CC BY
15
2001.04.042. ФЕРГЮСОН ДЖ. НАДЕЖДЫ МОДЕРНИЗАЦИИ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТИ ГОРОДСКОЙ ЖИЗНИ В МЕДНОМ ПОЯСЕ ЗАМБИИ. FERGUSON J. Expectations of modernism: myths & meanings of urban life on the Zambian Copperbelt. - Berkeley etc.: Univ. of California, 1999. -XVII, 326 p. - Bibliogr.: p. 295-320.
Создание меднорудной промышленности в 1920-е годы дало мощный стимул к модернизации страны. К моменту провозглашения независимости (1964) Замбия из сугубо сельскохозяйственной страны превратилась в одну из наиболее успешно развивающихся государств Африки с динамичной индустриальной экономикой, с более чем миллионным городским населением (примерно 30% всего населения) и 750 тыс. наемных работников (с. 2).
Урбанизация в Замбии рассматривалась как телеологический процесс, сопоставимый с промышленной модернизацией по западному образцу (как эпохальный скачок в исторической эволюции) (с.4-5).
В 1969 г. ВВП (в расчете на душу населения) в Замбии был не только один из самых высоких в Африке (в 3 раза выше, чем в Кении, и в 2 раза, чем в Египте), но существенно превышал аналогичные показатели Бразилии, Малайзии, Южной Кореи и Турции (6).
За бурным ростом последовали два с лишним десятилетия резкого экономического упадка. С 1974 по 1994 г. душевой доход в Замбии снизился более чем на 50%. По данным Мирового банка, в 1991 г. 68% замбийцев имели доход ниже прожиточного минимума, а 55% не могли даже обеспечить себе необходимый уровень питания. Число городских бедняков в Замбии возросло с 4% в 1975 г. до 50% в 1995 г. (с.6,10).
Одна из главных причин кризиса в Замбии - падение цен на медь в связи с бурным развитием оптико-волоконных и спутниковых систем связи. Другая - бремя внешнего долга (6,7 млрд. долл. в 1995 г). Только обслуживание этого долга забирало 41 цент с каждого доллара, заработанного экспортом. На каждого замбийца приходится 650 долл. долга, в то время как ВНП в расчете на душу населения составлял в 1995 г. всего 370 ам. долл. (с.9).
В условиях затяжного экономического кризиса и резкого снижения жизненного уровня городского населения резко понизились темпы прироста городского населения. Перепись 1990 г. показала, что среднегодовой прирост населения городов Медного пояса в период с 1980 по 1990 г. составил 1,7%, в то время как соответствующий
национальный показатель равнялся 2,7% (с.11).Урбанизация в Замбии сменяется дезурбанизацией, а индустриализация - деиндустриализацией.
Многие жители городов (в первую очередь, пенсионеры, безработные) из-за невозможности свести концы с концами вынуждены покидать города и возвращаться в родные деревни.
Длительное ухудшение социально-экономической конъюнктуры в Замбии лишает горожан не только материального достатка, но и негативно влияет на их мировосприятие, психологию, стиль поведения и образ жизни. Социальный оптимизм, свойственный периоду экономического подъема, сменился пессимизмом и чувством отчаяния и безысходности.
Фергюсон выделяет два городских культурных стиля жизни -космополитизм и локализм. К первому типу он относит тех горожан, которые дистанцируются или полностью порвали связи со своим деревенским социумом, отказываются соблюдать и выполнять обязательства, принятые в этом социуме. В их образе жизни доминирует западный стиль жизни. Второй тип включает горожан, сохраняющих тесные связи со своим деревенским социумом и подчиняющихся его социальному и культурному влиянию. Заинтересованность в сохранении таких связей обоюдная. Сельские родственники экономически зависят от присылаемых городскими рабочими денег, рассчитывают на них в образовании детей, приобретении престижных товаров, получении средств для свадьбы и т.п. Со своей стороны, городские рабочие надеются в трудную минуту на поддержку своих деревенских родственников, многие намереваются вернуться домой в случае болезни, с уходом на пенсию и других неблагоприятных обстоятельствах, поэтому они заинтересованы в поддержании хороших и прочных отношений со своей сельской родней. Вследствие интенсивной миграции между деревней и городом в городах существует обширная и мощная социальная система локальных связей, которая контролирует поведение рабочих и сохраняет влияние сельского социума в городе.
Исторически меняющееся соотношение этих двух городских стилей жизни является вещным показателем общей динамики социально-экономического развития страны. В годы бурного экономического подъема Замбии (1950-е - первая половина 1970-х годов) космополитизм является ведущей тенденцией, городские рабочие получают объективную возможность дистанцироваться от своего деревенского окружения и его
социальных обязательств. В последние десятилетия кризиса и стагнации прослеживается явная тенденция резкого усиления локализма.
"Современная ситуация показывает, что в вопросе культурного стиля мы имеем дело (как это казалось в 1950-е годы) не с неизбежной эволюцией "модернизма", основанного на образовании, аккультурации или даже пролетаризации, но скорее с меняющимся соотношением влияния двух противостоящих друг другу социальных категорий -космополитизма и локализма".
Новейшая история Замбии заставляет пересмотреть многие выводы и прогнозы этнографов, сделанные ими в 1950-1960-е годы. Годфри Уилсон, первый директор института Родса-Ливингтона, Дж. Митчелл и другие исследователи были убеждены в том, что урбанизация была частью более широкого процесса перехода от мелких примитивных к крупномасштабным цивилизованным социальным структурам (с. 170). Эта социальная трансформация неизбежно вела к уменьшению роли родственных и соседских связей и т.н. большой семьи и переходу к нуклеарной семье. Идея одномерного эволюционного прогресса процесса урбанизации казалась всем в 1940-1960-е годы само собой разумеющейся. По оценке социальных антропологов, то, что происходило в Медном поясе Замбии, - промышленная революция, которую Европа уже пережила веком ранее. Уилсон и другие считали, что африканцы Северной Родезии (ныне Замбия) в результате промышленной революции и урбанизации вступят в широкое мировое сообщество.
Стремление африканцев одеваться и вести себя как европейцы Уилсон не рассматривал как "неаутентичную культурную мимикрию", а оценивал как осознанное желание африканцев стать уважаемыми, цивилизованными людьми, членами нового мирового общества (с.234). Колониальное расистское общество отвергало эти претензии африканцев. Зародившийся на этой почве национализм имел своей целью свергнуть колониальную систему и навсегда уничтожить оскорбительную ситуацию, при которой африканцы являются гражданами второго сорта в своей собственной стране. Первые годы независимости, казалось, реализовали эти ожидания африканского населения: колониальный цветной барьер был упразднен, образованные замбийцы пришли к власти, экономика переживала бум, сильные профсоюзы добились, чтобы даже простые рабочие достигли определенного уровня материального достатка и могли обеспечить себе достойный уровень жизни.
Однако последовавший за бумом затяжной кризис нанес сокрушительный удар по модернизаторским ожиданиям значительной части африканского населения (прежде всего горожан Медного пояса). Сегодня идея превращения Медного пояса в Бирмингем африканской промышленной революции и модернизаторской роли урбанизации кажется таким же артефактом, как и идея вестернизированного африканца" (с.233).
Этнографы-классики 50-60-х годов не ошибались в своих выводах о быстро растущем космополизме и ослаблении позиций локализма; это был действительно реальный процесс в течение относительно непродолжительного исторического периода, характеризовавшегося бурным экономическим ростом. Но то, что наблюдали этнографы, не было "типологическим Великим переходом от традиционного к современному обществу, но оказалось кратковременной, локальной и, кажется, в известной мере обратимой тенденцией" (с. 232).
Многие постулаты теории модернизации в настоящее время приходится пересматривать. То, что ранее считалось отсталым и исчезающим явлением (маятниковая миграция между городом и деревней, большая семья, локализм и пр.), в настоящее время представляется наиболее жизненным, лучше приспособленным к современной социально-экономической ситуации.
Сегодня, спустя 60 лет с момента проведения Уилсоном своих исследований, можно утверждать, что его прогнозы о формировании в Медном поясе городского общества, основанного на преобладании современной нуклеарной семьи и постоянно живущих в городе рабочих, не подтверждаются. Действительно, полностью урбанизированные рабочие и тогда, и сейчас составляют меньшинство (с. 178). Что же касается состава семьи горожан, то перепись 1980 г. показывает, что средняя численность городской семьи Медного пояса была существенно выше, чем аналогичного показателя сельской семьи (6,1 человек против 4,1 и 4,7 соответственно в сельских провинциях Луапула и северных провинциях). Доля семей численностью в десять и более человек составляла в Медном поясе 15,7% всех семей, а семей с численностью семь и более человек — более 43%. Аналогичные показатели для сельской провинции Луапула равнялись соответственно 3,8 и 18,4% (с.182). Перепись 1990 г. показала, что большинство семей Медного пояса (56%) включали (помимо мужа, жены и детей) и других
родственников, в то время как общенациональный показатель таких семей равнялся 42%. Доля нуклеарных семей была менее 30% (с. 184).
Новейшая история принесла многим замбийцам, особенно жителям Медного пояса (вопреки оптимистическим прогнозам теории модернизации), горькие разочарования. Не успев воспользоваться плодами быстрой индустриализации и урбанизации, они оказались отброшенными далеко назад, в нищету и бесперспективность. Многие горняки Медного пояса считают, что их "ожидания, связанные с модернизацией, оказались обманутыми, а сами они выброшены из круга цивилизованного человечества" (с. 236).
То, что случилось с Замбией, свидетельствует не только об оборотной стороне глобального капитализма (о чем умалчивают апологеты новой глобальной экономики), но и дает представления о "механизмах членства, исключения и отвержения, на которых основывается современная система глобального пространственного неравенства... Пример Замбии показывает, что глобализации, которая настойчиво представляет себя как феномен, объединяющий мир, в равной степени свойственно разобщение (disconnection) мира" (с.236, 238).
В последние десятилетия Африке предлагалось несколько парадигм развития. В 1960-е годы западные теоретики развития ратовали за индустриализацию как "очевидный необходимый шаг на пути к экономическому прогрессу новых государств" (с. 23). Теперь это оценивается как большая ошибка. Мировой банк и МВФ считают, что единственный путь развития для Африки - это политика свободных рынков, и экспорториентированного производства товаров, по которым она имеет сравнительные преимущества (т. е. в основном сельскохозяйственных товаров) (с. 240). Эта стратегия развития должна "скорректировать" городской уклон путем отмены субсидий на продовольственные товары и закрытия "неэффективных" производств. Излишнее городское население должно вернуться в деревню.
В последние годы некоторые западные экономисты формулируют новую парадигму развития для Африки. Дж.Сакс (директор Гарвардского института международного развития) считает предложен-ную Мировым банком и МВФ для Африки стратегию преимущест-венного развития ориентированного на экспорт сельского хозяйства ошибочной. По его мнению, из-за неблагоприятных условий тропического климата Африка никогда не сможет достичь уровня производительности и доходов умеренных регионов, какую бы политику она ни проводила. Нигде в
мире тропическое земледелие не решило проблем бедности. Лучшей альтернативой Сакс считает такую ситуацию, при которой Африка и другие тропические регионы мира специализируются на экспорте промышленных товаров и услуг, а продовольствием их обеспечивают регионы умеренного климата (с. 240).
Оценивая различные стратегии развития, Фергюсон к неутешительному выводу, что "вряд ли вообще существует для Африки иное место в новой глобальной экономике помимо ее исторической роли как доступного места для разграбления минеральных богатств и, возможно, новой роли в качестве свалки для захоронения токсичных промышленных отходов" (с. 241).
Отторгаемая от мировых финансовых рынков и правительственной помощи, Тропическая Африка наряду с рядом других государств и регионов образует обширную глобальную зону государств "второго сорта" (global second class) (с. 242).
Фергюсон пессимистически оценивает ближайшие перспективы развития Африки. Новые политические и экономические институты, которые управляют глобальной экономикой сегодня, часто даже "менее демократичны и более эксплуататорские, чем те, что предшествовали им" (с. 249).
Провал модернизаторских проектов породил в африканском общественном мнении глубокий скептицизм и неверие в новые грандиозные проекты, навязываемые извне. "Возвращение к модернистской телеологии не осуществимо и нежелательно. Модернизаторский проект всегда был мифом, иллюзией, часто даже ложью. Необходимо найти новое понимание прогресса и ответственности в постмодернистскую эпоху" (с. 254).
Африканцы на своем собственном опыте приходят к тому же выводу, что и многие ученые: "Глобальная модернизация (modernity) не сводится к простому европоцентристскому единообразию, но предполагает сосуществование различных социокультурных альтернатив" (с. 251).
Чтобы успешно бороться с негативными последствиями неолиберального глобального капитализма, необходимо объединить все противостоящие ему силы, включающие как новые социальные движения (экологические, религиозные, в защиту прав человека, равноправия женщин и др.), так и разнообразные старые формы протеста (обновленный марксизм, международное рабочее движение, нынешний
"буш", т.е. всех отторгнутых современной капиталистической системой, политизированный гуманизм и даже новое кейнсианство).
Ю.И. Комар
