CC BY
226
АРХЕОЛОГИЯ
2006.04.034. РУСЬ В 1Х-Х1У ВЕКАХ: ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СЕВЕРА И ЮГА / РАН. Ин-т археологии; Отв. ред. Макаров НА., Чернецов А.В.; Сост.: Коваль В.Ю., Кузина И.Н. - М.: Наука, 2005. - 326 с. - Библиогр. в конце отд. ст.
Ключевые слова: Русь, 1Х-Х1У вв., взаимодействие Севера и Юга, на основе археологического материала.
В сборнике на основе археологических материалов последних лет рассматриваются явления культурной конвергенции и культурной дифференциации между Севером и Югом Древней Руси.
Книга состоит из трех разделов, которым предшествует вступительная статья Н.А. Макарова - «Север и Юг Древней Руси в X -первой половине XII века: факторы консолидации и обособления». Как отмечает автор, общая картина взаимоотношений Севера и Юга долгое время реконструировалась в рамках «киевоцентриче-ской» концепции, рассматривающей Среднее Поднепровье как экономически, демографически и политически доминирующий центр, тогда как северным областям отводилась роль периферии древнерусского государства. Однако по мере накопления новых данных археологическое обоснование моноцентрической схемы было сильно поколеблено. В настоящее время, пишет Н.А. Макаров, становление единого древнерусского государства под властью Олега рассматривается как результат объединения двух государственных образований с центрами в Приильменье и в Среднем Приднепровье (с. 5-6).
Несмотря на то, что есть все основания считать территорию от Ладоги до Среднего Приднепровья во второй половине XXII вв. единой археологической провинцией, имеются и вполне четкие археологические маркеры различий между северными и южными областями. Помимо таких общеизвестных фактов, как различия в конструкции жилых построек и отопительных сооружений, в типах пахотных орудий, составе сельскохозяйственных культур и т.д., в последние десятилетия были выявлены и некоторые другие аспекты культурного своеобразия.
При сопоставлении с Югом Север выглядит одновременно и хранителем ряда архаических традиций, и носителем некоторых
совершенных для своего времени навыков ремесла, зоной более высокой торговой активности, в которую так или иначе была вовлечена значительная часть населения. Примечателен в этом плане тот факт, что памятники Юга Х1-Х111 вв. дают больше примеров накопления сокровищ, выделения особого слоя элиты, стремившейся обозначить роскошным убранством свое высокое социальное положение. Именно в Южной Руси найдена основная масса кладов, содержащих высокохудожественные изделия из драгоценных металлов. В то же время культурный слой северных поселений и погребальные комплексы отличаются высокой концентрацией стеклянных бус, монет и разнообразных импортных вещей, имевших, очевидно, не слишком высокую стоимость и доступных относительно широкому кругу потребителей. Таким образом, отмечает автор, экономика Севера, скорее всего, была более товарной, а покупательная способность основной массы населения - более высокой, чем на Юге (с. 7).
На протяжении XI - первой половины XIII в. Киевская земля, даже после утраты Киевом политического влияния на Севере в XII в., сохраняла притягательность для северян в качестве важнейшего центра, устанавливавшего культурные нормы и главного проводника византийской культуры. Существовавший в конце IX-X вв. товарообмен между Восточной Европой и Византией, несомненно, также способствовал экономической и политической интеграции Древней Руси. Однако на рубеже X-XI вв. основным торговым партнером северорусских земель становится Западная Европа. Возникновение двух автономных каналов товарообмена, заключает автор, стало одним из важнейших факторов размежевания Севера и Юга, включенных, таким образом, в две разные торгово-экономические зоны (с. 9).
Первый раздел сборника «Пути расселения, торговые связи, культурные контакты» - открывает статья Н.В. Ениосовой и Т.Г. Сарачевой, в которой рассматриваются пути поступления ювелирного сырья на Север и Юг Древней Руси в К^! вв. Сравнение химического состава металла северных и южных памятников позволяет, по мнению авторов, утверждать, что главную роль в снабжении цветными металлами Северной Руси играли Скандинавия и Прибалтика, в свою очередь, получавшие их из западноевропейских рудников. На Юге сырьевая база ювелирного ремесла склады-
валась в основном из металла, поступавшего из Византии, Халифата, а также из Центральной и Западной Европы. Таким образом, в X-XI вв. Южная Русь была вовлечена в более широкую сферу международной торговли (с. 18).
В статье С.Д. Захарова публикуются результаты изучения коллекции свинцовых пломб из Белоозера. Ее анализ, отмечает автор, показал отсутствие четкой границы между актовыми печатями и пломбами как по характеру материала, так и по размерам. Функционально, по крайней мере, часть пломб была близка буллам. Очевидно также и то, что функции разных групп пломб были различны (с. 23, 31).
Укрепления городища X в. у д. Малышево в среднем течении р. Мсты (Новгородская обл.) рассматриваются В.Я. Конецким. Выявленный здесь тип фортификационных сооружений, представлявших собой связанную систему ряда полых срубов-клетей, подпиравших вал с внутренней стороны, хорошо известен на территории Южной и Юго-Западной Руси, но впервые зафиксирован в Новгородской земле. Появление здесь данной конструкции автор связывает с деятельностью княгини Ольги, посетившей Новгородский север в 946 г. или 947 г. Основанное тогда городище должно было служить опорным пунктом киевских князей в данном регионе (с. 70).
Новые находки, подтверждающие присутствие варягов на Верхней Волге, публикуют И.В. Исланова, Е.Ю. Крылов и В.В. Романов. Вещи скандинавского типа, найденные на Пекуновском и Медведицком поселениях, датируются второй половиной X в. и наряду с другими предметами, составляющими так называемый «дружинный комплекс», позволяют, по мнению авторов, заключить, что эти поселения имели не только торговый характер, но обладали и военно-административными функциями, контролируя движение по Волжскому пути (с. 76).
В статье А.Б. Мазурова рассматриваются древнерусские кре-сты-энколпионы XII-XIII вв., найденные во время охранных раскопок в Коломне в 1989-2002 гг. По мнению автора, коломенские находки отражают связи окраинного города Рязанского княжества с Южной Русью и позволяют говорить как о перемещении южнорусского населения на Северо-Восток в XII-XIII вв., так и о возможном местном тиражировании широко известных образцов киевского производства (с. 84).
М.И. Гоняный публикует серию предметов ременной гарнитуры, характерной для кочевнических (тюркских) древностей, которая была получена при раскопках древнерусских поселений конца XII -третьей четверти XIV в. района Куликова поля. Увеличение процента данной категории предметов в конце XIII - начале XIV в. автор объясняет некоторой стабилизацией отношений с золотоордынским миром и налаживанием экономических связей верхнедонского населения с Поволжьем и Нижним Подоньем (с. 91).
В статье П.Д. Малыгина рассматривается вопрос о происхождении документов, известных как «Ярославли грамоты», которые, как считается, были дарованы Новгороду Ярославом Владимировичем (Мудрым) в начале XI в. и конституировали его государственное устройство. Автор приводит ряд аргументов, указывающих на связь «грамот Ярослава» с другим Ярославом Владимировичем, внуком Мстислава Великого, правившим в Новгороде в 1181-1184, 1187-1196 и 1197-1199 гг. (с. 102-103).
В первой статье следующего раздела - «Ремесло, производство, культурные традиции» - Н.В. Жилина выявляет региональные различия в древнерусской филиграни. По материалам украшений, выполненных в технике скани и зерни, складывается впечатление, пишет автор, что истоки высокоразвитого ремесла филиграни были связаны с Киевом, который, в свою очередь, шел за Византией. Развитие филигранного дела в Новгороде пунктирно повторяет киевское. Среднерусские земли продолжали киевские традиции, но при этом в каждой земле наблюдалось технологическое своеобразие (с. 115-117).
Статья В.И. Завьялова посвящена сравнительному анализу технологии производства кузнечной продукции столичного города Рязани (городище Старая Рязань) и периферийного Ростиславля Рязанского - крепости на северной границе Рязанского княжества. Металлографическое исследование кузнечных изделий обоих городов продемонстрировало определенное сходство, выраженное в близком наборе технологических приемов, предпочтении одних и тех же технологических схем, что, с точки зрения автора, предполагает существование контактов в производственной сфере между столичными мастерами и ремесленниками периферийных городов (с. 125).
Т. И. Макарова обращается к проблеме Зарайского клада, датируемого по монетам, составляющим его часть, концом IX в. Однако наибольший интерес, по мнению автора, представляют 15 серебряных предметов женского убора. С одной стороны, они имеют прототипы среди изделий эпохи Великого переселения народов, а с другой, - содержат элементы, получившие дальнейшее развитие в изделиях X-XI вв., демонстрируя, таким образом, преемственность в развитии ювелирного дела от антов и хазар до славян времени создания государства (с. 131).
К.А. Михайлов рассматривает специфику северной и южной традиций бытования древнерусских наборных поясов XI-XII вв., заимствованных у кочевников и в X в. широко распространившихся по территории Древней Руси вместе с другими элементами «дружинной» субкультуры. К XI в. формируется собственно древнерусская стилистика воинского пояса, представленная двумя параллельно существующими традициями. К первой, или «северной», относится поясная гарнитура «новгородского» типа. Вторая традиция обозначена автором как «южная» или «южнорусская». Однако на Юге уже с XI в. фиксируется существенное снижение количества соответствующих находок. По мнению автора это объясняется угасанием моды на наборные пояса в связи с культурной переориентацией древнерусского общества на Византию, а также более интенсивным, чем на Севере, процессом выбывания вещей из погребальной обрядности в южных районах Руси - наиболее развитых и христианизированных (с. 133, 139-140).
Северорусские и южнорусские стилистические традиции в ювелирных изделиях из Серенска прослеживает И.Е. Зайцева. Она отмечает также многофункциональность открытых в Серенске крупных производственных комплексов, в которых производились и вооружение, и бытовые предметы, и высококачественные изделия из серебра, и более демократичные бронзовые украшения (с. 152).
Изучению технологии производства и типологическому анализу ножей X-XIII вв. из Ростова Великого посвящена статья А.Е. Леонтьева и Л.С. Розанова. Авторы отмечают значительное преобладание сварных конструкций над монолитными и использование преимущественно многослойных схем: трех- и пятислой-ного пакета. Истоки этой технологии, распространенной также в Новгороде и других городах Северо-Восточной и Северо-
Западной Руси, восходят к Скандинавии, где она применялась уже в УП-УШ вв. (с. 159).
В статье В.Ю. Коваля приводится классификация византийской глазурованной керамики, поступавшей на Русь в К^У вв., рассматривается динамика ее импорта в северные и южные регионы страны. А.В. Энговатова, О.В. Орфинская и В.П. Голиков публикуют результаты исследований фрагментов золототканых текстильных изделий из погребений XII-XIII вв. некрополей Дмитровского кремля.
В последнем разделе сборника «Территория и памятники» Н.А. Макаров, А.Е. Леонтьев и С.В. Шполянский в статье, посвященной проблеме сельского расселения в центральной части Суздальской земли в конце I - первой половине II тыс. н.э., обобщают материалы полевых исследований 2001-2002 гг. в поречье Нерли и ее правых притоков. Здесь в радиусе 8-9 км от Суздаля на площади около 90 кв.км было обследовано 59 поселений и местонахождений изучаемого периода. Таким образом, была документально зафиксирована исключительно высокая для Северо-Восточной и СевероЗападной Руси плотность сельского расселения. Отмечается также стабильность сети сельских поселений на территории Суздальского Ополья на протяжении всего периода Средневековья. Эта стабильность была нарушена кризисом второй половины XIII в. в небольшой степени, и основные пространственные узлы расселения, сложившиеся в X-XII вв., продолжали свое существование и в после-монгольское время (с. 214).
С.З. Чернов публикует результаты исследований древнерусской усадьбы А, открытой в районе находки в 2001 г. крупного сфрагисти-ческого комплекса XI-XII вв., включающего 12 свинцовых пломб и 16 свинцовых вислых печатей, из которых 7 или 8 экземпляров атрибутируются новгородским князьям: Мстиславу Владимировичу (1088-1094 и 1096-1117), Всеволоду Мстиславичу (1117-1136) и Святославу Ростиславичу (1158-1159 и 1161-1167). Находка была сделана на территории Могутовского археологического комплекса (Щелковской р-н Московской обл.). Присутствие новгородских по происхождению документов на землях, контролируемых суздальскими князьями, автор склонен объяснять наличием здесь «смесного» управления, подобного тому, которое осуществлялось в Волоке Ламском. Соответственно, усадьба, функционировавшая на протяжении второй
половины XII и XIII вв., могла, по его мнению, принадлежать боярину, представлявшему здесь интересы Новгорода (с. 241).
В статье Н.А. Тропина рассматриваются динамика заселения южных территорий Рязанской земли в бассейне р.Воронеж и формирование южной границы княжества в XII-XV вв. На основе изучения хронологии и картографирования древнерусских памятников данного региона автор доказывает, что до середины XII в. реально в состав Рязанского княжества могли входить только земли в верхнем и среднем течении р. Воронеж. Массовый приток населения во второй половине XII - первой половины XIII в. отодвинул границу дальше на юг, до места слияния Воронежа и Дона, где в это время возникает комплекс укрепленных городищ - сторожевых крепостей. Во второй половине XIII - первой половине XIV в. численность древнерусских памятников здесь еще более возрастает. Причем в два раза увеличивается количество крупных поселений, материалы которых свидетельствуют об активных торговых связях с Ордой и Востоком. Ситуация меняется со второй половины XIV в., когда в результате участившихся татарских набегов эта территория начинает приходить в запустение, которое достигает максимума к середине XV в. (с. 247-251).
Ю.Ю. Моргунов обращается к проблеме южнорусских «змиевых» валов, являющихся остатками древних укреплений, возводившихся на южных границах Руси и ныне имеющих вид длинных грунтовых насыпей общей протяженностью до 1000 км. Как доказывает автор, основываясь на материалах раскопок, в древности они представляли собой линии двойных, параллельных, стен, в различной технике сложенных из бревен. Промежуток между панцирями стен заполнялся грунтом, вынутым при копании рва. Автор не исключает возможности закладки первых «валов» еще в правление Святослава, что должно было стать актуальной задачей после осады Киева печенегами в 968 г. Однако основной период их строительства, очевидно, падает на время между 988 и 1008 гг. и сопровождается созданием своего рода военных поселений, «городов» Владимира, находившихся с «валами» в тактической взаимосвязи. При этом, отмечает Ю.Ю. Моргунов, созданная Владимиром Святославичем (возможно, при посредстве византийских мастеров-фортификаторов) оборонительная система оказалась настолько
стройной и продуманной, что в дальнейшем она не изменялась, а только совершенствовалась (с. 263).
В.В. Судаков и В.М. Буланкин, анализируя материалы поселений с лепной славянской керамикой, исследованных в 19932002 гг. в Среднем Поочье, выделяют два этапа славянского расселения в этом регионе. Первый этап датируется концом К^?)^ вв. и связан с продвижением сюда преимущественно носителей ромен-ско-боршевской культуры, а также представителей ранних вятичей и северян. С конца X и в XI в. славянское население на данной территории заметно сокращается, возможно, в связи с набегами кочевников, и новая волна славянской колонизации приходится уже на первую половину XII в. (с.273).
Этнической интерпретации курганов с каменными обкладками в Житомирском Полесье посвящена статья Б.А. Звиздецкого. Принадлежность аналогичных памятников на сопредельных территориях Брестского Побужья, Белорусского Понеманья и юга Литвы западнобалтской группе раннесредневекового населения, известной по древнерусским летописям под названием ятвяги, не вызывает сомнений, пишет автор. Поэтому, отмечает он, логичнее всего связывать появление таких курганов в изучаемом регионе с переселением во второй половине X в. на территорию древлян какой-то части ятвягов, размещенных здесь Владимиром Святославичем после похода на ятвяжские земли в 983 г. (с. 286).
Г. Ю. Ивакин в заключительной статье сборника публикует материалы раскопок погребений X - первой половины XI в., исследованных в 1997-1999 гг. на территории Михайловского Златоверхого монастыря и примыкающих к ней участках. Комплекс полученных находок позволяет отнести большинство из 22 раскопанных погребений к «киеворусской дружинной культуре», в которой бытовал широкий набор различных компонентов - славянских, скандинавских, византийских, восточных, венгерских и др., сильно затрудняющий какие-либо этнические определения (с. 291).
А.Е. Медовичев
