CC BY
258ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
2001.04.004. КУДРЯВЦЕВ В.Н., ТРУСОВ А.И. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЮСТИЦИЯ В СССР. - М.: Наука, 2000. - 365 с.
Книга известных ученых-юристов восполняет существенный пробел в научном юридическом исследовании механизма политических репрессий на территории СССР. Инструментом "большого террора" в стране после установления советской власти, особенно в 30-40-е годы, стала политическая юстиция. С профессиональной точки зрения авторы анализируют исторические предпосылки создания этого специального репрессивного аппарата, политико-правовые, идеологические, кадровые основы, специфические методы его работы: раскрывают сущность и понятие политической юстиции, последствия ее влияния на отечественную правовую теорию, законодательство и юридическую практику, пути их ликвидации.
"Исследование механизма политических репрессий, - подчеркивается во введении, - важно не только для объективного анализа исторического прошлого. Не в меньшей мере оно полезно и для будущего. Молодые юристы должны знать, что творили многие из их предшественников свыше полувека тому назад" (с.10).
Политическая юстиция рассматривается как часть юридической системы, специально созданная или используемая для подавления политических противников путем применения правовых и противоправных средств (с.14). Вопреки распространенному мнению, отмечают авторы, политическая юстиция отнюдь не сводилась к деятельности органов государственной безопасности, многие из подразделений которых не имели к ней никакого отношения. В то же время она охватывала значительную часть других учреждений, ведавших уголовным или административным судопроизводством.
Систему политической юстиции в тоталитарных государствах отличают следующие сходные черты: обособление норм материального и процессуального права; использование специфических репрессивных
форм ("особые совещания", "тройки", "специальные коллегии" и пр.); автономизация политической юстиции, вплоть до создания самостоятельного аппарата; прямая подчиненность верховным органам политической власти; чрезвычайный режим секретности (с.15-17).
Поиск ответа на вопрос: является ли стремление советской власти подчинить правосудие политическому руководству "отражением российской авторитарной традиции" и "предыдущего опыта дореволюционной России", приводит авторов к выводу: "ростки тоталитарной идеологии и политики" закладывались в революционной "лаборатории" левых радикалов Х1Х в. В этом смысле русский бланкизм с его абсолютизацией революционного начала и полным отрицанием социального реформаторства, пишут авторы, послужил известной идейно-психологической предпосылкой практики насилия и террора, как якобы созидающей силы общественного переустройства (с.40-41).
Однако ни карательная политика царизма, ни радикализм демократов Х1Х в., как замечают далее авторы, не были бы достаточной базой для создания аппарата политической юстиции, развертывания сталинских репрессий, массового террора, если бы "не мощная идеологическая основа непримиримой борьбы с противниками нового строя - марксистское учение о диктатуре пролетариата" (с.41). Авторы подробно останавливаются на высказываниях Ленина и его соратников по вопросам, связанным с понятием, целями и функциями диктатуры пролетариата, потому что именно они предопределили как теоретическую, так и практическую деятельность большевиков в рассматриваемой области.
Далее описывается политическая и юридическая атмосфера 20-30-х годов, в которой воспитывались и обучались те, кто был призван работать в ВЧК-ОГПУ-НКВД, революционных и военных трибуналах, общих судах и прокуратуре. Раскрывается суть пролетарского права, политических директив, нормативных актов, в том числе первых актов "большого террора" 30-40-х годов - Постановление ЦИК СССР "Об ответственности за измену Родине" (8 июня 1934 г.) и Постановление ЦИК и СНК СССР "О порядке ведения дел по подготовке или совершению террористических актов" (1 декабря 1934 г), кадровой политики и пропагандистского обеспечения внутренней политики большевиков.
С кем ведет борьбу политическая юстиция? Изучение практики позволяет авторам выделить четыре группы лиц, являющихся объектами политического преследования: те, кто борется за государственную или партийную власть; идейные противники данного политического режима,
ведущие борьбу против власти, но не претендующие на ее захват; инакомыслящие; потенциальные противники режима (с.97-98). Аппарат политической юстиции в СССР работал не только против лиц, совершавших преступления, но и против "воображаемых" врагов. Такими врагами независимо от конкретных действий, а всего лишь по роду занятий, образованию, владению собственностью и т.д., объявлялись группы людей. Суть "красного террора" - истребление буржуазии как класса. По свидетельству Лациса, за первое полугодие 1919 г. были расстреляны 22 человека, за второе - 6000, а всего за три года (с 1918 по 1921) - 12 733 человека по всей России. Другие цифровые данные "красного террора" базируются на белогвардейских и эмигрантских источниках. По подсчетам комиссии, назначенной Деникиным, за 1916 -1919 гг. было убито 1 766 118 человек, в том числе 6775 профессоров и учителей, 8800 врачей, 54 650 офицеров, 260 тыс. солдат, 59 тыс. полицейских офицеров и агентов, 12 950 помещиков, 193 350 рабочих и 915 тыс. крестьян (цит. по: с.105).
Особенность российской истории, пишут авторы, состояла не в жестокости гражданской войны, а в том, что после ее окончания репрессии, в том числе против "бывших людей", не прекратились, а даже усилились, хотя эти люди не представляли реальной опасности. С особой силой ликвидация "классово чуждого" контингента развернулась после убийства С.М.Кирова. К началу 40-х годов были физически уничтожены, изолированы в лагерях многие миллионы людей, чье существование признавалось несовместимым с идеями пролетарской революции и организацией нового общественного строя. "Врагов народа" выискивали не только среди "бывших людей" и партийной оппозиции, но и среди малокомпетентных, полуграмотных начальников цехов, мастеров, руководителей предприятий. Эти акции были направлены на повышение централизации государственного управления и замену прежних кадров, пришедших "от станка", более грамотными управленцами "сталинской школы". В книге приводятся данные о репрессиях в Вооруженных силах, разгроме зарубежных коммунистических партий.
Далее авторы обращаются к "инструментарию" политической юстиции, т.е. методам осуществления преследований. Прежде всего рассматривается содержание уголовного законодательства и практика его применения: принципы уголовного права; контрреволюционные преступления; объективное вменение и обратная сила закона; приготовление к преступлению, покушение и соучастие; толкование закона; повторное осуждение.
Отдельные главы книги посвящены советскому процессуальному законодательству, его реформам и контрреформам; доказательственной практике, специфическим особенностям процессуальных форм и стадий рассмотрения политических дел; видам "наказаний", применявшихся органами политической юстиции СССР (смертная казнь, лишение свободы, ссылка и высылка).
Как замечают авторы, подсчитать общее число лиц, репрессированных органами политической юстиции за период их существования, довольно трудно. Это объясняется рядом обстоятельств. Тем не менее в книге приводятся статистические данные, представленные в 1993 г. начальником Центрального архива Министерства безопасности РФ: за 1918 - 1990 гг. по политическим обвинениям было осуждено в общей сложности 3 853 900 человек, в том числе расстреляно 827 955 человек (с.313). Представлена также таблица контрреволюционной преступности (1918-1958), составленная В.В.Лунеевым. Согласно приведенным в ней цифрам, привлечено к уголовной ответственности - 7 024 936 человек, из них к лишению свободы -3 047 060, к высшей мере наказания - 839 772 человека (с.314).
По подсчетам авторов, за годы советской власти политическим репрессиям, с учетом переселенных лиц, подверглись от 8,6 млн. до 13 млн. человек. Последняя цифра, по их мнению, более близка к истине (с.318).
Е.В.Алферова
