CC BY
150
ГРНТИ 03
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ ОТЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 5
ИСТОРИЯ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
2003 - № 2
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 3,5
МОСКВА, 2003
ББК 63 С69
Центр социальных научно-информационных исследований
Отдел отечественной и зарубежной истории
Редакционная коллегия серии «История»:
М.М.Наринский - главный редактор, д-р ист. наук, А.А.Твердохлеб - зам. главного редактора, канд. ист. наук, О.Л.Александри - ответственный секретарь, А.П.Корелин - д-р ист. наук, Б.А.Лапшов - канд. ист. наук, Р.М.Мунчаев - д-р ист. наук, В.А.Субботин - д-р ист. наук, Т.М.Фадеева - канд. ист. наук, В.М.Шевырин - канд. ист. наук, И.И.Янчук - д-р ист. наук, А.Л.Ястребицкая - д-р. ист. наук.
Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и С69 зарубежная литература. Сер. 5, История: РЖ/РАН ИНИОН.
Центр социальных науч.-информ. исслед. Отд. отеч. и зарубеж. истории. - М., 2003. - 195 с.
ISSN 0202-2079,0135-5856
В журнале представлена научная информация о новейших работах отечественных и зарубежных ученых по всему диапазону исторических исследований - методологии истории, истории России, медиевистики, Новой и Новейшей истории стран Западной и Восточной Европы, Америки, международным отношениям, периоду древнего мира, а также археологии и этнологии. В центре внимания находятся публикации, отражающие новые тенденции и направления современных исторических исследований.
In this magazine scientific information about the home and foreign scientist’s latest works on whole diapason historical researches - methodology of historical science, history of Russia, medievistics, modem history of the West and East European countries and America, international relations, the Ancient World period and also archeology and ethnology are represented. In the center of attention are publications which reflect new tendencies and trends of modern historical researches.
ББК 63
© ИНИОН РАН, 2003
СОДЕРЖАНИЕ
ДРЕВНИЙ МИР
2003.02.001 Печатнова Л.Г. История Спарты: Период архаики и классики ........................................................6
2003.02.002. Нефедкин А.К. Боевые колесницы и колесничие
древних греков. (ХУ1-1 вв. до н.э.).............................15
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2003.02.003. Бредбери Дж. Битва при Гастингсе...................20
2003.02.004. Де Фрис К. Военный поход норвежцев в Англию в
1066 г..........................................................28
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
2003.02.005. Рогожин Н.М. «У государевых дел быть указано»......32
2003.02.006. Анфимов А.М. П. А. Столыпин и российское крестьянство .................................................. 39
2003.02.007. Тютюкин С.В. Меньшевизм: Страницы истории..........44
2003.02.008. Жуков В.И. Российские реформы: Социология,
экономика, политика............................................. 53
2003.02.009. Бороздив С.В. Земельные отношения и аграрные
реформы......................................................... 60
2003.02.010. Завельев И. Россия и ее новая диаспора.............69
НОВАЯ И НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
Международные отношения
2003.02.011. Бабенко В.Н. Российско-украинские отношения (1992-2002 гг.) в работах украинских исследователей. (Обзор)....74
2003.02.012. Севастьянов Г.Н. Москва-Вашингтон: Дипломатические отношения, 1933-1936.................................. 83
2003.02.013. Колтон Т., Макфаул М. Подлинный американороссийский союз................................................ 86
2003.02.014. Гуревич И. Д. Германо-российские отношения. 19891999 89
2003.02.015. Гордадзе Т. Геостратегический поворот Путина и
российская армия .............................................. 94
Страны Европы
2003.02.016. Социал-демократия Запада перед вызовами
современности ................................................. 97
2003.02.017. Европа: Вчера, сегодня, завтра....................104
2003.02.018. Ференбах О. Крах и возрождение Германии: Взгляд на
европейскую историю XX века....................................109
2003.02.019. Остапенко Г.С. Актуальные проблемы общественнополитической жизни Великобритании во второй половине ХХ в.... 116
Страны Северной Америки
2003.02.020. Форсберг А. Японское чудо в контексте «холодной
войны» и послевоенного экономического возрождения (1950— 1960 гг.)......................................................122
2003.02.021. Трой Дж. Г-н и г-жа Президент. От семьи Трумэн до
Клинтонов......................................................124
2003.02.022. Фрид Р. «Русские идут! Русские идут!» Блеф и
патриотизм в Америке «холодной войны».......................... 125
2003.02.023. Литтл Л. Апостолы свободы. Африканская методистская епископальная церковь в век империализма (1884-1916 гг.).......................................................126
2003.02.024. Барнетт Л. Неджентльментские деяния. Скандально известный суд в армии над инцестом..........................128
2003.02.025. Диксон К. Афроамерика и Гаити. Эмиграция и черный
национализм в XIX в.........................................129
2003.02.026. Онаф П. Империя Джефферсона. Язык блага американской нации..........................................130
2003.02.027. Пыхалов И.В. Спецслужбы США....................132
Страны Латинской Америки
2003.02.028. Армия и политика в Латинской Америке...........134
АРХЕОЛОГИЯ
2003.02.029. Итина М.А., Яблонский Л.Т. Мавзолеи Северного
Тигискена: Поздний бронзовый век Нижней Сыр-Дарьи...........153
2003.02.030. Васильев В.Н. Вооружение и военное дело кочевников
Южного Урала в VI-II вв. до н.э.............................158
ЭТНОЛОГИЯ И АНТРОПОЛОГИЯ
2003.02.031-035. Исследования по прикладной и неотложной этнологии. (Реферативный обзор).............................161
2003.02.036. Нам И. Модель этнологического мониторинга: Томская область.............................................173
ПО СТРАНИЦАМ ИСТОРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛОВ
2003.02.037-040. Проблемы управления Российской империей в XVII-XIX вв. на страницах журнала «Jarbucher fur Geschichte Osteuropas».............................................179
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ........................................191
ДРЕВНИЙ МИР
2003.02.001. ПЕЧАТНОВА Л.Г. ИСТОРИЯ СПАРТЫ: ПЕРИОД
АРХАИКИ И КЛАССИКИ. - СПб.: Гуманит. акад., 2002. - 510 с. - (Отеч. исслед. по антич. и средневековой истории) (8Ш&а скББка). - Библиогр.: с.499-506.
Монография представляет собой первое в отечественной историографии обобщающее исследование истории Спарты - самого крупного и могущественного государства Древней Греции архаического и классического периодов, обладавшего уникальной внутренней структурой и весьма специфическим укладом жизни его граждан. Реконструируя на основе всего комплекса имеющихся источников исторические процессы, протекавшие в Спарте в 1Х-1У вв. до н.э., автор рассматривает обширный круг вопросов, связанных как с генезисом Спартанского полиса, так и с его кризисом.
Становление Спартанского государства (Лакедемона) в его классическом виде, отмечается во введении, занимает длительный исторический период - практически всю эпоху греческой архаики (конец IX
- конец VI в. до н.э.), являя собой яркий пример того, какими путями могло идти формирование греческого полиса под непрерывным воздействием военного фактора, каковым первоначально явилось само дорийское завоевание Лаконии (с чего, собственно, и начинается история Спарты), а затем - длительные Мессенские войны. Обусловленная этим фактором законодательная реформа Ликурга, закрепившая нетрадиционный для античной Греции путь развития Спартанского государства, является центральным событием архаического периода истории Спарты, отмечает автор.
Реконструкция законодательства Ликурга, его подлинного содержания и хронологии (глава I), представляет, однако, большие трудности благодаря сложившемуся еще в античности мифу о Спарте
(получившего в современной науке название «спартанского миража»), который стал результатом сознательно проводившейся спартанским правительством (по крайней мере, с середины 'УГв. до н.э.) политики закрытости и секретности, делавшей Спарту мало доступной для иностранных наблюдателей (с.11). В силу этого обстоятельства, как в античной традиции, так и в науке нового времени, нет единого мнения ни относительно сущности законов Ликурга, ни относительно времени их введения.
Не разделяя гиперкритического подхода к сообщениям античных писателей, свойственного большинству работ западных историков, Л.Г.Печатнова в соответствии с наиболее надежной, с ее точки зрения, версией античной традиции считает возможным отнести Ликурга и его законы к концу IX - началу VIII в. до н.э., что, однако, не означает одномоментного создания спартанской государственной и общественной системы в том виде, в каком ее знали греческие историки и философы VIV вв. до н.э. Первоначальная модель, несомненно, претерпевала определенные изменения на протяжении всего архаического периода. Но, полагает автор, историческая традиция, связанная с Ликургом, зафиксировала самый важный этап спартанской истории - начало сознательной системной реорганизации всего общественнополитического устройства, столь раннее проведение которой, по сравнению с остальной Грецией, объясняется особыми условиями существования дорийской общины Спарты, не свойственными другим греческим полисам.
В какой-то мере раннюю датировку первоначальной реформы подтверждает, по мнению автора, и крайне примитивный, архаичный, характер документа, известного под названием «Большая Ретра», в котором исследовательница усматривает изложение в весьма кратком виде сути политической реформы Ликурга (с.41). Это установление, по форме представляющее собой ставшее законом речение божества (само слово «ретра» буквально означает «речь», «изречение», «слово»), т.е. в данном случае, полученное Ликургом в Дельфах, согласно традиции, предписание Аполлона, закрепляло верховную власть за народным собранием, апеллой. Из органа, подчиненного герусии (совету старейшин) и царям, оно превратилось в правящий орган наравне с этими аристократическими институтами. Знаком начавшейся консолидации гражданского коллектива стало и введенное Ликургом новое военнополитическое деление граждан-ской общины на пять территориальных
фил, на основе которых формировались пять подразделений спартанской армии - лохов. При этом, однако, три традиционные родовые дорийские филы не были упразднены и сохраняли важное значение во многих областях социальной и религиозной жизни. Реформа, таким образом, носила, по сути, компромиссный характер между правящей верхушкой Гераклидов и рядовой массой членов общины (с.43-44).
Первой серьезной модификации после Ликурга спартанская «конституция» подверглась, по-видимому, уже во второй половине VIII в. до н.э., когда, согласно поправке к Большой Ретре, сделанной царями Феопомпом и Полидором, было ограничено право народа на свободное обсуждение вносимых герусией предложений. Последняя, фактически, могла теперь наложить veto на любое решение апеллы. Тем самым, пишет автор, был сделан важный шаг в сторону олигархического государственного устройства (с.57-58). К тому же времени Л. Г.Печатнова, принимая версию Аристотеля, относит и учреждение коллегии пяти эфоров, первоначально исполнявших судебные функции царей в их отсутствие, а позднее, в VI в. до н.э., ставших наиболее влиятельной выборной магистратурой, доступ в которую формально был открыт для любого гражданина (с.63-65).
На середину VI в. до н. э. приходится последний, третий этап реформирования спартанского общества, связанный, как считает большинство историков, с деятельностью эфора Хилона, в результате чего и складывается классическая модель Спартанского полиса. Эфорат, превратившийся теперь фактически в высший правительственный орган с почти неограниченным объемом власти, стал осуществлять контроль как над всеми другими властными структурами, включая царей, так и над обществом в целом, выступая в роли своеобразного гаранта равенства всех граждан перед законом. Об окончательной победе эгалитарных тенденций в спартанском обществе к концу архаического периода свидетельствует унификация, по крайней мере внешняя, образа жизни аристократии и рядовых граждан (с.67-69).
Таким образом, суть законодательства Ликурга, как и всех последующих преобразований в Спарте эпохи архаики, по мнению Л. Г.Печатновой, состояла в том, чтобы раздвинуть границы аристократии, включив, по крайней мере de jure, в ее состав всех полноправных граждан под единым названием «равные» (homoioi), или «спартиаты» (с.76). Такой вариант преобразований, отмечает автор, был естественным следствием завоевания Лаконии, а затем Мессении, и
массового порабощения населения этих областей, превращенного в илотов. Труд илотов составлял экономический фундамент спартанского общества, но сами они не являлись частью последнего, представляя по отношению к нему скорее внешнюю, чем внутреннюю угрозу. Результатом стала трансформация Спарты в своего рода военный лагерь на оккупированной территории, а ее граждан - в военную касту, отстранившую себя от всякой производственной деятельности.
Разумеется, пишет автор, спартанская военная элита, именующая себя «равными», не была вполне однородна, но это была неоднородность в рамках одной социальной группы. Внутри спартанского гражданского коллектива, считает Л.Г.Печатнова, нельзя обнаружить демоса -«народа» в античном понимании этого слова, т.е. массы рядовых граждан, противостоящей небольшой группе знатных и богатых. Поэтому нет никаких оснований говорить о демократии, даже умеренной (так называемой «гоплитской демократии»), применительно к Спарте, как поступают некоторые современные ученые, исходя из факта равенства ее граждан. Их равенство было равенством внутри слоя господ, от сплоченности и единомыслия которых зависело само существование спартанского государства (с.76-77).
Единомыслие, в свою очередь, достигалось с помощью тщательно разработанной системы государственного воспитания молодежи, призванной обеспечить формирование единообразных ценностных установок. При этом высшими нравственными ценностями были провозглашены военная доблесть и патриотизм, а критерием нравственности
- государственная польза. Соответственно, моральность или аморальность того или иного поступка оценивалась только с точки зрения государственного интереса (с.78-80).
В главе II анализируется античная традиция о завоевании спартанцами Мессении. Автор считает вполне достоверной хронологию Павсания, относившего Первую Мессенскую войну к 743-724 гг. до н.э. В ходе этой войны, полагает Л.Г.Печатнова, спартанцам удалось овладеть двумя наиболее плодородными равнинами на востоке Мессении (Макарией и Стениклером), которые были поделены на участки среди нуждающихся спартиатов. Однако большая часть страны (западная горная область, приморские города на западном и южном побережье) сохранила свою независимость и элементы государственной структуры (с.104).
Датировка Второй Мессенской войны остается спорной. В античной традиции ее начало варьирует от 685/4 г. до н.э. (Павсаний) до 636 г. до н.э. (Евсевий), а окончание - от 668/7 или 657 г. (Павсаний) до ок. 600 г. до н.э. (у поздних хронографов). Стараясь примирить различные версии традиции, большинство современных историков в настоящее время полагают, что основная борьба скорее всего закончилась незадолго до середины VII в. до н.э., тогда как последние очаги сопротивления могли быть ликвидированы только к концу VII столетия (с.106-108).
В результате войны практически вся политическая и жреческая элита Мессении покинула страну. Основная же масса мессенского населения была превращена в илотов. Часть городов получила статус периекских общин, сохранив определенную степень автономии.
Для Спарты, отмечает автор, завоевание Мессении явилось своеобразным вариантом колонизации, с помощью которого она смогла преодолеть внутренний кризис и решить те же социально-экономические и демографические проблемы, которые другие греческие полисы решали в этот же исторический период путем активного выведения заморских колоний. Вместе с тем сама специфика спартанского варианта колонизации предопределила и нетрадиционный для греческого мира путь формирования и дальнейшей эволюции гражданской общины Спарты (с .116-120).
В главе III рассматривается внешняя политика Спарты в архаическую и классическую эпоху. Основное внимание автор уделяет проблеме образования Пелопоннесского союза. С одной стороны, создание этого союза, отмечает Л.Г.Печатнова, стало результатом возросшего после победы в Мессенских войнах «международного» авторитета Спарты, с другой стороны, - выражением ее неспособности распространить практику прямого военного захвата на другие государства Пелопоннеса (с. 121, 124). Особенностью возглавляемого Спартой союза было отсутствие в его основе какого-либо общего соглашения. Свои отношения с союзниками спартанцы оформляли путем заключения двусторонних договоров о взаимной военной помощи. При этом право на внешнеполитическую инициативу делегировалось Спарте, как, впрочем, и военное руководство.
Таким образом, Пелопоннесский союз был преимущественно военнополитическим блоком, или симмахией, по терминологии самих греков. Наиболее удачным, с точки зрения автора, представляется определение его
как «симмахии гегемонистского типа» (с. 160-161). Хотя гегемония Лакедемона в союзе не была безграничной, и такие влиятельные союзники, как, например, Коринф, чаще всего имели возможность заставить спартанцев учитывать их интересы. Объединение консервативных пелопоннесских полисов, особенно дорийских, вокруг Спарты в целом имело добровольный характер и мотивировалось, с одной стороны, страхом перед могущественным Аргосом, который в УП-УГ вв. до н.э. также пытался утвердить свою гегемонию в Пелопоннесе, с другой - страхом правящих олигархических режимов этих полисов перед народными беспорядками. Спарта, таким образом, выступала гарантом безопасности пелопоннесских полисов, которые при этом оставались вполне автономными государствами, что и обеспечивало относительную прочность и долговечность Пелопоннесского союза (с.165).
Глава IV посвящена проблеме спартанской илотии - специфической формы зависимости, которую современники рассматривали как разновидность рабства, а ученые нового времени иногда отождествляли с крепостничеством европейского средневековья. Безусловно преобладающей в новейшей историографии (как в западной, так и в отечественной) является, однако, точка зрения на илотов как на государственных рабов, правовой статус которых возник из «договора о рабстве» - древнего соглашения о подчинении побежденной общины общине победителей (в результате завоевания спартанскими дорийцами Лаконии, а затем Мессении). Таким образом, полагает автор, в правовом отношении илоты считались безусловной собственностью Спартанского государства ш согроге, и в то же время они являлись условной собственностью их реальных владельцев, т. е. отдельных семей спартиатов (с.219). Фактически, это было бессрочное владение, обусловленное, в свою очередь, бессрочным владением участком земли -клером, который гражданин-спартиат получал от государства в комплекте с сидящими на данном участке илотами.
Ограниченность прав частных владельцев вносила в образ жизни илотов известный элемент личной свободы и хозяйственной самостоятельности. В отличие от рабов классического типа они не являлись объектами купли-продажи, имели семьи и личное имущество. Их отношения с господином сводились к уплате строго фиксированного государством натурального оброка, тогда как остальная масса произведенного продукта оставалась в их полном распоряжении. При такой системе хозяйства рабовладелец полностью исключался из
производственного процесса и превращался в пассивного получателя ренты, тогда как хозяйственная инициатива всецело сосредотачивалась в руках непосредственного производителя, т.е. раба.
Но если правовое и социально-экономическое положение спартанских илотов было лучше положения рабов классического типа, то степень их унижения была, по-видимому, выше. Об этом свидетельствует целая система мер, направленных на физическое и моральнопсихологическое подавление илотов, формирование у них модели поведения «по рабскому типу» и представлений о собственной ничтожности и ущербности. Основным методом подавления огромной массы илотского населения, во много раз превосходившей по численности спартиатов, был террор, институционализированной формой которого являлись так называемые криптии - освященные законом и проводившиеся регулярно тайные убийства илотов, иногда приобретавшие массовый характер. Институт криптий, который шокировал даже почитателей Спарты среди античных писателей (тем более что он был направлен против греческого по происхождению населения), скорее всего, полагает автор, берет свое начало от примитивных обрядов инициаций молодых воинов. Но в Спарте этот пережиток очень рано трансформировался в социально ориентированный институт, призванный, с одной стороны, служить целям физической и психологической подготовки спартанской молодежи к войне, с другой, -обеспечить безопасность государства путем превентивного устранения потенциально опасных элементов среди покоренного населения (с.231-236).
Значительное внимание в главе уделено также вопросу о некоторых различиях в положении мессенских и лаконских илотов, дифференцированный подход к которым, как полагает Л.Г.Печатнова, был одним из основных принципов социальной политики Спарты (с.246). Характерно, отмечает она, что илотские восстания - это по большей части восстания мессенских, а не лаконских илотов. Причем мессенцы воспринимались спартанцами не только как взбунтовавшиеся рабы, но и как внешний враг. Их целью всегда была независимость Мессении, тогда как лаконские илоты стремились улучшить свое положение в рамках существующего государства, а не вне его, тем более, что спартанцы иногда предоставляли им такую возможность (с.253). Это существенное различие между мессенскими и лаконскими илотами, по мнению автора,
отчасти объясняет длительную стабильность Спартанского полиса (с.254).
В главе V рассматриваются особенности спартанской гражданской общины, со времени ликурговой реформы представлявшей собой сравнительно однородное военно-аристократическое сообщество. Равенство членов этого сообщества между собой основывалось на равной доле каждого из них в общем фонде государственной земли (ро1Шке сИога) и подкреплялось унифицированной системой общественного воспитания и строгой регламентацией общественной и личной жизни граждан. Единственным официальным делением было деление на возрастные классы, иерархия которых строилась на полном подчинении и контроле младших возрастных групп старшими. В условиях почти казарменного существования роль семьи, естественно, была сведена к минимуму и она всегда занимала место только на периферии как бытия, так и сознания спартанских граждан (с.269).
Центром общественной жизни Спарты являлись сисситии, совместные трапезы, своего рода обеденные клубы, одновременно выступавшие как первичные подразделения армии. Членство в них воспринималось как знак принадлежности к числу «равных» и, как полагает автор, возможно, было наследственным, что должно было способствовать сохранению аристократических традиций в обществе с сильно выраженными уравнительными принципами. С одной стороны, сисситии служили механизмом взаимного контроля поведения и образа мыслей граждан. В них культивировался дух воинского братства. И при слабости семейных связей они заменяли спартанцу семью, являясь по сути дела ее эрзацем. С другой стороны, сисситии выступали в роли базовых единиц политической системы Спарты, в которых происходила выработка определенной политической позиции (с.277-279).
В целом, отмечает автор, в результате тотального контроля над воспитанием и частной жизнью граждан Спарте удалось создать особый тип гражданина, своего рода человека-функцию, почти лишенного индивидуальности, зато наделенного особым качеством, которое условно можно назвать социальной доблестью (с.283). Потребность в формировании подобного субъекта была обусловлена той ситуацией военной опасности, в которой постоянно находилась спартанская община. Крупный внутриобщинный конфликт в этих условиях почти неизбежно имел бы для нее катастрофические последствия. Стабильность достигалась путем искусственного насаждения внешнего равенства
(прежде всего на бытовом уровне), что должно было уменьшить социальную зависть и обеспечить моральное единство общества.
Однако в государстве, где правовое равенство зависит от равенства экономического, как это было в Спарте, с нарушением последнего дает трещину и вся социальная система. В интересах самосохранения спартанская гражданская община была способна заставить своих членов придерживаться строго очерченных норм поведения, но не могла надолго сохранить даже иллюзию экономического равенства. В результате, отмечает автор, спартанское общество, как никакое другое, оказалось способным порождать внутри себя все новые и новые маргинальные группы (парфении, гипомейоны), которые затем выдавливались за пределы гражданского коллектива с тем, чтобы восстановить корпоративное единство «равных». Следствием подобного социального апартеида было постоянное падение численности полноправных граждан. Этот процесс приобрел катастрофический характер на рубеже вв.
до н. э. после издания ретры эфора Эпитадея, фактически отменившей неотчуждаемость клеров (см. главу VII), что и привело в конечном итоге к знаменитой спартанской олигантропии («малолюдству»), которая, по общему убеждению античных писателей, явилась главной причиной политического и социального краха Спарты на исходе классического периода (с.327-328).
В современной науке об античности, отмечает в заключении Л.Г.Печатнова, принято считать, что Пелопоннесская война 431-404 гг. до н. э., не являясь сама по себе причиной кризиса полиса, тем не менее необычайно ускорила его приход. При этом вариативность кризисных явлений в различных греческих полисах определялась историческими особенностями их социально-экономических и политических систем. Уникальность спартанского варианта кризиса автор видит в том, что негативные процессы здесь длительное время протекали в скрытой форме. Соответственно, та дестабилизация, которая явно обнаружила себя в Спарте на рубеже вв. до н.э., современниками
воспринималась как внезапный удар, моментально разрушивший все структуры спартанского общества. В действительности же, пишет автор, на всем протяжении классического периода в Спарте «успешно» действовал только один механизм - постепенного превращения все большей части ее граждан в люмпенов, тогда как обратный путь удавалось проделать только единицам. Государственная система, в свою очередь, постепенно эволюционировала от аристократии к клановой
олигархии, гораздо менее зависимой и подотчетной рядовым членам гражданского коллектива. В этих условиях коррупция в среде правящей элиты приняла тотальный характер, практически исключив возможность каких-либо кардинальных реформ. Окончательный раскол гражданского коллектива, который стал свершившимся фактом после принятия закона Эпитадея, лишил Спарту самого главного ее преимущества -политического, социального и морального единства общества. Внешне монолитное в недалеком прошлом сообщество сразу же распалось на две неравные части: праздную элиту, владевшую всеми богатствами страны, и столь же праздную люмпенизированную массу полуграждан -гипомейонов (букв. «опустившихся»), способных только на то, чтобы стать наемными воинами за границей. Так государство из-за эгоистической политики правящей верхушки постепенно теряло своих граждан. В результате через 150 лет после Эпитадея царям-реформаторам Агису и Клеомену уже, собственно говоря, не с кем и не для кого было проводить свои реформы (с.495-496).
А.Е.Медовичев
2003.02.002. НЕФЕДКИН А.К. БОЕВЫЕ КОЛЕСНИЦЫ И КОЛЕСНИЧИЕ ДРЕВНИХ ГРЕКОВ. (XVI-! вв. до н.э.). - СПб.: Петерб. Востоковедение, 2001. - 527 с. - Библиогр.: с.463-495.
Монография представляет собой первое в отечественной науке фундаментальное исследование, посвященное малоразработанной (в том числе и в зарубежной историографии) теме - технической эволюции, системе оснащения и вооружения, организации и боевого применения колесниц в греческом мире с древнейших времен до конца эллинистической эпохи. Значительное внимание уделяется также изучению социального статуса колесничных воинов. Все эти вопросы рассматриваются в общем контексте развития военного дела древних греков и в сопоставлении с практикой использования колесниц в бою в других регионах древнего мира, особенно на Ближнем Востоке.
Основными источниками по данной теме, отмечается во введении, являются иконографические и археологические материалы, данные линейного письма Б, «Илиада» Гомера, сочинения античных писателей (Ксенофонта, Полибия, Тита Ливия, Курция Руфа, Арриана и др.). Для более углубленной разработки ряда военно-технических вопросов автором привлекаются древневосточные источники (египетские, хеттские, вавилонские, ассирийские, «Махабхарата» и «Артхашастра», китайские военные трактаты).
Во введении приводятся также краткие тактико-технические характеристики боевой колесницы древности: дается детальное описание ее конструкции и системы упряжи, рассматриваются типология и вес колесниц, экстерьер древних колесничных лошадей, скорость движения и состав экипажа.
В главе I исследуются вопросы происхождения и развития боевой колесницы, реконструируется характер колесничной битвы (тактические приемы, виды оружия и их применение). До недавнего времени, пишет автор, распространение колесного транспорта связывали с одним центром - Южной Месопотамией. Сейчас все больше ученых склоняются к полицентрической теории, выделяя ряд регионов Европы и Ближнего Востока, где уже в 3300-3100 гг. до н.э. имело место использование повозок. Однако самые ранние свидетельства применения их в военной сфере (с использованием в качестве тягловых животных эквидов и онагров) происходят из Месопотамии и относятся к рубежу ^-Ш тыс. до н.э. (с.40-43).
В начале II тыс. до н.э. на Ближнем Востоке появляется легкая двухколесная боевая колесница с конской тягой, а в XVШ-XVП вв. до н.э. в сирийско-анатолийской среде складывается полный колесничный комплекс, состоящий из конной биги, возницы и колесничного воина, вооруженного сложным луком, на распространение которого повлекло за собой изобретение в это же время пластинчатого доспеха. Уже в XVII в. до н.э., полагает автор, колесницы оформляются в особый род войск. А поскольку это был весьма дорогостоящий род войск, то снаряжение его, как и материальное обеспечение колесничных бойцов, обычно брало на себя государство (с.68-70).
К XVI в. до н.э. на Ближнем Востоке складывается колесничное единство, своеобразное койнэ, выражавшееся в однотипности конструкции колесничных упряжек и способов их применения. Колесница становится мобильной, достаточно удобно управляемой упряжкой, способной преодолевать значительные расстояния, и основной ударной силой армий древних ближневосточных государств (с.74).
Для реконструкции типичного боя эпохи господства колесниц на полях сражений (XVI-IX вв. до н.э.) автор использует египетские рельефы и сопутствующие им тексты периода Нового царства, ассирийские барельефы, а также наиболее важные для воссоздания облика колесничной битвы письменные источники (индийский героический эпос «Махабхарата», «Артхашастра» Каутильи и «Цзо чжуань», комментарий к «Чуньцю», китайской летописи восточного царства Лу). Кроме того, для понимания механизма боя и поведения в сражении людей и лошадей автор считает возможным привлечь свидетельства кавалеристов Нового времени, исходя из того, что колесницы II тыс. до н.э., по существу, являлись предтечей будущей конницы.
В главе рассматриваются три примерных сценария колесничной битвы: 1) между противниками, располагающими одинаковыми родами войск: пехотой и колесницами (наиболее характерный пример - битва при Кадеше ок. 1300 г. до н.э. между египтянами и хеттами); 2) действия колесниц против пехоты; 3) применение упряжек во время осад и блокад, боевого охранения и патрулирования.
В целом, как показывает анализ источников, по способу действия на поле боя и основным принципам организации египетские, переднеазиатские, индийские и китайские упряжки практически не отличались друг от друга. В тактическом плане, отмечает автор, колесница представляла собой мобильную площадку для лучника,
действующую при поддержке специальных пехотинцев. Это было оружие атаки, основным объектом которой являлись скорее всего колесницы противника, а не его пехота. Исход боя между колесницами обычно решал судьбу всего сражения (с.93, 108).
Глава II посвящена колесницам и колесничим Древней Греции XVI-VII вв. до н.э. Наиболее ранние материалы, свидетельствующие о появлении колесниц на юге Балканского полуострова, происходят из шахтовых гробниц круга А на акрополе Микен, которые датируются XVI или, по новой хронологии, XVII в. до н.э. Вполне сформировавшийся облик ахейских колесниц свидетельствует о заимствовании в уже готовом виде извне. Причем из двух существующих в науке гипотез об их происхождении - северной (восточно-европейской) и восточной (переднеазиатской) - первая, с точки зрения автора, кажется более вероятной, хотя и нуждается в дальнейшей аргументации (с .124-131).
В главе подробно рассматриваются социальный статус ахейских колесничих, система их материального обеспечения, комплекс наступательного и оборонительного вооружения, конструкция колесниц микенской эпохи; предпринимается попытка определить возможное их количество в тех или иных ахейских государствах. Исследуется вопрос о тактике микенских колесниц в XVI-XШ вв. до н.э. и особенностях их применения в позднемикенскую эпоху.
Анализ имеющихся документов, прежде всего текстов линейного письма Б из кносского и пилосского дворцовых архивов, свидетельствует о том, что, как и на Ближнем Востоке, микенские колесничие составляли социальную и военную элиту. Наступательное оружие эти воины имели собственное, что говорит об их состоятельности. Однако наиболее дорогостоящие элементы снаряжения - упряжка-бига с колесницей, а также бронзовые панцири и шлемы для колесничного бойца и возницы -выдавались из дворцовых (государственных) хранилищ, как и провиант для людей и лошадей. Следовательно, пишет автор, вся система по учету и распределению военного снаряжения функционировала сходным с ближневосточной моделью образом (с .138-141).
Количество боевых колесниц в крупных ахейских государствах, судя по текстам дворцовых архивов, по-видимому, исчислялось сотнями единиц (с.150-152), что предполагает массированное их применение на полях сражений и, соответственно, использование тех же тактических форм, какие были распространены в тот же период на Ближнем Востоке. Причем преобладающее в науке мнение о том, что в XV-XIV вв. до н.э.
микенцы, в отличие от древневосточных колесничных воинов, использовали для боя с колесниц копья, а не луки, по мнению автора, вряд ли оправдано, поскольку единственным свидетельством в пользу такого предположения являются данные Гомера (с.166-167). Переход к широкому применению в колесничном бою метательных копий А.К.Нефедкин относит к рубежу XШ-XП вв. до н.э. (Позднеэлладский III С период), когда происходит, как это видно по изобразительным материалам, общее облегчение как вооружения самих воинов (отказ от тяжелых бронзовых лат и внедрение сравнительно небольших круглых щитов), так и конструкции колесниц. Одновременно, по его мнению, распространяется практика спешивания во время боя, которая дожила до гомеровской эпохи и нашла отражение в «Илиаде» (с.170-171, 188).
С окончательным падением дворцов-цитаделей и гибелью микенской цивилизации колесницы прекращают свое существование в качестве особого рода войск. Их количество исчисляется теперь лишь десятками, а не сотнями единиц, поскольку вместе с исчезновением государства исчезает и государственное стимулирование колесничества. Упряжка становится символом статуса вождя или знатного воина, которые использовали ее для передвижения к полю боя, а сражались спешенными. В течение VIII в. до н.э. колесницы вытесняются из военной сферы и переходят в область спорта и парадных выездов. Вместо них на полях сражений появляется верховая пара - конный гоплит, спешивающийся во время сражения, и сопровождающий его оруженосец,
- воспроизводящая в новом виде прежнюю модель колесничного экипажа и являющаяся переходной формой на пути создания настоящей конницы. Примечательно, пишет автор, что сходный верховой дуэт в составе копейщика и лучника возникает в это же время и на основе той же модели в армии Ассирийской державы (с.214).
Одним из немногих регионов греческого мира, где в поздний архаический период и в классическую эпоху сохранилось боевое применение колесниц, была Киренаика в Северной Африке, военная организация греческих полисов которой, прежде всего Кирены, и роль в ней боевых колесниц исследуется автором в главе III. Запаздывание реформ военного дела в этом регионе А. К. Нефедкин объясняет, с одной стороны, олигархической структурой полисов Киренаики и, соответственно, господством знати в военной сфере, которое выражалось в формировании сильного колесничного корпуса, с другой - наличием постоянного противника - ливийцев, совершавших внезапные
грабительские рейды на конных упряжках, что диктовало необходимость адекватного противостояния им и, в свою очередь, способствовало консервации данного рода войск у греков ливийского побережья, по-видимому, вплоть до первой половины III в. до н.э. И хотя основную массу войск Кирены составляли все же гоплиты, служба в колесничном войске считалась наиболее почетной и более важной в военном отношении. При этом колесничие ливийских греков, как полагает автор, использовали в сражении луки по восточному образцу (с.267).
Главы IV и V посвящены проблеме специфических серпоносных квадриг ахеменидского и эллинистического периодов - нового типа «вооруженных» колесниц, существенно отличающихся по многим параметрам и назначению от своих невооруженных прототипов. Автором рассматриваются античные свидетельства и современные гипотезы об их происхождении, реконструируется устройство и вооружение серпоносных колесниц, состав экипажа, организация и тактическое использование. Фактически, отмечает А.К.Нефедкин, серпоносные колесницы, появившиеся, как он считает, в персидской армии во второй четверти V в. до н.э., должны были выполнять функцию тяжелой кавалерии, т. е. служить средством прорыва тесно сплоченного боевого порядка тяжеловооруженной пехоты, на что персидская конница, как показал опыт греко-персидских войн, оказалась совершенно неспособной. Таким образом, с точки зрения автора, принятие на вооружение персами серпоносных колесниц явилось реакцией на обнаружившую свою неуязвимость фалангу гоплитов (с.288, 321). Впрочем, отмечает он, практика применения в бою этих своеобразных аппаратов оказалась неудачной как для самих их изобретателей, персов, так и для унаследовавших от них этот род войск Селевкидов и понтийского царя Митридата VI, которым пришлось иметь дело уже с римскими легионами. И после битвы при Зеле в 47 г. до н. э. вместе с окончательным падением Понтийского царства серпоносные квадриги исчезают с полей сражений (с.454)
А. Е. Медовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2003.02.003. БРЕДБЕРИ ДЖ. БИТВА ПРИ ГАСТИНГСЕ.
BRADBURY J. The battle of Hastings. - Sutton, 2000. - 278 p.
Основной сферой интересов историка-медиевиста Джима Бредбери является военная история, поэтому в центре внимания реферируемой книги оказывается сражение, положившее начало нормандскому завоеванию Англии. Речь идет о битве при Гастингсе (14 октября 1066 г.), в которой нормандский герцог Вильгельм разбил англо-саксонского короля Харольда и открыл себе путь на английский трон.
Дж. Бредбери видит свою основную задачу в том, чтобы попытаться воссоздать на основании имеющихся источников ход сражения и проанализировать причины, определившие его исход. О нормандском завоевании и, в частности, битве при Гастингсе написаны сотни томов, и сама битва, в силу ее значимости, стала частью «национального мифа». Выстраивая свою версию, автор обращается и к критическому анализу отдельных составляющих этого «мифа», порой соглашается с общепринятыми суждениями, а порой полемизирует с ними, предлагая новую трактовку там, где, казалось бы, ничего нового сказать уже невозможно. Одно из открытий состоит в том, что битва, возможно, происходила не на холме Баттл Хилл, как уже два столетия считают все историки, а на Калдбек Хилл, традиционном «сборном пункте» англосаксонского ополчения. Автор предлагает также интересное объяснение того факта, что у англосаксов не было кавалерии, хотя знатные воины, очевидно, добирались верхом на место сбора войск или на поле сражения.
В книге восемь глав. Первые три - «Англосаксонская Англия: от Альфреда Великого до Эдуарда Исповедника», «Правление Эдуарда Исповедника» и «Нормандия до 1066 г.» являются своего рода вступлением. Дж.Бредбери не пытается детально анализировать процессы, происходившие в Англии и Нормандии в первой половине XI в., а ограничивается кратким изложением фактов и общепризнанных среди исследователей мнений. Основные вопросы, которые его интересуют, - «Благодаря чему стало возможным завоевание Англии?» и «Почему завоевателями стали нормандцы?». Англия, указывает Дж.Бредбери, политически и экономически была очень развитой страной и превосходила в этом отношении большинство европейских государств. Однако непрекращающиеся викингские нашествия и политическая
нестабильность постоянно угрожали благополучию королевства. Во времена Альфреда эти трудности были до некоторой степени преодолены благодаря объединению всех местных правителей под властью королевской династии Уэссекса, однако в середине X в., в правление Эдгара, эрлы1 обрели большую независимость и силу. Проблема взаимоотношений короля с крупными магнатами оставалась, как указывает Дж. Бредбери, главной политической проблемой в Англии и во времена Этельреда Нерешительного, и позднее - в правление Кнута и Эдуарда Исповедника. Однако Англия и в XI в., несмотря на все неурядицы, оставалась богатой и процветающей страной, а отсутствие внутреннего единства и стабильности делали ее заманчивой целью для разного рода завоевателей.
Отвечая на второй вопрос, Дж. Бредбери обращается к истории Нормандии, начиная с основания герцогства в 911 г. Его главный вывод состоит в том, что к 1066 г. Нормандия, ставшая уже полностью французской по языку, культуре и политической системе, получила возможность реализовать полностью изначально присущее ей стремление к экспансии. Авторитет Вильгельма в Нормандии был настолько велик, а созданная им система управления настолько действенна, что герцог мог без особого риска покинуть страну на длительное время; а после смерти его главных врагов - французского короля и графа Анжу, и брака Вильгельма с дочерью графа Фландрии Нормандия сделалась болееменее свободной и от внешней угрозы. Обстоятельства, замечает Дж.Бредбери, «сыграли на руку» Вильгельму: если бы Эдуард Исповедник умер несколькими годами раньше, нормандское завоевание Англии не состоялось бы.
В четвертой главе «Вооружение и принципы построения войска» Дж.Бредбери переходит к сравнительному анализу и описанию вооружения, доспехов, и организации армий Харольда и Вильгельма. Он начинает с общего утверждения, что противники были практически равны по силам. Давно прошли те времена, пишет автор книги, когда считалось, что Вильгельму противостояло плохо вооруженное ополчение с дубинками. Теперь практически все исследователи согласны с тем, что англосаксонское войско было хорошо вооружено и прекрасно
1 Эрл (др.-англ. earl, eorl) - в XI в. в англосаксонской Англии так именовались правители «скиров» (др.-англ. scire: ср.: совр. англ. shire - «графство»), действующие от имени и в интересах короля.
организовано и, как и войско Вильгельма, состояло по большей части из профессионалов.
При характеристике оружия и доспехов, использовавшихся англосаксами и нормандцами, автор избирает в качестве главного своего источника гобелен из Байё, который он называет «лучшим из свидетельств» (с. 78) на эту тему. Вышитое крашенной шерстью полотно создавалось вскоре после завоевания, по общему мнению, в период между 1077 и 1083 гг. в Англии, предположительно в Кентербери. По утверждению Дж.Бредбери, «чем пристальнее исследователи изучают гобелен, тем большее уважение они испытывают к нему как к историческому источнику» (с.78). Далее автор подробно описывает вооружение (кольчуги, щиты, мечи, копья, секиры и луки), которое применяла та и другая сторона в битве при Гастингсе, делая вывод, что оно у противников было сходным, хотя англосаксы сражались секирами, луков у них практически не было, в то время как у нормандцев имелись луки и арбалеты, а также боевые кони, представлявшие собой, по сути, главное оружие кавалерии.
Затем Дж. Бредбери переходит к анализу организации и структуры нормандского и англосаксонского войска. Опять-таки, подчеркивает он, при беспристрастном рассмотрении мы обнаруживаем гораздо больше общих черт, нежели различий. Требование беспристрастности здесь отнюдь не лишнее, ибо, по словам Дж.Бредбери, вопрос этот в сознании историков тесно связан со спорами о «феодализме», которые весьма трудно разрешить, поскольку «каждый исследователь обозначает этим словом нечто свое» (с.96). Не желая вмешиваться в дискуссии по данной теме, автор книги предлагает, «не говоря ни слова о феодализме», посмотреть, «что существовало в реальности» в той и другой стране. Реальность такова, что и Англии, и Нормандии в тот период владение землей было связано с обязанностью нести военную службу. На подобных условиях владели землей таны - низшая и самая многочисленная прослойка англосаксонской знати - и именно они составляли основу «фюрда» - ополчения. Королевские таны были особой группой и, по мнению Дж. Бредбери, мало чем отличались от нормандских землевладельцев, служивших Вильгельму.
В 1066 г. основное различие, считает автор книги, заключалось не в принципах собирания армии в Англии и Нормандии, а в обстоятельствах, при которых оно происходило. Положение Вильгельма было сложнее, ибо Харольд созывал войско для защиты от возможного
нападения - ситуация для Англии того времени вполне ординарная, а Вильгельм затевал рискованный военный поход, поэтому ему пришлось призвать на помощь весь свой авторитет и все имевшиеся в его распоряжении ресурсы.
Наконец Дж.Бредбери переходит к обсуждению двух явных отличий в военной тактике англосаксов и нормандцев, по мнению многих исследователей, определивших исход битвы. Речь идет об использовании лучников и кавалерии. На гобелене из Байё в рядах англосаксонского войска изображено всего несколько лучников - маленькие фигурки в нескольких сценах. Однако автору книги кажется маловероятным, что луки не применялись как боевое оружие в англосаксонской Англии, особенно с учетом того, что они широко использовались в качестве такового скандинавами, с которыми англосаксы в области военного дела имели очень много общего. Более того, если верить исландской «Саге о Харальде Суровом» (которую Дж.Бредбери считает, как и остальные саги, сомнительным источником) англосаксонские лучники участвовали в битве у Стемфордского моста (25 сентября 1066 г.). Дж.Бредбери предлагает следующее решение этой кажущейся загадки. Луки, считает он, в Англии, как и в Скандинавии, были оружием людей незнатных; подтверждением тому служит гобелен из Байё - по мнению исследователей, рост человеческих фигур на гобелене указывает на их статус. Но в таком случае, едва ли у них имелись особые боевые луки, а в качестве обиходного охотничьего оружия луки делались и применялись в основном в лесистых северных местностях. Поэтому воины-лучники сражались у Стемфордского моста, в своих родных землях; в битве при Гастингсе помимо воинов Харальда участвовали жители Суссекса и Уэссекса, где луки не были в ходу.
Кавалерии, полагает Дж. Бредбери, у англосаксов действительно не существовало. В источниках, однако, имеется достаточно указаний на то, что знатные воины-англосаксы (как и скандинавы) ездили верхом; упоминаются конные военные отряды. Автору книги кажется очевидным, что, вопреки мнению ряда историков, Харольд и его воины проделали путь с юга на север, к Стемфордскому мосту, а затем с севера на юг, на Гастингс, верхом, а не пешими - иначе скорость их передвижения выглядит мало реальной. Препятствием к появлению в Англии кавалерии был, как считает Дж. Бредбери, англосаксонский воинский кодекс, предписывавший воинам стоять до последнего, побеждать или умирать рядом с королем или лордом. Сам принцип кавалерийского сражения
противоречил этой этике - конному легко бежать с поля битвы. В качестве косвенного подтверждения своей гипотезы автор приводит эпизод из погодной статьи 1055 г. Англосаксонской хроники, в которой говорится, что воины Херефорда под предводительством эрла Ральфа, нормандца, приехавшего в Англию с Эдуардом Исповедником, бежали с поля боя, «ибо они были верхом».
В главе пятой «1066 год» Дж.Бредбери рассказывает кратко об основных событиях 1066 г., предшествовавших битве при Гастингсе: смерти Эдуарда Исповедника, коронации Харольда, неудачной попытке Тости высадиться на севере, вторжении объединенного войска Тости и Харальда Сурового, битве у Стемфордского моста и подготовке Вильгельма к военному походу. В своем изложении он придерживается традиционной версии событий, следуя в целом за нормандскими и англонормандскими хронистами.
В главе шестой «Источники для изучения битвы при Гастингсе» автор книги формулирует свой подход к выбору источников, которыми он пользуется в основной части своего исследования. Каждый подобный выбор, замечает Дж.Бредбери в начале главы, неизбежно индивидуален. «Можно внимательнейшим и тщательнейшим образом оценивать и анализировать источники, но в итоге любая интерпретация все равно окажется субъективной, ибо никто из нас не знает доподлинно, что происходило в прошлом» (с. 142). Переходя далее к общей
характеристике источников, относящихся к битве при Гастингсе, автор книги указывает, что главной проблемой, с которой сталкивается историк, является отсутствие непосредственных свидетельств очевидцев событий. Мы имеем дело со сведениями, полученными, в лучшем случае, из вторых рук, поэтому первый вопрос, который приходится решать при оценке источника: откуда черпал сведения хронист и насколько этим сведениям можно доверять. Затем следует уяснить позицию автора данного источника и сделать поправку на его личную пристрастность или предвзятость. Третьим критерием является датировка источника, установить которую не всегда просто.
Определив таким образом свой подход, Дж.Бредбери дает характеристики ряду источников, традиционно используемых историками, и выстраивает некую их иерархию. Он выбирает в качестве основного источника «Деяния Вильгельма, герцога Нормандии и короля Англии» Гийома из Пуатье; следующими по значимости он полагает «ранние» памятники - «Деяния герцогов нормандских» Гийома
Жумьежского, Англосаксонскую хронику и гобелен из Байё. К источникам «более поздним и менее заслуживающим доверия» (с.157) автор относит «Церковную историю» Ордерика Виталия, «Деяния английский королей» Уильяма Мальмсберийского, «Историю Англии» Генри Хантингдонского; в этот же разряд попадают «Песнь о битве при Гастингсе», датировка которой вызывает серьезные споры, а также стихотворный «Роман Ру» Васа и «Хронику аббатства Баттл»1.
В главе седьмой «Битва» Дж.Бредбери излагает свою версию событий от высадки Вильгельма в Певенси до конца сражения на Гастингсе. В этой военной компании, считает он, оба противника стремились разрешить конфликт как можно быстрее. После высадки время работало против Вильгельма, и все действия герцога были рассчитаны на то, чтобы вынудить Харольда дать решающее сражение на побережье. Именно с этой целью Вильгельм столь безжалостно разорял земли Суссекса, и, возможно, поэтому, полагает Дж.Бред-бери, он высадился не в Дувре, а в Певенси, наследственных владениях Харольда. Харольд принял вызов, и в этом, по мнению автора книги, состояла его ошибка. Однако, замечает Дж. Бредбери, наверное, иного выхода у него и не было, ибо его авторитет как короля держался в первую очередь на военных успехах и способности защитить страну от захватчиков.
Описывая сражение, автор книги разделяет его на три этапа; в промежутках между которыми, как он считает, наступало затишье, когда войска отдыхали и осуществляли перегруппировку. Решающими факторами, определившими исход битвы, Дж.Бредбери считает гибель младших братьев короля - Леофвине и Гюрта, а потом и самого Харольда. «В Средневековье, - пишет автор, - гибель командующего практически всегда означала поражение» (с.207).
Однако самый интересный и неожиданный вывод не связан непосредственно с битвой. Среди многочисленных вопросов по поводу Гастингса по крайней мере один всегда казался однозначно и легко разрешимым. Где происходило сражение? Конечно, на холме Баттл Хилл, где располагается теперь аббатство Баттл. Дж.Бредбери, не беря на себя смелость оспаривать это давно утвердившееся мнение, приводит ряд убедительных аргументов в пользу другой версии. «Хроника аббатства Баттл», - указывает он, - написана во второй половине XII в., и Э.Сирл, опубликовавший Хронику в 1980 г., обнаружил, что автор ее часто
1 Аббатство Баттл (Battle Abbey) - монастырь, построенный, согласно преданию, Вильгельмом на месте битвы.
пользовался поддельными грамотами, с помощью которых монахи монастыря пытались подтвердить свои права на земли и собственность. Хроника, по мнению Э.Сирла, писалась с явным намерением поднять престиж аббатства. Рассказанная в ней история о том, как четыре монаха, приехавшие из Нормандии, осмотрели холм, где происходило сражение, сочли, что он неудобен для строительства, и решили заложить монастырь в другом месте, чуть в стороне, а Вильгельм в гневе настоял на своем, имеет, по словам ДжБредбери, тот же «псевдореалистический» привкус, что и легенда об обете, принесенном герцогом» (с.172). Известно также, что Вильгельм никогда не посещал аббатство Баттл, поскольку оно было достроено уже после его смерти.
С другой стороны, если не принимать в рассмотрение сведения «Хроники аббатства Баттл», свидетельства других источников, в первую очередь рукописи «Б» Англосаксонской хроники, указывают, как убедительно демонстрирует автор книги, на другое место - холм Калдбек Хилл. Возможно, замечает ДжБредбери, именно здесь кроется объяснение того, что раскопки на Баттл Хилл ничего не дали.
В заключительной, восьмой главе «Дальнейшие события», автор рассказывает о завершении завоевания и мятежах 1067-1069 гг. и описывает основные последствия завоевания. В нынешних дискуссиях о том, насколько принципиальными были изменения, происшедшие в Англии после 1066 г., ДжБредбери занимает «среднюю» позицию. Социальная организация в Англии и Нормандии была во многом сходной, считает он, и если попытаться оценить, как изменилось английское общество после завоевания, окажется, что произошло скорее смешение и слияние, нежели перенесение «нормандской» модели на пустое место, оставшееся после крушения англосаксонской Англии. Кроме того, по его мнению, перемены определялись по большей части, не стремлением нормандцев утвердить свои законы и нормы, а всей обстановкой, сложившейся в Англии после завоевания. Автор готов согласиться с теми исследователями, которые указывают, что низшие и средние слои английского общества почти не почувствовали перемен, но не отвергает и аргументы тех, кто продолжает говорить о нормандском завоевании как о «величайшей национальной трагедии». Его собственная позиция сводится к тому, что Англия, какой мы знаем ее сейчас, возникла в результате событий 1066 г. «Поистине, утверждение, что весь ход английской истории с 1066 г. и по сей день был предопределен битвой при Г астингсе - не столь уж большое преувеличение,
- пишет ДжБредбери. - То была великая и важная битва: она привела к
смене правящей династии, изменила нацию и заслуженно стала одним из немногих исторических событий, которые помнит каждый. Если бы я выбирал даты национальных праздников, день 14 октября был бы одним из них» (с.242).
З.Ю.Метлицкая
2003.02.004. ДЕ ФРИС К. ВОЕННЫЙ ПОХОД НОРВЕЖЦЕВ В АНГЛИЮ В 1066 г.
DE VRIES K. The Norwegian invasion of England in 1066. - Woodbridge, 2000. - 322 p.
Книга Келли Де Фриса, профессора истории Лайола Колледжа (Мериленд), посвящена истории норвежского вторжения в Англию в 1066 г. Эта краткая военная компания, начавшаяся и завершившаяся двумя сражениями - 20 сентября 1066 г. у Гейт Фулфорт и 25 сентября 1066 г. у Стемфордского моста, замечает К.Де Фрис, в сознании историков всегда выглядит лишь эпизодом на фоне третьей великой битвы этого года - битвы при Гастингсе. Между тем, при более пристальном изучении становится ясно, что сражение у Стемфордского моста - одно из самых интересных и выдающихся в военной истории Средневековья, и что его исход определил исход Гастингса. Впрочем, доказательство этого тезиса, указывает автор, не входит в задачи данной книги. Сознательно оставляя за рамками своего рассмотрения битву при Гастингсе и последовавшее за ней нормандское завоевание, Де Фрис стремится на примере норвежского вторжения в Англию разъяснить некоторые характерные особенности европейской истории XI в.
Свою концепцию он излагает в Предисловии и иллюстрирует на протяжении всей книги. «XI в., - пишет он, - весь прошел под знаком военных вождей. Эти воинственные властители, которые держали в страхе и покорности соседей и приобретали почет, богатство и земли благодаря насилию, по сути, мало чем отличались от тех правителей, которых в современном мире называют военными диктаторами» (с.2). Их авторитет держался, по выражению Де Фриса, на «военной легитимности», то есть умении доказать и постоянно подтверждать свое, часто сомнительное с политической точки зрения, право на власть блестящими и жестокими военными победами. По мнению Де Фриса, на «военной легитимности» основывалась власть Вильгельма Завоевателя, императора Генриха III и графа Фландрии Балдуина V. «Военными вождями» в обозначенном выше понимании были предводители первого крестового похода, которые сумели настолько возвыситься над своими высокородными сотоварищами и спутниками, что контролировали не только действия крестоносцев, но и земли, которые они завоевали.
Автор ставит своей целью показать, что военными вождями, обладавшими «военной легитимностью», можно считать и участников битвы у Стемфордского моста - Харальда Сурового и Харольда сына
Годвине. Ни того, ни другого историки до сих пор не рассматривали в таком качестве, говорится в книге, ибо за ними закрепилась репутация «неудачников». Поэтому свою главную задачу Де Фрис видит в том, чтобы исправить это упущение и продемонстрировать, что «Харальд Суровый и Харольд сын Годвине достойны занять подобающее место в перечне военных вождей XI в., что они могли заключать союзы или сражаться с другими властителями того же уровня и пользоваться уважением восхищен-ных соратников или врагов - всех, кто понимал, что войны редко выигрываются умением и талантом, и часто проигрываются из-за упрямства или невезения» (с. 3).
Автор принципиально строит свое изложение по образцу
«старомодной военной истории», т. е. как подробный рассказ о происходивших событиях, об их участниках и всевозможных сопутствующих обстоятельствах. В Предисловии он дает краткий перечень и характеристику источников, которыми пользуется.
Источники, в основном, нарративные, «как и данная история» (с. 4).
Единственное исключение составляет «Книга Страшного суда», из которой К. Де Фрис почерпнул данные о владениях семейства Годвине. Помимо нее он называет Англосаксонскую хронику, «Жизнеописание короля Эдуарда, который покоится в Вестминстере», «Уолтемскую хронику»1, «Деяния Вильгельма, герцога Нормандии и короля Англии», Гийома из Пуатье, «Деяния герцогов нормандских» Гийома
Жумьежского, «Песню о битве при Гастингсе», «Хронику хроник» Иоанна Вустерского, «Историю королей» Симеона Даремского,
«Историю Англии» Генри Хантингдонского, «Церковную историю» Ордерика Виталия, «Деяния английских королей» и «Деяния английских епископов» Уильяма Мальмсберийского и «Английскую историю» Джефри Гаймара. Автор широко привлекает также скандинавские письменные памятники: «Деяния гамбургских архиепископов» Адама Бременского, «Деяния датчан» Саксона Грамматика, «История
Норвегии» Теородика, собрания исландских королевских саг и «Круг Земной» Снорри Стурлусона.
В первой главе книги «Англо-скандинавская Англия» К.Де Фрис излагает кратко историю викингских нашествий на Англию 793-890 и 991-1016 гг., приведших к образованию данело и затем к «датскому завоеванию». К 1016 г., к моменту коронации Кнута, делает вывод автор,
1 «Уолтемская хроника» - хроника аббатства Уолтем, основателем и покровителем которого был Харольд сын Годвине.
все Англия стала англо-скандинавской и во многом оставалась такой по духу всю первую половину XI в.
Вторая глава «Харальд Суровый» посвящена характеристике одного из двух главных героев повествования. К. Де Фрис рассматривает подробно основные этапы его жизненного пути: битву при
Стикластадире, в которой он, тогда еще пятнадцатилетний юноша, сражался вместе со своим сводным братом; бегство из Норвегии; военную службу на Руси, а потом в Византии; возвращение в Норвегию; завоевание власти в Норвегии; войны со Свейном Эстридсеном. Автор стремится проиллюстрировать этим мысль о том, что Харальд Суровый был типичным военным вождем, утверждавшим свою «военную легитимность». Характеризуя Харальда Сурового как правителя, К. Де Фрис заключает: «По нашим представлениям он был деспотом, но по меркам XI в. мог считаться славным конунгом-воином».
Третья глава носит название «Годвине и его род». В ней рассказывается об уэссекском эрле Годвине, отце Харольда, о котором К.Де Фрис говорит как о «военном вожде, посредством военной легитимности ставшем самой могущественной персоной в Англии первой половины XI в.». Автор восстанавливает по источникам историю возвышения Годвине при Кнуте, его действия как «творца королей» во времена Харольда, сына Кнута, Хардакнута и в первые годы правления Эдуарда Исповедника. Далее он рассматривает подробно историю изгнания и возвращения семейства Годвине в 1051-1052 гг. и дает свою трактовку происходящего. По мнению К.Де Фриса, Эдуард Исповедник сам не был военным вождем и, придя к власти, первоначально использовал в этой роли Годвине. Но в 1051 г. король решил заменить уэссекского эрла, уже весьма пожилого, кем-либо из более молодых и, казалось бы, многообещающих военных вождей-нормандцев. Однако те не оправдали возлагавшихся на них надежд, а Годвине не смог подтвердить свою прежнюю репутацию. «Его возвращение в 1052 г., -пишет автор, - нельзя расценивать иначе, как военную операцию». После этого король, считает К.Де Фрис, сознательно перешел на вторые роли, предоставив всю полноту власти правителям, обладавшим «военной легитимностью». В заключительной части главы автор рассказывает кратко о тех членах семейства Годвине, которым не отведено места в последующем повествовании, - Свейне, Гюрте, Леофвине и др.
Четвертая глава посвящена Харольду - сыну Годвине. После смерти отца Харольд занял его место. К.Де Фрис полагает, что Харольд
уже тогда предполагал, что может, утвердив себя в качестве военного вождя, наследовать корону, к чему он и стремился. На это было направлено его участие в военных кампаниях против другого военного вождя, валлийского короля Гиффита ап Хливелина в 1055-1063 гг. Далее К. Де Фрис обсуждает вопрос о поездке Харольда в Нормандию и клятве, якобы данной Вильгельму. Как полагает автор, Харольд в 1064 г. уже твердо знал, что будет королем, поэтому его клятва представляется весьма странным поступком, однако она действительно имела место. Продолжая свое повествование, автор сообщает о богатстве Харольда и о его покровительстве церкви, в том числе об основании Уолтемского аббатства. В заключение он дает характеристику Харольду как королю. Основными моментами, отличавшими недолгое правление Харольда были, как указывает К.Де Фрис, политическое объединение, экономическая централизация и военные приготовления. В целом, Харольд был хорошим королем и в Англии его любили. Завершает главу краткий рассказ о судьбе сыновей Харольда.
В пятой главе «Конфликт Харольда и Тости» обсуждаются события, толкнувшие младшего брата Харольда, Тости, к участию в норвежском вторжении 1066 г. Тости, как замечает автор книги, будучи военачальником, утвердил свою «военную легитимность» в совместных с Харольдом кампаниях против валлийцев и в качестве эрла Нортумбрии. К. Де Фрис останавливается на основных известных нам эпизодах жизни Тости - его свадьбе с дочерью графа Фландрии, назначении эрлом Нортумбрии, дружеских отношениях с шотландским королем Малкольмом, повышении его авторитета при королевском дворе. Основными причинами «нортумбрийского бунта» Тости и последовавшего за этим его изгнания автор считает во-первых то, что Тости был уроженцем южного Уэссекса и не имел столь тесных связей с местными знатными семействами, какие имел прежний нортумбрийский эрл - Сивард. Во-вторых, Тости, пользовавшийся благоволением Эдуарда Исповедника, с течением лет все больше времени стал проводить при дворе и редко появлялся в своих нортумбрийских владениях. Немаловажным фактором стали и установленные Тости высокие налоги. Оценивая роль Харольда в происходящем, К.Де Фрис отвергает свидетельства ряда поздних источников о якобы давней вражде и соперничестве между братьями. Мало того, изгнание Тости и политически было Харольду невыгодно. Однако когда он понял, что
решить дело миром не удается, он предпочел пожертвовать интересами брата, чтобы не ввергать страну в междоусобицу.
В шестой и седьмой главах автор рассматривает соответственно вооружение, военную организацию и тактику норвежцев и англосаксов. Восьмая глава посвящена истории военного похода норвежцев и Тости до битвы у Стемфордского моста. В девятой главе воссоздается подробно ход сражения у Стемфордского моста.
З.Ю.Метлицкая
ИСТОРИЯ РОССИИ И СССР
2003.02.005. РОГОЖИН Н.М. «У ГОСУДАРЕВЫХ ДЕЛ БЫТЬ УКАЗАНО...» - М.: РАГС, 2002. - 285 с.
Реферируемая книга д.и.н. Н.М.Рогожина посвящена деятельности Посольского приказа - одного из важнейших государственных учреждений России ХУГ-ХУП вв. Работа состоит из введения и семи глав («Боярская дума и ее внешнеполитические функции»; «Возникновение Посольского приказа. Его состав и деятельность»; «Посольства»; «Диалог вероисповеданий и взаимовлияние культур в работе Посольского приказа»; «Делопроизводство в Посольском приказе»; «Выдающиеся руководители Посольского приказа»; «Основные этапы внешней политики России в конце XV - начале XУШ в. и эволюция Посольского приказа»).
Пользуясь многочисленными архивными источниками, в основе которых коллекции посольских книг РГАДА, автор рассказывает о становлении и эволюции первого дипломатического института России.
В дипломатической документации, пишет он, со времени правления великого князя Ивана III Васильевича (1462-1505), ведущее место в «делах посольских» занимает Боярская дума. Она принимала участие в решении почти всех важнейших вопросов внешних сношений. В ее ведении находились прием иностранных дипломатов, ведение переговоров, составление документации.
В начале XVI в. в России складывались определенные посольские обычаи. Уже в правление великого князя Василия III (1505-1533) возник Частный совет государя, состоявший из наиболее близких и доверенных лиц, так называемая Ближняя дума. Наиболее сложные вопросы внутренней и внешней политики предварительно обсуждались членами Ближней думы, а затем уже подготовленное решение выносилось на утверждение Боярской думы. Состав и численность Ближней думы полностью зависели от царя. Дипломатические документы называют ее членов «ближние думцы», упоминаются они чаще всего как личные представители царя во время переговоров с иноземными дипломатами «о государьских тайных делах». Будучи за границей, российские послы объясняли, что «великие дела у великого государя нашего ведают большие думные люди Ближней думы». Характерно замечание Ивана IV Грозного английскому послу: «у нас издавна того не ведетца, что нам,
великим государем, самим с послы говорить». Обычай этот сохранялся и в ХУЛ в. (с. 9).
Из состава Боярской думы - бояр, казначеев и дьяков -назначалась «ответная комиссия». На нее возлагалось ведение переговоров с иноземными послами. Комиссия официально именовалась «советниками», «большими людьми», «которые у великого князя в избе живут», и являлась связующим звеном между Боярской думой во главе с великим князем и иностранными дипломатами.
Образование Посольского приказа происходило одновременно с формированием государственного аппарата Русского государства. Вторую половину XVII в., особенно период царствования Алексея Михайловича (1645-1676) и Федора Алексеевича (1676-1682) можно назвать временем расцвета Посольского приказа. На этом этапе его деятельности чётко прослеживается состав посольских приказных служащих: думные чины (бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки), дьяки, подьячие, переводчики, толмачи, золото-писцы, станичники, приставы, сторожа, а также различные категории специалистов, прикомандированных на срок от нескольких дней до нескольких лет для решения конкретных задач - золотописцы, иконописцы, писцы, музыканты, артисты и др. При этом главным критерием принадлежности к приказу является получение жалованья в Посольском или управляемых им приказах.
Во главе Посольского приказа стояли думные чины: до 1667 г. -думные дьяки, а затем думные дворяне, окольничие, бояре. После Андрусовского мира (1667) общегосударственное значение Посольского приказа повысилось настолько, что он перестал быть зависимым от Думы и стал особым самостоятельным управлением. Начальники Посольского приказа в масштабах государства были по сути дела вторыми после государя персонами в администрации. И если раньше они часто были вынуждены угождать родовитым боярам, то теперь царь Алексей Михайлович решил повысить их статус, во-первых, дав им боярское достоинство, и, во-вторых, изменив титул и наименование их должности.
Решение по тем или иным делам принималось на основе прецедентов, а когда их не могли найти, то решение по данному делу становилось таковым. Однако если подобного не хотели допустить, на документе ставили пометку «а в пример не ставить».
Служащие Посольского приказа изначально были поставлены в особое положение: достаточно регулярно общались с иностранцами,
