CC BY
11
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И ЗАКАВКАЗЬЕ
2004.01.017-023. ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И ЮЖНЫЙ КАВКАЗ. НАСУЩНЫЕ ПРОБЛЕМЫ / Ред. Румер Б. - Алматы: ТОО «East point», 2002. - 398 с.1 Из содержания:
2004.01.017. ТРУШИН Э. Вступление в ВТО стран Центральной Азии и Кавказа: Выгоды, потери и вызовы адаптации. - С. 194-237.
2004.01.018. ЕСЕНТУГЕЛОВ А. Вступление Казахстана в ВТО - важный шаг к устойчивому развитию его экономики. - С. 238-272.
2004.01.019. КАЛИКОВА Г. Инвестиции, инвестиционная политика и будущее Кыргызстана. В поиске новых подходов. - С. 273-301.
2004.01.020. АБДУЛЛАЕВ Е. Административные элиты Узбекистана: Взгляд после сентября 2001 г. - С. 302-324.
2004.01.021. МАХМУДОВ Р. О проблеме экспорта центральноазиатских энергоресурсов. - С. 325-351.
2004.01.022. АХМЕДОВ И. Сельское хозяйство Азербайджана: Состояние, проблемы, перспективы. - С. 361-376.
2004.01.023. ИБАДОГЛУ Г. Вопросы приватизации в Азербайджане и Грузии. - С. 377-396.
Эскендер Трушин отмечает заслуги ВТО в значительном снижении торговых барьеров, что способствует росту благосостояния в мире (017). Антиглобалисты криктикуют ВТО как инструмент глобализации, но очередь стран, желающих вступить в нее, не уменьшается. Сейчас оформлено членство 144 стран, еще 30 стран подали заявки. В регионе
1 Сборник статей подготовлен под редакцией Б.Румера (Гарвардский университет, США) в рамках многолетнего проекта, финансируемого японским Фондом мира имени Сасека-вы. Статьи Б.Румера и М.Лаумулина являются доработанным вариантом статей этих авторов в ранее опубликованном труде (Central Asia: A gathering storm? - См. 03.04.16-020), здесь реферируются только новые работы. - Прим. реф.
Центральной Азии и Закавказья членами стали Киргизия (1998) и Грузия (2000), остальные (кроме Туркмении) подали заявки.
«Экономическая глобализация необратима», - подчеркивает автор, ни одна страна не может себе позволить остаться в стороне от международной торговой системы, поэтому страны региона Азии «нуждаются в ВТО, а не ВТО нуждается в этих странах» (017, с. 196). При этом следует учитывать и плюсы, и минусы членства в этой организации.
Выгоды для экспортеров включают: гарантированный доступ к рынкам стран - членов ВТО (в этом особенно нуждаются Казахстан и Узбекистан), возможность равноправного участия в многосторонних торговых переговорах, снижение неоправданно высокой роли государства, ускорение рыночных реформ и развития частного сектора. Выгоды для импортеров (в основном потребителей) - снижение цен на товары и услуги, разнообразие и изобилие на полках магазинов. В результате общие выгоды для общества в целом - ускорение экономического развития, право транзита через территорию стран - членов ВТО, снижение масштабов теневой экономики и коррупции вследствие прозрачности оформления экспортно-импортных операций.
Вступление в ВТО чревато и потенциальными негативными последствиями: из-за усиления конкуренции вероятен спад производства, снижение доходов госбюджета и возможностей государственного прямого и косвенного субсидирования и поддержки отечественных производителей, сокращение притока прямых иностранных инвестиций в импорт-замещающие отрасли, ибо дешевле импортировать готовые товары.
Величина каждого плюса и минуса у всех стран различна, их итог надо просчитать до принятия решения о вступлении в ВТО. Какие уроки можно извлечь из опыта членства Киргизии и Грузии? Киргизия в краткосрочной перспективе не смогла получить все потенциальные выгоды из-за последствий кризиса 1998 г. в России, малой величины экспорта в страны ВТО, замкнутости своей территории. Грузия, торопясь опередить Россию во вступлении в ВТО, взяла на себя «повышенные обязательства», для исполнения которых у нее не было достаточных финансов и кадров. Оказалось, что вступление в ВТО гораздо сложнее, чем было вступление в ГАТТ образца 1947 г. В частности, обе страны несколько поспешно отказались от защиты своего сельского хозяйства.
Для получения максимальных выгод и минимизации потерь от вступления в ВТО имеются как общие для региона, так и специфические для каждой страны препятствия. Общие: неготовность к экспорт-
ориентированному развитию, неконкурентоспособность производства, проблемы институционного, кадрового и научного обеспечения. Специфические: в Армении - субсидии в сельском хозяйстве и промышленности, санитарные и фитосанитарные меры; в Азербайджане - последние и госторговля нефтью; в Казахстане - Контроль за ценами, в том числе большая разница между внутренними и мировыми ценами на сырье; в Узбекистане - ограниченная либерализация внешней торговли, импорт-замещение, государственное вмешательство в экономику; в Таджикистане - госконтроль экспорта алюминия; Туркмения неоправданно не подает заявку на вступление в ВТО.
Таким образом, стагнация рыночных реформ не позволяет вступить в ВТО, а чем дольше затягивать вступление, тем больше будет предъявлено требований в будущем. Всем странам региона необходимо проводить эффективную экономическую политику регулирования народного хозяйства рыночными методами, которая позволит максимизировать потенциальные выгоды от ВТО.
До вступления в ВТО необходимо разработать стратегию экспор-ториентированной индустриализации, включающую отказ от опоры только на нефть и газ или хлопок, развитие обрабатывающей и наукоемкой промышленности, проведение широкой приватизации, создание условий для роста национальных сбережений и инвестиций. Правительства стран региона должны повысить качество макро-экономического менеджмента и поддержания макроэкономической стабильности в своих странах, подготовиться к защите национальных прав в органах ВТО, проводя регулярные консультации с деловыми кругами, научной общественностью, неправительственными организациями (пока они слабо представляют себе, что такое ВТО).
Киргизия, Грузия - страны с маленькими внутренними рынками -были вынуждены согласиться на все условия членов ВТО. «Таким относительно крупным странам, как Узбекистан и Казахстан, не следует, однако, вступать в ВТО любой ценой» (017, с. 233). В этом отношении надо брать пример с Китая. Необходимо добиться переходного периода в семь лет для постепенного снижения тарифов на промышленные и сельскохозяйственные товары, устранения субсидий, исполнения других соглашений ВТО. Наконец, для достижения лучших результатов следует координировать позиции стран региона на переговорах о вступлении в ВТО. Пока это не сделано.
А.Есентугелов (018) исходит из тезиса о невозможности для Казахстана противостоять глобализации: подобные попытки лишь привели бы к отсутствию конкуренции, технологической отсталости, закреплению неэффективной деформированной структуры экономики и крайне низкого уровня жизни населения.
К 1999 г. в Казахстане была создана вполне жизнеспособная, хотя еще недостаточно развитая и свободная экономика. Последние годы поддерживается низкая среднегодовая инфляция, ведется борьба против коррупции, хотя ее уровень еще высок, доля теневой экономики составляет, по официальным данным, 28% ВВП; за 1993-2001 гг. привлечено 16,5 млрд. долл. прямых иностранных инвестиций, правда 70% из них в сырьевом секторе, в частности 50% в нефтегазовой отрасли (018, с. 241). Положительная динамика ВВП началась с 1999 г., в 2001 г. его прирост достиг 13,2%, в том числе в промышленности - 13,5 (в обрабатывающей даже 14,8), в сельском хозяйстве - 16,2% (018, с. 241-242). Высокие темпы роста экономики сопровождались структурными сдвигами: доля сельского хозяйства в 2001 г. упала до 8,7% ВВП (в 1990 г. - 34), доля услуг поднялась до 49,3% (в 1990 г. - 33,4), доля обрабатывающей промышленности в общем объеме промышленного производства выросла в 2001 г. по сравнению с 2000 г. на 0,5% (018, с. 243). В результате в 2000 г. ЕС, а в 2002 г. США признали казахстанскую экономику рыночной, что облегчает процесс вступления в ВТО. При этом следует помнить, что проблема неэффективности внешней торговли (обмен сырья на готовые изделия) не решена, тогда как от нее во многом зависит ситуация в экономике.
Какие выгоды от вступления в ВТО получит Казахстан? Это позволит ему пользоваться правилами ВТО для разрешения споров с 144 странами - членами организации, прекратятся антидемпинговые расследования против казахстанских товаров, отечественные производители будут вынуждены проводить модернизацию и повышать конкурентоспособность своей продукции. Следует развивать конкурентоспособные экс-порториентированные производства, на них создавать новые рабочие места, а не на производствах, функционирующих только благодаря высоким таможенным пошлинам и госсубсидиям. Импорт, поддерживающий конкуренцию, - не угроза, а благо для экономики.
Единственная отрасль, нуждающаяся в защите государства - сельское хозяйство. С ним связано благополучие 44% населения, сельские жители - главные хранители национальной культуры. Для поддержки сельского хозяйства в ВТО разработана специальная концепция, приме-
няемая Японией и ЕС. Ею должен воспользоваться и Казахстан в переговорах о вступлении в ВТО, чтобы обеспечить свою продовольственную безопасность. Вступая в ВТО, «Казахстан должен добиться исключения зерна и мяса из сферы действия соглашения ВТО, как это сделала Япония в отношении риса» (018, с. 266). Очень сложна проблема внутреннего субсидирования сельского хозяйства: в 2001 г. суммарная оценка прямой и косвенной его поддержки в Казахстане составила 80,9 млрд. тенге (551,5 млн. долл.), или 27,8% валовой сельскохозяйственной продукции; можно добиваться сохранения этого порога, но эти деньги в значительной мере идут посредникам, подпитывают коррупцию (018, с. 269). Более выгодно добиваться не повышения уровня субсидирования в Казахстане, а уравнивания этого уровня во всех странах - членах ВТО, и в первую очередь его снижения в развитых странах (это будет рассматриваться на переговорах в Мексике в 2003 г.). Важное значение будет иметь проведение земельной реформы, повышение закупочных цен на зерно, мясо, хлопок, развитие на селе производственной инфраструктуры за счет государственных инвестиций.
Автор заключает, что вступление в ВТО принесет Казахстану большой выигрыш.
Гульнара Каликова (019) напоминает, что в Киргизии реформы пошли по пути «шоковой терапии» и были названы МВФ самыми прогрессивными в Центральной Азии (ЦА), особенно в сфере либерализации цен и приватизации (3). Одновременно в 1990-2000 гг. ВНП упал более чем вдвое, доля промышленности в ВВП снизилась с 47 до 20%, среднегодовой доход на душу населения упал с 1550 долл. до 270 ниже черты абсолютной бедности (1 долл. в день) оказались 50% населения, по расчетам Мирового банка, и даже 70% по опросу местной социологической службы (019, с. 273-274, 299). Эти данные вдвое превзошли показатели кризиса 1930-1934 гг. в США и Западной Европе.
Несмотря на значительные финансовые вливания в виде международной помощи (в расчете на душу населения кредиты и гранты принесли Киргизии в 9 раз больше, чем Узбекистану, и в 6 раз больше, чем Казахстану), объемы инвестирования в промышленность в 90-е годы сократились в 10 раз, прямые иностранные инвестиции вначале росли и достигли пика в 1998 г. - 109 млн. долл., а затем стали снижаться и в 1999 г. - 35 млн., в 2000 г. - 19 млн. долл. (019, с. 274, 299). При этом практика инвестиционной деятельности оказалась неэффективной. Помимо объективных причин инвестиционного кризиса (потеря вливаний в местный
бюджет из союзного в советские времена, бедность природных ресурсов, малочисленность населения) решающим фактором оказалась неэффективная экономическая политика, в отличие от стран Восточной Азии, которые в 60-70-х годах, не обладая богатыми недрами, продемонстрировали огромный рост инвестиций благодаря своей умелой экономической политике.
Почему реформы в Киргизии не создали стимулов для инвестиций? Дерегулирование экономических отношений обрушило госвложения, их не заменили частные инвестиции из-за дороговизны банковских кредитов, льготы для иностранных инвесторов отменены в 1997 г., внешняя помощь направлялась в основном на поддержку национальной валюты и бюджета (57%, что позволило подавить инфляцию), тогда как в промышленность пошло только 6%, в сельское хозяйство - 4% (019, с. 282). Наконец, Киргизия не получила каких-либо реальных преимуществ от вступления в ВТО (1998), ибо не имела конкурентоспособной экономики, ее экспортные возможности ограничены (только золото), а право защиты своего производителя она потеряла.
Автор видит выход из кризиса не столько в привлечении иностранных инвестиций, сколько в создании сильного внутреннего рынка путем защиты местных производителей, стимулирования внутренних сбережений. Для этого нужна четкая промышленная политика. Каликова уверена в будущем Киргизии и отвергает пессимистичные взгляды ряда экономистов, в том числе экспертов МВФ, упрекая их за скоропалительную смену оценок (от восхваления экономической политики правительства до представления его примером плохого и слабого управления, забывая, что оно остается преданным последователем указаний МВФ).
Е.Абдуллаев (020) связывает повышенное внимание западной печати после 11 сентября 2001 г. к ЦА с тем, что США получили здесь плацдарм контртеррористической операции в Афганистане. Особый интерес вызывает Узбекистан, оперативнее других центрально-азиатских государств предоставивший американцам свои авиабазы. Об Узбекистане пишут двояко: во-первых, апологетически, как о наиболее надежном региональном партнере США, во-вторых, гиперкритически, как об авторитарном режиме, что позволяет критиковать Дж. Буша за «двойные стандарты» и неразборчивость в выборе партнеров. И апологетика, и критика дают одностороннюю картину положения в Узбекистане. Автор же стремится учитывать обе стороны, подразумевая в своем анализе под «административными элитами» (АЭ) управленцев среднего и высшего звена;
они непосредственно не принимают политических решений, но влияют на их подготовку и реализацию.
За столетие развития в составе России АЭ подвергались и деструктивным, и консолидирующим воздействиям. К первым можно отнести разрушение местной (исламской) традиции в ходе гонений на ислам, а также развенчание сакрализованной фигуры правителя, начиная от Тимура до Ш.Рашидова («хлопковое дело»); ко вторым - модернизацию инструментов власти (мощная правоохранительная система, СМИ), принцип внеэкономического принуждения, обновление состава элит (открыт путь во власть для представителей социальных низов, разных этносов).
В 90-е годы была осуществлена деколонизация (она происходила во всех бывших советских республиках, включая Россию), означавшая ускоренное государственное строительство - разрастание госаппарата, введение новой символики, пополнение новыми управленцами. В Узбекистане этот процесс был достаточно бесконфликтным и длительным, поскольку сочетались частичные реформы с реставрацией традиционной стратегии администрирования, власть перешла «от партийно-промышленных элит к хозяйственным и правоохранительным, от этнически неоднородных (с доминированием русских) - к коренным» (020, с. 312). Иначе говоря, к концу 2001 г. завершились два внешне независимых, но достаточно взаимосвязанных процесса - дерусификация и вес-тернизация узбекских элит.
Дерусификация АЭ включала три элемента: 1) устранение некоренных управленцев с высших должностей; 2) вытеснение русского языка в административном делопроизводстве; 3) смена пророссийской ориентации на прозападную. Первое прошло относительно бесконфликтно (лавинообразного исхода русских не было, но их участие в управлении резко снизилось). Вытеснение русского языка быстро произошло на «символическом» уровне (замена названий улиц, учреждений), сужение сферы его применения в управлении оказалось более медленным: новая редакция 1995 г. первого «Закона о языке» (1989) была значительно мягче, в ней не стало требования к администраторам владеть государственным языком, однако в ряде областей, в отличие от Ташкента, русский язык постепенно вытесняется, чему способствует постоянная эмиграция русских. Тем не менее автор предсказывает: «В следующее десятилетие произойдет, по всей видимости, полное вытеснение русского языка из лексикона административных элит» (020, с. 317). Наиболее сложен во-
прос о смене пророссийской ориентации на прозападную. Первая стала ослабевать фактически со второй половины 90-х годов, хотя сохранилась стратегическая и экономическая зависимость от Москвы (долг по госкредитам составил на май 2001 г. 617 млн. долл., 020, с. 318). Завтрашнее поколение АЭ обучается в Европе и США, ориентировано на Запад. Вестернизация АЭ ускорилась благодаря заинтересованности Запада в регионе в связи с антитеррористической кампанией в Афганистане. АЭ Узбекистана полностью секуляризированы, они избежали необходимости делиться властью как с религиозными, так и с военными (традиционно наиболее русифицированными) элитами. Более того, с конца 90-х годов резко усилились правоохранительные органы: они перевесили роль армии и повели наступление на активизировавшееся неформальное духовенство. Одновременно усиливается вмешательство АЭ в экономику, что ограничивает процесс вестернизации. Появление американских военных на территории Узбекистана после сентября 2001 г. «в отношении административной системы будет означать окончательную переориентацию на Запад» (020, с. 322).
Р.Махмудов (021) полагает, что независимость поставила перед государствами ЦА задачу поиска новых маршрутов для экспорта нефти и газа в дополнение к прежним - на север, в Россию. Однако после распада СССР удалось ввести в действие только газопровод Корпедже-Курт-Куй, по которому туркменский газ идет в северные районы Ирана.
Сейчас обсуждается привлечение Казахстана к участию в проекте нефтепровода Баку-Джейхан (БД) и реанимируется идея строительства газопровода Туркмения-Афганистан-Пакистан (ТАП). Колебания Казахстана обусловлены тем, что примерно до 2012 г. у него есть возможность экспортировать всю добываемую нефть по имеющимся нефтепроводам и транспортным маршрутам. К тому же транспортировка нефти по Каспию до Баку чревата экологическими катастрофами на Каспии в случае аварий, а далее БД проходит вблизи очагов нестабильности: сейчас - Нагорный Карабах, в дальнейшем - Ирак. «Если США и их союзникам удастся в кратчайшие сроки решить иракскую проблему и не допустить распространения нестабильности на территории сопредельных государств, то можно будет говорить о полноценном возвращении иракской нефти на мировые рынки» (021, с. 331-332). Эта нефть будет соперничать с интересами акционеров БД в борьбе за европейский рынок, где благодаря своей дешевизне потеснит нефть из Казахстана и России. Автор считает более логичным поставки нефти в Европу по существующим маршрутам
и поиски выхода на рынки Дальнего Востока, Южной и Юго-Восточной Азии, где крупнейшие импортеры нефти - Япония, Китай, Индия. Второе может быть осуществлено несколькими маршрутами. На Китай проектируются два нефтепровода: Западный Казахстан-Китай и Ангарск-Дацин.
ТАП ставится под вопрос нестабильностью внутриафганской обстановки даже после разгрома «Талибана» и «Аль-Каиды», а также перспективой обострения проблемы Пуштунистана. Для Пакистана выгоднее покупать газ в Иране и Катаре, транспортировка же его по ТАПу в Индию вряд ли реальна из-за пакистано-индийских противоречий. К тому же в экспорте газа с Туркменией постепенно начинают конкурировать Узбекистан и Казахстан.
Проанализировав все маршруты экспорта центральноазиатских энергоресурсов, автор заключает, что на сегодняшний день Казахстаном и Туркменией «не найдено достойной альтернативы российскому направлению» (021, с. 350).
И. Ахмедов (022) сожалеет о недостаточном внимании к сельскому хозяйству (СХ) Азербайджана, вся экономика которого ассоциируется обычно только с нефтью. В последние годы в СХ наблюдались относительно высокие темпы роста производства (в 2001 г. - 11%), но его доля в ВВП - около 16% (022, с. 361).
Тревогу вызывает сокращение инвестиций в СХ. По официальным данным Госкомстата Азербайджана, при увеличении за 1995-2001 гг. общего объема инвестиций в 5 раз (за счет нефтяной промышленности) капиталовложения в СХ резко колебались в отдельные годы и в целом за этот период возросли менее чем в 2 раза (до 417 млрд. манатов), тогда как их удельный вес, напротив, снизился с 1,9 до 0,7% всех инвестиций (022, с. 362).
Переход к рынку и проведение реформ в первой половине 90-х годов задерживались крайне нестабильной обстановкой. Правда, законодательно условия для реформ были подготовлены: в 1991 г. принят Земельный кодекс, по которому предусмотрены все формы хозяйствования, включая колхозы, совхозы, крестьянские (фермерские) хозяйства, затем последовали законы о различных льготах крестьянам, господдержке аграрного сектора. Тем не менее все это почти не реализовано, гиперинфляция, отсутствие протекционистских мер против более дешевой продукции из Ирана и России нанесли непоправимый ущерб сельским производителям Азербайджана.
С 1996 г. началась бесплатная раздача земельных участков крестьянам, но государство не предприняло больше никаких шагов в аграрной сфере, и СХ превратилось из производителя специализированной товарной продукции в фактор самообеспечения самих крестьян. Сопоставление официальных статистических данных за 1990-2001 гг. показывает, что производство хлопка упало более чем в 6 раз, винограда - почти в 20 раз, а зерновых выросло почти в 2 раза, картофеля - почти в 3 раза (022, с. 368)1. Не только крестьяне, практически почти все население Азербайджана занимается обеспечением себя продовольствием. По данным Госкомстата Азербайджана, за 1995-2000 гг. сельскохозяйственные предприятия и прочие организации, дававшие в 1995 г. 1/3 продукции, уже с 1998 г. почти исчезают (в 2000 г. 4% продукции), все продовольствие производится крестьянами и частично горожанами в личном подсобном хозяйстве, причем повсеместно пропорции между растениеводством и животноводством меняются в пользу первого (022, с. 369). Кризис в СХ является отражением общеэкономической ситуации в стране.
Почему азербайджанская сельскохозяйственная продукция (овощи, фрукты), выращенная самым дешевым трудом в мире и в самых благоприятных агроклиматических условиях, оказывается на городском рынке дороже импорта из Турции? Политика укрепления маната (инфляция сбита с 1129% в 1993 г. до нынешних 1-2%) усложнила положение местных производителей. До 1998 г. доходную корзину общества существенно пополняли заработки азербайджанцев в России (их объем был сопоставим или даже несколько превышал доходы госбюджета). Финансовый кризис 1998 г. в России позволил российской сельскохозяйственной продукции, резко подешевевшей в долларовом выражении, «атаковать» местный азербайджанский рынок, а правительство этому не противодействовало. Поэтому объем импорта из России вырос со 152 млн. долл. в 1997 г. до 249 млн. долл. в 2000 г., правда, затем девальвацион-ный эффект рубля затихает, и в 2001 г. российский импорт возвращается к исходным величинам (022, с. 373). Соответственно, азербайджанская сельхозпродукция оказалась неконкурентоспособной на огромном российском рынке, и объем экспорта из Азербайджана в Россию упал со 180,5 млн. долл. в 1997 г. до 78 млн. долл. в 2001 г. (022, с. 374). Сходная
1 Г.Ибадоглу объясняет это так: одновременно с бесплатной раздачей земель-ных участков не проводилась приватизация перерабатывающих предприятий, поэтому крестьянам некуда было сдать виноград, и они уничтожали виноградники и засевали освободившиеся площади зерновыми (см. 023, с. 391).
картина наблюдалась с импортноэкспортными потоками Турции после финансового кризиса в ней в феврале 2001 г.
Автор призывает изменить политику Национального банка Азербайджана, прибегнув к «стерилизации» излишней валюты и девальвации маната, а также провести структурные преобразования экономики, ослабив ее зависимость от нефти. Наконец, чтобы вывести СХ из кризиса надо восстановить перерабатывающий и пищевой комплексы республики, нормально работавшие в советский период, а сейчас бездействующие.
Г.Ибадоглу (023) напоминает, что в Азербайджане и Грузии еще в советский период, с 50—60-х годов, фактически появлялись в деревне частные домашние хозяйства, в городах хозяевами средних и мелких торговых и сервисных объектов становились их директора, которые в большинстве в 90-х годах стали их легальными собственниками; значительная часть нынешних предпринимателей прошла школу теневого бизнеса в СССР.
В Грузии приватизация началась в марте 1993 г. (законодательная база разрабатывалась с 1991 г.). Вначале приватизировались предприятия торговли, общественного питания, бытового обслуживания. В 1993— 1998 гг. приватизировано 12 860 малых предприятий (023, с. 380). В значительной степени разгосударствление шло путем ваучерных и денежных аукционов. На втором этапе перешли к приватизации крупных и средних предприятий промышленности, транспорта, строительства. В 1997 г., с принятием Программы разгосударствления и приватизации начался третий этап - приватизация энергетики и телекоммуникаций путем продажи акций на специализированных аукционах.
В 1997 г. общий объем инвестиций (в основном в промышленность и коммуникации) достиг 121 млн. долл., в том числе Израиль и Ирландия вложили по 18 млн. долл., Турция - 12,0 млн., США, Великобритания - по 11,5 млн. долл. (023, с. 382).
Приватизация в Грузии преследовала прежде всего политические цели. Но ее результаты оказались неожиданными: «широкие массы населения были вовлечены в процесс ваучеризации, но акционеров и совладельцев из них не получилось. И вместо зарождения нового класса национальной мелкой буржуазии появилась небольшая группа людей из правительственных кругов, практически сосредоточившая все богатства страны в своих руках, и армия разочарованных и обнищавших людей» (023, с. 385).
В Азербайджане приватизация началась несколько позже: «малая» приватизация - с 1995 г., раздача ваучеров - с марта 1997 г., а приватизация средних предприятий - с мая 1997 г. Однако этот процесс до сих пор не завершен и приостановлен с 1999 г. из-за противоречий между сторонниками чековой и денежной приватизации.
В результате «малой» приватизации в руки трудовых коллективов перешло свыше 31 тыс. объектов (транспортные средства, предприятия торговли, общественного питания, бытового обслуживания и т.п.); доходы государства от приватизации за 1995-2000 гг. составили 95 млн. долл. (023, с. 388). Судьба большинства этих предприятий оказалась плачевной, многие из них простаивают. На 1 января 1999 г. общее число акционеров составило 60,7 тыс. человек, или меньше 1% населения страны, тогда как в Польше акционерами стали 60% населения (023, с. 389).
В августе 2000 г. Азербайджаном принята вторая Государственная программа приватизации государственного имущества (по принципу российской, реализуемой с 1994 г.), но она повторяет недостатки первой и также вряд ли послужит оздоровлению экономики.
Всего за 1991-2001 гг. удельный вес частного сектора вырос, по данным Госкомстата Азербайджана, с 15 до 71%, но при этом произошло обогащение за счет госбюджета и теневого сектора только численно ничтожной группы бывшей номенклатуры и новых богачей, а положение широких масс населения ухудшилось; «этот процесс обогащения богачей и обеднения бедных стал возможным потому, что в Азербайджане возникла авторитарная система правления, опирающаяся на бывшую номенклатуру, утвердилась модель монопольно-номенклатурного капитализма кланового характера» (023, с. 393).
В заключение автор приходит к выводу о сходстве процессов приватизации в Азербайджане и Грузии. Их опыт показывает преимущества более мягкой, а не массовой приватизации. Быстрота проведения последней, пока ее механизмы не были четко сформулированы, привела к банкротству многих приватизированных предприятий и росту безработицы. В результате обе страны управляются бывшей советской партийной номенклатурой, «внешне они оперируют рыночными категориями, но по сути решения и способы их реализации остались прежними»; соответственно сформулировался синдром «неоконченной приватизации» (023, с. 396).
С.И.Кузнецова
