CC BY
12
2009.01.021. VITA IN LINGUA: К юбилею профессора С.Г. Ворка-чева: Сб. статей / Отв. ред. Карасик В.И. - Краснодар: Атриум, 2007. - 256 с. - Библиогр.: с. 248-255.
Сборник, посвященный 60-летию профессора С.Г. Воркачева, включает статьи, связанные с вопросами, разрабатываемыми им на протяжении многих лет. Это вопросы общего и сопоставительного языкознания, межкультурной коммуникации, лингвокультурологии и лингвоконцептологии.
Н.Л. Арутюнян в статье «Понятие "сверхконцепт"» включает в группу «сверхконцептов», или концептов-сверхценностей, имена трансцендентных реалий, представляющих собой источник моральных, правовых и социальных ценностей. Их содержание разделяется на две тематические сферы - религиозную и светскую. К «сверхконцептам» относятся, например, такие понятия, как 'Бог', 'вера', 'любовь'. Автор полагает, что подобные концепты заложены в человеке генетически и усваиваются подсознательно с самого раннего возраста на эмоционально-чувственном уровне. Основная их задача - ориентировать человека в окружающем мире, быть вечными формами человеческого сознания и духовной жизни. В ходе развития истории и культуры человечества концепты-сверхценности трансформируются под влиянием времени, различных социально-исторических условий и постепенно накапливают содержание. Особенностью таких концептов является также то, что они, при кажущейся универсальности, отображают опыт народа и отдельного индивида. Лингвокультурные социумы и отдельные личности видят мир по-своему, и это уникальное видение мира наслаивается на ядро концепта как его оттенок. Концепты-сверхценности, подобно другим концептам, имеют три важнейших измерения: образное, понятийное и ценностное. Каждое из них несет на себе след этнической или культурно-языковой специфики, поскольку специфичны образы, языковые единицы, выражающие концепт, и шкала ценностей. Так, «сверхконцепт» 'вера' вызывает разные образы и ассоциации у представителей различных конфессий. В христианстве это Христос, Библия, Церковь и часто - представление Бога как седовласого и седобородого старца. В иудаизме же Бог безличен и не имеет конкретного образа, место Церкви занимают Храм и Синагога.
Содержание «сверхконцепта» характеризуется как смысл-образ, материализация идеи. Роль смысла-образа в культуре состоит в том, что через него соединяются свойственные концепту ин-туитивно-эмотивная сторона и накопительная память.
Т.Н. Астафурова и А.В. Олянич в статье «Лингвосемиотика власти: вербалика, текст, ритуал» устанавливают уровни репрезентации власти и анализируют их на примере англосаксонской лингво-культуры времен Тюдоров - Генриха VIII и Елизаветы I. Семиотический уровень фиксируется в артефактах, символизирующих могущество носителей власти (корона, оружие как элемент ритуала коронации и других церемониалов). Лексический уровень представлен большим количеством языковых единиц, номинирующих субъектов, объектов и инструменты королевской власти. Ритуальный уровень связан с воздействием на массы через события предписывающего характера, приуроченные к важным датам в жизни социума.
Подробно рассматривается текстовый уровень репрезентации власти, выраженный в системообразующих признаках властного дискурса - его институциональности, авторитарности, риторичности, дистанцированности. Разнообразие проявлений авторитарности заключается в жанровой специфике англосаксонского властного дискурса. Выделяются три основных типа властных жанров: повелевающий (act, rescript, ultimatum), регулирующий (statute, mandate, petition) и предписывающий (precept, command). Тематическая направленность властного дискурса изучаемой эпохи связана со свержением власти римской католической церкви и утверждением церкви англиканской, главой которой провозгласил себя монарх. Публичные выступления Тюдоров могут быть отнесены к диалогизированному монологу, отличающемуся высокой степенью апеллятивности. Лингвостилистический анализ свидетельствует о высоком уровне знания законов риторики и умении использовать для воздействия на аудиторию широкий спектр приемов.
В статье С.Г. Воркачева «От лингвоконцептологии к лин-гвоидеологии: поиски метода» отмечается, что термин «концепт», активно используемый в российской лингвистике с начала 90-х годов в качестве протермина, победил в конкурентной борьбе другие термины, оставшиеся на уровне авторских неологизмов: «лингво-культурема», «логоэпистема», «мифологема». Распространение
этого понятия вызвано гносеологической потребностью в обозначении единицы и инструмента познания. В лингвистике исследуются прежде всего лингвоконцепты, то есть ментальные образования, имеющие вербализованную форму. С методологической точки зрения концепт является гиперонимом, пришедшим на смену представлению / образу, понятию и значению и включившим в себя смыслы и признаки данных категорий в «снятом» виде. Лингво-концепт «характеризуется гетерогенностью и многопризнаковостью, принимая от понятия "дискурсивность" способы представления смысла, от образа - метафоричность и эмотивность, а от значения -включенность его имени в лексическую систему языка» (с. 42).
Тем не менее отсутствие последовательной таксономии предмета описания, семантическое перенасыщение термина и его лавинообразное проникновение во все области лингвистики ведут к размыванию его терминологической специфики. С.Г. Воркачев полагает, что, возможно, уже назрела необходимость смены имени хотя бы для части исследуемых объектов из мира «идеальное». В русском языке эту функцию могло бы выполнять имя «идея», в современной философии синонимизировавшееся с «понятием». Его уместность подтверждается лексикографическими источниками. В словарях отражены такие характеристики идеи, как семантическая сложность, мировоззренческая направленность и аксиологич-ность. Словари фиксируют также свойства универсальности и синтетичности идеи: она включает в себя образ и может выражаться и как представление, и как понятие, и как текст. Идея обладает способностью к трансформации и развитию. В ее эвристические свойства входит системный взгляд на предмет («концептуальность») и включение тезиса и антитезиса. Применение термина «идея» в лин-гвоконцептологии и лингвокультурологии позволит синтезировать категориальный аппарат, вводя в сферу исследовательских интересов многочисленные «антиконцепты», такие как 'несправедливость', 'несчастье', 'космополитизм', составляющие антитезы описанным исследователями концептам 'счастье', 'правда / справедливость', 'патриотизм'. Наконец, подведение под категорию лингвокультур-ной идеи универсалий духовной культуры, то есть концептов высшего уровня, способствует разграничению методологии и терминологии анализа нематериального и вещного миров.
В.И. Карасик в статье «Институциональные концепты» анализирует типологию концептов институционального дискурса. Дискурс, понимаемый как текст, погруженный в ситуацию общения, или как общение посредством текста, подразделяется на два класса: личностно ориентированный и статусно-ориентированный. В рамках статусно-ориентированного дискурса можно выделить институциональное и неинституциональное вербальное общение. К первой разновидности относятся политический, массово-информационный, научный, педагогический, юридический, военный и ряд других типов дискурса. В свою очередь, в каждом институциональном дискурсе выделяются три типа концептов по их значимости: генеративные, то есть центральные и смыслообразующие; дерива-тивные, тесно связанные с генеративными и также маркированные для данного дискурса; нейтральные для данного дискурса. Например, в политическом дискурсе генеративным является концепт 'власть', деривативным - 'лояльность', а нейтральными для него, как и для других институциональных дискурсов, - 'красота', 'любовь'.
Характеристики концептов политического дискурса устанавливаются В.И. Карасиком через анализ сочетаемости их основного номинанта, особенно его атрибутивной конкретизации, и его синонимических уточнений (для англоязычного политического дискурса это, например, power - authority «власть» - «господство»). Большое значение имеют также метафорика и афористика, содержащая в концентрированном виде представления о смысле данного концепта и связанных с ним нормах поведения. Следует также учитывать однословные и развернутые реакции информантов на номи-нанты концептов, получаемые в экспериментах. Подобный подход может служить моделью для исследования концептов в разных видах институционального дискурса.
В статье В.Б. Кашкина «Реификация абстрактных сущностей в бытовой лингвистике» исследуется феномен представления о вещной природе слова. Такое представление характерно для рядовых пользователей языка. Ряд параметров наивных представлений о языке и слове позволяет сравнить данные «обыденной» лингвистики с системой мифа. Бытовая философия языка, подобно мифу, разделяется практически всеми членами социума; она является элементом коллективного бессознательного или, точнее, не до конца осознанного. Составляющие ее представления, как и миф, игра-
ют роль «средства быстрого реагирования» и упаковки знаний в прототипы и схемы действий. Как и миф, они являются потенциальным нарративом, поскольку могут быть сформулированы.
Бытовая философия языка метафорична по способу репрезентации, и множество метафорических единиц выражают ее в повседневной речи. Слова представлены как материальные предметы в таких, например, высказываниях и словосочетаниях: «теплые слова», «острое словцо», «играть словами», «такими словами не разбрасываются», «прятаться за словами», ср. англ. break the word -«нарушить (букв. сломать) слово», фр. un bon mot sur la langue -«хорошее слово на кончике языка». В этих образных выражениях отображаются представления о разных сторонах слова-вещи: о его воздействии на адресата, его расположении в пространстве, его ценности, о языке как наборе слов-вещей. Укреплению мифологемы вещности слова способствует то, что и иностранный язык воспринимается как «предмет», который необходимо выучить, - мифологема, которая усугубляется традицией объектного обучения, более связанного с накопительной памятью, чем с развитием навыков общения на изучаемом языке.
Помимо мифологемы вещности слова бытовая философия языка актуализируется в следующих мифологемах: представление о естественной связи слова и обозначаемой вещи; представление о взаимной детерминации слов-вещей и высказывания; представление о дискретности элементов семантики слова; мифология перевода, включающая прием пословного перевода; мифология языковых и культурных границ, включающая оценочные представления о «самом красивом», «самом простом» или «самом правильном» языке». Учитывать представления бытовой философии языка необходимо при разработке моделей оптимизации коммуникативных процессов и преподавания.
О.А. Леонтович в статье «Проблемы этики в межкультурной коммуникации» рассматривает универсалистскую и релятивистскую точки зрения на проблемы нравственности в аспекте культурно-этнических и конфессиональных различий. Универсалисты утверждают существование единой морали, не зависящей от культурного контекста, по крайней мере, в отношении базовых моральных ценностей. С точки зрения релятивистов, мораль обретает реальные формы лишь в контексте культуры и определяется ее
мотивами и ценностями. По мнению автора, ни одна из этих концепций не является истинной. Так, религиозные заповеди, проповедующие уважительное отношение к ближнему, формулируются в разных религиях почти одинаково, однако они получают разное толкование в различных конфессиях. Имеется множество примеров различных трактовок в национально-культурных сообществах понятий «добродетель», «любовь», «богатство» и «бедность», «свобода», «демократия» и др. Этика в межкультурной коммуникации должна основываться на том, чтобы видеть сходства культур, признавать их различия и определять границы толерантности.
Автор статьи обозначает проблемные зоны и ситуации межкультурного общения, в которых вопросы этики стоят особенно остро. Помимо открытых межэтнических конфликтов, это выбор культурно-языковой государственной политики (мультикультур-ной либо монокультурной модели, или же интеграции по принципу «плавильного котла»; существует также политика прямых запретов на языки и культурные практики). Язык и культура могут использоваться как средства исключения из общества и подавления более слабого противника. Проблему представляет всемирное распространение английского языка, который, с одной стороны, выполняет функцию средства взаимопонимания и расширяет возможности отдельного человека, а с другой - проявляет черты инструмента власти и культурного империализма. Сегодня представители других лингвокультур занимают место в сложившейся межкультурной иерархии в зависимости от того, насколько хорошо они знают английский язык. Актуальной в наше время является и проблема геноцида языков. Ученые, занимающиеся этой темой, свидетельствуют, что еженедельно в мире умирают один-два языка, при этом языки, изучаемые как иностранные, могут выступать в роли языков-убийц. Проблемным предстает в языковом преломлении и явление политической корректности: слова, считающиеся корректными в одной лингвокультуре, могут рассматриваться как нежелательные в другой, поскольку каждый язык развивается по своим законам. Следовательно, возникает вопрос о выборе линии поведения, способе перевода и т.д. Например, в английском языке слово negro признано некорректным, а слово black - «правильным». В русском же языке соотношение обратное: слово «негр» вполне нейтрально, а «черный» имеет негативную эмотивную окраску.
Вопросы этики, как правило не имеют однозначных ответов, так как зависят от культурного контекста и убеждений личности. Но необходимо иметь в виду, что результаты контактов и конфликтов могут быть как моментальными, так и отсроченными, как кратковременными, так и долгосрочными.
В.П. Москвин в статье «О формах и функциях метономазии» описывает ситуации замены номинативных средств родного языка словами иноязычного происхождения. Метономазия принадлежит к числу тропов и фигур, которые, по мнению автора статьи, продуктивно изучать с точки зрения прагматики, выявляя их функции и мотивы употребления. Среди функций и мотивов метономазии выделяются: самовозвышение, исходящее из искреннего убеждения говорящего, что иностранное слово красивее и эффектнее; потребность в мимикрии, вызванная миграцией, необходимостью ассимилироваться или скрыть свое происхождение (касается антропонимов); эвфемизация, связанная с запретом на определенные слова и темы. Например, французский оборот II n'est pas plus «Его больше нет» используется вместо «Он умер» в «Войне и мире», когда Пьеру Безухову сообщают о смерти его отца. Метонома-зия также может быть элементом языковой игры или применяться в криптофорной функции - как тайный язык. Например, в воровском жаргоне многие слова созданы на основе греческих, немецких или из идиша: «кирять» вместо «пить» - из греческого, «шухер» вместо «сыщик» - из идиша, ср. нем.: Sucher «ищейка».
В сборник включены также статьи: Попова З.Д., Стернин И.А. «Семантико-когнитивный подход как направление когнитивной лингвистики», Слышкин Г.Г. «"Железные канцлеры" XIX века в историосфере современной русской лингвокультуры», Якимович Е.В. «Лингвокультурная характеристика немецкой аксиологической картины мира» и ряд других статей.
Е.О. Опарина
