. Книга для чтения и представления // Сапгир Г. В. Лето с ангелами. — M.: НЛО, 2000. — С. 19-108.
12. Сапгир Г. В. Складень. — M.: Время, 2008. — 927 с.
13. Хлебников В. Собр. соч.: в 6 т. M.: ИMЛИ РАН, 2005. — Т. 1: Литературная авто-биография. Стихотворения 1904-1916 / под общ. ред. Р. В. Дуганова; сост., подгот. текста и примеч. Е. Р. Арензона и Р. В. Дуганова. — 544 с.
14. Vroon R. Velimir Xlebnikov's shorter poems: A key to the coinages. — Ann Arbor, 1983. — 251 р.
15. Janecek G. Zaum: The Transrational Poetry of Russian Futurism. — San Diego, 1996. — 427 р.
