CC BY
22
2006.03.003. РИД Э. ГЛОБАЛИЗМ И ЛОКАЛИЗМ В ИСТОРИИ ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ.
REID A. Global and local in Southeast Asian history // Intern. j. of Asian studies. - Cambridge, 2004. - Vol. 1, N 1. - P. 5-21.
В статье директора Института азиатских исследований (Национальный университет Сингапура, Сингапур) прослеживаются тенденции глобализации и локализации в истории Юго-Восточной Азии (ЮВА) последних 600 лет. Автор суммирует выводы, сделанные им в более ранних работах1, и отвечает на их критику. Он выделяет три периода активной интеграции в международную торговлю, открытости внешним влияниям и возникновения крупных космополитических городских центров (1480-1650, 1780-1840, 1950 - по наст. время), перемежавшихся более «интровертными периодами консолидации и локализации» (с. 19).
«Долгий XVI в.» оказал сильное влияние на регион, обслуживавший важные торговые пути на море и поставлявший многие виды пряностей на мировой рынок. Оживление коммерции, распространение денежного обращения, рост городов, накопление капитала и специализация деятельности, являвшиеся частью общего процесса перехода к капитализму, были характерны и для ЮВА. Именно на этот регион в начале XV в. приходится резкий рост китайского судоходства. Еще более существенные изменения произошли в религиозной и культурной сферах (распространение ислама и христианства в островной части региона; трансформация буддизма в Бирме, Сиаме, Лаосе и Камбодже; частичная секуляризация зрелищ, литературы и изобразительного искусства, ранее выполнявших преимущественно религиозные и мироустроительные функции).
Главным двигателем изменений в культурной, религиозной и политической сферах выступали крупные полиэтнические торговые города, расположенные на побережье. По оценкам автора, в XVI в. население Ханоя, Айуттхайи, Пегу и Малакки (до 1511 г.) составляло около 100 тыс. человек. В начале XVII в., в
1 Reid, Anthony. Southeast Asia in the age of commerce, Vol. I: The lands below the winds. New Haven, 1988; Reid, Anthony. Southeast Asia in the age of commerce: Vol. II: Expansion and crisis. New Haven, 1993; Reid, Anthony. Charting the shape of early modern Southeast Asia. Chiang Mai, 1999.
высшей точке «века коммерции», в Ханое, Айуттхайе и Матараме могло проживать более 150 тыс. человек, а в Аче, Макассаре, Бантене и Кимлонге - около 100 тыс. В целом в этот период по меньшей мере 5% населения региона жили в крупных городах, имевших более 30 тыс. жителей (с. 7).
Городские центры отличались культурным разнообразием, каждая этническая или религиозная группа обладала собственным кварталом. Характерной чертой городской жизни были многочисленные масштабные празднества и увеселения. Главными их организаторами, наряду с зажиточными слоями, выступали дворы монархов, тративших значительное время и ресурсы на организацию процессий и представлений. Дворы Сиама, Бирмы, Камбоджи, Аче, Бантена, Патани и Матарама соперничали друг с другом в пышности. Аналогичным образом Людовик XIII во Франции, Яков I в Англии, Шах Аббас в Персии или Акбар и Джахангир в Индии «стремились явить себя центром величественного представления, символизировавшего могущество, богатство, рвение, благочестие, щедрость и просвещенность» (с. 9). Причем повсеместно - и в Европе, и в Азии - эти «публичные спектакли двора» исчезают во второй половине XVII в.
В культурном отношении «век коммерции» стал для ЮВА высшей точкой глобализации и космополитизма. Примеры активных культурных заимствований видны почти в любой сфере, и до определенной степени можно говорить о соперничестве между торговыми элитами и двором - с одной стороны, местными и зарубежными художественными формами - с другой. Исполнители исходно могли прибывать для выступлений на религиозных фестивалях и свадьбах соответствующей группы, но вскоре превращались в артистов «широкого профиля». В частности, празднества при дворе Айуттхайи включали китайскую оперу, выступления индийских кукловодов, тайских танцоров, тайского, бирманского, лаосского и малайского оркестров.
В середине XVII в. ситуация меняется. Голландская Ост-индская компания ^ОС) устанавливает монопольный контроль над наиболее доходными статьями экспорта островной части ЮВА, а «торговые центры космополитической жизни» оказываются либо разрушенными (Бруней - 1578; Пегу - 1599; Тубан - 1619; Сурабая/Грезик - 1625; Палембанг - 1659; Макассар - 1669; Бантен
- 1684 г.), либо приходят в упадок. Около 1600 г. столица Явы переносится с развитого в торговом отношении северного побережья во внутренние районы острова (Матарам). Столица Бирмы также переносится из морского города Пегу в Аву в 1635 г. Айуттхайа, порт-столица Сиама, остается вовлеченной в международную торговлю, однако после 1688 г. ее участие в торговле с Западом и мусульманскими странами сокращается, а большинство операций сосредоточивается в руках китайцев и голландцев. Подобно Японии, Бирма, Сиам, оба Вьетнама, в меньшей степени Аче, Бантен, Макассар и Палембанг сознательно отказываются от опоры на морскую торговлю.
Серьезным ударом по коммерческой деятельности народов ЮВА стало уничтожение флотов наиболее активных участников морской торговли в регионе. Появление в 1509 г. португальцев вынудило яванцев и малайцев отказаться от неповоротливых крупных джонок (водоизмещение некоторых из них доходило до 500 т.), и перейти на меньшие и более скоростные суда. Разрушение города Пегу в 1599 г. положило конец традициям морской торговли у монов. В 1615-1625 гг. правители аграрного Матарама захватили коммерческие центры северного побережья о. Ява, а в 1655 г. запретили морское судоходство. В результате исчезла еще одна деятельная сила в экономике региона - ранее сообщества торговцев Северной Явы, включавшие потомков выходцев из Китая, Индии и других стран, помимо своих родных областей, обладали большим влиянием в таких портах, как Малакка (до захвата португальцами в 1511 г.), Палембанг, Банджармасин, Банда, Тернате, Патани, Пномпень.
Э. Рид объясняет упадок коммерческой активности и государств, центрами которых выступают портовые города, в контексте глобального кризиса середины XVII в. Это вызвало возражения других специалистов. В частности, В. Либерман1 отмечал, что XVII в. не был временем перелома для стран континентальной ЮВА, наоборот, с XV по XIX в. здесь
1 Victor Lieberman, "An age of commerce in Southeast Asia? Problems of regional coherence - A review article" // J. of Asian Studies. - Ann Arbor, 1995. -Vol. 54, N 3. - P. 796-807; Victor Lieberman, "Secular trends in Burmese economic history, c. 1350-1830, and their implications for state formation" // Modern Asian Studies. - 1991. -Cambridge; N.Y., 1991. - Vol. 25, N 1. - P. 1-31. - Опис. по реф. источ.
наблюдается развитие торговли, урбанизация, консолидация территорий крупных государств, этническая и культурная стандартизация и религиозная ортодоксия, ориентированная на внешние образцы (с. 13).
Рид подсчитал примерные объемы доходов от четырех важнейших статей экспорта ЮВА (гвоздика, перец, сахар и кофе) за 600 лет. Данные подтверждают наличие экспортного бума «долгого XVI в.», значительное падение доходов в период 1660— 1740 гг. (кризис XVII в.) и наличие второго периода роста доходности экспорта в 1780-1840-е годы. Впрочем, т. к. эти товары экспортировались главным образом из островной части региона, указанные факты не могут служить опровержением точки зрения Либермана.
Однако приводимый Либерманом довод о высокой численности населения, объеме торговли и степени государственного контроля в начале XIX в. также не опровергает вероятность кризиса XVII в. То, что объем морской торговли и судостроения в 1815 г. был практически идентичен уровню 1590 г., скорее подтверждает наличие серьезного спада в XVII в., чем наоборот.
Встает вопрос, насколько спад XVII в. и связанное с ним обеднение повлияли на исторические судьбы региона, не они ли обусловили неспособность ЮВА конкурировать с другими регионами в XIX в. или критические изменения баланса сил и производительности произошли только после 1800 г. Данная проблема была поднята в работе А.Г. Франка «ЯеОйепЪ» (1998)1, где утверждается, что до начала XIX в. ведущей мировой экономикой был Китай, а тогдашняя мир-система не строилась вокруг стран Европы, соответственно, и причины европейского господства в XIX в. нужно искать не в предшествующей капиталистической трансформации или «европейском чуде».
Рид показывает несостоятельность мнения Франка, что кризис XVII в. повлиял, главным образом, на страны Европы, практически не затронув большинство азиатских стран. Возражая против концепции, изложенной Ридом в первом томе «ЮВА в век
1 АМге ОиМег Егапк. ЯеОпеп1: 01оЪа1 Есопоту т Ше Л81ап Age. - Бегке-1еу, 1998. - Опис. по реф. источ.
коммерции», Франк ошибочно утверждал, что в середине XVII в. индийские торговцы заняли место европейцев в операциях по импорту индийских тканей в островную часть региона. На самом деле, ведущую роль в этих поставках играла VOC. Даже спад экспорта VOC в последней трети XVII в. сами голландцы объясняли не конкуренцией со стороны индийцев, а обеднением индонезийцев, оказавшихся неспособными покупать импортные ткани.
Обосновывая тезис о глобальных причинах кризиса XVII в., Рид указывает на сокращение импорта серебра в Китай и Европу в этот период, обусловившее падение цен в Европе и крах минского Китая, в свою очередь, нарушивший торговлю Китая со странами ЮВА1, а также на общемировое похолодание, наблюдавшееся в XVII в. В ЮВА его следствиями стали рост засушливости (пик в 1643-1671 гг.) и усиление ураганов (особенно в 1605-1616, 1634— 1638, 1659—1665, 1673—1676 и 1684—1687 гг.). Это, в свою очередь, привело к неурожаям, голоду и распространению болезней и, в итоге, - к сокращению населения. Помимо глобальных факторов, спад XVII в. также был связан со многими специфическими локальными причинами (внутренние войны, иноземные вторжения и т.д.).
Второй период глобализации (1780—1840 гг.), наличие которого Рид не признавал в более ранних работах, имел разные последствия для островной и материковой частей ЮВА. Бирма, Сиам и Вьетнам переживают, если следовать критериям Либермана, территориальную консолидацию, административную централизацию и культурную интеграцию. В островной части в это время уже не остается достаточно крупных независимых государств, а те, что сохраняют автономию (Аче, Бруней, Риау, Палембанг, Сулу, Тренггану, Суракарта, Карангсем/Ломбок, Боне), «обладают менее глубокими корнями и более слабой степенью контроля над населением, чем "более стабильные политические системы" материковой части» (с. 19).
В культурном отношении второй этап глобализации характеризовался меньшей степенью открытости по сравнению с «веком коммерции». Последний ознаменовался постоянными инновациями, адаптацией и инкорпорированием новых идей. «Элиты
1 Рид отмечает, что не все исследователи признают значимость «серебряного фактора».
ЮВА испытали сильнейшее увлечение заморскими одеждами, животными, механическими приспособлениями и всевозможными изобретениями, а также оказались открыты новым религиозным и культурным идеям. Адаптация, пережитая ими к середине XVII в., включала принятие ислама, христианства и тхеравадинского буддизма с их, вероятно, более современным, космополитичным и рациональным мировоззрением по сравнению с анимистическими культами местных духов, доминировавшими в жизни деревни» (с. 19).
За более чем столетний период, когда международная торговля сулила меньше выгод, иностранные культурные и интеллектуальные модели утратили свою привлекательность. «Когда голландские и испанские монополии в конце XVIII в. ослабли и начался новый подъем торговли, жителям ЮВА вновь потребовались основанные на писании рациональные ценности, признаваемые на мировом рынке. Однако покупательская корзина возможных вариантов оказалась более скудной. Европейские модели все больше сочетались с непривлекательной самонадеянностью силы, а выбор в пользу ислама, католичества и тхеравадинского буддизма, сделанный ранее в век коммерции, блокировал интерес к идеям европейского просвещения. Радикальные идеологические эксперименты данного периода тяготели к неотрадиционализму, насаждению вариантов скриптуралистской ортодоксии в качестве средства против вызовов глобализации. Пуританские доктрины ваххабизма, которым следовали суматранские мусульмане-реформисты (Ра^) в первой половине XVIII в., или "непреклонная решимость", с которой во Вьетнаме времен Минь Манга (1820-1841 гг.) насаждались китайские конфуцианские модели, были «модернизационной» реакцией на вторую глобализацию» (с. 19-20). Эта «ограниченная» модернизация была направлена не только против местной традиции, но и против большинства факторов, определявших сам процесс глобализации.
Период «высокого колониализма», в целом, больше способствовал локализации, а не глобализации местных культур. Крупные города ЮВА превратились в европейские и китайские анклавы, тогда как коренное население рурализовалось. Новые колониальные администраторы стремились поощрять иерархическую стабильность, а не изменения среди покоренных
народов. Привнесенная колониализмом жесткая дифференциация на основе расы, национальности и языка также способствовала локализации. Единственным существенным глобализующим фактором в это время выступало распространение образовательных учреждений и программ западного образца. К 20-30-м годам ХХ в. в большинстве стран возникло новое поколение элит, получивших новое образование и искавших радикальное решение проблемы своего отлучения от власти. Их подход ретроспективно можно оценивать как подобие «высокого модернизма»: несмотря на антизападный характер национализма, новые государства строились по образцу западных государств-наций. Следующее поколение элит, отрезвленное опытом и получившее образование «смешанного» типа, меньше симпатизировало радикальным идеологиям глобализации, даже в условиях все более глобализующегося мира. Марксизм, как и радикальный ислам и даже национализм, в этом отношении можно трактовать как примеры «ограниченной» модернизации, направленной не только против местных традиций, но и наиболее динамичных элементов глобального капитализма.
Тем самым на каждой стадии глобализации есть свои победители и проигравшие, а также множество вариантов заимствований, неотрадиционалистского радикализма и новаций. На современном этапе ЮВА может вновь проявить способность к творческой реакции на быстрые экономические изменения.
А.Е. Кириченко
