CC BY
16
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
2006.04.028. ШУШАРИН А С. ПОЛИЛОГИЯ СОВРЕМЕННОГО МИРА: (Критика запущенной социологии). Раздел пятый:
Социализм. - М: Мысль, 2005. - 494 с.
Этот «раздел» содержит пять глав (22-26).
В главе 22 исследуются проблемы генезиса социализма. Реальный социализм имеет относительно короткую историю. Генезис социализма понимается в контексте: «Общественные формы и процессы, развивающиеся в ноосфере и мироустройстве, в их содержании, независимом от воли и сознания людей» (с. 18). Традиционно историки марксизма-ленинизма исходили из его деления на «две большие эпохи: от возникновения до победы Великой Октябрьской социалистической революции и от нее до наших дней» (с. 22). Однако этот подход ограничен. Если раньше вся история рассматривалась с позиций относительно совершенного («продолжающегося») состояния, то здесь та же вся история подлежит радикальному пересмотру с позиций исторического и «не продолжающегося, а уже отжившего, критического и рушащегося или революционно преодолеваемого состояния» (там же). Духовные предпосылки перемен сложились до марксизма. Коммунизм (социализм) можно было «внедрить в умы» только там, тогда, так и настолько, где, когда, как и насколько «он уже бытийствовал еще дорационально в духовной стороне бытия, был релевантен ему» (с. 25). Идеал коммунизма был рожден капитализмом и бытийство-вал в рабочем движении. «Какие бы дичайшие запутанности и переплетения ни происходили, коммунизм уже безоговорочно по-сткапиталистичен по происхождению, произведен на свет в недрах капитализма» (с. 28).
Существует проблема идеологической дивергенции марксизма и ревизионизма. Так, А. Ципко выражает явные симпатии немарксистскому пути в виде «относительно спокойного развития
капитализма в Западной Европе», но, пишет автор, «я... просто не понимаю, как может поворачиваться язык полосу непрерывных войн, политических революций и контрреволюций, крепнувший расистский и совершенно беспощадный колониализм, две исторгнутых именно Западной Европой мировые войны, не говоря обо всех прочих, полыхнувший почти по всей той же Европе фашизм и пр. называть спокойным развитием» (с. 35). Воюя с революционностью марксизма, новые защитники ревизионизма прибегают, по сути дела, к мысли К. Маркса о том, что общество не может ни обойти, ни уничтожить ни одной из фаз естественного развития. «В общем постоянно дается знать об искусственности, навязанно-сти революционных процессов со всеми их трагедиями» (с. 36). Однако все дело в том, что именно революции «до сей поры и были (а в объективном, производственном содержании и всегда будут) как раз предельно “естественными”, буквально “природными катаклизмами”, в научном понимании которых чувства не очень уместны» (там же).
Наиболее сложным вопросом в пролетарском движении явился вопрос о его всемирной задаче, которая на самом деле не противобуржуазна, а интеркультурна, «решается совсем не пролетариатом, а только всем человечеством, она совсем не эндогенна, а в основном экзогенна («многонародна»)» (с. 43). «Инстинкт» вел пролетариат в верном направлении - к решению всемирной задачи, но она была синкретично сращена с его собственной «частной», эндогенной задачей. В результате появилось множество международных организаций. Все это было идеологизировано в пролетарском движении, всемирность «стала одним из неотъемлемых узлов идеологической формы коммунистического движения» (с. 44).
Главное и решающее в классический марксизме состоит в том, что благодаря «архитектонике» «Капитал» К. Маркса дал «революционный и впервые в истории научный язык (как текст сперва) возникшему до него тогда новому, историческому социалистическому (коммунистическому) движению как идеологической форме и проявлению материальной посткапиталистической тенденции» (с. 61). Революционное учение марксизма образовало новый дискурс, ставший идейной основой социалистических движений.
Глава 23 посвящена исследованию проблемы социалистических преобразований. Со второй половины XIX в. началась глоба-
лизация эгокультурности, которая нашла свое выражение, в частности, в становлении мировой капиталистической системы. С появлением посткапиталистических объективных тенденций плано-визации и революционного движения «капитализм стал обнаруживать многообразные черты материально и идейно “уклоняющегося поведения”, т.е. поведения, стихийно и сознательно ориентированного таким образом. чтобы отодвинуть известные пределы (особо “абсолютное обнищание”), затруднить прорыв, сместить его от вступивших в адаптацию центров» (с. 70).
Концепции революций как бы «стягиваются» к относительно небольшому числу «чистых» экспланансов: 1) либеральный взгляд (Е. Гайдар); 2) «почвеннический» взгляд; 3) «почвенническо»-либеральная концепция А. Кара-Мурзы (к ней близка также концепция А.С. Ахиезера); 4) марксизм-ленинизм; 5) «имперская» позиция, состоящая в реанимации идей империи (В. Махнач).
Социалистические преобразования - восходящая (негэнтро-пийная) перекомпозиция всех общественных структур, производственных отношений с утверждением доминирования нового равновесия. Для России такое равновесие установилось примерно к середине 30-х годов «в виде уже качественно новой агломерации производства СССР, всей революционно (преемственновосходяще) обновленной метакультуры этого типа» (с. 135). Разумеется, большевикам было неизвестно, какие действительно новые производственные отношения, какая собственность самоутвердятся вне всякой зависимости от социально-политических борений. Ведь «будущее в восходящем развитии открыто, складывающиеся структуры не проектируются, а самоутверждаются. на новом не-гэнтропийном уровне» (с. 136). Н.А. Бердяев писал о «бесспорной заслуге коммунизма», называл революцию «судьбой и роком», когда «анархический распад. был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться» (цит. по: с. 151). Большевики нашли лозунги, которые и выражали направленность «витальных сил» народа. Это было, по словам Бердяева, «добро, осуществляемое силами зла»; «коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа» (там же).
В главе 24 автор обращается к некоторым моментам «видимой», экзотерической, субъективной диалектики (полилектики) пре-
образований. Любую революцию необходимо понимать в ее объективности, реализуемой в форме действий миллионов людей, в контексте «необъятной субъективной истории, упущенных альтернатив, допущенных ошибок, успехов и провалов» (с. 155). С социализмом эгокультурный мир вступал в новую «превращенную форму», из классической колониально-имперской в преимущественно двухполюсную, или биполярную («социализм как имманентный интернационализм - капиталистический империализм, эгокультурность»).
Процессы гражданской войны, военного коммунизма, перехода к нэпу, «провала в сталинизм» необходимо отличать от «глубинных материальных процессов разложения и восходящего перестроения гигантских структур агломерации», ибо «за всем этим всегда надлежит видеть не просто чьи-то намерения, а объективную логику. субъективной борьбы, которая и большевикам диктовала свои правила» (с. 179). Вопрос о хронологических рамках социалистической революции в России не прост, ибо он бифуркационный, исключительно нелинейный, многомерный, многопла-стовый, «в принципе объективно не имеющий одномерной периодизации» (с. 183). Его начало можно датировать 1905 г., когда страна спонтанно вступила в неустойчивое равновесие, которое могло бы обернуться хотя бы относительно спокойной капитализацией. Завершение революции автор отодвигает на конец 20-х - середину 30-х годов XX в.
В объективном (материальном) содержании «с нэпом только и развернулась революция в самом производстве (во всех отношениях, во всем фазовом пространстве), причем во многом неизбежно скрытая от современников (даже вплоть до зрелости условий следующих перемен), но тогда впервые уже в “осознанной”, политической форме» (с. 216). Нэп стал «вершиной революционного, созидательного, конструктивного процесса» (с. 218).
«У нас в форме сталинизма произошел энтропийный срыв в помутнение народа в псевдоклассовой борьбе с самим собой. Но при всем сталинском терроре, страхе, расстрелах, лагерях из того времени «также абсолютно невозможно вычеркнуть ни одного из миллионов фактов героики труда, массового энтузиазма, восходящих перемен во всех без исключения областях и сферах общественной жизни» (с. 266). В целом Россия неуклонно становилась супердержавой мира и первым в истории многонациональным и
патернальным союзом. В тяжелейшей «паранекротической» ситуации впервые в человеческой истории новое общество складывалось в результате «пусть сколь угодно частично, но, безусловно, научно обоснованного преобразования» (с. 275).
Новое общество нуждалось и в соответствующей идеологии, так что массовая идеологизация осуществлялась в наиболее доступной субъективной форме изложения объективной истории, как деятельности классов, партий, вождей, героев (особенно гражданской войны) и их ниспровергнутых противников. Апофеозом этого «срыва идеологии в мифологию» Шушарин называет «Краткий курс истории ВКП(б)» (1938), который явился «одним из самых сущностных моментов идейного выражения идеологической стабилизации» (с. 277).
Но трагедия времени состояла не в мифологичности духа времени, а скорее в полярности процессов, в том, что энтузиазм сочетался с поиском врага (хотя и враг был). Что же касается «роковой ошибки» в истории социализма, которой сознательно, конечно, никто не совершал, то она состояла в полном политическом «закрытии» фундаментального социального познания. А для фундаментального познания любая политизация вопросов - это смерть.
В главе 25 фокусируется внимание на уяснении негэнтро-пийной сути системного кризиса социализма. В течение по крайней мере двух веков понятие «социалистическое» преобладало в позитивно-ценностном смысле. Но с «постперестройкой» для значительной части народа «социалистическое» стало «плохим». Впрочем, возник целый спектр мнений о социализме. Стали говорить, что социализм был «вполне сносный», но с «отдельными недостатками», «плохой», требующий перехода к «настоящему», что его не было вообще, что был некий «фиктивный» социализм, что он был, но «преждевременный» и т.д. и т.п. Разобраться во всем этом плюрализме мнений непросто. Ведь существуют нелогические формы доказательства, которые и используются в познании общественных процессов и различных образов и версий их трактовки. В качестве примеров эксплананса социализма автор приводит следующие: 1) с точки зрения либерализма, «нехороший» социализм был объективно обусловлен и в чем-то сыграл влиятельную и даже не только «плохую» роль в новейшей истории, но в любом случае он обречен на либерализацию; соответственно, и вся история социализма - это
в основном «плохой» процесс, сопротивляющийся «хорошим» либеральным тенденциям и переменам; во внутреннем строении социализм - империя, политически тоталитарная и мессианически агрессивная, в то время как капитализм - открытое цивилизованное общество, хотя и с «отдельными недостатками», но в целом «хорошее»; 2) «марксистско-ленинская» ортодоксия понимает социализм как прогрессивное развитие и состояние, которое имеет «отдельные недостатки»; капитализм же - «нехороший», он империа-листичен, а потому должен смениться социализмом, который, правда, временно сдал позиции; 3) «постмодернистское» объяснение сводится к тому, что социализм есть пока «абсолютная неясность»; 4) гуманистический (полилогический) эксплананс является пост(либерально)-марксистским; согласно ему, социализм, типогенетически возникший в сложнейших и тяжелейших обстоятельствах из недр или в обход капитализма, преодолевавший «мировую капиталистическую систему» или вырывавшийся из нее, типологически прогрессивен; капитализм же - ординарная эндогенная форма, скрывающая за собой, в частности, неоколониализм и, главное, эгокультурность.
Все трагические страницы истории социализма не имеют никакого касательства к критическому квазистабильному состоянию. Почти на трети планеты социализм образовал безусловно внекапи-талистическое, во многом обходное, но в итоге посткапиталистиче-ское (недокапиталистическое) русло развития. «А это значит, что при всем многообразии форм, фаз, условий и т.п. есть у этого русла некоторое достаточно общее, а следовательно, абстрактное («идеально-типическое») содержание процесса развития и движения к кризису, просто достаточно характерное на примере СССР, в котором сочетались огромные многообразия и масштаб («модель мира»), и лидирующая позиция» (с. 318). Всю бифуркацию можно понять только с «позиций» высшего состояния и потенциально «наименее вероятной» негэнтропийной траектории спасения. Общественные процессы, хотя и тесно связаны, столь «многомерны, дополнительны, ортогональны», часто объективно «размыты», что всякие числа, бесспорно абсолютно необходимые для хозяйственной и политической практики, имеют частное, приближенное и вспомогательное значение там, где речь идет о характеристиках развития, особенно сравнительных исследованиях. Но если давать
оценку социализму ХХ в. в целом, то он не был «империей зла» (Р. Рейган), а был еще неокрепшей и неопытной, еще не ставшей и уже страдающей своими новыми хворями «империя добра». Социализм вообще «выходит за рамки эндогенных форм в мучительном преобразовании. экзогенных производственных отношений с их огромной инерционностью. Здесь происходит коренной, но скорее только становящийся, еще не завершающийся, революционный типогенетический процесс» (с. 346).
Метафора гуманизма лучше многих других подходит для современной ситуации в развитии человечества, связанной с преодолением эгокультурности. Этой проблематике посвящена глава 26.
Постэгокультурность, гуманизм - это «мучительное вступление в подлинную ноосферу, преодоление всемирной эгокультурности, начало человеческого единого бытия взаимодействующих и развивающихся культур во всем их высотном и вариационном (“горизонтальном”) многообразии» (с. 388). Поликультурация, обобществление культур представляют собой не освобождение человека от его неизбежной принадлежности определенной культуре, а освобождение его «от бесчеловечной стихии их взаимодействий» (там же). Уничтожается доминанта отдельных культур в смыслах человеческого сосуществования. Исчезает не само разделение культур, а «инфернальная стихия господства этого разделения над человеком, глобальная культурная метаасимметрия, порождающая все более бессмысленную. гонку культур» (с. 389). Границы между культурами никуда не исчезают, но перестают быть сферами спонтанной опасности, становятся регулируемыми, «административными». В случае такой интеркультурации человек освобождается от стихии варварства эгокультурности, войн, всех форм стихий расизма, национализма, экспансионизма, сепаратизма, классовой нетерпимости, прозелитизма и т.п. Именно путем интеркультура-ции осуществлялись во всей истории объединительные, негэнтро-пийные процессы (агрессии, завоевания, колонизации), которые в большинстве случаев были недолговечны. Обратные, энтропийные процессы проходили как «национально-освободительные» движения, которые, однако, в большинстве случаев сочетались с преобладающими культурными сепарациями. В генезисе былого реального социализма «устранение национальных войн исторически происходило в жесткой форме абсолютизации классовых доми-
нант, безусловно, узких, но и интернациональных (наднациональных), даже интеркультурных (кроме классовых)» (с. 392). Но при всей «инфернальности», присущей логике эгокультурности, в настоящее время еще невозможно вести речь ни о какой реальной глобальной интеркультурации (как и о «конструктивных путях» ее достижения). Можно говорить лишь о тенденции движения человечества к преодолению эгокультурности. Мир остается пока насквозь эгокультурным, животным, «вооруженное равновесие остается все более материально неустойчивым, зависимым от массы случайностей, т.е. пока неумолимо, движущимся к катастрофе, к Случаю вселенского зла» (с. 413). И нельзя отрицать того, что именно социализм, пока он был цел, хотя и неустойчиво, но в принципе был интернационален. В этом смысле развитие человеческой истории можно рассматривать как продвижение по определенным ступеням гуманизации.
И. И. Ремезова
2006.04.029. ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛИЗАЦИИ ХХ! ВЕКА: ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ.
ЛЮДИНА В ЦИВІЛІЗАЦІЇ ХХI СТОЛІТТЯ: ПРОБЛЕМА
СВОБОДИ I Табачковський В.Г., Булатов М.О., Лютий Т.В., Шалашенко Г.І. та інш. - Київ: Наук. думка, 2005. - 272 с.
Монография посвящена анализу проблем человека в современном мире в контексте метафизических измерений свободы, обосновывает новые методологические подходы и новые проблемные аспекты исследования свободы, связанные с реалиями XXI в., а также с особенностями национального возрождения Украины.
В предисловии отмечается, что свобода входит в сущностное определение человека, а ее исследование предполагает анализ как исторически-конкретных вариаций, так и инвариантных ее измерений. Наряду с метафизическим измерением свободы существуют политический, юридический и другие ее измерения; помимо общечеловеческого измерения - этнокультурный; рядом с индивидуально-личностным - социально-общественный. Учитывая отмеченную методологическую полифонию, авторы монографии ставят в центр своего внимания проблему экзистенциального сосредоточения (центричности, сердцевидности) свободы, проходящую через все ее измерения. Коллективная монография состоит из десяти глав.
