CC BY
12
ФОРМАЦИИ. ЦИВИЛИЗАЦИИ. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
2007.02.001-004. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И КУЛЬТУРА.
2007.02.001.APPADURAI A. Disjunctive and difference in the global cultural economy // Globalization Crit. Concept in sociology / Ed. By Robertson R. and White K- L.; N.Y.: Routledge, 2004. — Vol. 1 -. P. 251-264. 2007.02.002.R0BERTS0N R. Values and globalization: Communitari-anism and globality // Ibid. - Vol. 4. - P. 69-84. 2007.02.003 .FRIEDMAN Y. Global system, globalization and the parameters of modernity // Ibid. - Vol. 1. - P. 395A18.
2007.02.004.CASTELLS M. Flows, networks and identities. Critical theory of the informational society // Ibid. - Vol. 6. - P. 65-89.
А. Аппадураи (Пенсильванский университет, США) (001) считает, что «центральная проблема глобальных взаимодействий современности - это борьба двух тенденций: культурной однородности и культурной разнородности» (001, с. 251). Первая тенденция чаще всего воспринимается как американизация или коммерциализация культуры. Однако такой подход мешает видеть быструю ин-дигенизацию внешних влияний. Малые страны всегда опасаются культурного поглощения крупными государствами.
«Новая глобальная культур-экономика - это сложная, взаимосвязанная, но и разъединенная система, которая не может более быть понята в категориях существующих моделей центр-периферия (даже тех, которые исходят из наличия многих центров и периферий). Сложность нынешней глобальной экономики состоит в том, что существуют определенные фундаментальные разъединения (disjunctures) между экономикой, культурой и политикой (001, с. 252).
В своей модели современного мира Аппадураи выделяет в глобальном культурном потоке пять основных аспектов: этнопро-
странство, технопространство, финансовое пространство, медиапространство и идейное пространство. Все эти пространства подвержены влиянию исторических языковых и политических ситуаций, создаваемых различными действующими силами: национальными государствами, многонациональными корпорациями, различными диаспорами, а также субнациональными группами, религиозными и политическими движениями и отдельными людьми. Эти пространства, по утверждению Аппадураи, образуют строительные блоки для создания «воображаемых миров» (по аналогии с «воображаемыми общностями», предложенными Б. Андерсоном). Важная черта современного мира, что многие люди живут в таких «воображаемых мирах», а не только в «воображаемых общностях» и, таким образом, способны оспаривать и даже подрывать официальные «воображаемые миры».
Все указанные пространства быстро изменяются и ситуационны, каждое из них развивается по своим собственным законам, хотя в то же время они влияют друг на друга, поэтому взаимоотношения между ними непредсказуемы.
В понятие «этническое пространство» Аппадураи включает разнообразную усилившуюся миграцию людей: иммигрантов, беженцев, туристов, рабочих-мигрантов и других перемещающихся групп людей. Широкомасштабное перемещение людей составляет существенную черту современного мира и заметно влияет на национальную и международную политику.
Под «технопространством» автор понимает быстрый перенос новейших и обычных технологий через ранее непроницаемые границы. Многие страны теперь участвуют в создании крупного экономического проекта: например, в сооружении огромного металлургического комплекса в Ливии принимают участие Индия, Китай, Россия и Япония, поставляющие различные компоненты новых технологий. Выбор технологий во все большей степени определяется не только масштабом проекта, политическим контролем или рыночной рациональностью, но и усилившейся сложностью взаимоотношений между денежными потоками, политическими возможностями и наличием низко- и высококвалифицированного труда. Так, Индия экспортирует официантов и шоферов в Дубай и Шарджу, а также инженеров-программистов в США, там они становятся богатыми резидентами и объектами соблазнительных
предложений вложить свои деньги и знания в федеральные и местные проекты в Индии.
«Финансовое пространство» - это ныне быстрое, скрытное и беспрепятственное перемещение глобального капитала в любую точку мира.
Под «медиапространством» имеется в виду распространение электронных средств, позволяющих производить и распространять информацию и создаваемые массмедиа образы по всему миру. В производимых массмедиа картинах мира грани между реальным и выдуманным миром стираются.
«Идейное пространство» также представляет собой соединение определенных образов, но они часто носят политический характер и связаны с государственной идеологией и идеологиями оппозиционных движений, стремящихся захватить власть. Формируются ключевые идеи и понятия - «свобода», «благосостояние», «права», «суверенитет», «представительство» и особенно «демократия», но в разных культурных и политических ареалах им придают различный смысл.
Ныне люди, деньги, техника, образы и идеи во все большей степени перемещаются несходными путями (non-isomorphic paths), и эти разъединенности становятся центральными в политике глобальной культуры.
В целом детерриториализация - одна из главных сил в современном мире. Она лежит в основе разнообразных форм мирового фундаментализма, включая исламский и индуистский. Детерриториализация создает благоприятные условия для развития рынка массмедиа и бюро путешествий, эксплуатирующих ностальгию людей, покинувших родину и ищущих контактов с ней. Массмедиа зачастую создают односторонний и фантастический образ родины, который служит основой для возникновения новых идеологий, способных привести к этническим конфликтам. Идея создания «Халистана», выдуманной родины детерриториализированного сикхского населения Англии, Канады и США, - пример конфликтного потенциала изобретенных массмедиа и идеологией фантомов, особенно, когда они сопрягаются с «внутренним колониализмом».
Идея детерриториальности применима и к денежным потокам, поскольку они устремляются в надежные и прибыльные рынки, независимо от национальных границ. Это порождает новые типы кон-
фликтов. Например, население Лос-Анджелеса проявляет беспокойство по поводу скупки японцами многих объектов недвижимости в их городе, а жители Бомбея недовольны растущим влиянием в сфере услуг богатых арабов из стран Персидского залива.
Анализируя роль наций-государств в разъединенности глобальной экономики культуры, Аппадураи указывает на возрастающее противостояние государства и общества, дефис, который соединяет эти два понятия (nation-state) ныне является символом разъединенности, а не знаком соединенности.
Во многих обществах нация и государство являются взаимными проектами, то есть общество (а точнее - активные группы, исповедующие определенные идеи о государственности) стремится подчинить себе государственную власть, а государство, со своей стороны, стремится монополизировать идеи государственности. Сепаратистские, транснациональные движения свидетельствуют о стремлении наций создать свое собственное государство: сикхи, тамилы Шри-Ланки, баски и другие.
Разорванность отношений между обществом и государством имеет два уровня. На уровне конкретного национального государства она проявляется в борьбе представлений государства и общества о государственно-политическом устройстве. Обе стороны стремятся «съесть друг друга» (cannibalise one another). В этом заложены семена жестоких сепаратизмов и мажоритаризмов, которые, кажется, появляются ниоткуда, и микроидентичностей, которые становятся политическими проектами в рамках нации-государства.
На международном уровне разобщенность государства и общества тесно связана с глобальными разъединениями: идеи государственности усиливаются и регулярно пересекают существующие государственные границы. Г осударства во всем мире находятся в осаде, особенно там, где споры о демократии принимают ожесточенный и фундаментальный характер и где существуют радикальные разрывы между идеологией и технопространством, или между идеологией и финансовым пространством (например, Мексика и Бразилия, где международное заимствование серьезно влияет на национальную политику), или между идеологией и этнопро-странством (например, в Бейруте, где различные общины находятся в самоубийственной схватке между собой), или между идеологией и массмедиа (как во многих странах Ближнего Востока и
Азии, где стиль жизни, демонстрируемый национальным и международным телевидением и кино, полностью подавляет и подрывает риторику национальных политиков). Пропаганда боевых искусств и культа насилия на телевидении и в голливудских и гонконгских фильмах формирует новую культуру мужественности и насилия, которая, в свою очередь, подпитьщает рост насилия в национальной и международной политике.
Главный парадокс этнополитики в современном мире - глобализация первичных атрибутов и связей (язык, цвет кожи, родственные и земляческие узы).
Отношения между культурными и экономическими аспектами новой глобальной разъединенности не являются просто односторонними. Глобальная культурная политика не определяется полностью и не ограничивается рамками международных потоков капитала, рабочей силы и технологии. Существуют глубокие изменения, управляемые разъединенностью между этими потоками и пространствами. В современной глобальной экономике фетишизм товара заменяется производственным фетишизмом и фетишизмом потребителя.
Под «производственным фетишизмом» Аппадураи подразумевает иллюзию, создаваемую местом расположения производства и скрывающую глобально разбросанные силы, которые действительно управляют производством (транснациональный капитал, международный менеджмент и часто иностранные рабочие и специалисты, занятые в высокотехнологичных операциях). Это порождает двойное отчуждение (в Марксовом понимании этого термина).
Трансформируется и потребитель благодаря глобальной рекламе, навязывающей определенную культуру и стиль потребления. Реклама настолько искусно формирует идеи потребительства, что потребитель, думающий, что он (или она) является активным действующим лицом в мире производимых товаров, в действительности выступает в лучшем случае в роли пассивного покупателя. «Глобализация культуры не означает ее единообразия, но глобализация включает использование разнообразных инструментов единообразия (вооружение, реклама, гегемония языка, стили одежды и т.п.), которые усваиваются местными политическими и культурными экономиками, а затем возвращаются в форме разнородных диалогов национальной суверенности, в свободном предпринимательстве, фундаментализме и прочем, в которых государство игра-
ет все более деликатную роль: если слишком много открытости глобальным потокам, то нации-государству может угрожать революция (китайский синдром), а слишком малая открытость приводит к тому, что государство уходит с международной арены (Бирма, Албания, Северная Корея)... Таким образом, главная черта современной глобальной культуры - это политика взаимных усилий единообразия и разнообразия поглотить друг друга» (001, с. 261).
Эта борьба идет при крайней разобщенности различных видов глобальных потоков и создаваемых ею изменчивых и нестабильных ситуаций.
Р. Робертсон (Питтсбургский университет, США) (002) рассматривает глобализацию, во-первых, как многомерный многоаспектный, а не экономический по преимуществу феномен; во-вторых, он отвергает представление о глобализации как своего рода приливной волне, стирающей общественные и общинные ценности; в-третьих, он не считает глобализацию следствием современной цивилизации, а воспринимает ее как условие, которое «облегчает модернизацию и способствует развитию различных современных цивилизаций (divergent modernities)» (002, с. 70).
Робертсон подчеркивает, что ныне мы живем в условиях «возрастающего осознания глобальности» (002, с. 71). Он солидаризируется с И. Валлерстайном1, утверждающим, что общественная наука в ХГХ в. совершила большую ошибку, интерпретируя рост наций-государств как главную реальность «нового, мира» и противопоставляя им идею общинное™.
Подъем коммунитаризма сегодня представляет собой не только реакцию на быструю глобализацию, но и отражает стремление сохранить и легитимизировать свою идентичность в глобальных условиях. Вопреки частым разговорам о гомогенизации современного мира существует явный тренд к росту разнообразия в рамках глобальной системы, несмотря на отвратительные проявления партику-ляристских тенденций и порочную практику отрицания «другого».
В современном мире, утверждает Робертсон, «концепты Gemeinschaft (общинность) и Gesellschaft (общество) глобализирова-. ны. Мы живем в глобальной ситуации, в которой существуют кон-1 Wallenstein Y. Unthinking social science? The limits of nineteenth-century paradigms. - Cambridge: Polity press, 1991. - Здесь и далее описание дано по реф. источнику.
курирующие представления об устройстве и нормах человеческой жизни... элементы Gemeinschaft и Gesellschaft... сосуществование, взаимодействие и смешение становятся неотъемлемой частью глобальной культуры» (002, с. 71-72, 77).
Робертсон категорически не согласен с утверждением Ю. Бека и А. Гидденса, что рефлективность современной жизни имманентна самому проекту современной цивилизации (modernity)1. Он считает, что «рефлективность формируется в основном релятивизацией традиций. Осознание, что твоя собственная традиция и образ жизни являются лишь одной из многих существующих форм верований и ценностей, усиливает рефлективность. В действительности именно это обстоятельство порождает саму идею традиции» (002, с. 75).
Робертсон выступает в поддержку открытого коммунитариз-ма, который подразумевает, что в современной общности индивиды социализируются на основе морально осознанного понимания истории мира и других обществ. Он осуждает феномен «коммуна-листского. фундаментализма», считая его морально опасным и нереалистичным» (002, с. 77).
Отличительной чертой своей типологии современной глобализации Робертсон считает представление о мире как общности (community) разнообразия, включающей цивилизационные и другие формы различий. В структурном отношении глобализация состоит из четырех основных компонентов: наций-государств, индивидов, международной системы обществ и человечества. Быстро развивающиеся новые формы коммуникации (прежде всего электронные средства массовой информации), которые, хотя и не являются формой непосредственного общения, тем не менее межлично-стны, вплотную подводят нас к восприятию мира как «воображаемой или виртуальной общности».
Дж. Фридман (Лундский университет, Швеция) (003) различает два разных подхода к пониманию глобального процесса: культурологический и мир-системный.
В рамках первого глобализация воспринимается и определяется как усиление всемирных взаимосвязей, взаимообменов и движений людей, идей и товаров. Первоначально в центре внимания культурологических дискуссий была проблема «культурного империализма» - усиление гегемонии центральных культур, распространение прежде всего американских ценностей, потребительских товаров и образа жизни.
1 Beck U., Giddens A., Lash S. Reflexive modernization: politics, tradition and aesthetics in the modern social order. - 1994.
Это вызывало тревогу о судьбе местных и региональных культур не только на «экономической» периферии, но и в Западной Европе, культурные элиты которой боялись американского вызова и гегемонии «кока-кольной» культуры.
Сегодня проблемы культуры в условиях глобализации трудами культурсоциологов и культурантропологов приобрели форму сложных теорий и концепций. Виднейшим представителем новейшего культурологического направления Фридман называет Р. Робертсона, который сформулировал вопрос глобальности как дуализм объективных и субъективных процессов.
«Глобализация, - пишет Робертсон, - это сжатие мира и усиление осознания мира как единого целого» (003, с. 396)2. Робертсон сосредоточивается на проблеме взаимодействия партикуляризма и универсализма, противопоставляя глобализацию в тотальном смысле как идею человечества и универсализм партикуляризмов, как в случае национализма. Последний феномен понимается не как фрагментация, а как диффузия идеи, т.е. социальные обстоятельства появления локальных идентичностей интерпретируются как по преимуществу интеллектуальная глобализация. Робертсон не прогнозирует исчезновение государства, а подчеркивает, что возникновение нации-государства - само продукт глобальной диффузии, которая организует глобальное пространство. «Распространение в XX в." во многих отношениях сходных наций-государств, - утверждает Робертсон, - объясняется кристаллизацией глобальной политической культуры» (003, с. 398)2.
Робертсон не утверждает, что все в мире нивелируется и становится одинаковым. Напротив, он указывает на два взаимопроникающих процесса: универсализацию партикуляризма (как, например, в случае нации-государства) и партикуляризацию универсализации (адаптация универсального к местным условиям, т.е. национализация модернизма).
Робертсон считает, что существуют конкурирующие интерпретации глобальных обстоятельств и что они являются конституирующими аспектами самой глобальной системы. Однако он не формулирует на их основе альтернативных политико-экономических моделей.
2 1Robertson R. Globalization, social theory and global culture. - L.: Sage, 1992. -
P. 8.
2 Ibid. - P. 69
По мнению Фридмана, осознание мира как единого целого, различные интерпретации глобальности не являются достаточно специфическими феноменами, чтобы объяснить глобальные процессы. Тот факт, что фундаментализмы дают альтернативные видения глобальной ситуации, не объясняет их возникновения и влияния. Распространение наций-государств Фридман объясняет не культурной диффузией, а глобальной институционализацией политических структур, прямо связанной с колониальной и постколони-альной иерархией, и созданием международных органов регулирования - ООН и др. «Партикуляризация - это продукт глобальной системы в определенных фазах ее развития, а не общая характеристика глобального пространства» (003, с. 399).
Разъясняя мир-системный подход к глобализации, приверженцем которого он является, Фридман подчеркивает, что предпосылка глобализации - это существование глобальной системы, которая возникает и развивается в результате определенного соединения динамических факторов, включающих создание структур центра и периферии, их расширения, сжатия, фрагментации и возрождения посредством цикла меняющейся гегемонии.
В рамках глобальных систем развиваются многочисленные культурные процессы. Территориальную культуру Фридман сводит к проблеме идентичности. А процесс идентификации определяется глобальными системами, а не глобализацией. Практика идентичности конституцирует и трансформирует игроков в глобальной системе и их специфическую культуру.
Глобальные системы порождают и глобализационные процессы, включающие создание глобальных институционных форм и глобальные процессы идентификации и их культурные продукты. Глобальные процессы являются мощными силами социальных трансформаций во многих частях мира даже без создания регулярных институционных сетей.
Глобальная система неизбежно включает артикуляцию между центром и периферией, которая является одним из решающих факторов, трансформирующим условия жизни населения мира. Кроме того, это длительный исторический процесс, в ходе которого глобальные системы могут расширяться и сжиматься, процесс гегемонизации может сменяться кризисом и распадом системы, что влияет на условия существования, реакции и культурные стратегии тех, кто участвует в этом историческом процессе.
Фридман утверждает, что существует прямая связь между различными условиями жизни в глобальных системах и формированием пространств идентичности (identity spaces), в которых рождаются специфические институционные и культурные модели, определяющие, как воспринимают мир центральные власти и как их представления меняются со временем, как, когда и где возникают такие понятия, как модернизм, примитивизм, традиционализм. Они включают также разнообразные колониальные режимы, постколо-ниальные государства и социальные и культурные движения. В таких условиях пространство идентичности глобальной существенно влияет на содержание процесса глобализации.
В этом контексте глобализация означает создание глобальных институционных структур, организующих уже существующие глобальное пространство и глобальные культурные формы. То обстоятельство, что западные интеллектуалы характеризуют мир как единое пространство, само по себе не является еще фактом глобализации, пока оно не становится доминирующей характеристикой и для остального мира.
Глобальные отношения всегда легко идентифицируемы благодаря существованию таких институтов, как колониальные администрации, транснациональные корпорации, всемирная банковская система, международные профсоюзные организации, медийные корпорации и др., а также мировые религии (христианство, ислам). Все эти феномены можно считать глобализацией, поскольку они возникают в рамках уже существующих глобальных пространств.
Глобализированные структуры не являются изобретением нынешней глобальной системы. Торговые компании XV-XVIII вв. являлись глобальными институционными структурами. Великие империи прошлого были мощными глобализированными организациями и влиятельнейшими глобализирующими культурами.
Даже в отсутствие очевидных имперских структур торговые системы Индийского океана и Юго-Восточной Азии сформировали мощную институционную и культурную глобализацию, которую обычно называют индуизацией и исламизацией стран Индийского океана. «Социализация глобального пространства посредством регулярно воспроизводимой практики - суть институционного процесса глобализации» (003, с. 403).
Характеризуя культурный аспект глобализации, Фридман указывает на два возможных варианта: 1) наличие стабильного глобального эталона, к которому имеется свободный доступ из различных частей системы; 2) для гомогенизирующей глобализации необходимо единообразие системы атрибуций значений. В первом случае речь идет о слабой глобализации, во втором - о сильной глобализации. Последняя предполагает, что механизмы усвоения глобального сами становятся глобализированными, т.е.
повсеместно однородными: субъекты, занимающие различные позиции в системе, должны придавать одно и то же значение однотипным глобализированным объектам, образам, символам и т.п. Слабая глобализация означает, что местное ассимилирует глобальное в свой собственный мир практикуемых значений. «Чтобы понять различие в типах глобализации, необходимо постичь природу самого глобального процесса как социального процесса, который преобразует социальные условия производства значимых атрибуций» (3, С.405).
Появление транснациональной культуры возможно только в том случае, если процесс идентификации открыто транскультурный, т.е. смешанный или наднациональный. Такой процесс характерен для космополитизма. Космополит не имеет прочных корней ни в одной культуре. Он участвует во многих мирах, не становясь их частью. Космополит всегда сохраняет дистанцию, часто чувство превосходства в отношении местных культур. По их собственному определению, космополиты не аутентичны и сверхсовременны. Они могут только играть роли, поверхностно участвуя в реальной жизни других народов, но не могут иметь собственную реальность.
В эпоху дискретных культур космополиты могли считаться хозяевами различий (masters of otherness). С глобально-системнойточки зрения такая позиция была «иллюзией, продуктом имперского порядка западной гегемонии» (003, с. 405). Поскольку этот порядок рухнул, дискретность культурных границ исчезла. Мир становится, по выражению К. Гирца, «последовательным спектром смешанных различий» (там же).
Ныне формируется глобальная классовая структура, международная элита, состоящая из высших правительственных чиновников, дипломатов, сотрудников международных организаций, топ-менеджеров транснациональных компаний. Они образуют своего рода культурную элиту, которая активно взаимодействует с элитой культурного бизнеса (издательства, медиахолдинги, шоу-бизнес). Эта группа формирует новостные программы и образы мира.
Однако это не подразумевает гегемонистского однообразия и также не означает, что их идентичности - полностью продукт их места в системе. Напротив, это продукты более общего состояния глобальных процессов идентификации и самоидентификации, которые не следует смешивать с существованием глобальных институтов и сетей. «Глобальная фрагментация предполагает увеличение числа интерпретаций мира, и это определяет исторически специфическое содержание глобальных дискурсов» (003, с. 406- 407). Вместе с тем международная элита обладает и многими общими свойствами, которые помогают формировать и общие позиции. Большинство дискуссий о глобализации исходит из кругов этой элиты.
Поскольку культурная глобализация - это продукт глобальной системы, то следует предположить, что сам концепт культуры рождается в процессе трансформации центров таких систем. С глобальной точки зрения культура - типичный продукт западной модернизации (modernity), которая преобразует различие в сущность (003, с. 407).
Культура практична и возникает из практики. Она не код или парадигма, если только она специально не используется как таковая, чтобы социализировать или иным способом передать систему норм. Сила культуры - это сила социальных отношений, которые передают представления о мире от одного человека другому.
Фридман критикует понятие современной культуры как кре-олизации, которое использовалось в колониальном контексте и основывалось на эссенциалистском взгляде на культуру. «Восприятие сегодняшнего мира как в основном креолизированного отражает идентичность самого классификатора, который воспринимает трансгрессию культурных, этнических, национальных границ как глобальный феномен. Дело не в том, что мы внезапно столкнулись с культурными потоками на мировом уровне, сравнимыми с теми, что происходили в меньшем масштабе на плантациях на Карибах и в Юго-Восточной Азии, а в том, что изменились условия идентификации. Культуры не развиваются совместно и не смешиваются друг с другом. Смешение культур - это результат практики смешанного происхождения» (003, с. 410-411).
Соглашаясь со многими положениями концепции глобализации и ее культурных аспектов Аппадураи, Фридман не принимает его ключевого понятия - «разъединенности» (disjuncture) культурных потоков. «В глобальном системном плане существует логическая связь между децентрализацией накопления капитала в мире и фрагментацией идентичностей» (3, с. 411). Факт, что Индия готовит инженеров в сфере высоких технологий и что значительная часть Южной Калифорнии скуплена японскими инвесторами, свидетельствует не о разъединенностях, а о соединенности, о вполне системном процессе децентрализации на мировой арене. Глобализация фундаментализма и мощных национализмов - это часть того же самого процесса, а именно: мощного взрыва культурных идентичностей вслед за упадком модернистской идентичности. Концепт разъединенности, кажется, предполагает определенный беспорядок в ранее более системном мире. Но то, что кажется дезорганизацией, а часто и есть реальный беспорядок, не является менее системным. «Этот беспорядок - не нагромождение случайностей, или хаос на мировой арене, а соединение двух процессов: с одной стороны, фрагментация глобальной системы и последовавшее увеличение локальных проектов и локализующих стратегий, а с другой - одновременная глобализация политических институтов, классовых ассоциаций и общих средств репрезентации» (003, с. 412). Для антропологического видения мира и западного эссенциализма в целом характерно представление о культуре как о главном игроке на мировой арене, что является отражением самой западной современной цивилизации (western modernity). До сих пор считается, что культура переносится из одной географической области в другую посредством либо этнической миграции, либо информационных средств или глобального движения товаров или услуг. Для сторонников таких взглядов нынешняя глобализация связана с глобальным движением капитала и людей.
Эти процессы можно выразить в терминах двух классических подходов к этнографической реальности, обозначаемых как «матрица» и «мозаика». Первый подразумевает, что культуры могут быть выстроены в эволюционном временном порядке, когда время определяет распределение обществ в пространстве. Это антропология гегемонии, сначала классической эволюционной схемы британской гегемонии, затем неоэволюционизма американской гегемонии.
Мозаика - это релятивистская версия первого подхода, транспонирующая время в пространство и исходящая из постулата, что мир разделен на замкнутые культуры, обладающие равной ценностью и, возможно, даже несоизмеримые.
Глобализированное видение этнографической вселенной состоит в осознании смешения существующих культур, нет чистой культуры. Другими словами, это видение «текучей мозаики» (leaky mosaic), в которой культуры перетекают одна в другую, направляемые в известной степени сохраняющимися политическими и экономическими иерархиями мировой системы.
Вопрос креолизации, смешения и гибридизации культур становится центральной проблемой для многих интеллектуалов, чья профессия - идентификация мира. Такой подход тесно связан с более фундаментальным представлением о культуре как производной от понятия «раса». Этот подход отождествляет население со специфической практикой и образом жизни в терминах понятия общей субстанции. Отвергая такое эссенциалисткое понятие, Фридман вместе с тем признает, что от него нелегко избавиться, поскольку оно «очень сильно внедрено в нашу собственную современную идентичность и в наши представления о мире» (003, с. 413).
Практика идентичности, утверждает Фридман, это не вопрос идентичности, обладаемой индивидом или группой. Это идентификация экзистенциального мира, атрибуция значения мира, вещей, людей и отношений. В процессе идентификации мира эта практика идентифицирует и личность. Это не применение кода к организации мира, предлагаемого индивидам. Эта сильно мотированная практика, укорененная в непосредственном опыте, структурируется в определенные социальные контексты. Коды используются в тех случаях, когда они активно включены в такие практики, когда они социализированы в процесс идентификации. Все термины в дискуссиях о глобализации производны от идентификационного пространства, современной цивилизации (identity space of modernity). Сам эссенциализм культуры как субстанции - одна из множества метафор, порожденных таким пространством. Глобализация - это поток значимых объектов и идей, которые сохраняют свое значение в их движении» (003, с. 413).
Чтобы продемонстрировать свое понимание динамики культурных процессов в условиях глобализации, Фридман приводит пример изученного им социально-культурного феномена в Конго и Заире. Молодые люди, обычно из наиболее бедных городских районов, систематически собирают ярлыки модной дизайнерской одежда, вплоть до поездки в Париж. Вернувшись в Браззавиль, они пришивают собранные ярлыки к единственному пиджаку и исполняют традиционный танец в специальных клубах, становясь местными знаменитостями. В определенном смысле это глобализационный процесс - глобализации людей и товаров (молодежь привозила из Парижа модные футболки и джинсы для продажи на африканских рынках). Однако это не смешение культур, если не ограничивать это понятие музейным определением этнографических предметов. Конголезский люмпен-пролетарий, который фланирует по улицам Браззавиля в костюме с ярлыками от Версаче и крокодиловых туфлях от Вестина, не является, по мнению Фридмана, ни вестернизированным африканцем, ни безродным космополитом. Он полностью вовлечен в чисто африканский специфический процесс социализации и использует западные атрибуты для накопления «жизненной силы» и поднятия своего социального статуса.
«Таким образом, вместо обращения к модели культурных потоков или других подобных метафор разумнее постигать такие глобальные культурные процессы в терминах позиционной практики, таких как ассимиляция и интеграция в контексте социальных взаимодействий. С точки зрения идентификации как постоянной практики концепт культуры, на котором базируется понятие глобализации, - это продукт идентификационного пространства современной цивилизации» (003, с. 415).
Глобальные торговые системы формируют различного рода идентификационные пространства, которые называют очагами современности» (modernities). Такие пространства возникают в торговых центрах глобальных систем в зависимости от степени распада прежних родственных и «холистических» общинных связей. Этот феномен порождает, в свою очередь, процесс индивидуализации, появление саморегулируемого субъекта. Саморегулирование подразумевает самоидентификацию, разделение субъекта и социальной роли.
Такое разделение составляет основу современной сменяемости ролей, и это определяет пространство движения субъекта среди альтернативных идентичностей. «Если в этом суть модернизма, то он зависит от реального движения, реального изменения к мобильности... Идентификационное пространство современности содержит континуум вариантов, и это всегда является предметом спора» (003, с. 415).
В этом смысле теория глобализации - это продукт параметров современности, т.е. способа, которым современные субъекты идентифицируют мир. В рамках такого подхода могут найти свой резонанс метафоры гибридизации, смешения, креолизации и т.п. и быть поняты «релятивизации» глобальности Робертсона. Его основные компоненты глобализации - индивид, общество, международная система обществ, человечество - не продукты новейшего осознания сжимающегося мира, но фундаментальные аспекты современной идентичности.
М. Кастеллс (Калифорнийский университет в Беркли, США) считает, что историческая тенденция современной эпохи - переход к информационному обществу, новой социально-технологической и культурной парадигме. Этот процесс структурных преобразований проистекает из совокупного воздействия трех основных факторов: информационно-коммуникационной революции, формирования глобальной экономики и культурных изменений. При этом ключевой фактор - это революционные изменения в информационных технологиях (ИТ). Производство знаний, их обработка и передача - основа информационного общества. Как влияет технологическая революция на общество?
Во-первых, поскольку информация и знание глубоко внедрены в культуру обществ, «культура и обработка символов становятся прямыми движущими силами в новом обществе» (004, с. 72). Это стирает различие между производством и потреблением, а также делает бессмысленными дискуссии о производительном и непроизводительном труде. Если высококвалифицированная, творческая рабочая сила становится главным источником производительности и конкуренции, то все факторы, которые содействуют росту такой способности, превращаются в производительные силы. Интеллектуальная способность труда безусловно связана с образованием и специальным обучением, но в открытом сложном обществе она зависит также от разнообразных культурных и институционных условий: здравоохранения,
коммуникаций, жилищных условий, культурных рекреаций, путешествия, благоприятной природной среды, общения и т.п.
Таким образом, сферы экономической и социальной жизни все более переплетаются. Отсюда следуют важные институционные последствия. Например, социально ориентированное государство (welfare state) уже не может рассматриваться только как непроизводительный, перераспределительный механизм. Улучшая условия социальной жизни и сферы культурной деятельности, государство в самом широком смысле может быть решающей производительной силой в информационном обществе.
Во-вторых, ИТ связывают производственные, распределительные и управленческие процессы различных организаций и фирм, а также сфер деятельности. «Происходит фундаментальное изменение - переход от обычного техноорганизационного разделения труда к сложной матрице связей производственных и управленческих сфер деятельности, которая определяет логику всей системы занятости» (004, с. 73).
Г ибкость новых технологий допускает разнообразные организационные схемы, которые делают возможной совместную работу людей, занятых в различных фирмах и сферах деятельности. Традиционное разделение между сельским хозяйством, промышленностью и услугами утрачивает свое значение. Более того, ИТ позволяют создать всемирную производственную и управленческую систему, работающую в реальном времени и как единый эффективный организм. Глобальные производственные системы не являются исключительной прерогативой многонациональной корпорации, в них принимают активное участие мелкие и средние фирмы.
В-третьих, гибкость и адаптивность ИТ позволяют осуществить коренные организационные изменения. С помощью ИТ фирмы и организации способны децентрализоваться без утраты контроля над управляемой системой. Хотя концентрация богатства и власти в крупных конгломерациях продолжается в большинстве стран и на мировом уровне, структура экономики и социальных институтов становится все более децентрализованной и диверсифицированной с ростом числа подразделений, принимающих самостоятельные решения и вместе с тем связанных со сложной системой иерархий, альянсов и конкуренции. «Общая тенденция - замены вертикальных бюрократий многонаправленными сетями как наиболее эффективной, архетипической формой управления новой системой» (004, с. 75).
В-четвертых, прямое влияние ИТ на массмедиа, а следовательно, и на формирование образов, представлений и общественного мнения. В новых массмедиа одновременно существуют тенденции к глобализации и индивидуализации распространяемых образов и информации. С одной стороны, благодаря новейшим спутниковым системам связи вся планета связана (хотя и неравномерно) глобальными информационными сетями и образами, которые мгновенно передаются по всему миру. С другой - средства информации все менее ориентируются на массовую аудиторию. Рынки и аудитории сегментируются, и они обслуживаются специализированной информацией. Благодаря кабельному ТВ возникают специализированные сети - новая форма распространения и приема информации и культурной продукции.
Быстрое распространение в компьютерных сетях образов виртуальной реальности создает возможность представлять индивидуализированные, самопрограммированию образы и воспринятая, что в возрастающей степени отлучает индивидов от массмедиа и замыкает их на проявлениях собственной ментальности. Социальное последствие такого технологического развития - растущее противоречие между глобализацией и индивидуализацией в аудиовизуальной вселенной, что несет опасность разрыва в существующих моделях социальной коммуникации между мировыми потоками информации и персональным опытом.
В-пятых, стратегический характер ИТ в сфере экономики и эффективности социальных институтов изменяет источники власти внутри общества и между обществами. Владение научными знаниями и ИТ уже само по себе становится источником власти. Разумеется, государство еще остается источником власти, поскольку оно сохраняет институционную монополию на насилие. Но государство, неспособное идти в ногу с быстрыми технологическими изменениями, станет слабым государством.
Фундаментальной чертой нового общества и ярким проявлением серьезных культурных изменений Кастеллс считает изменение роли женщин прежде всего в развитых странах (постепенно эта тенденция становится характерной и для других стран мира).
В основе такого изменения лежат два взаимосвязанных фактора: массовое вовлечение женщин на рынок труда и развитие женских движений. Этот процесс прямо связан с преобразованием структуры занятости по мере роста информационной экономики.
Когда для женщины работа становится смыслом жизни, меняется ее семейный статус: традиционное разделение труда между мужчиной-добытчиком и домохозяйкой утрачивает культурную легитимность. Равные права становятся главной целью для большинства женщин. Они отвергают ценности, лежащие в основе патриархальной семьи, и более не хотят мириться с властью мужчин. Хотя дискриминация по признаку пола еще существует и будет сохраняться многие поколения, в целом патриархальные отношения основательно подорваны. Новая социально-культурная ситуация сказывается прежде всего на семье. Показателем новых отношений в семье и ее хрупкости являются рост разводов в большинстве стран и увеличение числа не состоящих в браке. В США, например, свыше 50% браков заканчиваются разводом, традиционные семьи составляют всего 25%. Наиболее быстро растущая категория - это неполные семьи, за ними следуют не состоящие в браке, а затем бездетные пары (004, с. 78). Хотя в других странах эта тенденция не проявляется столь резко, ее направленность та же самая.
В условиях, когда большинство взрослого населения живет вне рамок традиционной нуклеарной семьи, сексуальность уже не ограничивается рамками семьи, а становится социальной ценностью и проявляется в межличностных отношениях. Социализация молодежи в новой культурной среде ведет к чрезвычайно высокой степени сексуальной свободы. Распад традиционной семьи и расширение свободы в открытом информационном обществе сопровождается появлением у индивида новых комплексов, чувства тревоги и роста бессмысленного насилия.
Важнейший фактор, оказывающий все возрастающее влияние на жизнь современных обществ, - это формирование глобальной экономики, которая отличается от мировой экономики, существовавшей с XVI в. «Глобальная экономика - это экономика, в которой все процессы работают как единое целое в масштабе всей планеты... Нации и нации-государства не исчезают, а становятся главными игроками в глобальной экономике, защищая свои специфические интересы. Но экономическая единица деятельности - это глобальная система взаимодействий» (004, с. 80).
Глобализация и информатизация тесно связаны. Теория информационного общества должна основываться не только на опыте исключительно развитых стран, но и учитывать структуру зависимых обществ и эффекты взаимодействий между асимметричными социальными структурами, включенными в сети глобальной экономики.
ИТ распространяются по всему миру, и растет численность занятых в информационных сферах деятельности. Однако в развивающихся странах ИТ в основном внедряются в госсекторе и непроизводительных сферах деятельности. Не существует единого пути, по которому все страны должны следовать к информационному обществу, но функционирует глобальная структура, основанная на правилах информационного общества и влияющая на все страны в той или иной степени.
Способность производить, использовать и распространять ИТ становится главным инструментом развития. Технологическая зависимость является основным препятствием развития.
Весь мир связан информационными и коммуникационными потоками. Доступ к этим потокам имеет решающее значение для любой экономики и любого общества. Исключение из сети эквивалентно исключению из глобальной экономики. Позиция в сети (т.е. функция в новом международном разделении труда) определяет материальные условия существования страны или региона. Хотя информационная экономика охватывает всю планету сетевыми потоками, но делает она это избирательно. Поскольку производительность и конкурентоспособность все больше зависят не от первичных ресурсов, а от знаний и информации, дешевый неквалифицированный труд и сырье перестают быть стратегическими факторами в новой экономике. Огромные регионы мира не востребованы глобальной информационной экономикой. Поскольку экономика развивается по пути производства высокотехнологичных информационных продуктов, обладающих повышенной прибавочной стоимостью, накопление капитала происходит в центре, а не на периферии. В новой экономике рынки, квалифицированная рабочая сила, капитал, технологии все более концентрируются в странах ОЭСР, немногих новых индустриальных экономиках, а также и в Китае -потенциальной экономической сверхдержаве. Включение Восточной Европы и России в центр системы создает новые рынки и обеспечивает систему необходимыми природными ресурсами на длительную перспективу.
Последствия такой модели развития весьма негативны. Во-первых, растет дуализация зависимых обществ, при которой немногие сегменты включаются в глобальную экономику и культуру, а большинство населения маргинализируется. Во-вторых, исключенные общества отчаянно пытаются отвергнуть новые правила игры, утверждая свою культурную идентичность в фундаменталистских терминах, «открывая дорогу для разнообразных джихадов против неверных и господствующего порядка» (004, с. 82). В-третьих, маргинальные страны создают криминальную связь с глобальной экономикой, специализируясь на торговле наркотиками, оружием, отмывании грязных денег, торговле людьми (женщинами для занятий проституцией, детьми для усыновления, человеческими органами для трансплантации и т.п.). В-четвертых, массовая (зачастую нелегальная) миграция в страны центра может быть остановлена только с помощью масштабных полицейских мер, что отражается на состоянии демократии в развитых странах.
Очевидно, что «процесс исторического перехода к информационной экономике характеризуется глубоким разрывом между глобальной экономикой и всемирной информационной сетью с одной стороны и националистическими гражданскими обществами, коммуналистскими культурами и эгоистичными государствами с другой» (004, с. 83).
Базовая черта современных обществ - это сетевые потоки информации. Под потоками Кастеллс понимает «целеустремленный, повторяющийся, с программируемыми последствиями обмен информацией между физически разъединенными социальными игроками в организациях и институтах общества. Конвергенция социальной эволюции и информационных технологий создает новый материальный базис для функционирования социальной системы.
Этот материальный базис настолько исторически
специфичен, что навязывает свою логику большинству
социальных процессов, таким образом, обусловливая структуру общества» (004, с. 83).
Во-первых, сети устанавливают позиции игроков, организаций и институтов в обществе и экономике. Социальная значимость любых социальных единиц определяется присутствием или отсутствием в специфических сетях. Только жизнь в сетях является признаком социального существования. Отсутствие доминирующей сети ведет к структурной неопределенности.
Поскольку сети объединяют общества, сегменты обществ, социальные группы и индивидов неравным образом, их социальная позиция определяется местом в данной сети. Пример такой логики: неравноправное положение стран и регионов в глобальной экономике.
Во-вторых, структурная иерархия сетей и позиций внутри сетевых потоков в основном определяет способность влиять на общую социальную логику. Однако такая иерархия неустойчива и постоянно меняется в зависимости от изменения социальных условий.
В-третьих, внутри сетей существует асимметрия позиций. Владельцы финансовых институтов занимают доминирующие позиции по отношению к заемщикам; обозреватели научных журналов контролируют инновационные работы молодых исследователей; редакторы новостных программ на ТВ и радио формируют содержание информации, определяют ее социальные эффекты. Однако сетевые потоки стремятся стать независимыми. «Потоки власти легко трансформируются во власть потоков. Это - фундаментальная характеристика нового общества» (004, с. 84). Пример -финансовые рынки. Если запущен спекулятивный процесс, то он сметет любого, кто встанет на его пути, даже если это будет ценЛ тральный банк богатейшей страны. Кто эти спекулянты? Многие люди и никто. Существуют, конечно, организации, выигрывающие от беспорядка на финансовых рынках, но сами по себе они не имеют реальной власти. Их роль - запустить динамику потоков, которую невозможно остановить. «Структурная логика, определяемая в основном неконтролируемыми потоками внутри сетей, делает непредсказуемыми последствия человеческих действий в невидимом и неопределенном пространстве потоков» (004, с. 85).
В-четвертых, логика потоков в современных обществах универсальна, но не всеохватна. Различные сетевые потоки включают в свою орбиту все сферы деятельности общества и все регионы мира. Но одновременно они сегментируют страны и людей в соответствии со специфическими целями каждой из сетей и структурными характеристиками стран и их населения. Это порождает крайне неравноправную социальную географию: разрушаются местный уклад и образ жизни, страны, регионы, люди втягиваются в международные сетевые потоки, которые они не контролируют. В ответ на такое разрушение происходит утверждение базовых культурных и исторических идентичностей (реальных или реконструируемых) как фундаментальных принципов существования.
При таких условиях можно предсказать тенденцию к нарушению связей между господствующими институтами общества, втянутыми в абстрактные сети функциональных потоков, и подчиненными общностями (communities), защищающими свой образ жизни. Общество, состоящее из таких несовмещающихся частей, перестает быть обществом. «Структурная логика информационного века несет семена нового варварства» (004, с. 85).
В заключение Кастеллс указывает на основные социальноэкономические и культурно-политические последствия перехода к информационному обществу.
1. Способность производить новое знание и собирать стратегическую информацию зависит от доступа к потокам такого знания или информации. Власть организаций и карьера индивидов зависят от их позиционирования по отношению к таким источникам знания и их способности понять и отработать эти знания. При этом следует иметь в виду, что не существует единственного, привилегированного источника знаний и информации. Знание - это также поток. В современной науке ни один исследователь или научный центр не может выжить в изоляции. Ни одно капиталовложение не производится без специализированной информации о рынке.
2. Производительность, конкурентоспособность экономической системы зависят от позиции экономических единиц (фирм, городов, регионов, стран или экономических объединений) в системе глобальной экономики. Сеть экономических обменов - это не только чистый рынок, но и государственное вмешательство, технологические изменения, привилегированная бизнес-информация, стратегии фирм и мировые потоки капитала, труда и сырья. Современная экономическая деятельность состоит из совокупности различных сетей, делающих структуру потоков настолько сложной, что успех зависит в конечном счете от привилегированных связей экономических единиц со стратегическим потоком знаний и информации - ведущими научными центрами.
3. Потоки образов, звуков, посланий, формируемые новыми средствами информации, - это основной атрибут современных обществ. «Мир покинул галактику Гутенберга и ныне живет в скоплении связанных между собой созвездий, составленных в специализированных аудиовизуальных мирах, формируемых всемирными сетями информации и развлечений» (004, с. 86).
4. Политическая система ныне в основном зависит от искусного манипулирования посланиями и символами. СМИ - главное поле боя для политического контроля. Реальность все более формируется массмедиа, поскольку они являются виртуальной реальностью большинства населения. Политика, не представленная в массмедиа, особенно на телевидении, сегодня просто не существует. Персонализация политики - характерная тенденция во всех обществах, потому что кандидаты - это символы, их личности всесторонне исследуются массмедиа, результат такого анализа имеет решающее значение для политической карьеры кандидата. Таким образом, потоки образов и информации - главные инструменты политической власти.
5. Поскольку материальность нашего существования состоит ныне из потоков или сопротивления этим потокам, ценности и интересы уже не структурируются на основе трудовых отношений. Они выражаются либо на языке символического послания в терминах защиты первичных идентичностей самоосознающих общин. Таким образом, коллективные действия часто выражаются в отрицании логики потоков во имя сохранения этнических, местных и культурных общностей. Иногда это отрицание направлено против других аналогичных сообществ. Это становится основой для расизма и ксенофобии.
6. Современные общества утратили прямую связь
междуструктурой социальной организации, выражаемой
материальнымиинтересами, и логикой социальной мобилизации. Процесс изменения определяется логикой сетевых потоков.
7. Такие тенденции ведут к упадку коллективных действий, не связанных с первичными идентичностями или определенным мощным объединяющим символом.
8. На уровне индивида формирование личности в процессе интерактивности становится бесконечным. Это обусловлено тем, что постоянные изменения ролей и ситуаций в обществе, вызываемые инновацией, адаптацией и непредсказуемостью во всех сферах -требуют, чтобы люди постоянно меняли свои роли на работе, в семье и в общении с друзьями. Формирование и перестройка личности необходимы для управления меняющимися сетями потоков, с которыми сталкиваются люди в их повседневной жизни.
Таким образом, материальность сетей и потоков создает новую социальную структуру на всех уровнях информационного общества, которое можно определить как «общество потоков, поскольку потоки состоят не только из информации, но всех продуктов человеческой деятельности (капитал, труд, товары, образы, меняющиеся роли в межличностном общении и прочее)» (004, с. 88).
Ю.И. Комар
