CC BY
54
смерти. Точно так же нельзя возлагать ответственность на него за те или иные меры тех, кто правил после него, особенно за глупость освобождения дворянства от обязательной государственной службы (1762) без освобождения крестьян, которое состоялось только в 1S61 г. Автор подчеркивает, что Петр Великий остается единственной самой значительной фигурой во всей российской истории и «одной из самых значительных фигур во всей современной истории» (I, с. VIII).
Революция Петра Великого, заключает автор, не была преимущественно социальной или экономической, хотя ее влияние и здесь оказалось значительным. Она была скорее политической или даже культурной революцией, имевшей далеко идущие последствия. К концу XVIII в. Россия обрела ранг великой державы и вскоре сыграла решающую роль в наполеоновских войнах. Что касается культуры элиты, то она вступила в свой золотой век.
Автор пишет, что тот акцент, который сделан в его книгах на европеизации России, не означает, что он не принимает во внимание истории взаимоотношений России со странами Азии и их взаимовлияний. Но он учитывает и то обстоятельство, что к концу XIX в. фактически вся Северная Азия находилась в границах России. В демографическом, экономическом и почти всех других отношениях, и особенно в смысле культуры, - значение западных, или европейских частей России явно перевешивало значение азиатских. И именно петровская революция решительно склонила чашу весов в пользу Европы. Санкт-Петербург остается историческим памятником петровской революции и ее творцу.
ВМ.Шевырин
2005.03.013. РЕФОРМИРОВАНИЕ ЦАРСКОЙ АРМИИ: ВОЕННАЯ ИННОВАЦИЯ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ОТ ПЕТРА ВЕЛИКОГО ДО РЕВОЛЮЦИИ. (Сводный реферат).
Reforming the tsar's army: Military innovation in imperial Russia from Peter the Great to the revolution / Ed. by Schimmelpenninck D., Van der Oye D., Menning B. - Cambr., 2004. - XII, 362 p.
Ключевые слова: Россия, конец XVII - начало XX в., преобразования в царской армии.
В сборник, выпущенный Центром Вудро Вильсона в Вашингтоне в честь А.Г.Кавтарадзе, вошли статьи американских и российских специа-
листов по военной истории. В центре внимания авторов находятся меры царского правительства по реформированию армии, направленные на поддержание статуса России как великой державы в условиях непрерывного соревнования с развитыми странами Запада.
Как указывают в предисловии редакторы сборника Д.Схиммельпеннинк, Ван дер Ойе и Б.Меннинг, «реформаторский импульс» в военной сфере - это «фундаментальная повторяющаяся тема» в истории России Нового времени (с.1). Они выделяют несколько «катализаторов инновации»: военное поражение, наличие внешней или внутренней угрозы, осознание необходимости технологических усовершенствований и контакт с иными военными культурами (с.2). В такие острые периоды, как поражение в Крымской войне, опасность вовлечения в конфликт с германо-австрийской коалицией в начале 1870-х годов или, например, боснийский кризис 1908 г., на повестку дня выдвигались два основных вопроса: «Какая армия нам нужна и к какой войне нам надо подготовиться?» (с.3).
Реформы в армии оказывали серьезное воздействие на общество в целом, поскольку требовали последующей реорганизации экономики, инфраструктуры, системы образования и пр. Как полагают редакторы сборника, циклы спада и обновления в военной сфере являются важными характеристиками всего хода истории России. Они оказывали серьезное влияние не только на имперскую политику, но и на жизнь каждого отдельного человека, что придает особое значению изучению военной истории Российской империи (с.3-4). Книга состоит из введения, 15 глав, посвященных нововведениям в царской армии, и трех заключительных глав, написанных специалистами в других областях.
Несколько глав книги посвящены различным аспектам реформ Д.А.Милютина и их влиянию на армию и общество. Роберт Бауманн рассматривает заключительный этап военных реформ Д. А. Милютина - введение в 1874 г. всеобщей воинской повинности, имевшее своей целью создание национальной армии по современным образцам, которое явилось «актом одновременно военной и социальной политики» (с.12). Изначально всесословный характер реформы, распространение воинской повинности на ряд нерусских народностей стали важнейшими предпосылками дальнейшей административной унификации империи. В то же время автор отмечает гибкость подхода Милютина, понимавшего, что в многонациональной империи невозможно введение единой военно-административной системы. Коренное население Дальнего Востока, Северного Кавказа и
Средней Азии не подпадало под действие нового указа, в Финляндии осталась своя система воинской службы, проводилась реструктуризация донского казачества и пр. (с.31). Тем не менее, отмечает Р.Бауманн, состав офицерского корпуса оставался по преимуществу дворянским и русским.
Как считает автор, реформа Милютина явилась «катализатором процесса усовершенствования общества». Так, образовательные стандарты в армии повысились как минимум по двум ключевым показателям: заметно выросло число профессионально обученных офицеров, постепенно повышался уровень солдатской грамотности. В целом, заключает автор, та армия, которую Милютин оставил своим последователям, стала гораздо более мощным и гибким инструментом. Тем не менее, характерное для царствования Александра III отсутствие проницательного руководства застопорило дальнейшее развитие, и армия в конечном счете оказалась не готова к вызовам нового века (с.33).
Марк фон Хаген в главе «Пределы реформы: Многонациональная армия империи перед лицом национализма, 1874-1917» указывает, что целый ряд аспектов военной политики самодержавия - практика проведения призывов и демобилизации, подготовка офицеров, территориально-административное деление, так же как и политическая культура армии - ярко высвечивает модели имперской политики по отношению к русским и нерусским народам, многие из которых пережили Первую мировую и гражданскую войны (с.34-35). В противовес Р.Бауманну, он подчеркивает дискриминационный характер милютинской реформы по отношению к нерусским национальностям, в частности, отказ от создания национальных военных подразделений и практику направления призывников на службу как можно дальше от дома. По его мнению, военная политика империи привела к «интернационализации и милитаризации» национальной проблемы, которая встала во весь рост в начале ХХ в. и приобрела особую остроту в годы Первой мировой войны (с.55).
Обзор военной периодической печати эпохи Великих реформ представлен в главе, написанной Уиллисом Бруксом. Подробно рассматривая историю газеты «Русский инвалид», журнала «Военный сборник» и других органов военного министерства и роль, которую играл в них Д. А.Милютин, автор указывает, что новый министр сознательно использовал ведомственную прессу для поддержки своей программы реформ. И хотя делать какие-либо выводы о результативности этого «политического инструмента» трудно, пишет автор, однако стремление Милютина к профессионализации и гуманизации армии, создание им атмосферы гласно-
сти и открытости вокруг военной политики империи следует признать серьезным достижением (с.131-132).
Важная роль Милютина в организации профессиональной военной разведки подчеркивается Д.Схиммельпеннинком и Д.Ричем. Важнейшим актом в данном случае явилась реформа высших органов военного управления и организация в рамках Главного штаба департаментов, занимавшихся разведкой в европейских странах и в Азии («Азиатская часть») (с .147). Наряду с созданием структур и институтов, занимавшихся разведывательной деятельностью и подготовкой агентуры, Милютин уже в 1840-е годы внес большой вклад в научное обоснование стратегической разведки, выделив значение военной статистики как особой дисциплины. Как указывает Д.Рич, качество сбора и анализа информации зависит от эффективности ведомства и квалификации его сотрудников. По его мнению, центральному командованию в Санкт-Петербурге удалось к концу XIX в. создать оперативно-разведывательный штаб, который по своему уровню был «вторым после берлинского» (с.184).
Проблема материально-технического обеспечения армии в контексте индустриального развития страны рассматривается Джекобом Кип-пом. В главе «Стратегические железные дороги и дилеммы модернизации» он подробно исследует противостояние двух министерств - военного и финансов - по вопросу о целях и способах железнодорожного строительства в империи в 1856-1878 гг. Программа министра финансов Рейтерна, делавшего ставку на частную инициативу и иностранных инвесторов, имела своей целью развитие торговли и экономики. Военное министерство и Министерство путей сообщения выступали за государственные железные дороги, которые служили бы исключительно стратегическим целям: быстрой переброске войск к театру военных действий. Борьба «модернизаторов и традиционалистов», пишет Дж.Кипп, закончилась победой последних, и не в пользу России (с.102-103).
Как показывают материалы сборника, «самым мощным импульсом» для инновации в армии являлся опыт сражений (с.5). Фредерик Каган в главе «Русская военная реформа в эпоху Наполеона» демонстрирует, как происходила перестройка в армии непосредственно в ходе военных действий. Роль «кавказского фактора» в военной реформе исследует Дмитрий Олейников. По его мнению, длившаяся на протяжении всего царствования Николая I война на Кавказе оказывала серьезное влияние на представления офицеров о формах и способах ведения войны, наталкивала их на мысли о необходимости реорганизации армии. Наиболее
полно «кавказский фактор» реализовался в мировоззрении и деятельности Д.А.Милютина.
Поражение в Русско-японской войне также явилось серьезным фактором для начала новой кампании усовершенствований в русской армии и флоте. С одной стороны, «болезненный опыт», приобретенный «на сопках Маньчжурии», побудил русское командование к пересмотру своих планов по подготовке к будущей войне с Германией и Австро-Венгрией. Рассматривая этот сюжет, Брюс Меннинг сосредоточивает свое внимание на военной теории, военной реформе и стратегическом планировании (с.215). С другой стороны, поражение в войне с Японией вызвало к жизни и непосредственные меры по повышению квалификации русского офицера. Одной из таких мер явилась реформа образования, в частности, в Николаевской академии Главного штаба. Дебаты вокруг целей и задач этой реформы рассматривает Джон Штейнберг.
Одним из решающих факторов в судьбе российских военных реформ всегда являлись конкретные личности. Известный исследователь Петровской эпохи Пол Бушкович, рассматривая программу модернизации армии, концентрируется на кадровой политике Петра I, в первую очередь на таких личностях, как фельдмаршалы Шереметев и Меншиков. Он отмечает, что при продвижении своих непопулярных реформ царь-«западник» гораздо в большей степени, чем это было принято считать, использовал традиционную придворную политику, опираясь на старые аристократические семьи и их связи (с.271-272).
Брюс Меннинг обращается к фигурам, которые нечасто ассоциируются с инновацией в армии - Г.А.Потемкину и А.И.Чернышеву. Автор стремится показать некий «континуум военного развития России» в период 1775-1855 гг. и обнаруживает важные сходные черты в деятельности двух столь разных персонажей. Это, во-первых, огромное внимание к так называемому «фронтиру» - окраинам империи, в которых часто происходили конфликты, а во-вторых, использование при решении военных проблем России институтов, присущих этому фронтиру, в первую очередь, казачества. По мнению автора, опыт, приобретенный в южных степях России, серьезно повлиял на мировоззрение этих военных сановников.
О. Айрапетов рассматривает один из аспектов военных реформ 1860-х годов - организацию Генерального штаба - под совершенно новым углом зрения. В главе «Милютин против Мольтке: Отказ России создать Главный штаб по прусскому образцу» он доказывает, что этому помешали исключительно амбиции самого Милютина, не желавшего
иметь независимое учреждение, которое могло угрожать его единоличной власти военного министра. Как считает автор, отсутствие независимого Генерального штаба негативно сказалось уже в войне 1877 г. (с.303).
Размышляя о месте царской России в военной истории как дисциплине, Деннис Шоуолтер указывает, что к 1990-м годам в западной историографии сложилось несколько парадигм исследования царской армии. Первая из них основывается на представлении о догоняющем характере развития России, которая отстает от Запада на десятки лет, а то и на целые поколения. Решающим здесь признается внешний фактор - европейские модели, способы ведения войны, структура армии и ее снабжения, наконец, сами войны (с.323).
Вторая парадигма трактует царскую Россию как страну со своим особым путем развития, кардинально отличную от Запада. Согласно этой парадигме, XIX век характеризовался бюрократизацией армии и войны, становлением военной профессии, которая обретала несколько иной статус, чем в Европе. В ХХ в. война стала для Советского Союза наукой, а на Западе она воспринималась как нечто среднее между ремеслом и искусством. Центральным для указанного подхода является стремление избежать оценочных суждений и отойти от «зеркального отображения», столь свойственного западным представлениям о России (с.324).
Третья парадигма ставит во главу угла идеологию, которая считается ведущим принципом в организации русской армии и ведения войны начиная с Петра I. Панславизму XIX - начала ХХ в. пришел на смену марксизм-ленинизм, что резко контрастирует с «западной» моделью «аполитичной» армии (с.325).
Еще один подход, противопоставляющий западное (в особенности немецкое) военное влияние и чисто русские модели в военной сфере, делает акцент на «двуликости» империи и сложной диалектике ее взаимоотношений с Западом. В центре внимания этих исследований - непрерывный диалог между «русским» и «западным» началом в Российской империи и в ее армии. Как указывает автор, только в сражениях с «еще более разделенным» государством - Австро-Венгрией этот «фундаментальный диссонанс» был временно заглушен (с.325).
И, наконец, еще одна парадигма западной историографии, пишет Д.Шоуолтер, изображает царскую армию как имперскую по своей природе, способную к выполнению многоцелевых задач как по защите границ
от внешних врагов, так и по поддержанию стабильности на окраинах, и в конечном счете - сохранению целостности огромной державы.
С открытием архивов после 1991 г. перечисленные пять «матриц» претерпели значительные изменения. Во-первых, утвердилось представление о самостоятельности и достаточной независимости русских военных теоретиков, которые в последние десятилетия существования царского режима на равных вели диалог со своими коллегами и противниками во Франции и Германии. Для военной мысли и военной доктрины России, опиравшейся не на рассуждения о «русской душе», а на объективный анализ, был характерен точный расчет возможных рисков и выгод в каждой конкретной ситуации. Однако самым поразительным и новым явился вывод сегодняшних историков о компетентности и квалифицированности царской армии, пишет автор. И хотя у нее имелись определенные недостатки, они были присущи и другим армиям индустриальной эпохи. В целом же «царская армия предстает на страницах сборника такой, как она представлялась современникам: крупным игроком, опасным противником и желательным союзником», - заключает автор (с.327).
Специалист по вооруженным силам современной России Уильям Одом размышляет о значении прошлого для дня сегодняшнего. Он разрабатывает типологию военных вопросов, которая применима к изучению любого государства.
Это, во-первых, ориентация внешней политики государства, которая определяет наступательный или оборонительный характер ее боевых задач. Во-вторых, «философия войны» - то, как лидеры страны представляют себе природу войны. Это может быть инструмент политики в духе Клаузевица, либо стихийное бедствие, которое нужно пережить и по возможности избежать - в представлениях нейтральных государств, или же направляющий историю эсхатологический процесс - точка зрения, преобладающая в некоторых мусульманских странах и при марксистских режимах. В-третьих, это организационная структура военных сил, командования ими и контроля, в том числе на политическом уровне. Еще две группы вопросов охватывают военную кадровую политику государства и военно-промышленную политику, включающую в себя все задачи по производству, развитию и снабжению оружием и оборудованием вооруженных сил. Кроме того, важная проблема - это стратегия государства в том, что касается целей использования армии (для предотвращения войн, поддержки дипломатических мер или для ведения войн).
Эти категории полезны для понимания сегодняшней ситуации с военной реформой в России, пишет У.Одом. Так, популяризаторы исторических мифов об армии обращаются исключительно к вопросам внешней политики, философии войны и кадровой политики. Серьезные реформаторы склонны заниматься вопросами, касающимися военно- промышленной политики и организационной структуры вооруженных сил, а «антиреформаторы» в Министерстве обороны подчеркивают вопросы стратегии и кадровой политики (с.332).
Автор указывает на необходимость прояснить и демистифицировать военное прошлое России. По его мнению, некоторые искажения военной истории России в американском зеркале относятся к категории неумышленных ошибок, другие же проистекают из проецирования западной политики на русский опыт (с.337).
О.В.Большакова
2005.03.014-015. РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА 1904-1905 гг. (Сводный реферат).
2005.03.014. КРИСТОФЕР М. РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА. 1904-1905 / Пер. с англ. Солнцевой Е.К. - М.: Центрполиграф, 2003. - 220 с.
2005.03.015. ШАЦИЛЛО В.К., ШАЦИЛЛО Л.А. РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА. 1904-1905. ФАКТЫ. ДОКУМЕНТЫ. - М.: Мол. гвардия, 2004. -470[10] с. - (Россия и мир).
В работах М.Кристофера (1) (введение, 15 глав и заключение) и российских историков В.К.Шацилло и Л.А.Шацилло (2) (введение, четыре главы и заключение) характеризуются российская и японская империи на рубеже XIX-XX вв., анализируются международная ситуация на Дальнем Востоке накануне столкновения, предпосылки и важнейшие события Русско-японской войны и причины поражения русских войск.
Ситуацию, которая сложилась между Россией и Японией на Дальнем Востоке в конце XIX в., авторы рассматривают, учитывая сложный комплекс международных отношений, в оценке которых у них нет разногласий.
В частности отмечается, что в конце XIX в. ведущие колониальные державы стремились извлечь выгоду из слабости Китая. Процесс раздела Китая на сферы влияния шел путем взаимных уступок. В острой конкурентной борьбе великие державы, чтобы обеспечить за собой преимущественные права в наиболее интересовавших их областях Китая, должны были идти на признание аналогичных прав других стран в менее важных
