CC BY
249
ЛОГИКА И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
2002.04.007-009. ЛОГИКА И ФИЛОСОФИЯ: РАБОТЫ
Е.Д.СМИРНОВОЙ. (Сводный реферат).
2002.04.007. СМИРНОВА Е.Д. Логика и философия. - М.: РОССПЭН, 1996. - 304 с.
2002.04.008. СМИРНОВА Е.Д. Логика в философии и философия логики // Логические исследования. — М., 2000. — Вып.7. — С.217-231.
2002.04.009. СМИРНОВА Е.Д. Логика и философия // Вопр. философии. — М., 2000. — № 2. — С.35—48.
Традиционно логика рассматривалась как неотъемлемая часть философии. На рубеже XIX и XX вв. в логике произошла революция, которая привела к ее выделению в самостоятельную науку. Суть этой революции состояла в создании и применении новых методов логического анализа (формализованных языков, логических исчислений, точных семантических методов исследования языковых контекстов, аксиоматических и алгебраических методов). Так появилась, в частности, математическая логика. Но процесс математизации логики не отделил ее от философии, а, напротив, как отмечает Е.Д.Смирнова, сделал связь философии и логики еще более тесной. Современный аппарат логики позволяет более точно ставить, обсуждать и решать традиционные философские проблемы. Характерной чертой развития логики является постоянное расширение сферы ее применимости. В историческом плане это выглядит следующим образом: Аристотель явился создателем силлогистики, стоики — логики сложных суждений, Г.Фреге и Ч.Пирс разработали логику предикатов, в ХХ в. появились неклассические логики (многозначная, модальная, релевантная, паранепротиворечивая и др.).
Многообразие логических систем формализации нередко расценивается как показатель их отрыва от реальности, от интуитивно обоснованных способов рассуждения, как подрыв единства логики. В этой связи Е.Д.Смирнова видит свою задачу в том, чтобы, основываясь на средствах и методах логической семантики, выработать подход, позволяющий «с единой позиции обосновать широкий класс логических систем, предложить новые методы анализа интенсиональных контекстов, исследовать концептуальный аппарат, лежащий в основе логических систем, выявить глубинную связь логики с философскими, теоретико-познавательными проблемами» (007, с.4). Она выделяет два круга проблем — философии логики и философской логики.
Философия логики. Одна из центральных ее проблем — обоснование логики. Эта проблема связана прежде всего с вопросом о природе логического: является ли логика эмпирической или теоретической наукой? Имеет ли она собственный базис, или ее основания лежат в психологии, математике, теории познания? Освещение этих вопросов в конце XIX — начале XX в. было связано с критикой психологизма. Смирнова выделяет несколько путей этой критики: ссылки на нормативный характер логических законов, на их идеальность, на их конвенциональную природу. Каждый из этих путей имеет свои недостатки.
Так, нормативный характер логики не меняет существа дела, поскольку он может быть объяснен по-разному. В частности, логические нормы могут объясняться закономерностями объективно протекающего процесса человеческого мышления. При таком подходе вопросы обоснования логики снимаются.
Э.Гуссерль противопоставил эмпирическому истолкованию логических связей не их нормативный характер, а то, что они носят невременной, непричинный характер. Он подчеркивал идеальность этих связей. Однако подход Гуссерля не позволяет выявить отношение идеальных связей к теоретико-познавательным предпосылкам логики.
В качестве альтернативы психологизму выдвигалось конвенциональное истолкование законов логики. В этом случае природа логических законов определяется соглашениями об употреблении терминов языка (логических констант). Крайняя форма этого направления нашла выражение в логическом позитивизме (Р.Карнап).
«Однако логическое знание не есть знание, относящееся лишь к языку» (008, с.219).
Сторонники антипсихологизма приходят и к другому крайнему выводу — логика вообще не имеет никакого отношения к изучению мышления, а ее трактовка как науки о законах и формах мышления рассматривается ими как возврат к психологизму.
Еще одной альтернативой эмпиризму выступает тезис, согласно которому логические связи первичны и не нуждаются в обосновании. Такое понимание присуще логицизму и Канту (хотя по разным основаниям).
Сегодня вопрос о психологизме в логике поднимается вновь. Он встает в связи с требованием учета некоторых характеристик субъекта познания, с развитием компьютерных наук, в связи с тем, что в логике большое значение приобретает разработка процедур поиска доказательств, эвристических приемов поиска. В рамках современной дискуссии о психологизме можно выделить различные точки зрения. С одной стороны, все эти изменения побуждают некоторых исследователей заявить о принятии новой, современной версии логического психологизма. С другой стороны, продолжается защита антипсихологических установок в логике.
Смирнова резко критикует психологизм. Психологизм в логике приводит к трактовке логических форм и законов как изначально данных, независимых от практически-познавательной деятельности людей, делает невозможной саму постановку вопроса об информативности логических форм и законов или об их отношении к реальности. Следует различать два типа теоретико-познавательных предпосылок, от которых зависят различные системы логики: 1) предпосылки, связанные с концептуальным аппаратом познающего субъекта (с принимаемыми понятиями истинности, ложности, логического следования, суждения, отрицания и т.д.); 2) предпосылки онтологического характера, налагаемые на объекты универсума рассмотрения.
Понятие истинности является центральным в логической семантике. «Суть дела заключается в особом (принципиально отличном ото всех остальных дисциплин) отношении логики к понятию истинности... В логике анализ понятия истинности включается собственно в ее предмет» (008, с.220). Какова бы ни была структура допускаемых способов рассуждения, в логике к ним
предъявляется одно обязательное требование: истинность заключения зависит от истинности посылок. В зависимости от того, каким условиям отвечает принимаемое в семантике понятие истины, находят свое оправдание и обоснование те или иные правила логики.
Нормативный характер логических законов также определяется объективной зависимостью истинности одних высказываний от истинности других. Предпосылки такого рода не ведут к психологизму. Включение в логику субъекта познавательной деятельности следует понимать как зависимость тех или иных логических систем от концептуального аппарата познающего субъекта.
Другая проблема, связанная с проблемой обоснования логики, является проблемой предметности, т.е. проблемой отношения логики к действительности. Смирнова рассматривает эту проблему на примерах воображаемой логики Н.А.Васильева, интенсиональных контекстов.
Традиционная, классическая логика создавала впечатление, что ее законы не зависят от объектов рассуждения. Кант ввел определение «формальная» для традиционной логики, полагая, что «общая логика открывает только форму мышления, но не материю. Она отвлекается от всякого содержания познания» (цит. по: 008, с.223). Однако постепенно формировалось представление о зависимости логических законов от характера объектов рассмотрения. К идее этой зависимости и пришел в начале XX в. Васильев. Согласно его точке зрения, «мы можем мыслить другие миры, чем наш, в котором некоторые логические законы будут иными, чем в нашей логике» (цит. по: 008, с.224). Рассматривая вопрос о статусе логических законов, Васильев различал те из них, которые обращены к миру, к объектам (например, закон противоречия, закон исключенного третьего), и некоторые металогические принципы (он их называет законами металогики), которые связаны с нашими понятиями вывода, истинности и т.д. Логические принципы не могут быть отброшены, они присущи любому логическому мышлению, независимо от характера объектов познания, т.е. универсальны. Например, «суждение не может быть одновременно истинным и ложным». Это, по Васильеву, — закон абсолютного разграничения истины и лжи. «Без этого закона невозможна никакая логика. Тот, кто перестал бы отличать истину от лжи, тот перестал бы мыслить
логически» (цит. по: 008, с.225). Этот принцип не следует смешивать с законом противоречия.
С точки зрения Смирновой, логически принципы также изменчивы, как и законы, связанные с универсумом. Так, пересмотр понятий истины и лжи и отношений между ними приводит к нестандартным семантикам и обусловливает особые способы рассуждения. На примере интенсиональных контекстов Смирнова рассматривает вопрос о введении особой онтологии в семантику, в мир языка логики. Речь идет не об онтологии реального мира, а о конструировании «платоновских сущностей» и обосновании их введения в семантику. Интенсиональные контексты (например, эпистемические: «знаю, что...», модальные: «необходимо, что...») отличаются прежде всего типом сущностей, сопоставляемых им в семантике. Так, при подходе Д.Скотта одноместным пропозициональным операторам приписываются функции, сопоставляющие пропозициональным концептам те же пропозициональные концепты. При подходе Р.Монтегю речь идет об отношениях между мирами и семействами миров, т.е. о парах вида <'^ 8>, где W — мир, а 8 — семейство миров. Здесь мирам сопоставляются семейства пропозициональных концептов. Таким образом, анализ интенсиональных контекстов и предполагает своеобразную онтологию: «Именно введение особого рода сущностей, сопоставляемых в семантике интенсиональным функторам, диктует иной способ связи этих функторов с аргументами, иную логическую структуру этих контекстов» (008, с.227).
Философская логика — это область знания, в которой рассматривается роль логики в анализе ряда философских проблем. Здесь особый интерес представляет вопрос о роли логики в постро-ении онтологической картины мира. Конструирование картины мира не является результатом непосредственного познания мира. Мы смотрим на мир через определенную «логическую сетку», т.е. выбор той или иной логики определяет нашу картину мира. Эта ситуация иллюстрируется анализом «Философского трактата» Л.Витгенштейна. «Без понимания роли логики в формировании онтологи-ческой картины мира невозможно войти в философию “Трактата” Витгенштейна» (009, с.45). В «Трактате» можно выделить две линии исследований, тесно связанные между собой. Одна линия направлена на построение картины мира, другая — на выявление границ познания и мышления. Первая
линия связана с вопросами: почему мир — это совокупность фактов, а не вещей; каков характер этих фактов.
Витгенштейновский мир не имеет ничего общего с расселовской концепцией атомарных фактов. Иногда идеи Витгенштейна связывают с логическим позитивизмом. Но «атомарные факты» — это не эмпирические данные (как у логических позитивистов), а «конструкции, которые “проецируются” логической структурой атомарных предложений, способом прочтения пропозиционального знака» (009, с.45)
Проблема возможности и границ познания и мышления рассматривается через призму логики языка. Каким образом язык может определять мир? В каком смысле субъект есть «граница мира»? Каковы границы «моего мира»? Чем определяется эта граница? Цель Витгенштейна состоит не в разработке философии языка, а в том, чтобы «выявить метод конструирования модели мира через исследование формальных, логических свойств языка. В конечном счете, это оказывается вопросом пересмотра общей концепции логики» (009, с.45). У него речь идет об «идеальном»
(идеализированном) языке, т.е. о языке, который моделирует общие принципы и структуры любого реального языка. Поэтому он говорит о единственном языке, «который я понимаю». Эти принципы определяются, в конечном счете, логикой. По Витгенштейну, «нелогичный мир» мы просто не может мыслить, как не можем увидеть то, что лежит вне поля зрения глаз, включая и сам глаз. Именно поэтому логические структуры не могут быть описаны в языке. Поскольку в языке можно представить только мир, отвечающий законам логики, постольку границы языка и очерчивают границы мира, границы возможного в мире. Каждая научная теория (например, классическая физика) дает определенную сетку описания, свое видение мира. Логика, в отличие от научной теории, задает общую сетку описания мира, «строительные леса» мира. В этом смысле логика есть не теория, а отображение мира, или, по словам Витгенштейна, «логика трансцендентальна».
Принципиально важным является вопрос о единственности «логической сетки». Возможны различные такие «сетки» («строительные леса»), определяющие различные онтологии, связанные с ними. Тогда встает вопрос о предпосылках принятия «логической сетки». Сам Витгенштейн этого вопроса не ставил. За его «строительными
лесами» встает необычная картина мира: в ней нет вещей, свойств и отношений; «она скорее похожа на “топологическую” картину в пространстве возможностей» (009, с.47). Существенно меняется и трактовка образа отображения. Речь идет не о сходстве образа и отображаемого, а о конструировании «согласно правилу». Образ понимается как модель, проекция, а правило является законом проекции. Таким образом, именно проективная концепция образа позволяет понять отношение языка и онтологии в «Трактате». «В целом, расширение сферы логического, усиление роли логики в познавательной деятельности, разработка логики не только как теории рассуждений, но и как “строительных лесов” мира, как основы познавательных сеток — одно из интереснейших и перспективнейших направлений, к которому подошла современная логика на рубеже веков» (009, с.48).
Л. А. Боброва
