CC BY
91
ТИПОЛОГИЯ
2008.03.004. КНЯЗЕВ Ю.П. ГРАММАТИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА: Русский язык в типологической перспективе. - М.: Яз. славян. культур, 2007. - 704 с.
В книге с учетом достижений современной типологической и когнитивной лингвистики анализируются основные понятия, используемые при описании грамматической семантики, и предлагается новая интерпретация многих явлений русской грамматики. Работа состоит из введения, пяти глав и заключения.
Во введении подчеркивается, что современный этап языкознания характеризуется более или менее отчетливым отходом от системоцентричного подхода к языковым явлениям, доминировавшего на протяжении последних десятилетий. Применительно к проблематике данного исследования наиболее существенными оказываются следующие два аспекта: размывание границ между грамматикой и лексикой и стирание грани между описательной и типологической лингвистикой.
В первой главе «Грамматическое значение» теоретические выводы формулируются следующим образом. При изучении грамматической семантики необходимо учитывать существование промежуточной зоны между грамматикой в узком смысле и лексикой, что в данной работе названо «внешним» слоем грамматики. В отличие от «внутреннего» слоя грамматики, единицы которого объединены в категории, а выражаемые ими значения характеризуются обязательностью, «внешний» слой грамматики составляют широко употребительные единицы с отвлеченным значением, входящие в более или менее замкнутые классы с нечеткими границами. Обязательность выражения, являющаяся основным признаком грамматических значений в узком смысле, может быть подразделена на несколько подтипов в зависимости от сферы ее действия. Основное различие проходит между категориальной обязательностью, когда ее сферой действия является часть речи в целом, грамматическая категория или граммема, и семантической обязательностью, определяемой присутствием в контексте некоторого необязательного семантического признака. В оппозиции между лексическими и грамматическими значениями выделяются следующие основные градации. Первым шагом на пути грамматикали-
зации является вхождение единицы во «внешний» слой грамматики. Следующий шаг - переход от полной факультативности к обязательности, имеющей семантическую сферу действия. В дальнейшем узкая семантическая сфера действия может стать широкой. В свою очередь, при определенных условиях семантическая сфера действия обязательности может превратиться в категориальную. Проецируя эти соотношения на синхронное состояние языка, можно выделять следующие типы языковых единиц: 1) собственно лексические; 2) факультативные единицы из «внешнего» слоя грамматики; 3) единицы с узкой сферой семантической обязательности; 4) единицы с широкой сферой семантической обязательности; 5) словоизменительные номинативные категории; 6) словоизменительные синтаксические категории. Описывая значения неоднозначной грамматической единицы, целесообразно исходить из того, что у нее может быть общее значение. Оно должно быть: а) универсальным - охватывающим все или почти все употребления данной единицы; б) семантически «прозрачным» - обеспечивающим относительную легкость перехода от инварианта к реальным употреблениям, и наоборот; в) специфичным - четко отличающим данную единицу от других единиц той же категории или семантической зоны. Этим условиям отвечают лишь немногие из рассматриваемых семантических инвариантов грамматических единиц. Понятие частного значения может использоваться независимо от наличия или отсутствия у грамматической единицы общего значения. При таком подходе частными значениями фактически являются типовые значения высказываний, содержащих данную форму. Существенно при этом, что частные значения определенным образом упорядочены. Первичное значение характеризуется максимальной независимостью от контекста, наибольшей специфичностью, высокой степенью регулярности и семантической исходностью по отношению к другим значениям. Иерархия частных значений не всегда однозначна и может изменяться как в ходе исторического развития, так и в зависимости от режима употребления грамматической единицы. При описании функционирования грамматической единицы можно различать сильные и слабые позиции. Сильная позиция - это позиция максимального различения противопоставленных единиц. Употребление единицы в слабой позиции можно рассматривать как большее или меньшее от-
клонение от ее «нормального» функционирования, поскольку она приобретает в этом случае признаки, которые обычно ей не свойственны. Вместе с тем наличие у грамматических противопоставлений не только сильных, но и слабых позиций не только широко распространено, но и, скорее всего, является их обязательным спутником. Пути семантической деривации (формирования многозначности) в лексике и грамматике принципиально едины и подчиняются общим закономерностям. В проанализированном языковом материале есть примеры метафоры (как собственно языковой, так и концептуальной), метонимии, сужения и расширения значения, изменения типа актанта и его референциальных свойств. Развитие многозначности граммемы может приводить к тому, что у ее значений не окажется нетривиальных общих семантических признаков. В этом случае связь между значениями основывается на ассоциациях с прототипической ситуацией (конвенционализации импликатур). Помимо установления связей («мостов») между значениями многозначной языковой единицы и их типа, при описании грамматической многозначности важно также оценивать степень удаленности того или иного значения от первичного. Для этого можно использовать противопоставление ближней и дальней полисемии. В последнем случае грамматическая единица выходит за границы «своей семантической зоны» и может выступать одновременно в нескольких качествах.
Вторая глава «Степени сравнения» посвящена дискуссионным вопросам, касающимся степеней сравнения в русском языке: объему этой категории и месту в ней положительной и превосходной степеней сравнения, семантическому соотношению между степенями сравнения и выражаемыми ими значениями, составу форм каждой из степеней сравнения. В свою очередь, эти вопросы связаны с такими общими проблемами теории грамматики, как установление границ между словообразованием и словоизменением, грамматической многозначностью и омонимией, аналитическими формами и свободными сочетаниями слов. Согласно преобладающей точке зрения, положительная степень не выражает сравнения и обозначает определенное качество предмета совершенно безотносительно. Тем самым утрачиваются семантические основания для противопоставления положительной степени компа-ративу и суперлативу. Этого достаточно для выведения степеней
сравнения за рамки словоизменения. По существу, из тех же посылок исходит и В. А. Плунгян, который считает образование степеней сравнения одной из разновидностей словообразования на том основании, что показатель сравнительной степени выражает тот факт, что ситуация с одним аргументом (например, 'быть белым") получает еще один обязательный аргумент (с ролью основания для сравнения), - происходит переход от ситуации типа 'быть белым' к ситуации типа 'быть более белым, чем У'. При таком понимании соотношения между позитивом и компаративом образование сравнительной степени влечет за собой увеличение числа обязательных актантов. Между тем считается, что постоянство семантических валентностей - это важнейший критерий при отнесении употреблений к одной и той же или разным лексемам , в разных употреблениях одной и той же лексемы может меняться только способ выражения семантических актантов, но не их число и характеристика. На этом основании Е.В. Падучева делает, в частности, вывод о том, что степени сравнения являются разными лексемами. Автор данной работы придерживается той точки зрения, что сравнение выражают не только компаратив или суперлатив, но и формы положительной степени; различие же между ними состоит не в наличии либо отсутствии сравнения, а в характере стандарта (основания) сравнения, который является имплицитным у положительной степени в противоположность эксплицитности стандарта сравнения у форм сравнительной и превосходной степеней. При таком понимании соотношения между позитивом и компаративом состав участников ситуации и их семантические роли при переходе от А - высокий к А выше В остаются неизменными, меняются только их референциальные свойства. Таким образом, в этом отношении противопоставление по степеням сравнения вполне соответствует необходимым условиям его отнесения к словоизменительным категориям. Это соответствует той разновидности изменения валентности, которая названа В.А. Плунгяном «интерпретирующей» актантной деривацией, который выделяет в этой связи два типа референциальных ограничений: кореферентность одного участника ситуации другому и неопределенность участника ситуации. Статус имплицитного стандарта сравнения в значении положительной степени отличается и от того, и от другого. Автор полагает, что в данном случае можно использовать понятие «экс-
корпорация», введенное Е.В. Падучевой для описания ситуаций, когда участник, не имеющий в исходной диатезе синтаксического выражения вследствие инкорпорированности в значение лексемы или словоформы, по тем или иным причинам покидает свою позицию за кадром и входит в перспективу, приобретая переменную, роль и синтаксическую форму. Таким образом, по отношению к степеням сравнения можно, видимо, говорить о еще одном - экс-корпорирующем - типе интерпретирующей актантной деривации, имея в виду при этом широкое понимание актантной деривации как явления, охватывающего и межлексемные, и внутрилексемные преобразования актантной структуры (диатезы). Автор полагает, что каждая из степеней сравнения характеризуется специфическими, присущими только ей сочетательными свойствами: широкий, как ..., шире, чем ... (более широкий, чем ... ), самый широкий из ..., поэтому возражает против той точки зрения, что синтетические формы превосходной степени ничем не отличаются от форм положительной степени с аффиксами субъективной оценки, а аналитические формы компаратива типа более (менее) широкий - от сочетаний положительной степени со словами очень, слишком, весьма.
Наличие собственного набора синтаксических моделей управления нехарактерно для форм слова, а потому сближает степени сравнения с самостоятельными словами. Вместе с тем, если учесть, что важнейшим отличием словоизменительных показателей от словообразовательных (и от компонентов свободных сочетаний слов) является обязательность их употребления и, следовательно, невозможность устранения из синтаксической конструкции без нарушения ее грамматической правильности, то синтаксическая специфичность каждой из степеней сравнения может свидетельствовать и в пользу их словоизменительного статуса. Помимо неизменяемости автор выделяет у синтетических форм сравнительной степени в русском языке такие специфические черты, способствующие их грамматическому обособлению, как неизменяемость и неразличение данных форм у прилагательных, наречий и безличных предикативов: Эта его книга лучше предыдущей (прилагательное) - Теперь он учится гораздо лучше (наречие) - Больному стало лучше (безличный предикатив). Аналогичная проблема возникает в русском языке и при определении частеречного статуса положительной степени слов на -о типа весе-
ло, совмещающих свойства тех же трех разрядов слов: Утро прекрасно (прилагательное) - Он прекрасно поет (наречие) - Здесь прекрасно (безличный предикатив). Одним из возможных шагов на пути к решению этого комплекса вопросов могло бы быть, с точки зрения автора, использование по отношению к рассматриваемым явлениям принципа «полевой структуры». По отношению к прилагательным и другим средствам выражения непроцессуального признака применение этого принципа могло бы выглядеть следующим образом. Центр прилагательных, безусловно, составляют качественные прилагательные (а среди них, в свою очередь, -параметрические и оценочные прилагательные), которые обозначают непроцессуальный признак непосредственно, обладают полным набором морфологических и синтаксических признаков прилагательного как части речи и служат основой для синтаксической деривации адъективных значений в другие части речи: грубый > грубо, грубость и т.п. Относительные прилагательные (морское дно, стальной трос, читальный зал и т.п.) производны от слов других частей речи и не имеют никаких специфических примет, отличаясь от качественных прилагательных отсутствием кратких форм, степеней сравнения и т.д. Очевидная функциональнограмматическая «ущербность» относительных прилагательных по сравнению с качественными как раз и указывает на то, что они, приобретя внешние приметы прилагательного, еще не стали прилагательными «в полной мере». Если же обратиться к формальным разновидностям прилагательных, то центральную, наиболее специфичную из них составляют полные формы (тяжелый, дорогой), четко противопоставленные (и морфологически, и синтаксически) наречиям и безличным предикативам. К периферии же относятся краткие формы (тяжел, дорог) и простые формы компаратива (тяжелее, дороже), которые не употребляются в первичной для прилагательного атрибутивной позиции и частично (как краткие формы) или полностью (как компаратив) утратили словоизменение. Именно для этих периферийных форм границы между прилагательным и его синтаксическими дериватами оказываются в большей или меньшей степени размытыми.
В третье главе «Рефлексив и реципрок» рассматриваются русские возвратные глаголы на фоне других славянских языков. Значения, выражаемые рефлексивными глаголами (РГ) в русском и
других славянских языках, определенным образом упорядочены. Автокаузативное значение тесно связано, с одной стороны, с исходным собственно рефлексивным (и очень близким к нему рефлексивно-посессивным), а с другой стороны, с декаузативным значением, которое, в свою очередь, в отдельных своих разновидностях сближается с объектно-модальными значениями, а те - с собственно пассивом. Особняком стоит реципрокальное (взаимное) значение, которое выпадает из этой общей линии, но близость его к собственно рефлексивному значению очевидна. В славянских языках наблюдается довольно отчетливая тенденция к дивергентному семантическому развитию возвратности. В русском языке наибольшее развитие получили объектные декаузативные и пассивные рефлексивные конструкции (РК), общим для которых является повышение синтаксического ранга объекта: подлежащее в них соответствует объекту-дополнению соотносительной невозвратной конструкции. К ним близки и продуктивные именно в русском языке отрицательные субъектно-модальные РК, обозначающие состояние, обусловленное неблагоприятными внешними факторами. В то же время среди славянских языков русский язык выделяется малочисленностью субъектных РГ (собственно-рефлексивных и реципрокальных). В западно- и южнославянских языках действует противоположная тенденция к сокращению употребительности объектных РГ. Рефлексивный пассив в большей или меньшей степени замещается субъектным имперсоналом, не предполагающим воздействия извне, а собственно рефлексивные и взаимные РГ приобрели практически неограниченную продуктивность. Чаще всего в качестве свойства, характеризующего все русские РГ, называют устранение переходности глагола или усиление его непереходности. Однако, хотя наличие связи между возвратностью и непереходностью (понижением переходности, производной интранзитивизацией) не вызывает сомнений, предлагавшиеся определения инвариантного значения возвратности на основе семантических коррелятов непереходности - замкнутость («интериоризация») действия в сфере субъекта - не соответствуют, с точки зрения автора, тем свойствам, которые ожидаются от семантического инварианта. С одной стороны, эти определения недостаточно специфичны, а с другой стороны, они недостаточно универсальны, поскольку плохо подходят к большинству разно-
видностей объектных РК, а также к тем субъектным РК, которые в той или иной мере отдаляются от выражения однореферентности субъекта и объекта. Более привлекательным в качестве признака, объединяющего различные значения возвратных глаголов, по мнению автора, является признак «совмещение ролей» в силу его большей специфичности и семантической «прозрачности». Тем не менее и этот признак не является универсальным. Кроме того, какие бы решения проблемы семантического инварианта возвратности ни предлагались, сохраняется необходимость установления набора значений, которые могут выражать возвратные глаголы в данном языке и их лексический состав. Предсказать и то и другое на основе семантического инварианта, даже имея в виду ограниченность круга значений, выражаемых с помощью РГ, невозможно. Для выражения значений взаимности и совместности в русском языке используется целый ряд средств, как связанных, так и не связанных с возвратностью. К первым из них относятся: «необратимые», употребляющиеся без -ся или не соотносительные с невозвратными по смыслу («лексические реципроки»); РГ типа ссориться, отличающиеся от исходных не значением взаимности, а отсутствием каузативного семантического компонента; собственно взаимно-возвратные РГ целоваться, обниматься, в которых функция постфикса -ся состоит именно в привнесении значения взаимности; мультипликативно-взаимные глаголы переписываться, переговариваться, образуемые с помощью сложного форманта, включающего префикс, суффикс и постфикс; префиксально-постфиксальные глаголы съехаться, разлететься, сговориться; сочетание, включающее в свой состав самостоятельное возвратное местоимение. К способам выражения взаимности (и совместности), не связанным с возвратностью, относятся: местоименные сочетания друг друга и один другого; слова с приставкой со-; лексемы взаимный (взаимно) и образуемые с их участием сложные слова. Ни одно из них не является универсальным, каждое имеет свою сферу употребления и ограничения. Как свидетельствует типологическое рассмотрение использования показателей возвратности для выражения взаимного значения, оно может сопровождаться модификацией показателя возвратности или самой глагольной основы, причем из четырех логически возможных (и представленных в языках мира) соотношений три реализуются в русском язы-
ке. Как и в других языках, при этом происходит усложнение либо показателя возвратности, либо основы, в чем можно видеть икони-ческое отражение большей семантической сложности реципро-кального значения по сравнению с собственно рефлексивным.
Четвертая глава «Вид и время» посвящена проблеме семантических границ вида. Автор полагает, что в качестве семантической основы собственно видового противопоставления целесообразно использовать признак, так или иначе связанный с противопоставлением ограниченности / неограниченности в проявлении или осуществлении действия. В данной работе для его обозначения используются названия «комплетивность» / «инкомпле-тивность». Это противопоставление допускает и более отвлеченное «темпоральное» истолкование, в основе которого лежат различия в соотношении между временем осуществления действия и «точкой отсчета» - временем его наблюдения или моментом времени, по отношению к которому оно описывается. Инкомплетивность при таком подходе соотносится с синхронной точкой отсчета - взглядом на ситуацию «изнутри», когда внутреннее время действия совпадает с временем наблюдения (описания), а комплетивность предполагает взгляд на ситуацию «со стороны» и ретроспективную позицию наблюдателя. При этом необходимо различать «сильную» комплетивность - ограничение действия, которое вызвано его «естественным» завершением, что предполагает достижение действием фиксированного внутреннего предела и влечет за собой наступление конечного состояния, однозначно определяемого этим действием; и «слабую» комплетивность - любое ограничение действия, в том числе и не вытекающее из природы самого действия, из внутренней логики его развития. Возможности комбинирования различных способов выражения комплетивности и инком-плетивности (морфологических, лексических, синтаксических) в предложении с учетом их взаимного семантического гармонирования / негармонирования друг с другом, а также итоговое значение этих комбинаций во многом определяют специфические особенности функционирования видов в конкретном языке. Настоящее время не только соотносит ситуацию с моментом речи, но и сообщает ей вполне определенную (интратерминальную, инкомплетив-ную) аспектуальную характеристику: действие или состояние, обозначаемое формами настоящее время, рассматривается в сере-
дине своего течения или многократного возобновления. Вследствие этого настоящее время не занимает какой-то самостоятельной области на временной оси, а представляет собой соединение смежных участков прошлого и будущего. Что же касается самого «момента речи», то он совмещает в себе признаки интервала и точки. В качестве интервала он выступает в процессе произнесения высказывания, неизбежно занимающем тот или иной период времени. По отношению же к содержательной стороне высказывания он представляет собой неподразделимую на субинтервалы точку, которой в прототипическом случае должен соответствовать момент начала данного высказывания: то, о чем говорящий собирается сказать, ориентировано именно на этот момент времени. Среди разнообразных последствий действия, как-либо сказывающихся на субъекте действия, его объекте или ситуации в целом, целесообразно различать прежде всего выделяемый только у предельных глаголов «непосредственный результат», достижение которого влечет за собой естественное исчерпание действия и наступление некоторого однозначно определяемого итогового состояния, и косвенные эффекты, которые хотя и вызваны этим действием, но не являются обязательными и не полностью им детерминированы. Непосредственный результат соответствует непосредственной цели действия. Помимо этого действие может иметь и конечную цель, поэтому можно осуществить действие, но не достигнуть желаемой конечной цели. Обозначение таких ситуаций является одной из функций конструкций с частицей было в русском языке. Расхождение между конечной целью и непосредственным результатом осуществленного действия возможно прежде всего в тех случаях, когда само действие выполняет лишь промежуточные, вспомогательные функции, что особенно характерно для глаголов речи и глаголов движения. В понятии статальности сочетаются два компонента: нефазовость - неизменность ситуации на всем протяжении (для поддержания статической ситуации - в отличие от динамической - не требуется приложения усилий; сама по себе она не предполагает естественного завершения или прекращения); и неагентивность - неконтролируемость ситуации ее субъектом. Сами по себе признаки фазовости / нефазовости и агентивности / неагентивности взаимно независимы, поэтому возможны и широ-
коупотребительны как сочетания нефазовости с агентивностью, так и сочетания фазовости с неагентивностью.
Процесс усвоения ребенком видовременной системы русского языка происходит на фоне постепенного ослабления связи содержания высказывания с той конкретной ситуацией, в которой происходит речевое общение. При этом его основное направление состоит в постепенном разобщении вида и времени. Первоначально в прошедшем времени используются только глаголы СВ, затем появляются глаголы НСВ в общефактическом значении (вследствие чего перестает существовать имевшая место до этого однозначная взаимозависимость между временем и видом), и лишь позднее, с приобретением навыков нарративного использования видовременных форм, у форм прошедшего времени СВ обособляется аористическое значение, обозначающее действие, результат которого разобщен с моментом речи, а у форм прошедшего времени НСВ появляется актуально-длительное значение. Общий принцип, в соответствии с которым претеритом СВ повествование продвигается, претеритом НСВ останавливается, в художественном повествовании может трансформироваться. Таковы многие произведения Чехова, которые с точки зрения использования в них видовременных форм существенно отклоняются от норм «классического» русского нарратива.
В пятой главе «Конструкции с причастием на -н, -т» автор приходит к выводу, что при образовании причастий и деепричастий видовая основа со всеми входящими в ее состав перфективи-рующими и имперфективирующими аффиксами остается неизменной. Что же касается содержательной стороны видового противопоставления, то лишь действительные причастия не отличаются по составу видовременных значений от соотносительных личных форм настоящего и прошедшего времени НСВ и СВ, сохраняя, в частности, способность выражать как синхронные, так и ретроспективные значения НСВ. Деепричастия СВ в отличие от соотносительных с ними личных форм прошедшего времени СВ свободно употребляются для обозначения неограниченно-кратных ситуаций, а деепричастия НСВ (за исключением крайне редко используемых деепричастий типа читав) употребляются исключительно лишь в интратерминальных - однократном или многократном - значениях. Наиболее же специфичны причастия на -н, -т,
основной отличительной особенностью которых является способность обозначать как завершенное действие, так и состояние, которое может быть результатом этого действия; ср.: Дверь только что закрыта У8. Дверь все еще закрыта. В силу этого у них необходимо различать два основных значения: комплетивное (перфективное) акциональное и инкомплетивное (имперфективное) статаль-ное. Помимо этого на базе этих причастий строятся конструкции, специализированные на выражении перфектного значения: акцио-нальные конструкции с нулевым вспомогательным глаголом; ср. Все сделано; и употребляющиеся во всех временных формах конструкции посессивного перфекта; ср. У меня все сделано (было сделано, будет сделано). Отталкиваясь от широко распространенной линии развития видовременных форм от обозначения состояния (статива) к статальному перфекту (результативу) и далее к акцио-нальному перфекту и повествовательному (нарративному) претериту, автор отмечает, что конструкции с причастиями на -н, -т могут обозначать ситуации, относящиеся к любому из названных четырех этапов. Поэтому автору представляется необоснованной распространенная точка зрения, в соответствии с которой перфект-ность является инвариантным значением всех конструкций с причастиями на -н, -т. Этому противоречит и существование конструкций типа занят разговором, причастия на -н, -т, служащих для выражения значения прогрессива. Причастия на -н, -т образуются прежде всего от переходных глаголов. Вместе с тем во всех славянских языках, включая литературный русский, в той или иной мере возможно и их образование от непереходных глаголов. Соотносительность причастий на -н, -т с непереходными глаголами в каждом славянском языке подчиняется определенным закономерностям и в значительной степени (хотя, возможно, и не полностью) предсказуема. Такие причастия чаще всего выражают статальное значение, однако это не обязательно. Общей для всех славянских языков чертой является способность конструкций с причастиями на -н, -т (-п, -$ выражать статальное значение, которое, по всей видимости, было и исторически первичным. Таким образом, свойственное им в настоящее время совмещение статального значения с акциональным (сочетание функций результатива и пассива) является примером общей тенденции к «акционализации» результативно-перфектных форм. При этом исходное статальное значение не
утрачивается, а конструкции, специализированные на выражении именно акционального значения, появляются относительно поздно. Так, польские акциональные конструкции с вспомогательным глаголом 2081ае впервые отмечаются в текстах XVII в. а, в грамматиках они упоминаются начиная с XIX в. Кроме того, конструкции, специализированные на выражении акционального значения, функционируют прежде всего или исключительно в сфере прошлого времени. К инновациям относят и посессивные конструкции с причастиями на -н, -т (-п, -0, привлекшие к себе внимание исследователей лишь в ХХ в.. Они в той или иной мере представлены во всех славянских языках. В акциональном значении эти конструкции используются для выражения перфектности. Существенно при этом, что если непосессивные акциональные конструкции с причастиями на -н -т считаются чуждыми разговорной речи, то новые посессивные конструкции с этими причастиями возникают именно в устной речи.
О.К. Клименко
