CC BY
90
ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
2007.02.001-004. СОВРЕМЕННЫЙ МИФ. (Сводный реферат).
2007.02.001. ФЛАД К. Политический миф. - М.: Логос, 2004. - 263 с.
2007.02.002. КАРА-МУРЗА С.Г. Манипуляция сознанием. - М.: Логос, 2003. - 832 с.
2007.02.003. КОЛЬЕВ А.Н. Политическая мифология: Реализация социального опыта. - М.: Логос, 2003. - 384 с.
2007.02.004. СМИРНОВ М.Ю. Мифология и религия в российском сознании: Методологические вопросы исследования. - СПб.: ИТД «Летний сад», 2000. - 130 с.
Обычно о мифе, о мифологическом сознании говорят в связи с древнегреческими мифами. Но сегодня использование этого термина весьма многозначно. В реферируемых книгах исследуется новый факт общественной жизни в XX в. - возрождение значения мифологического сознания. В связи с этим встают вопросы о причинах этого возрождения, о специфике современных мифов по отношению к архаическим мифам, об их роли в современном мировоззрении, культуре, в политике. В реферируемых книгах представлены различные аспекты функционирования современного мифа.
К. Флад считает, что говорить о современном мире - значит говорить о политическом мифе: «Мифотворчество - это абсолютно нормальный способ сделать политические события понятыми в свете идеологических верований» (001, с. 241). А.Н. Кольев (003) полагает, что мифология является важнейшим средством побуждения масс к действию ради развития современного гражданского общества. Автор ставит перед собой задачу выявить закономерности воздействия политических мифов на социальные процессы, раскрыть основы национальной мифологии России. С.В. Кара-Мурза (002) сосредоточивает внимание на манипулятивной функции мифов. М.Ю. Смирнов (004) видит в мифологии важнейшую
черту обществ, сохраняющих традиционалистский характер, которую необходимо учитывать при их исследовании.
Английский политолог Кристофер Флад рассматривает генезис мифов, их трансформацию и функции в обществе. На конкретных примерах раскрывается механизм политического мифотворчества. Обосновывается место политического мифа как явления, лежащего на пересечении теории священного мифа и теории идеологии: «Я пришел к выводу, что создание мифов является естественной составляющей политической жизни» (001, с. 14).
В обыденном понимании миф - это рассказ о событиях, никогда не происходивших, или же некий символ веры, которому определенная социальная группа придала статус истины (001, с. 9).
Некоторые теоретики политического мифа следуют следующей схеме анализа: особенности изложения, предмет и персонажи мифа, статус мифа как важнейшей для социальной группы истины, его функции. Не уделяется должного внимания тому «факту, что мифотворчество происходит на фоне сложных, меняющихся отношений между требованиями к цельности, солидности мифа, его идеологическому наполнению и его восприятию конкретной аудиторией в конкретном историческом контексте» (001, с. 10).
Флад проводит разбор особенностей политического мифа в сравнении, с одной стороны, со священным мифом, с другой стороны - с идеологией. Священный миф отражает тот образ мышления, из которого впоследствии развивается философия и даже - в некоторых своих аспектах - наука. Однако миф представляет собой именно повествование, а не логическую цепочку. Обратив внимание на повествовательную форму изложения, можно отделить миф от других культурных форм, родственных мифу. Мифы следует отличать от бытовых и волшебных сказок, назидательных басен и прочих повествовательных форм, которые не имеют в данном обществе статуса священной истины. Мифы не тождественны легендам, которые в данной социальной группе почитаются за истину, но не несущую священного смысла. Наконец, мифы отличны от исторических повествований, которые не сакральны, хотя и считаются истинами внутри социальной группы и принимаются за истину в широком смысле сторонним наблюдателем.
Священный миф несет познавательную функцию. Он есть форма объяснения того, каков мир и как случилось, что он оказался
именно таким. В наше время кажется естественным взгляд на миф как на прототип космологии.
Другая черта мифа - допущение, что все, что достойно внимания, известно и было известно с начала времен.
Миф может выражать пространственное и временное самоощущение того или иного социума. Из мифов члены социальной группы узнают о природе сакральности тех земель, на которых они обитают. Миф является концептуальным выражением отношения человека со временем. История предстает как раз и навсегда данная система известных идеальных моделей, явленная в древнейшие времена и охватывающая все важнейшие аспекты деятельности человека. В частности, церемонии периодически заново актуализируют грандиозные события, имевшие место в начале существования мира.
Итак, мифы предстают как путеводители по времени и пространству. Однако они имеют не только информационную функцию: «Миф смотрит на мир не с позиции чистого размышления, а с позиции активного взаимодействия человека с живой реальностью, окружающей его... Мифы устанавливают для нас правила поведения, предостерегают нас, обосновывают, узаконивают наши убеждения, воззрения, управляют нами во всех значительных проявлениях нашей общественной активности» (001, с. 34).
Кроме того, миф, благодаря своей повествовательной форме и драматической структуре, может вызывать мощный эмоциональный отклик.
Миф и ритуал играют важную роль в подержании у людей ощущения родства, способствуя тем самым сохранению или разрушению социальных групп, утверждая границы между ними. Миф также освящает принципы социального расслоения и существующую политическую иерархию. Но мифы могут стать инструментами конфликта, даже разрушения, объединяя одну социальную группу на основе ее противостояния другой. Можно сделать вывод, что «роль мифа для античных и традиционных обществ аналогична роли идеологии для обществ современных» (001, с. 39).
Современный политический миф - это «идеологически маркированное повествование, претендующее на статус истинного представления о событиях прошлого, настоящего и прогнозируемого будущего и воспринятое социальной группой как верное в
основных частях» (001, с. 43). Под идеологически маркированным имеется в виду повествование, которое несет на себе отпечаток принятия допущений, ценностей, задач, принятых за основу определенной идеологии, и, таким образом, содержит явный или скрытый призыв занять определенную идеологическую позицию.
Проблема состоит в том, чтобы установить, каким образом и в какой степени политическое повествование идеологически маркировано.
В наши дни мы имеем перед глазами столько примеров манипулирования информацией, что воспринимаем роль пропаганды в искажении информации как данность.
Провозвестником концепции современного мифа как формы осознанного манипулирования общественным сознанием в идеологических целях является Жорж Сорель. Он стремился поставить неотделимые от мифа искажения реальности на службу тому, что считал своей высшей целью, а именно: мобилизовать французский рабочий класс на ниспровержение буржуазного общества. По мнению Сореля, задача мифа - побудить к действию в настоящем, а не предсказывать будущее в точности. Достаточно создать образ будущего, которое наступит через неопределенный срок: «К мифу нужно относиться как к средству побудить массы к действию в настоящем. Попытки обсуждать, насколько он точен как прогноз, лишены смысла» (001, с. 47).
Осознанное намерение манипулировать истиной не является единственной причиной искажения истины в политических текстах. Можно утверждать, что многие мифы возникли без всякой намеренной ориентации на обман. Так, Генри Тьюдор считает, что обман является неизбежным побочным продуктом практического мышления. «Без сомнения, имеет место некоторое искажение наблюдаемых фактов. Но когда практические соображения стоят на первом плане, человек верит в то, во что - на этот момент - ему удобно или необходимо верить» (001, с. 51). Подход Тьюдора порождает определенные трудности, поскольку идея практического мышления приводит его к выводу о сознательно отбрасываемом неверии.
У вопроса о сознательности политического мифотворчества есть и другой аспект. Отклонения от истины порождаются самой структурой информационной отрасли (например, американские СМИ), равно как и идейными убеждениями всех, кто в ней занят.
Подводя итоги анализа основных типов системных отклонений, проведенного М. Паренти и Н. Хомски, Флад выделяет следующие положения: 1) корпорации-рекламодатели, без чьей подпитки газеты и информационные сети выжить не могут, ограничивают свободу выражения тех мнений, которые могли бы наложить негативный отпечаток на их бизнес; 2) социальный состав корпорации журналистов приводит к тому, что они чаще освещают события, представляющие интерес прежде всего для зажиточных людей с белым цветом кожи. Интересы бизнеса поддерживаются специальными программами - премиями, обедами, поездками и другими льготами для молодых журналистов; 3) согласно Паренти, профессиональная компетенция измеряется способностью журналиста представлять события под идеологически приемлемым углом зрения, так сказать, «взвешенным» и «объективным»; 4) сфера вопросов общественной жизни, поднимаемых СМИ, искусственно ограничивается, тем более что пресса в основном полагается на официальные источники, т.е. пресс-службы государственных институтов и корпораций; 5) часто неосвещенными остаются самые значительные события; представление о том, что интересует общественность, замещается представлением о том, что должно ее интересовать; 6) издатели, редакторы, журналисты являются объектами разного рода манипуляций, а порой и испытывают давление (001, с. 59-60).
Вопрос о том, какие внешние обстоятельства способствуют вере людей в мифы, систематически не исследовался. Одна из распространенных точек зрения по этому поводу состоит в том, что вера в мифы является иррациональной компонентой человеческого поведения (Ж. Сорель, Э. Кассирер, Р. Жирарде, М. Эдельман, Л. Беннет). Сорель считает, что миф живет потому, что люди нуждаются в вере. Повторяющиеся неудачи не разрушают по-настоящему крепкий миф. Так, католики рассматривают историю церкви как непрекращающуюся войну против сатаны, где каждое осложнение есть лишь эпизод войны, которая должна закончиться победой католицизма. Миф должен воплощать скрытые устремления общественной группы, только в этом случае он будет движущей силой и источником веры.
Сорель считает доказанным историческим фактом, что люди готовы умирать за предмет своей веры, но не за предмет научного анализа. Свой подход он считает подлинно научным. Веря в миф,
человек поступает так же, как физик, который верит в основы своей науки, хотя и знает, что в будущем они будут восприниматься как устаревшие.
Кассирер разделяет в этом вопросе точку зрения Сореля. Он говорит о том, что так называемое мифологическое мышление возродилось в современную эпоху после долгого исторического периода, когда оно находилось на периферии, уступив место рациональному мышлению. Сама иррациональность мифа придает ему устойчивость перед натиском рациональных аргументов. «Философия не в силах разрушить политический миф. В определенном отношении миф неуязвим. Вера в него глуха к доводам разума; ее невозможно опровергнуть при помощи силлогизмов», - писал Кассирер (цит. по: 001, с. 70). Кассирер считал, что люди нуждаются в вере в миф по причинам, которые необходимо исследовать, так как без этого невозможно понять политическую динамику последних десятилетий. С его точки зрения, возрождение мифологического мышления является парадоксальным шагом назад. При продолжающемся прогрессе рационального познания материального мира, рациональное осмысление человеческих отношений отступает.
Р. Жирарде, подобно Кассиреру, видит в политическом мифе коллективный отклик на кризисную ситуацию внутри социальной группы или на конфликт между разными социальными группами, но идет дальше Кассирера, подчеркивая роль воображения в современной политической жизни: «По Жирарде, мифы - это прежде всего образы, подобные образам из сновидений, проекции патологических состояний коллективного разума, связанных с ощущением отчужденности в периоды социальных кризисов» (001, с. 82).
Мюррей Эдельман предлагает объяснение веры в мифы, опираясь на работы по лингвистике и социальной психологии, несущие на себе отпечаток психоанализа. Потребность в мифах объясняется, с его точки зрения, потребностью в успокоительных средствах перед сложностью происходящих процессов, порождающих беспокойство, страх, неопределенность. В политическом языке утверждаются ключевые метафоры, такие как «война с бедностью», и ключевые мифы (мифы о заговорах, безупречных вождях, о бескорыстной борьбе и самопожертвовании), которые обостряют восприятие одних аспектов политической жизни и укрывают другие от общественного вни-
мания. Мифы, благодаря постоянному повторению, со временем приобретают характер общезначимых истин.
Аргументация Эдельмана была развита Л. Беннетом, считающим, что миф образует в сознании глубинную структуру, которая играет роль посредника между сознательным и бессознательным.
Представленные авторы объясняют веру в мифы, опираясь на иррациональные причины, но «было бы слишком просто объяснять веру в ложные интерпретации политических событий в терминах иррационального, не пытаясь проанализировать причины, в силу которых люди, непосредственно вовлеченные в эти события, считали свои мысли и действия разумными» (001, с. 91). Ряд авторов делают попытки в этом направлении анализа. Так, Р. Будон (сторонник тезиса Вебера о том, что при поиске объяснений социального явления аналитик должен связывать его с поведением той социальной группы, которая это явление породила) подчеркивает, что политическое повествование имеет больше шансов вызвать доверие, если его идеологические посылки и ценности близки аудитории.
Б. Линкольн считает, что в определение мифа, наряду с требованием видимой достоверности, должно быть включено требование авторитетности. Миф должен удовлетворять следующим требованиям: «Он должен быть донесен подходящим повествователем в подходящей форме, обращаться к подходящей аудитории и в таких условиях, которые благоприятствовали бы восприимчивости аудитории, ее уважению и доверию к доносимой до нее информации» (001, с. 85).
Сравнивая идеологию и современный миф, Флад затрагивает вопросы их формы, тематики, связи с визуальными формами подачи; отмечает тесную взаимосвязь политических ритуалов и политических мифов. «В идеологической сфере теоретическая аргументация имеет особый престиж, поскольку она является рефлексией разума, и в ней концентрируется содержание мыслительной деятельности. Но мифотворчество идет рука об руку с теорий... И мифы также призваны поддержать исповедуемые нами ценности, поскольку они служат примером их практического использования. И потому идеология не может обойтись без мифотворчества» (001, с. 241).
Одной из черт современной жизни общества стала манипуляция сознанием. Что это за явление? Почему важно осознать сам
факт этого явления? Какое место в манипуляции сознанием занимает миф? На эти вопросы отвечает С.Г. Кара-Мурза (002).
Процесс манипулирования сегодня анализируется достаточно активно. Рассматривая этот процесс, выделяют следующие признаки.
Под манипулированием следует понимать психическое воздействие, которое производится тайно, следовательно, в ущерб тем лицам, на которых оно направлено. Простейшим примером может служить реклама. Воздействие не должно быть замечено объектом воздействия, при разоблачении факта манипуляции оно сворачивается. Еще более тщательно скрывается цель манипуляции. Поэтому обязательным признаком манипуляции является утаивание информации.
Манипуляция - воздействие, которое требует мастерства и знаний. Речь идет о мнипуляции в масштабах общественного сознания (а не о манипуляции отдельным человеком). Манипуляция стала технологией, появилась профессия, возникла система подготовки кадров, научные учреждения, научно-популярная литература. Манипуляция - это часть технологии власти.
Не следует думать, что манипуляция сознанием - плод деятельности отдельных «нехороших» людей ради своих корыстных целей. Процесс манипуляции сознанием и, следовательно, поведением людей имеет объективные условия. Это прежде всего - массовая культура, массовое сознание. Именно человек толпы, массы наиболее подвержен манипуляции.
Массовая культура, в свою очередь, является порождением современного капитализма. Дух капитализма, дух наживы (М. Ве-бер) сегодня проник почти во все сферы жизни людей.
Ведущие философы XX в., характеризуя духовную ситуацию времени, выделяют тенденцию «иметь, а не быть» (если использовать формулу Э. Фромма), тенденцию расширяющегося господства рыночных ценностей (ценностей наживы). Как отмечает Фромм, массовизация является следствием утраты монополии элит на производство культурного образца. Он пишет о классе управленцев как о последней квазиэлите. Они уже не элита в прежнем смысле, т.е. как группа, созидающая культуру. Х. Ортега-и-Гассет отмечает, что специфика нашего времени не в том, что посредственность полагает себя незаурядной, а в том, что она провозглашает и утвер-
ждает свое право на пошлость, или, другими словами, утверждает пошлость как право.
Одним из способов манипуляции сознанием является миф.
Миф есть представление в значительной мере иллюзорное, но в силу своей этической и художественной привлекательности оказывающее большое воздействие на массовое сознание. Иногда миф есть способ заместить в сознании невыносимый достоверный образ страшной действительности условным образом, с которым можно «ужиться» (002, с. 205). Но важнее то, что миф сегодня используется в политике как средство подавления и принуждения. Эту особенность современного мифа отметил Э. Кассирер. «Нашему XX веку - великой эпохе технической цивилизации - суждено было создать и новую технику мифа, поскольку мифы могут создаваться точно так же и в соответствии с теми же правилами, как и любое другое современное оружие, будь то пулеметы или самолеты. Это новый момент, имеющий принципиальное значение. Он изменит всю нашу социальную жизнь» (цит. по: 002, с. 206).
Методы подавления и принуждения всегда использовались в политической жизни. Но власти не интересовались чувствами и мыслями людей. Современные политические мифы действуют совсем по-другому. Они не начинают с того, что санкционируют или запрещают какие-то действия. Они сначала изменяют людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния. «Политические мифы действуют так же, как змея, парализующая кролика перед тем, как атаковать его. Люди становятся жертвами мифов без серьезного сопротивления. Они побеждены и покорены еще до того, как оказываются способными осознать, что же на самом деле произошло» (002, с. 206).
Философия бессильна разрушить политические мифы. Миф нечувствителен к рациональным аргументам. Но философия может оказать важную услугу. Она может помочь нам понять противника: «Понять миф - означает не только понять его слабости и уязвимые места, но и осознать его силу» (002, с. 206). Необходимо изучать происхождение, структуру, технику и методы мифов.
Кара-Мурза выделяет «черные» и «белые» мифы. Черные мифы поддерживаются в общественном сознании для того, чтобы в нужный момент оживить их и провести срочную кампанию манипуляции сознанием.
Большие исторические черные мифы создаются авторитетными интеллектуалами и художниками и поддерживаются усилиями правящих кругов для того, чтобы сохранять культурную гегемонию этих правящих кругов: «Эти мифы оправдывают тот разрыв с прошлым, который и привел к установлению существующего порядка» (002, с. 207).
Для истории России в Новое время и для ее отношений с Европой очень важен черный миф об Иване Грозном. Из этого мифа до сих пор выводится якобы «генетически» присущий России тип кровавой и жестокой деспотии.
Светлые мифы в совокупности сложились в большую метаи-деологию современного западного общества, которую принято называть «евроцентризм». Здесь Европа - понятие не географическое, а цивилизационное. Евроцентризм - это идеология, претендующая на универсализм и утверждающая, что все народы и все культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга лишь стадией развития. Евроцентризм широко распространился в XIX в. Но основные его положения остались неизменными и сегодня. «Когда общество находится на распутье и определяет путь своего развития, политики, проникнутые идеологией евроцентризма, выбрасывают лозунг "Следуй за Западом - это лучший из миров". На деле построение единообразного мира - утопия» (002, с. 212).
Идеология евроцентризма имеет несколько базовых мифов. Это миф христианизма Запада как той матрицы, которая предопределила социальный порядок, тип рациональности и культуру Запада в целом.
Другой миф состоит в том, что современная западная цивилизация является плодом непрерывного развития античности (колыбели цивилизации). Кара-Мурза подчеркивает, что «Древняя Греция не была частью Запада, она была неразрывно связана с культурной системой Востока. А наследниками ее в равной мере стала варварская Западная Европа (через Рим) и восточно-христианская, православная цивилизация (через Византию» (002, с. 215).
Один из центральных мифов евроцентризма гласит, что Запад вырвался вперед благодаря тому, что капитализм создал мощные производительные силы. Остальные общества просто отстали и теперь вынуждены догонять, но на Земле воцарится либеральный капитализм англосаксонского образца и настанет «конец истории».
Еще А. Тойнби в 30-е годы XX в. отметил, что «тезис об унификации мира на базе западной экономической системы как закономерном итоге единого и непрерывного процесса развития человеческой истории приводит к грубейшим искажениям фактов и поразительному сужению исторического кругозора» (цит. по: 002, с. 217).
Миф о гуманизме и правовом сознании Запада играл важную роль во всей программе манипуляции в годы перестройки в СССР. Суть огромного подлога, который совершили идеологи перестройки и реформы в России, состоит в том, что они представили тип отношений на Западе между цивильными гражданами (между «своими») за якобы всеобщий, фундаментальный тип отношений ко всем людям (002, с. 223).
Из этих главных мифов вырабатываются вторичные идеологические концепции - о рыночной экономике, о западной демократии и свободе, о гражданском обществе и т.д. Часть интеллигенции впала в «перестроечное мифотворчество»: «Создается черный миф Запада. Он греет душу патриота, но сокращает его возможности реалистично воспринять и осознать происходящие процессы» (002, с. 228).
А.Н. Кольев подчеркивает положительную сторону создания мифов и ее использование для восстановления единства страны и национальной идентичности. «Глубокий разрыв между обществом и властью заполнен сегодня разного рода политическими мифами, одни из которых способствуют восстановлению единства страны и национальной идентичности, другие - явно противодействуют этому. Выделение из этого хаоса идей и образов именно тех, с помощью которых может быть сформирован Большой политический миф, а вслед за ним и Большой национальный проект, является важной научной задачей» (003, с. 5).
Подходы к ней лежат в области исследования массового сознания, изучения мифа как социокультурного явления, отражающего важнейшие стороны человеческой природы, наконец, в определении «технологических характеристик политических мифов, их воздействия на сознание людей, выявлении мифологических характеристик общественного сознания. Актуальность обращения к исследованию политических мифов и механизмов действия духовно-нравственных факторов обусловлена кризисным характером политических процессов и общественного развития в XX в., порож-
дающим перманентный мировоззренческий кризис не только у отдельных индивидуумов, но и у представителей власти, теряющих целеполагающие ориентиры государственного управления. Невозможность оперативной корректировки социальной "картины мира" и сложность современных естественнонаучных теорий вызвали к жизни запрос на "мягкие" формы рациональности, в которых некоторые элементы знания подменены метафорами, социальными мифами, одновременно заменяющими и ушедшую из повседневной жизни религию» (003, с. 7).
Кольев отмечает, что тема «миф и политика» крайне редко затрагивается философскими и политологическими исследованиями. Между тем именно эта тема становится особенно актуальной в связи с появлением квазирелигиозных социальных концепций и обнаружением мифологических закономерностей в системе политической пропаганды (фашистская Германия, сталинская Россия, трумэновские и рейгановские США, маоистский Китай и др.).
Попытки демифологизации соответствующих концепций в научных исследованиях, как правило, сопровождаются ремифоло-гизацией, выстраиванием догматического антитезиса. Изучение политических предпочтений и политического выбора с достаточной очевидностью показывает виртуальность многих рационально обоснованных интересов и парадоксальность политического поведения. Поддержание «цветущей сложности» социальных структур и баланса рационально-иррационального содержания человеческого сознания возможно лишь в случае признания за мифологической реальностью права на существование, а также возможности концептуального синтеза рационально-иррациональных элементов массовых представлений в контексте конкретной политической культуры. Таким образом, можно будет осмыслить истоки эффективности политических технологий (имиджеологии, политической рекламы, креационизма, РЯ-технологий и т.д.) и увидеть в них возможность позитивного содержания для целей развития современного гражданского общества.
Кольев отмечает, что современное общество все более заменяет принуждение физическое (через органы власти, полицию, армию) принуждением морального порядка. Вместе с тем процесс секуляризации разрушает единый моральный порядок и превращает духовно-нравственные аспекты в предмет политической конку-
ренции. Пропаганда тех или иных идей преследует не утилитарные цели (удовлетворение частных интересов и потребностей), а является попыткой утверждения определенной «картины мира», следствием которой становится определенный социальный порядок. В этом смысле политический миф связан с религией, поставляющей представления о смысложизненных ценностях, о духовно-нравственном содержании политики.
Миф - это вымысел, но не осознанный, а бессознательный. Поэтому перед исследователем стоит задача раскрыть не содержание целенаправленной выдумки, а значение скрытого образа (а не самого мифа). В политике соответственно это будут неосознанные цели, возбуждающие мифотворчество, или же вдохновенные образы, которые олицетворяют собой некоторые ценности. Это и есть «замаскированные феномены», которые политологи должны «расколдовать». Вместе с тем отмечается, что попытка внести эти расколдованные феномены в политику обречена на провал. Только пройдя через новое «заколдование», в новом, трансформированном виде они могут быть усвоены в политической практике (003, с. 13).
Появление политических мифов как бы свидетельствует о скорой гибели общества, в чем усматривается его негативное значение. Ростки новой социальной жизни, которые именно в мифе высвечиваются наиболее ярко, чаще всего не замечаются. Между тем рождение политического мифа - сигнал, который надо принять и осмыслить.
В мифе, как нигде, ярко иллюстрируется представление о том, что рациональная идея может иметь иррациональные источники. В древности мифологическая реальность окружала человека на каждом шагу, а сегодня миф становится оборотной стороной любой идеи - в особенности идеи социальной.
Использование мифа в политике, по Платону, имеет ту же причину, что и предпочтение эмоциональных переживаний в противовес рациональным идеям, доступным и интересным не всякому. То есть речь идет о том, что упомянутый к месту или выдуманный (записанный «по мотивам») мифосюжет может быть инструментом манипулирования общественным сознанием (003, с. 16).
Большое значение для понимания социальной природы мифа получила дискуссия 20-40-х годов XX в. о роли ритуала и его соотношении с мифологией.
Картина, рисуемая западными исследователями мифов, порой представляется жуткой и практически беспросветной. Человек вынужден бороться с внедренными в него самого демонами, но в норме, присущей человеку средних духовных качеств, не в состоянии с ними справиться. Таким образом, европейские мыслители XX в. видят в мифе злую иллюзию, от которой неясно как избавиться. Но постановка задачи избавления представляется им все-таки неизбежной, ибо мириться с демонией мифа они не в состоянии.
Совершенно иной подход к мифу мы встречаем в русской философии, в которой духовно-нравственное измерение в политике разрабатывалось именно в период господства в Европе идей Просвещения и методов механического рационализма. Так, невостребованным до сих пор наследием в теории мифа являются работы А.Ф. Лосева. «Выпадение его работ из теоретического дискурса обусловило необузданный рационализм и психологизм в изучении мифа, а также затруднило обсуждение социальных проекций мифа» (003, с. 36).
Как же разрешить проблему: без мифов нельзя, а с мифами дурно? Один миф может играть полезную социальную роль, другой -прямо вредить общественному благу. Путь может быть ложным или истинным.
Решить проблему до конца не представляется возможным, хотя разоблачение ложности локальных мифов - обычный общественный процесс и неизменная задача научных изысканий.
До сих пор философия и социология мечутся между признанием мобилизующего фактора мифологии и утопии и отказом признавать эти факторы в качестве объективной политической реальности, которую придется использовать в практической политике. С утопиями и мифами продолжается все та же иррациональная борьба, которая была порождена задачами послевоенной денацификации и постсоветской «демократизации».
В отличие от идеологии, представляющей собой прежде всего мыслительную конструкцию, политический миф становится преимущественно символьной моделью общества.
Иррациональное с очевидностью присутствует в мифе. К нему можно отнестись с логическим скептицизмом - обусловить психическими состояниями или социальными явлениями, а можно попытаться проникнуть в лабораторию мифосоздателя. Оба подхода адекватны для своих задач, и оба могут быть применены. Параллельное использование метода демифологизации тех или иных легендарных или сказочных сюжетов и метода ремифологизации (возвращения к языку мифа и закономерностям мифологического восприятия) позволяет расшифровать миф. Применение только логических подходов будет означать, по сути дела, уничтожение объекта исследований, приверженность исключительно иррациональным подходам ведет к саморазрушению субъекта исследований (мистик подменяет ученого).
Представление о ремифологизации социального опыта позволяет найти выход из тупика последовательной рационализации, наличие которого прослеживается как в социологии религии, так и в области разработки политических учений. Процесс ремифологи-зации обеспечивает создание условий для преодоления кризиса мировоззрения, распада «картины мира» в условиях масштабного социального кризиса, позволяет восстановить народные представления о добре и зле, обосновать национально-государственную идеологию, найти новые методы социальной консолидации.
Политический миф есть особый миф, который хранит в коллективной памяти народа его социальный опыт, императивы духовно-нравственного измерения политических процессов. «Логика политического мифа состоит в том, чтобы определенную причинную связь, оспоренную в результате социального кризиса, перенести в сферу мифических образов, где может быть отыскана новая причинная связь и затем перенесена в политическую реальность. Политический миф, таким образом, несет в себе своеобразную поисковую логику, которая действует в отсутствие полноты исходных данных» (003, с. 126).
В свою структуру миф включает: архетип, содержание конкретного опыта, систему иносказательных образов. Значимость политического мифа для элиты состоит в возможности вызывать на поверхность политических процессов тот архетип, который позволит задать определенный мотив деятельности - через политическую рекламу, ритуал, мистерию. Через архетип осуществляется
связка желаемого и должного сначала в мифологических категориях (например, на языке тиражируемых метафор), затем - в подобранном к лозунгу политическом действии. «Можно сказать, что политический миф является приспособлением некоторого культурного мифа для политических целей» (003, с. 127).
М.Ю. Смирнов критически относится к отождествлению современного мифа с политическим мифом.
Адаптация к новизне порой требует от человека заметного напряжения жизненных сил, а неудача в ее освоении воспринимается трагически. Поэтому в числе ключевых вопросов бытия с необходимостью присутствует достижение совместимости локально значимого самоутверждения человека с универсальностью окружающего его мира.
Обычно в роли «адаптера» выступают мировоззренческие построения, претендующие на всеобъемлющее и интерсубъективное значение. Это могут быть религиозные и философские системы, идеологические и политико-правовые доктрины и т.д. Но приходится констатировать, что закономерностью истории мысли является относительность любой модели целостного объяснения мира. «Потребность в таком объяснении, однако, воспроизводится постоянно и тоже принадлежит к разряду закономерных» (004, с. 74).
В современную эпоху ни наука, ни философия не могут самостоятельно создать общую систему знания и объяснения мира. Устойчивее кажется религия, но и она уже не в силах выступить всеобщим основанием мировоззренческого синтеза. Вероятно, возможно «появление такой мировоззренческой целостности, которая сможет сочетать в себе свойства всех обобщающих форм сознания» (004, с. 76). Ее появления следует ожидать не в области теоретического, а в области обыденного сознания.
Обыденное сознание отражает все области социальной практики и духовной жизни. Естественно, что это истолкование будет некритическим, эклектичным и в значительной степени противоречивым. Тем не менее именно на уровне обыденного сознания сохраняется и некоторая устойчивость, выражаемая представлением об укорененности человека в субъективно значимых пространствах природы, семьи, друзей, этноса, религиозной традиции и т.д. По всей видимости, здесь и формируется тот строй образов целостного бытия, который способен связать воедино разнонаправленные
мировоззренческие искания. «На уровне обыденного сознания высшей формой систематизации и синтеза дотеоретических представлений о мире, которая устанавливает нераздельность человеческой субъективности с объективностью бытия, является мифология» (004, с. 78).
Аутентичное воспроизведение древней мифологии в современной культуре нереально. Но миф может оказаться архетипом, который способен неожиданно раскрыться и в нынешнем состоянии культуротворчества, стать импульсом для зарождения новых мировоззренческих форм.
В ряду всевозможных «компенсаторов» миф является самым распространенным. Трагическая напряженность от переживания человеческим существом своей пространственно-временной конечности с неизбежностью вызывает устойчивые мотивации к восполнению ограниченности и затягиванию «разрывов» бытия. Постоянная востребованность компенсирующих факторов превращает мифотворчество в одну из констант психической деятельности. Выступая как непременный атрибут и фундаментальная характеристика «феномена человека», мифотворчество обеспечивает трансляцию мифа во все области бытия, которые отражаются обыденным сознанием.
Нередко интерес к мифотворчеству оборачивается упрощенным толкованием связанных с ним процессов. Прежде всего это касается разысканий из области так называемых «современных мифов». К ним принято относить довольно обширный круг явлений. Это и замещение реальности неким искусственным миром со стилизованными под воображаемый идеал нормами и отношениями. Это и спонтанная онтологизация элементов мифологического опыта предшествовавших культурно-исторических эпох. Но чаще всего этим понятием именуются циркулирующие в массовом сознании заблуждения и мистификации, которые заведомо инициированы и внедряются в общество какими-то заинтересованными силами. Речь идет о политических мифах.
Смирнов видит проблему в следующем. Когда и каким образом специально разработанные и навязываемые мистификации обретают мифологические параметры? С его точки зрения, поиск источников «злоумышленного» мифотворчества неплодотворен. Трансформация в подлинный миф любых идеологических построе-
ний представляется возможной, только если в реальном бытии сообщества или какой-то его части складывается социально-психологическая потребность и готовность принять внедряемую мистификацию. Можно даже утверждать, что «настоящим творцом нового мифа становится не сама умышленно инициировавшая его сторона, а та среда, в которой прорастает мифологическое "зерно"» (004, с. 83). Тогда ставится вопрос о степени восприимчивости общественной психологии к навязываемым политическим, идеологическим, историософским, паранаучным и прочим современным мифам. С точки зрения Смирнова, чаще всего доверие к мифам вырастает из стремления найти достойный способ преодолеть противоречивость повседневности и добиться стабильности, безопасности, справедливости, в крайнем случае - просто уйти в мифологический мир от ужаса истории. «В этом смысле пока других способов гармонизировать жизнь не найдено (состоятельность существующих гуманистических проектов, к сожалению, проблематична), мифотворчество неизбежно и вряд ли когда полностью устранимо» (004, с. 84).
Современные мифы чаще всего распространяются в неразвитой культурно и социально среде, симпатизирующей незамысловатым и быстрым решениям жизненных проблем. Но они отторгаются более «продвинутой» частью общества. Тем не менее в мифологии заключено и немало привлекательного для образованного сознания.
Как таковые мифы не являются ни добрыми, ни злыми. Их роль и значение определяются соответствием нравственным установлениям. Прежде всего миф должен носить гуманистический характер. Нейтрализовать негативные проявления мифотворчества представляется автору вполне возможным, опираясь на развертывание гуманистического потенциала морали, науки, философии, искусства.
Существует определенный скепсис по следующему вопросу. Если почвой для мифологии выступает обыденное сознание, не станет ли прогнозируемое мировоззренческое образование профанацией, сводящей все к очередному набору упрощенных и банальных положений? Это не исключено. Но оптимизм автора строится на том факте, что массовое сознание не столь примитивно, как иногда кажется. Оно в целом способно к усвоению, пусть и в адапти-
рованном виде, достижений научной, философской, религиозной, эстетической и этической мысли. «Став некогда "альфой" - универсальной основой для эволюции сознания, мифология может оказаться и "омегой", в которой вновь сойдутся разросшиеся побеги науки и религии, философии и искусства, морали и права» (004, с. 86).
Исходя из этих общих представлениях о значении мифа, Смирнов рассматривает мифологию в общественном сознании России.
Для обыденного сознания православие обычно выступает как «национальная религия русских», а также - духовная опора российской государственности. Такого рода «русификация» и «дер-жавность» православия не случайны. Они явились закономерным следствием специфических условий и обстоятельств, сопутствовавших распространению христианства в русских землях. Одним из условий было то, что с момента возникновения на долю русской церкви выпало утверждать себя в среде, сохранившей вполне развитые, возобновляемые строем обыденной жизни дохристианские («языческие») традиции. Существование этой исполненной мифо-магического содержания культуры продолжалось и впоследующем, чему способствовали сравнительная стабильность общинно патриархальных отношений и связанные с ними бытовые особенности, нравы, социально-психологические черты русского народа. При таком положении греко-византийская ортодоксия составила лишь как бы верхний, концептуальный уровень вероисповедания. В глубине же повседневного массового сознания сложился этически окрашенный христианско-языческий синкретизм, при котором в число доминант ритуального поведения вошло насыщенное мифологизмом обрядоверие. «Поэтому попытка конфессиональной идентификации русского православия вполне может привести к выводу о наличии в нем тенденции к трансформации в какую-то особую, квазихристианскую и предельно мифологизированную мировоззренческую систему» (004, с. 91).
Оценивая период советской культуры, Смирнов отмечает, что «метаморфозы социалистической государственности, советского общества и его мировоззрения не были беспредпосылочными, черпая основания и получая импульсы из всей многовековой российской истории, с ее "всемирной отзывчивостью" и [были] одновременно мифологизмом... Авторитарно-этатистский строй соци-
ального бытия всегда стимулирует преимущественно мифологизированное мировосприятие. Длительной традиции иного устройства российское общество еще не имеет» (004, с. 108).
Сегодня парадокс российского бытия видится в том, что прогрессивная перспектива, выводящая по логике здравого смысла из социальных катаклизмов, далеко не очевидна. В общественном сознании России скорее можно заметить некую тенденцию к рет-роспективности - сознательному, а чаще стихийному определению ориентиров будущего в настойчивом повторении прошедшего. Отсюда проистекают требования «возрождения духовности», под чем преимущественно понимается возобновление традиционно-православного присутствия во всех областях жизни. Образ «славного прошлого», старательно выводимый из совсем не безоблачной российской истории, зачастую декларируется как надежный архетип для «светлого будущего». Заинтересованность в данном образе вызывается не только сиюминутными политическими соображениями. У любого народа в периоды неустойчивости, граничащей с хаосом, обостряется потребность в опоре, позволяющей сохранить «космос бытия».
«Как ни грустно для рационалистически и прогрессистски настроенного исследователя, должно признать, что неизбежная в описанной ситуации мифологизация жизни не только вполне закономерна, но и в значительной степени функциональна... Пока черты традиционного общества будут определять наиболее весомые личные и общественные мотивации поведения, мифологичность представлений о будущем остается неизбежной и необходимой характеристикой массового российского сознания» (004, с. 113).
Л.А.Боброва
