CC BY
14
2004.01.046. САЛОРТ Д.Л. ВИТГЕНШТЕЙН: МИСТИК?
SALORT D.L. Wittgenstein: Un místico? // http://aparterei.com/ page31.html
Даниель Лопес Салорт (Испания) прослеживает пути, которые могли бы привести Л.Витгенштейна к мистицизму, если вообще Витгенштейна можно считать мистиком в какомлибо отношении. Статья состоит из трех разделов.
В первом разделе рассматриваются основные положения философии Витгенштейна. В частности, отмечается, что, по Витген-штейну, мышление и речь - «листья одного и того же дерева», потому что мы мыслим в языке и не можем без него обойтись. Отсюда и следуют его тезисы, что философия может говорить лишь о том, о чем можно что-то сказать, и должна молчать о том, о чем нельзя ничего сказать («Логико-философский трактат»). В «Трактате» Вит-генштейн рассматривает исключительно предложения, а мышление понимает как образ событий, описание мира - как совокупность элементарных истинных высказываний.
Характеризуя философию «позднего» Витгенштейна, Салорт отмечает, что теперь философ уже не понимает мышление только как сумму высказываний. В «Голубых тетрадях» оно интерпретируется в качестве не ментальной, а лингвистической активности, как операция с символами, вербальными и написанными. В «Философских исследованиях» уже обосновывается тезис, что мышление оперирует с множеством узусов высказываний. Тем самым происходит глубокая трансформация: исчезают ограничения мышления, оно становится неопределенным и неопределяемым, ставится под вопрос изоморфность мышления и реальности. Если в «Трактате» содержится идеальный язык логики, то в «Философских исследованиях» он уже не имеет логических спецификаций, является обыденным языком.
Во втором разделе автор обращается к тому, «о чем сказать нельзя». Он цитирует положение 6.41 «Логико-философского трактата», в котором утверждается, что смысл мира и все ценности должны находиться вне мира. Но в 1929 г. Витгенштейн отказался от своих прежних постулатов, относящихся к значению репрезентаций и независимости логики от элементарных высказываний. Тем самым ядро «Трактата» распалось, а вместе с ним - и та особая форма солипсизма и трансцендентализма, которая их сопровождала. Возникает вопрос: уступает ли ученый место мистику? Автор цитирует положение 6.52 «Трактата»: «Мы чувствуем, что, если бы и существовал ответ на все возможные научные вопросы, проблемы жизни не были бы при этом даже
затронуты. Тогда, конечно, больше не остается никаких вопросов; это как раз и есть ответ». И дополняет цитатой положения 6.521: «Решение проблемы жизни состоит в исчезновении этой проблемы». Отсюда вывод, что ученый не уступает место мистику. Жизнь - сама по себе проблема. Витгенштейн говорит: «Решение загадки жизни в пространстве и времени лежит вне пространства и времени» («Трактат», 6.4312). Еще больше внутренняя непоследовательность философа проявляется тогда, когда он пишет, что никакое мучение не может быть больше крика человеческого существа, что бесконечное мучение нуждается в бесконечной помощи.
В третьем (заключительном) разделе статьи автор переходит к теме мистицизма. У Витгенштейна то, о чем мы не говорим, является молчанием логики. Это ли следует понимать под мистикой? Без сомненья, это первое приближение к ней - отсутствие логического, дискурсивного, инструментального мышления, которое, несмотря ни на что, действует как источник знания. Но что это за вид познания? Что это за тип источника? Не источник ли жизни в духе ибн Гебироля?
Мы знаем мистику через самих мистиков. Однако трудность заключается в том, что мистики сообщают нам о первичности невыразимого опыта. Поэтому то, что они нам сообщают, фрагментарно и приблизительно. Мистическое переживание возникает в ультимативной инстанции и минимально коммуникативной форме, которая не может быть сообщена. Мистика по своей природе не поддается экспликации, принадлежит не к порядку экспликаций, а к тем фактам, которые их трансцендируют. О каких фактах и опытах может идти речь? Мистика - это присутствие Другого, который ускользает от определений. В силу этого via negationis была констатацией того, что о Боге ничего нельзя утверждать, поскольку все, что говорится, Его не выражает и не затрагивает.
К.Ясперс писал, что в мистической ситуации забывается самость и исчезает субъект-объектная структура. В работах М.Эккхарта утверждается то же самое. Важно напомнить и то, что одно из значений термина «мистерия» обозначало открывание и закрывание глаз, тот момент, в котором глаза не находились ни в дневном пробужденном состоянии, ни в ночном сне, а смотрели, не видя, и видели, не глядя. Куда смотрели и что видели? На что смотрели и что видели? Это - тайна, это - Другой, с которым и встречается мистик.
По мере того как мы приближаемся к мистическому факту, мы сталкиваемся со следующими феноменами: 1) внутренним, личным, интимным опытом, который не является ни логическим, ни дискурсивным,
ни инструментальным; 2) невыразимым опытом; 3) опытом познания, который изменяет поведение; 4) присутствием Другого;
5) исчезновением субъект-объектной структуры; 6) как следствие - исчезновением пространственно-временной структуры. Так, Ф.Ницше видел подлинную цель всей философии в intuitio mystica (мистической интуиции). Автор приводит пространные выписки из работ Оскара дель Барко (Oscar del Barco), указывающие на то, что Ницше впустил «мистический орден» в философию, сделав его основой своей критики. В определенной мере его подход аналоги-чен плотиновскому, но с тем различием, что Плотин сконструировал свою систему, исходя из своего мистического опыта и независимо от того, каким образом будут затем расположены его вербальные дискурсы. Ницше оставил мистическое состояние неназываемым, чистой бессистемной интенсивностью (Barco O. del. Notas sobre la mística nietzscheana. - Córdoba, 1992. - A. 2, N 2).
Затем дель Барко цитирует Хорхио Колли (Giorgio Colli), который характеризует высшую доктрину Ницше как «мистическую молнию», как «видение, которое освобождает от любого страдания и страсти, включая индивидуацию». Ж.Батай (Geroges Bataille^ считал, что «скачок Ницше -это внутренний опыт, экстаз, в котором проявляются вечное возвращение и смех Заратустры. Понять - значит осуществить внутренний опыт скачка, значит прыгнуть». Ясперс полагал, что, согласно Ницше, дионисий-ский человек чувствует в себе «Абсолют», а его глубинное сознание экзистенции есть «мистическая полнота интериоризации бытия, предельное понятие, из которого рождаются истинное мышление, любая коммуникация, любое действие и поведение, а также модусы бытия мира и положительный ответ данной экзистенции». Для М.Хайдеггера Ницше был «последним философом Германии, в котором существовала страсть к поиску Бога». Наконец, со ссылкой на Шарля Андлера (Charles Andler), дель Барко перечисляет также основные источники ориенталистикой начитанности Ницше в буддизме и индуизме, иранской религии, христианском гнозисе. В то же время мистицизм Ницше следует отличать от сатори в дзен-буддизме и от экстаза Хуана де ла Круса.
И у Ницше, и у Витгенштейна мистика кажется скорее возможностью, концептуальным завершением, чем в полной мере испытанной реальностью. Существует также известный дуализм и антагонизм между мистикой и логикой, который не является наследием восточного опыта: на него указывают ницшеанская интериорность и «молчание» Витгенштейна.
Красноречивы последние годы Витгенштейна, когда он изучал таких мыслителей, как Августин и Паскаль. Обращаясь к опыту Востока в интерпретации сутр и опираясь на исследования Винсента Фатоне (Fatone V. Extremismo de la filosofía oriental. - Buenos Aires, 1948), автор видит два источника философского знания, которые оба ведут к поиску всеобщего: интуицию и дискурс. На Западе привыкли противопоставлять мистический дар и логику, но на Востоке так не делают. Там существуют знание трех Вед, которые открывают доступ к религиозному опыту и логике, а также наука рефлексивного мышления, средство для распознавания истины и заблуждения, учение, без которого невозможно продвигаться к финальному освобождению. «Царство внутреннего опыта, непередаваемой интуиции, - цитирует автор Фатоне, - не противополагается всеобщему царству мышления, передаваемому дискурсом. Экстаз и силлогизм могут и должны совпадать, если реальность является... единой, а не множественностью. И если результатом является открытие высшей реальности, если ее достигают экстазом или силогизмом, то аскеты могут и должны прибегать к обоим методам, которые усиливают друг друга».
Выводы автора таковы: Витгенштейн, который молчит, остается ускользающим, закрывающимся в себе самом человеком, и его молчание неясно - это тишина мышления, которую он каким-то образом испытал, или же, напротив, он удержался у двери этого молчания и не прошел ее?
Г.В.Хлебников
