CC BY
28
2004.03.014. МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ: Сб. науч. тр. / Воронеж. межрегион. ин-т обществ. наук. Воронеж. гос. ун-т. Фак. ром.-герм. филологии; Редкол.: Гришаева Л.И., Струкова Т.Г. (отв. ред.) и др. - Воронеж, 2002. -647 с. - (Межрегион. исслед. в обществ. науках). - Библиогр. в конце ст.
Из содерж.:
1. ШЕЙГАЛ Е.И. Политическая мифологема как средство социальной идентификации. - С. 230-238.
2.. КУДРИНА Н.А. Прецедентные высказывания в инокультурном пространстве. -С. 253-259.
3. БАКУМОВА Е.В. Национально-культурные особенности жанра политического портрета. - С. 267-273.
4. КАШКИН В.Б. Этноним в повседневной философии языка. - С. 355363.
5. ТИТОВ В. Т. Мера близости концептосфер и выделение национально-специфичной лексики. - С. 380-397.
6. БОРИСКИНА О.О. Национально-специфическое языковое сознание и заимствованное слово. -С. 406-410.
7. СТЕБЛЕЦОВА А.О. Деловой текст как носитель национально-культурной информации. - С. 477-481.
В статье Е.И.Шейгал (I) предлагается типологическая классификация мифологем - языковых знаков - носителей мифов, т.е. принимаемых на веру стереотипов общественного сознания. Специфическим признаком мифологемы является определенная степень фантомности денотата - он либо не существует, либо неясен, размыт и оставляет простор для работы ложного сознания и воображения. Мифологема также характеризуется обширной коннотативной зоной, в которую входят следующие виды коннотации: эмотивная (мифы-«идиллии» и мифы-«кошмары», идеологическая (ведущий параметр - «наш» - «не наш»), ассоциативная «аура», конденсирующая фоновые знания и культурную память социума, компонент фидеистической оценки «верю» - «не верю», в зависимости от которой мифологема либо конструирует вторичную реальность для носителей языка и культуры, либо становится орудием разоблачения политических противников.
Языковое существование мифа имеет статус прецедентного феномена, в связи с чем три типа политических мифов соотносятся с типами прецедентных феноменов: 1) мифу-нарративу («легенде» политического движения или деятеля, например, 'Ленин на субботнике') соответствует в
качестве мифологемы прецедентный текст; 2) мифу-пропозиции, представляющему собой констатацию неверифицируемого или ложного мнения, суждения, в языковом плане соответствует прецедентное высказывание - лозунг, афоризм («Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны»); 3) мифу-образу, связанному, как правило, с политическим антропонимом, соответствует прецедентное имя.
Типологическое разграничение мифологем может также быть проведено по параметру их двойственной референции: с одной стороны, референтом мифологемы является субъект мифа (о ком миф), с другой -субъект дискурса, носитель мифа (кто знает/верит/рас-сказывает). По характеру субъекта мифа мифологемы делятся на национальные, выражающие базовые мифы, групповые («они» и «мы») и личностные, фиксирующие миф, окружающий отдельную политическую фигуру. По характеру носителя мифа разграничиваются два типа - общенациональные и групповые мифологемы.
С аксиологической точки зрения разграничиваются мифы-идиллии (утверждающие положительные ценности) и мифы-кошмары (ниспровергающие негативное, эксплуатирующие страх перед будущим, недовольство).
Национально-культурная специфика политических мифологем позволяет разграничить мифологемы-интернационализмы и мифологемы-реалии. Первые интерпретируют глобальные понятия и ценности, но при этом один и тот же объект в разных культурах имеет разную ценностную значимость, как, например, различное, восприятие термина «права человека» в американской и русской лингвокультурах, обусловленное оппозицией базовых ценностей в их культурных моделях (коллективизм -индивидуализм). Мифологемы-реалии либо вообще не имеют эквивалентов в другой лингвокультуре, либо присутствуют в ней в роли экзотизмов - знаков чужой политической культуры. Например, мифологема Камелот, характеризующая президентство Дж.Ф.Кеннеди, воплощает идеализацию его времени как эпохи аристократизма и рыцарства в политике. Таким образом, мифологемы-интернационализмы отличаются коннотативной лакунарностью, а мифологемы-реалии - лакунарностью денотативной.
Н.А.Кудрина (2), исследуя функционирование прецедентных высказываний (ПВ) французского происхождения в русском языке, отмечает , что в целом ПВ иностранного происхождения в русском языке значительно больше, чем во французском или английском. Проницаемость языка для иностранных и инокультурных ПВ обусловлена преимущест-
венно экстралингвистическими причинами: они приходят вместе с «заимствованными» понятиями и идеями. В таких ПВ содержится характеристика явлений, выработанная в соответствии с эталонами и представлениями, чужого лингвокультурного сообщества, следовательно, вместе с ними заимствуются и инокультурные модели мировосприятия, трансформирующие национально-специфичную картину мира, заставляющие смотреть на мир как бы чужими глазами. Так, автор ПВ тюрьма народов и фасадная империя, характеризующих царскую Россию, А. де Кюстин. Афоризм Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли, построенный на несвойственной русским парадоксальности мышления, также французского происхождения. Чаще всего в заимствующем языке ПВ дословно переводятся, способствуя прямому переносу чужих образов и представлений в другое ментальное пространство. Однако замечены и случаи «подстройки» ПВ под законы заимствующего лингвокультурного сообщества. Например, пословица Плох тот солдат, который не мечтает быть генералом, зафиксированная впервые в середине XIX в., восходит, вероятно, к принадлежащему Наполеону высказыванию, которое буквально переводится как Каждый французский солдат носит в своем ранце маршальский жезл. Французское ПВ искусство жить трансформировалось в русский вариант искусство выживать. Отмечается также, что французские ПВ в подавляющем большинстве имеют книжное происхождение и сохраняют в русском свою «книжность»: они способны влиять на мировосприятие и поведение образованных людей, однако для большинства представителей русского лингвокультурного сообщества являются пассивным корпусом знания, не проникая глубоко в менталитет.
Е.В.Бакумова (3) исследует фрейм жанра политического портрета и вербальное наполнение его слотов в английском и русском языках, на основании чего делаются выводы о ролевой структуре имиджа политика в двух лингвокультурных сообществах. Ценностные ориентиры, которых придерживается герой политического портрета, эксплицируются во фреймовом слоте, «настоящее» (два других слота - «предыстория (прошлое» и «перспективы»). Наиболее частотные для этого слота ценности характеризуются как наиболее важные для электората. В российских политических портретах это понятия стабильности, перемен к лучшему, гарантия продолжения реформ и порядок. В американских политических портретах иерархия ценностей иная: community «общность», opportunity «возможности», safety «безопасность». Достаточно частотным является также обращение к идее преемственности поколений политиков.
Набор постоянных культурных стереотипов, связанных в сознаний избирателей с требуемыми от лидера качествами, составляет основу ролевой структуры имиджа. Можно говорить о неких базовых образах -ролевых архетипах, в которых закодированы определенные наборы характеристик и формулы поведения. Анализ текстов аполитических портретов показывает, что для российских политиков доминирующим архетипом является 'отец', несущий в себе ожидание силы, властности, строгости, покровительства. Такое положение можно определить как патер-налистический тип лидерства, свойственный русской культуре. В американских политических портретах преобладающим представляется архетип 'герой', конкретизирующийся в ролях защитника и хранителя традиций. Как правило, 'герой' представлен в оппозиции к своему антиподу -врагу, «чужому», что является характерной чертой американских политических портретов.
В статье В.Б.Кашкина (4) исследуются мифы и стереотипы, закодированные в этнонимах -наименованиях наций. «Память» слова о предшествующих ситуациях его употребления присуща не только данному разряду лексических единиц, однако в случае с этнонимами она приписывает оценочные признаки целому народу и возможному собеседнику, причем еще до вступления в коммуникацию: Типичный немец, такой педантичный, жестикулирует, как истинный итальянец. Как показывают эксперименты, наивной картине мира свойственны и мифы о языках. Так, половина русских респондентов самым красивым назвала французский язык, на втором месте - русский, наиболее трудным русские считают китайский. В целом русский характеризуется как родной, красивый, богатый, точный, очень хороший, правильный; английский - как международный, трудный, правильный, популярный.
Мифологемы, связанные с этнонимами, в первую очередь, позволяют народу, в языке которого они существуют, отграничить себя, выделив собственные мифологизированные черты из континуума поведенческих стереотипов. Например, считая какой-либо народ молчаливым, мы имплицитно признаем себя более говорливыми. С этой точки зрения важно исследовать как автостереотипы (что мы думаем о себе), так и ге-теростереотипы (что мы думаем о «чужих»).
Этнонимы-мифологемы проявляют себя как территориально, индивидуально и исторически неоднородные, подтверждая установленное Ю.М.Лотманом различие между центром и периферией семиосферы. Наиболее дифференцированы гетеростереотипы в пограничных областях,
здесь же сконцентрированы отрицательные коннотации; в центре же этнокультурной среды образ другого народа менее эмоционален и более толерантен. Отличаются от общепринятых стереотипов и точки зрения тех, кто наиболее активно участвует в межкультурных контактах - билингвы и бикультуралы, экономические и культурные посредники, у которых вырабатывается осознанный метакоммуникативный взгляд, зачастую вообще отрицающий негативные стереотипы. Так, анкетные ответы финнов, знакомых с русской культурой, значительно отличаются от общего стереотипа финнов о русских, во многом связанного с историческими обидами и недостаточной информированностью. Русские этносте-реотипы в настоящее время проявляют черты оксюморона, они находятся между противоположными полюсами: автостереотип - легкомысленные и серьезные, бездельники и талантливые, глупые и умные; гетеросте-реотипы демонстрируют черты замкнутости и ксенофобии, с одной стороны, и открытости - с другой. Такое положение, являющееся следствием резких социально-политических перемен, ставит русских в пограничную позицию выбора между противоречивыми коммуникативными и поведенческими стереотипами.
А.О.Стеблецова (7) исследует деловые письма английского и русского языков как носители национально-культурной информации, изучение которых необходимо с точки зрения этно- и социолингвистики и развития межкультурной коммуникации. Сопоставление выявило следующее. Английские и русские деловые письма по-разному осуществляют воздействие на адресата: в английских преобладают косвенный и имплицитные способы воздействия и побуждения, что соответствует общей специфике национальной коммуникативной культуры, в которой прямое коммуникативное побуждение рассматривается как некорректное и неприемлемое. В русских деловых письмах доминирует прямое эксплицитное воздействие, что объясняется традицией официально-деловой коммуникации, в которой приоритетен принцип авторитарного давления и иерархического подчинения. Вместе с тем английская деловая корреспонденция чаще использует эмоционально-оценочную лексику, создающую впечатление личностного отношения адресанта к сообщаемому и к адресату. Это вызвано стремлением поддерживать отношения в уважительной тональности даже при совершении по отношению к адресату небенефактивных действий (отказ или требование). Наблюдаются также, различия тематического характера: текст английского делового письма развивает одну тему, соответствующую одной коммуникативно-
прагматической цели. В русском же документе возможен ввод дополнительных тематических фрагментов, что может затруднять вычленение ведущей темы письма. Среди других отмечаемых особенностей - свойственное английским деловым письмам внимание к «обратной связи», стремление подчеркнуть важность реакции со стороны адресата, его мнения, разработанная система обращений, зависящих от наличия и степени знакомства, социальной дистанции коммуникантов, частоты контактов. Различия проявляются также в принципах визуально-графического и пунктуационного оформлений писем.
О.О.Борискина (6) анализирует влияние заимствований на языковое сознание социума на примере субстантива маркетинг из англ. marketing. Данное заимствование изначально имело высокие шансы закрепиться в русском языке, поскольку очевидна значимость однословной номинации, которая выделяла бы соответствующий смысловой континуум в изменившихся условиях хозяйствования. Адаптация этого слова в русском языке в течение 20 лет показывает, что оно, с одной стороны, стремится к соответствию способам категоризации, свойственным заимствующему языку, с другой, - что «память» валентностей и контекстов английской лексемы навязывают ему способы адаптации и функционирования. Так, русский язык вместе со словом заимствовал метафорические модели, в которых слово marketing участвовало: 'зрячее существо', 'деятельное, "рукастое" существо', 'направленный и остроконечный предмет'. Отсюда сочетаемость: с точки зрения маркетинг способен подсказать/несет ответственность за отношения предприятий/направлен на поиск эффективного сочетания и др. По мере увеличения обращаемости лексической единицы в русском языке все его потенциальные валентности стремятся быть реализованными.
В статье В.Т.Титова (5) предлагается метод измерения концептуальной близости слов разных языков через коэффициенты семантической близости (КСБ) и удаленности (КСУ), вычисляемые через количество слов, используемых в словарных дефинициях толкуемого слова в двуязычном словаре. Чем больше слов необходимо в толковании, тем большую национальную специфику проявляет концепт толкуемое слово. Наименьшее число слов, наоборот, по мнению автора, свидетельствует о концептуальной близости.
Сопоставительный анализ романских языков, включая латынь, и их сравнение с русским языком позволили выявить ряд закономерностей. Устойчиво специфичной для всех языков является семантика служебных
слов - предлогов и местоимений. Из полнозначных классов слов наибольшей спецификой характеризуются существительные, среди них многие относятся к классу реалий. Факторами, влияющими на величину коэффициентов, являются временной, пространственный, религиозный, идеологический и сходство исторических судеб. Так, из всех романских языков наиболее близок русскому по параметру КСУ румынский - близость их концептосфер обусловлена существованием румынского языка в окружении славянских, в том числе и русского, влиянием православной религии и церковно-славянского, долгое время функционировавшего как язык религиозного культа, периодом господства социалистической идеологии.
Использование предложенного метода может способствовать выявлению разных слоев культурно-языковой специфики - как конкретно-языковой, так и групп языков. Таким образом, можно исследовать проблему славянской, романской, германской картин мира на фоне индоевропейской «идентичности», другие региональные концептосферы.
Е. О. Опарина
ПРИКЛАДНОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ
2004.03.015. ПОТАПОВА Р.К., ШИГИНА Е.В. НОВЫЕ ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ ПРИ ОБУЧЕНИИ ИНОСТРАННОМУ ЯЗЫКУ СЕГОДНЯ.
POTAPOVA R.K., SHIGINA E.V. New information technologies in foreign language learning today. - Moscow: Moscow state univ., 2003. - 189 p. - Bib-liogr.: p. 153-160.
В 2003 г. вышла в свет новая книга известного специалиста в области практического применения новых информационных технологий, дистанционного обучения иностранным языкам, прикладной лингвистики и обработки речи Р.К.Потаповой в соавторстве с ее последователем Е.В.Шигиной работа посвящена внедрению новых информационных технологий в сферу иноязычного образования. Актуальность этого труда не вызывает сомнений, ибо в широком доступе отсутствует литература подобного рода, которая, во-первых, учитывает специфику ситуации компьютеризации и информатизации в системе образования в России, а во-вторых, раскрывает современные возможности, предоставляемые использованием новых информационных технологий в процессе обучения. Источники, доступные специалистам на сегодняшний день, содержат либо
