CC BY
35
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
2006.03.021. ШУШАРИН А С. ПОЛИЛОГИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА: (КРИТИКА ЗАПУЩЕННОЙ СОЦИОЛОГИИ). - М.:
Мысль, 2005. - Раздел первый: Постановка вопроса / Сост. Шуша-рина О.П., Белоусова К. А. - 701 с.
В предисловии автор отмечает, что разумный оптимизм в понимании происходящего на планете сначала основывается на трезвом осознании драматической ситуации, на чувстве тревожности в отношении стихийного хода развития событий. Этот «естественный» ход развития образуется нравственным, этническим, экономическим, экологическим и т. д. перенапряжением жизни на Земле с угрозой экономической катастрофы. Альтернативой такого спонтанного хода развития является преодоление предельно поляризованного способа бытия человечества, порождающего основные перенапряжения. Познать это нынешнее переломное состояние мира и возможность зреющего из недр самой жизни его восходящего преодоления - такова научная задача, или императив эпохи.
Полилогия - это теория многомерных композиций отношений в основаниях общественной жизни всего современного человечества, в многообразии открывшихся к настоящей эпохе и тесно переплетенных структур, процессов и отношений. Понимание социального бытия как меняющихся исторических форм «самоутверждения индивидов» обогащается пониманием более глубоких отношений и процессов в «самоутверждении культур». По этим причинам все известные преамбульные метафоры «онтологического» порядка (общество, формация, способ производства и пр.) оказываются беспомощными. Подзаголовок полилогии (критика запущенной социологии) выражает аспект исследования, связанный с переработкой оснований всей нынешней социологии, т.е. всей совокупности общественных наук. «...В критическом срезе полило-гия в значительной мере представляет собой возражение как само-
довольному, даже научно-сервильному либерализму, так и отнюдь не в меньшей степени махине догматизированного марксизма» (с.7). Идеи полилогии давно «носятся в воздухе». Это, например, известные философские идеи диалога, стереологии, полифонии, полистилизма, толерантности, сосуществования и т.д.
В первой главе «Обозначение перемен» автор выделяет в процессе преодоления противоречий познания два основных принципа. Принцип презентизма состоит в том, что более сложное позволяет переосмыслить более простое, предшествующее. Для правильного рассмотрения существующего необходимо с некоторого момента выйти за его пределы, подняться на более высокую, сложную точку зрения. Принцип соответствия состоит в том, что рациональное предшествующего знания в более богатом, новом, генерализующем знании сохраняется, хотя и с отстранением форм, не попавших в восходящий створ развития знания. Но при этом предшествующее рациональное знание сохраняется не в старом виде, а как уже снятое, т.е. как частное, отдельное и т.д. В настоящее время не существует ни одной простейшей теоретической конструкции социальных форм со снятыми компонентами, тем более теорий самих процессов снятия.
Полилогия как новый сложный текст выдвигает новый «язык», все основные «слова» которого классически не дефиниру-ются, а самоопределяются в этом достаточно развернутом новом «языке». У всякой приличной теории никогда не может быть «выводов», как их не может быть, к примеру, у арифметики или грамматики. Их вообще в принципе невозможно «прочитать», а можно только изучить, освоить в достаточно полном объеме. Всякого рода краткие, лапидарные выражения содержания теорий, «выводов» теоретических конструкций идейно производны. Краткие предисловия обычно пишутся, когда книга уже закончена. Например, катехизис, поэтический образ «невидимой руки» А. Смита были возможны, только когда соответственно Библия, буржуазная политэкономия в «идейном пространстве» уже вполне были. Лапидарные формулы могут быть достаточно адекватны только в рамках уже нового дискурса, нового русла движения мысли, пусть сперва и крайне узкого. Связь нового со старым оказывается крайне многообразной и заведомо непредсказуемой. «Выявляется она... только посттеоретически, когда дело уже сделано» (с.27).
Автор призывает продвигаться в процессе познания от монологичности или диалогичности к полилогичности, от гомогенных «качеств» к гетерогенным композициям, от превращений в две противоположности к многомерным хаотизациям, от монопричинности к полипричинности, от «диа-лектики» к «полилектике». Один из ключевых пунктов нынешней генерализации состоит в многомерности, «слоености» субстанций бытия. «...Принципиально уже не две противоположности и их единство и борьба, затем "диалектический переход", а гетерогенные композиции (комплексы, ансамбли), их хаотические "смуты" и перекомпозиции» (с.40). Наступает момент, когда «новая философия» складывается не в виде классической бинарной «противоположности», а как «антитеза» всем существующим взглядам, предстающая вовсе не как тезис, а как уйма тезисов или многомерный хаос учений. Известно, что по мере развития материализм должен менять свои формы. Точно так же должна менять свои формы диалектика, т.е. в настоящем времени становиться уже полилектикой, или «диалектикой множественного». Образуется эта «диалектика множественного» отнюдь не эклектически «суммативно», а на новом уровне полилектического монизма. Тем самым вся нынешняя диалектика предстает как насквозь догматическая.
В контексте происходящего именно в социальном познании постмодернизм - это очевидное усложнение миропонимания, но пока отрицательное, разваливающее, деструктивное. Полная «свобода» социальной и философской мысли превращает саму эту мысль в философский симулякр. Автор выделяет в рамках постмодернизма следующие три разных явления. Во-первых, постмодернизм выражает вполне реальную тенденцию научного разложения. Во-вторых, он манифестирует это разложение, объявляя себя перспективой развития мысли. В-третьих, в постмодернизме заключается, пусть и малая, крупица истины. Эта «крупица» состоит в том, что постмодернизм является сигналом исторически нового «вызова» ко всему социальному познанию: классический тип рациональности себя исчерпал.
В целом современная социология либо страдает безудержным индивидуалистическим произволом, либо угрожает наваливающимся деструктивным беспределом. С позиций подступов к революционной теории «порча» социальных наук и даже всех со-
циальных «слов» предстает как хаотически тотальная. «Все произносимое на существующем социальном языке оказывается путаным словоизвержением "частной мысли" или "диалектическим" сочетанием едва ли не безумной эклектики.» (с.66). Основная беда социологии состоит в отсутствии нового, целостного и убедительного теоретизма.
В рамках либеральной социологии происходящее рассматривается структурно как традиционность-модерн-постмодерн, а процессуально - как модернизация с антуражными оговорками всяких ритмов и циклов. С исчезновением только одного, пусть и узкого, но теоретически вполне смыслового «изма» (капитализма) логика превращается в некую химеру: досовременность-современность-постсовременность. Иначе говоря, общественное развитие происходит по непререкаемой «логике»: было-есть-будет.
Действительное социальное познание осуществляется только для «народов», но и против нынешнего же «поведения» этих же «народов» и в собственном содержании, как и в любой развивающейся науке, крайне далеком от «народных» восприятий. Желательно вызвать научный интерес у весьма малочисленного «аспирантского народа», но постараться, чтоб и нынешним представителям «народов», и журнализму, и политике было еще не интересно. Чтобы даже «последняя глава» новой теории была совершенно «неудобоварима» для политики и журнализма. У претендующих на серьезность научных теорий никаких «выводов», «резюме» никогда не было, нет и не будет.
Гипотеза устанавливает не «систему уравнений» вместе с неизвестными величинами, а область познания вместе с множеством еще отсутствующих понятий. «Иначе говоря, первоначально гипотеза скорей есть дело совести, самого духа и даже воли ищущей мысли, нежели рассудка» (с.113). В случае с социальной гипотезой особый акцент должен быть сделан на обозначении этой гипотезой области незнания и, одновременно, на интеллектуальном масштабе выдвигаемого далее теоретического артефакта. Обычная гипотеза -это нечто логически недоказуемое и неопровержимое, рассчитанное на чувство познавательной устремленности. Она принципиально метафористична уже потому, что является обозначением области незнания еще наличными или неразвитыми средствами.
Спасительный выход из вселенского кризиса возможен только одним-единственным путем - предваряющего научного преодоления кризиса всей современной социологии. Познавательная бифуркация предполагает возможность многих трендов, т.е. вероятностных и вариантных теорий, научных конструктивных попыток преодоления нынешней всемирной социологии. Но все эти вероятия уже находятся в русле единственного пути выхода из кризиса. Подобная гипотеза только обозначает предстоящую огромную когнитивную работу, область «ученого незнания», где нет никакой оценочности, никакой нормативности. Она соотносима только с еще неведомыми онтологическими субстанциями, даже в самом конечном теоретическом счете еще весьма далекими от политических форм.
Во второй главе «Немного философии и некоторое уточнение исходной гипотезы» автор указывает, что «философия в социологии» - это та же самая философия, но понимаемая сквозь призму проблем оснований социологии. Трудному становлению новая философия обязана прежде всего естествознанию независимо от того, разрабатывали эти вопросы философии философы или философствующие естествоиспытатели. Изменения в общественной жизни толкали всегда более свободное от инертных идеологий естествознание на развитие некоторых «общих» представлений о мире. Обогащая и перерастая гегелевскую диалектику, уже давно идет становление какой-то новой постклассической неодиалектики, которую автор называет ростками полилектики (полимата).
Философия в глубинном «практическом» содержании - это «сознание вслух, его внепредметное богатство, коммуникативность. Автор выдвигает поэтико-романтическое понимание философии как поиска, т.е. как некоего, дополнительного науке, близкого по «вечным» вопросам к религии или к внерациональным истокам познания, любомудрствования. Философия как культура или грамотность мышления сама по себе есть допредметное «почти ничто». Она, конечно, также репрезентирует реальность, но в научном смысле еще допредметно, абстрактно.
В третьей главе «О рефлексии в социальном познании (наброски когнитологии)» отмечается, что рефлексия (от позднела-тинского «обращение на себя» или «назад») предполагает, что такое обращение возможно только с поднятием вперед. Это странное
«назад от вперед» в простейших формах проявляется уже в естественных языках, в словах о самих словах. Автор выделяет такие виды рефлексии, как социально-политическую, или предметную, философскую, или критическую, научную, или когнитивную.
Принято считать, что термин «идеология» начал использовать Кондильяк в положительном значении «науки об идеях». Но уже Наполеон придал понятию «идеология» негативный и даже пренебрежительный смысл идеологического доктринерства, мешающего реальной политической практике. «В срезе буржуазной революционности Наполеона вел верный "инстинкт", хотя он и не подозревал, что содействовал утверждению новой идеологии» (с.398). Идеологические субстанции тоже развиваются, а потому теоретический взгляд должен сначала ориентироваться на высшие успехи в этой области. Так, архаичный тотемизм мало похож на либерализм или былой коммунизм, но именно прояснение последних есть известный «ключ к анатомии» того же тотемизма.
В общем смысле идеология - это определенное интеллектуальное равновесие данного общества в его квазистабильном состоянии. Но всякое равновесие - конструкция сложная, некий замысловатый способ реализации процесса. В отличие от монологических научных парадигм любая идеология всегда полилогична. Так, она представляет в себе непосредственно социально-политическую прагматику, т.е. данные порядки, прежде всего рационально-хозяйственное поведение с его некоторой доминантой. Над ним уже надстраиваются «экзистенции» - основные смыслы бытия.
В реальном познании есть нечто никак невыразимое. Проявления этого «имплицитного» знания, близкого к тому, что можно назвать неэксплицируемой «профессиональной мудростью», - это и есть действия носителей ноу-хау, консультантов и пр. Имплицитное знание может быть неудачным, вплоть до ошибок, но в удачных вариантах оно всегда и без исключений выше любых «сумм» эксплицитных знаний.
В четвертой главе «Образ теории ("методология"): Символы "научной веры"» автор подчеркивается, что, если в познавательном плане «методология» мало что дает, то в коммуникативном смысле она весьма весома. Погружение в саму теорию - дело глубоко профессиональное, а «методология» (без погружения в теорию) относительно доступна. «Методология» является своего рода проце-
дурной итерацией в дальнейшем развертывании исходной гипотезы, следующим шагом структуризации области «ученого незнания», развиваемых контуров теории с дальнейшим отстранением отвергаемых подходов.
Конкретная историчность теории означает, что это теория не общества вообще, а только определенно современного состояния «социальной материи». Под «современностью» автор понимает отнюдь не «модерн», так часто связываемый с Западом, а весь предби-фуркационный социум со всеми его культурными многообразиями, высшими формами, архаикой. Есть только один «закон» или основополагающая метафорическая эвристика постклассической поли-лектики - гипотеза анизотропии восходящего развития по сложности, развития, поставившего человечество в современное состояние зреющей бифуркации, в альтернативу спасения или гибели. Соответственно, прост и интеллектуальный выбор: или познание этого уникального, конкретного состояния, или антиинтеллектуализм «научного» обслуживания эволюционного процесса движения к гибели.
Действительно революционная социальная теория может быть только объективно-критической. Критика - это не столько «критика языка», сколько критический язык нового описания ломающегося бытия. А заодно это есть и критика всей нынешней социологии. Историческая ситуация - это объективно кризисное, бифуркационное состояние мира, сложившееся в результате сознательной деятельности преследующих свои цели людей. Но в своем содержании это бифуркационное состояние сложилось как независимое от воли и сознания людей. От людей и будет зависеть познание и затем положительный практический прорыв или гибельный «выход» из этого состояния. Иными словами, критическая теория - это революционная «онтология» переломного бытия, отсутствующая в общественном сознании.
Теория должна быть не только целостной, генерализующей, но и по мере возможности объять основания всех основных структур и процессов общественной жизни, дабы скоординировать перемены в единое целое в максимальном числе отраслей социологии. Теория «обязана» быть предметной, быть критической социологией, но при этом стать ее новым уровнем, т.е. «постнынешней» социологией, или революционной метатеорией современности. В этом признаке метатеоретичности выражается момент
предметного очищения и обобществления социологии, т.е. ее изъятие из хаоса превратных «форм существования». Генерализация суть не обобщение, а новообразующее обобществление.
Задачу пятой главы «Концептуальное преодоление экономического догматизма» автор видит в том, чтобы начать показывать, что дело уже давно не в экономической теории, а в сбросе самого доминирования в социологии всей экономической науки. Иными словами, вся социальная мысль находится в тисках экономического догматизма. Вся громада неэкономических явлений современности и истории рассматривается глубоко ущербно, с крайне узкой экономической точки зрения.
Логика истории есть некоторая объективная структурность в самом историческом процессе, которая выражается как некая «ме-талогика» развития или схематика истории, обозначающая какие-то громадные состояния и перемены, вплоть до критического состояния мироустройства современного социума. Именно теоретическое понимание современности «перевыстраивает» эту самую «логику истории».
Рухнувший социализм - это исторически вошедшая в кризис посткапиталистическая, пока теоретически неизвестная «ни в едином слове», доминантно плановая форма производства. Соответственно, в случае ее «невероятного» (негэнтропийного) восходящего преодоления или обхода (например, в Китае), и если «экономизму» не удастся погубить само общество, а заодно и весь мир, это будет уже постплановая форма.
О.В. Летов
2006.03.022. МЮЛЛЕР К.П. АБСТРАКТНЫЙ ПОРЯДОК ВРЕМЕНИ И МОРАЛЬ: СОВРЕМЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ УСКОРЕНИЯ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ МОРАЛИ: ДЕКАРТ, КАНТ, ПИРС И АДОРНО.
MÜLLER K.P. Abstrakte Zeitordnung und Moral: Die moderne Zeiterfahrung der Beschleunigung und ihre Bedeutung für die Moral: Aspekte eines Umbruchs bei Descartes, Kant, Peirce und Adorno // Sic et non: Forum for philosophy a. culture (2004). - Mode of access: http://www.cogito.de/sicetnon/artikel/historie/abstraktezeitordnung.htm.
Прагматист Чарльз Сандерс Пирс, отмечает Клаус Петер Мюллер (Институт социологии Свободного университета в Берли-
