CC BY
79
ные свидетельствуют об усилении процесса монополизации рынка, по крайней мере в распределении мануфактурных и других товаров, поставляемых в Забайкалье. И об этом упоминает податный инспектор: «...ярмарочные обороты с этим товаром сократились весьма значительно; много из обычно посещавших Верхнеудинск представителей мануфактур отсутствовали, как в минувшем, так и в текущем годах и этого рода торговля оптового характера почти монополизировалась в руках 2-3 верх-неудинских фирм» [14].
Ярмарочную торговлю Западного Забайкалья постигла судьба других ярмарок России, но все же она «... продолжала играть определенную роль во внутренней торговле области, привлекая торговое сословие из Москвы, Екатеринбурга, Кунгура, Пермской губернии, Иркутска и городов Забайкалья» [15].
Таким образом, можно говорить об отрицательном влиянии войны на торговлю Забайкалья, но в сравнении с Россией, что было умеренным, опять-таки в силу экономической замкнутости и относительно слабого развития торговли в регионе.
Литература
1. НАРБ. Ф. 10. On. 1. Д. 1529. Л. 86.
2. НАРБ. Ф. 10. On. 1. Д. 1642. Л. 3.
3. Лаженцев В.Н., Недешев А.А. Структура и экономические связи Забайкальского хозяйства в дореволюционный период // Забайкальский краеведческий ежегодник. №6. - С. 12.
4. НАРБ. Ф. 10. Д. 3691. Л. 86.
5. НАРБ. Ф. 121. Он. 1. Д. 616. Л. 53.
6. НАРБ, ф. 10, он. 1, д. 2826, л. 53.
7. НАРБ. Ф. 10. Он. 1. Д. 2796. Л. 77
8. НАРБ. Ф. 10. Он. 1. Д. 2826. Л. 53.
9. НАРБ. Ф 10. Он. 1. Д. 2860. Л. 43.
10. НАРБ. Ф. 121. Он. 1. Д. 616. Л. 78.
11. НАРБ. Ф. 10. Он. 1. Д. 2860. Л. 33.
12. НАРБ. Ф. 10. Он. 1. Д. 2860. Л. 9.
13. НАРБ. Ф. 10. Он. 1. Д. 2960. Л. 1.
14. НАРБ. Ф. 121. Он. 1. Д. 616. Л. 78.
15. Паликова Т.В. Города Забайкалья во второй половине XIX - начале XX в. (социальное, экономическое и культурное развитие). Улан-Удэ, 2010. С. 104.
Санжиева Татьяна Ефремовна, доктор исторических наук, профессор кафедры истории и культуры Бурятии Бурятского государственного университета
Хуташкеева Светлана Дмитриевна, начальник учебно-методического отдела ОУП ВПО «Академия труда и социальных отношений».
Тармаханов Ефрем Егорович, доктор исторических наук, профессор кафедры истории Отечества Бурятского государственного университета
Sanzhieva Tatyana Efremovna, doctor of historical sciences, professor, department of history and culture of Buryatia, Buryat State University
Khutashkeeva Svetlana Dmitrievna, chief of the educational and methodological department, Academy of Tabor and Soicial Relations
Tarmakhanov Efrem Egorovich, doctor of historical sciences, professor, department of homeland history, Buryat State University
УДК 947.01:930.26(571.54+571.55)
А.Д. Цыбиктаров
Зарождение производящего хозяйства в Забайкалье и его влияние на культурно-исторические процессы в крае
В статье рассматривается дискуссионная проблема зарождения производящих форм палеоэкономики в Забайкалье, приводятся дополнительные обоснования в пользу положительного ее решения. Показано значение этого события для исторического развития древнего населения региона - в изменении экономического уклада, возникновении оседлого образа жизни, начале формирования этнокультурных особенностей населения разных природных зон Южного Забайкалья.
Ключевые слова: неолитическая эпоха, палеоэкономика, палеогеография, земледелие, скотоводство, этнокультурные процессы.
A.D. Tsybiktarov
The origin of the producing economy in Transbaikalye and its impact on cultural and historical processes in the region
The problem of the origin of producing forms of paleoeconomy in Transbaikalye is considered in the article, additional substantiations in favor of its positive solution are resulted. It is shown that this event had great importance for historical development of ancient population of the region: changes of economic structure, occurrence of settled life style, beginning of formation of ethnocultural features of the population of different natural zones of Southern Transbaikalye.
Keywords: neolithic period, paleoeconomy, paleogeography, farming, cattle-breeding, ethnocultural processes.
Забайкалье представляет собой переходную зону между крупными физико-географическими областями азиатского материка - Центральной и Северной Азией. Поэтому здесь наблюдается сочетание ландшафтов степного центральноазиатского и лесного восточносибирского типов, которые мозаично соседствуют друг с другом в зависимости от рельефа местности. Степные виды характерны для речных долин, лесные - для склонов гор, окружающих долины. Однако такая мозаичность ландшафтов присуща для южных районов Забайкалья. В северной же его половине практически полностью господствуют природные комплексы таежного типа. Вместе с тем юг региона отчетливо делится на две части, которые традиционно называют Западным и Восточным Забайкальем. Они разделяются между собой системой хребтов, протянувшихся в целом с юго-запада на северо-восток (Яблоневым, Борщовочным и др.) и смыкающихся на юге с Хэнтэй-Чикойским нагорьем. Но с другой стороны степи как Западного, так и Восточного Забайкалья на юге смыкаются со степями Монголии, представляя собой их северные окраины, которые, в свою очередь, с юга окаймляют Хэнтэй-Чикойское нагорье. В результате степи вдоль этого нагорья выполняли роль своеобразной полосы, соединявшей южные районы Западного и Восточного Забайкалья. Поэтому эти части Забайкалья не были изолированы друг от друга в строгом смысле этого понятия.
Указанные особенности природного своеобразия Южного Забайкалья необходимо учитывать при изучении древней истории края. Наличие в природе Южного Забайкалья лесных и степных районов обусловило формирование различных укладов в хозяйстве его жителей: охотников, рыболовов и собирателей в лесной зоне и скотоводов, земледельцев - в степях. Вместе с тем вследствие расчлененности рельефа, приуроченности лесов к склонам, а степных пространств - к межгорным впадинам и долинам рек группы населения с присваивающим и производящим хозяйством практически повсеместно по территории Забайкалья соседствовали друг с другом и поддерживали хозяйственные и культурные связи между собой. В то же время изолированность Западного и Восточного Забайкалья, обусловленная размещением между ними системой хребтов и Хэнтэй-Чикойского нагорья, не могла являться непреодолимым препятствием для осуществления связей между группами степного населения этих крупных частей Забайкалья. Такие контакты могли воплощаться в жизнь через степи вдоль южной окраины указанного нагорья или через долину Чикоя, верховья которого выходили к юго-западной окраине Восточного Забайкалья.
Территория Южного Забайкалья была заселена человеком в глубокой древности, со времени раннего палеолита, по меньшей мере около 200-300 тыс. лет назад, а возможно еще более раннее время [13; 14, с. 180; 10, с. 40]. С тех пор древние обитатели этой области Центральной и Северной Азии прошли огромный путь культурно-исторического развития. Со времени их заселения население региона занималось присваивающим хозяйством. За периоды палеолита, мезолита и начальной поры неолитической эпохи древние жители Забайкалья накопили значительный опыт в ведении охоты, рыболовства и собирательства. За многие десятки и сотни тысяч лет люди познали полезные свойства различных растений и животных, которые являлись объектами охоты и собирательства. Этот опыт приобрел еще большие размеры и значение в процессе хозяйственных и культурных контактов с населением соседних областей Сибири, Монголии и Дальнего Востока.
Закономерным итогом всего хода исторического развития древнего населения края за предшествующие этапы каменного века стало возникновение производящего хозяйства в степных районах Восточного Забайкалья в период развитого неолита [11, с. 32-34, 40-41; 21, с. 150-153; 12, с. 24-26, 30]. В Западном Забайкалье в неолите, по мнению одних исследователей, население степей по-прежнему вело присваивающее хозяйство [10, с. 80,89, 100], а по мнению других, там в позднем неолите люди могли осуществить переход к производящему хозяйству [4, с. 78, 192]. Таким образом,
можно констатировать наличие совершенно разных точек зрения по такому принципиально важному вопросу, как зарождение производящего хозяйства в среде забайкальского населения, поскольку земледелие и скотоводство коренным образом влияли на образ жизни и быт населения, материальную и духовную культуру и тем самым изменяли ход исторического развития населения, осуществившего переход к занятию этими отраслями хозяйства.
Впервые вопрос был поднят в начале 1960-х гг. А.П. Окладниковым, который рассматривал его положительно [17]. Убедительные фактологические материалы позже получил И.И. Кириллов в процессе раскопок поселений неолитического времени Арын-Жалга на Ононе, Дарасун на Ингоде и других памятников. На Арын-Жалге были обнаружены лощила, песты, диски-утяжелители от деревянных палочных мотыг, овальные плитки, изготовленные в технике пикетажа. На Дарасуне земледельческие орудия представляли костяные и каменные мотыги, диски-утяжелите ли, песты. С орудиями земледелия в культурных слоях поселений присутствовали, наряду с костями диких животных и рыб, кости домашних животных - лошади, крупного рогатого скота. На основании этих материалов И.И. Кириллов сделал вывод о зарождении земледелия и скотоводства в период развитого неолита. Другим аргументом для него послужило наличие в природе Восточного Забайкалья предпосылок для этого важного события. В Забайкалье и соседней Монголии произрастают дикорастущие злаки и родоначальник проса - зеленый мышей. В неолитическое время климат был влажнее и теплее, чем в настоящее время [11, с. 32-34, 40-41; 21, с. 150-153; 12, с.24-26, 30]. Таким образом, точка зрения исследователя имеет достаточно убедительную доказательную базу.
Л.Г. Ивашина и Н.В. Цыденова обосновывают свою противоположную точку зрения отсутствием орудий труда земледельческого характера, костей домашних животных в культурных слоях неолитических памятников Западного Забайкалья. По их мнению, неолитические жители края вели присваивающее хозяйство, занимаясь охотой, рыболовством и собирательством [8, с. 131-134; 9, с. 23-25; 10, с.80, 83, 89, 100]. В результате можно констатировать, что мнение Л.Г. Ивашиной и Н.В. Цыденовой также не лишено обоснования конкретными наблюдениями и фактами.
Если исходить из существующих точек зрения, то можно сделать вывод о том, что по проблеме зарождения производящего хозяйства между исследователями существуют совершенно разные подходы к его решению. При этом каждый из них в той или иной мере аргументирован. Но все же точка зрения А.П. Окладникова и И.И. Кириллова представляется более предпочтительной. И ей, на мой взгляд, не противоречат данные Л.Г. Иващиной и Н.В. Цыденовой. Для эпохи неолита по поднимаемой теме речь по существу идет о начальном этапе развития производящей экономики, ее первых шагах на территории региона. Об этом убедительно говорит тот факт, что по данным И.И Кириллова, даже на наиболее хорошо изученных неолитических поселениях Арын-Жалга и Дарасун земледельческие орудия труда не являлись доминирующими среди орудий труда, а кости диких животных встречены в гораздо большем количестве по сравнению с костями домашних. Эти сведения говорят о том, что этап развитого неолита был временем начала освоения производящего хозяйства. В такие периоды ситуация бывает крайне неоднозначной. Проживая на одной территории, разные группы населения в пределах одной древней этнической общности могли по-разному осуществлять свою хозяйственную деятельность. В то время, когда одни из них начинали осваивать новые формы хозяйствования, в данном случае земледелие и скотоводство, другие могли по-прежнему заниматься привычными для них отраслями - охотой, рыболовством и собирательством. Такое предположение вполне можно допустить, что обосновывается следующими обстоятельствами.
Время развитого (среднего) неолита в Восточном Забайкалье по сравнению с территорией его западной части изучено полнее. Об этом свидетельствует большее количество исследованных памятников [21]. В Западном же Забайкалье, по последним данным, к периоду развитого неолита относятся лишь 2-е слои Санного Мыса и поселения у Муханских озер в Хоринском районе, отмечена группа рекогносцировочно изученных стоянок у Еравнинских озер [10, с. 83]. Другие памятники - Посольск, Ярцы Байкальские, Окуневая-4, Катунь-1 [10, с. 82-83] - территориально относятся не к Забайкалью, а Прибайкалью - другой, особой культурно-исторической области древней Восточной Сибири, сугубо таежному краю. Необходимо также учитывать, что указанные выше западнозабайкальские памятники территориально тяготеют к самой окраине лесостепной зоны, где она переходит в тайгу. Близость лесных охотничьих угодий и озер не могла не влиять на хозяйственную деятельность их обитателей. С учетом более влажного и теплого климата можно предполагать, что места расположения этих памятников в то время могли вообще находиться на стыке леса и степи, и их обитателям при-
вычнее было вести традиционный уклад жизни, связанный с присваивающими отраслями хозяйства. Памятники же времени развитого и позднего неолита из собственно степной зоны южных районов Западного Забайкалья нам по существу не известны, во всяком случае автору данной статьи не знакомы публикации по ним. Поэтому отсутствие сведений о переходе степного населения Западного Забайкалья к земледелию в неолитическую эпоху объясняется, видимо, нашими пробелами в изучении данного времени. С другой стороны, имеются некоторые материалы, восполняющие их. Так, например, в фондах Кяхтинского краеведческого музея имеется выразительная коллекция дисков-утяжелителей, зернотерок и пестов. С развеянных стоянок у с. Михайловка на р. Джиде и у с. Усть-Кяхта на Селенге происходят сечкообразные каменные мотыги со сравнительно узкой рукоятью, резко расширенным основным туловом с выпуклой рабочей частью и с подработанными оббивкой краями [с. 78, рис. 23 -2; фонды Кяхт. музея]. Эти орудия аналогичны восточнозабайкальским материалам с поселений периода развитого неолита из раскопок И.И. Кириллова.
На зарождение производящего хозяйства в Забайкалье в неолитическую эпоху указывают и данные по этому времени с территории степной зоны соседней Монголии. Ее население составляло единую культурно-историческую область с населением южных степных районов Забайкалья, т.к. по существу в природном отношении степи Южного Забайкалья являются северной окраиной монгольских степей, которые по долинам Селенги и Оно на доходят до окраины лесной зоны в Забайкалье. Общеизвестно, что в неолите пути сообщения во многом были связаны с долинами рек, по ним происходило общение древнего населения, осуществлялись хозяйственные, культурные и этнические связи. Для сопредельных районов Монголии и Забайкалья такую роль выполняли долины вышеуказанных рек. Одна и та же археологическая культура неолитического времени Восточного Забайкалья и Восточной Монголии получила разные названия в пределах двух стран: ононской в границах России и тамцаг-булакской - в Монголии.
Особенно ярко близость монгольского и южнозабайкальского населения проявилась в сходстве керамики, которая с самого своего появления отражала культурную специфику своих изготовителей. Сосуды обеих культур имели полуяйцевидную форму с заостренным дном, изготавливались в технике выколачивания с помощью колотушки, обмотанной нитями или пучками травы, украшались сходным орнаментом. В период неолита в хозяйственных занятиях населения степей Восточной Монголии, как и Восточного Забайкалья, произошел переход к производящей экономике. В памятниках тамцаг-булакской культуры обнаружены орудия труда земледельческого характера, предназначенные для возделывания земли и обработки урожая: каменные диски и кольца-утяжелители деревянных палочных мотыг, зернотерки. Предпосылками появления производящей экономики были развитое собирательство и охота, которыми с глубокой древности занимались обитатели степей Монголии, а также произрастание в степях Монголии, как и в Забайкалье, зеленого мышея, родоначальника проса, который вполне мог быть окультурен неолитическими жителями региона [17; 18; 7; 5]. Но наряду с этим нельзя исключать и возможности восприятия земледелия из соседних областей Китая, где оно фиксируется с более раннего, чем на территории Монголии, времени.
В Монголии во время развитого неолита переходу от собирательства к земледелию благоприятствовала и природно-климатическая обстановка, которая здесь изучена лучше, чем в Забайкалье. Палеогеографические данные свидетельствуют о том, что период времени от 6 до 4,5 тыс. лет назад на территории Монголии характеризовался наиболее влажным на протяжении голоцена климатом. В это время происходило обводнение озер, затопление их берегов. В горах Центральной Монголии в Хан-гае происходило быстрое распространение лесов, захватывающих площади, ранее покрытые злаковыми степями. В ландшафтном отношении на территории Монголии господствовали горные лесостепи. На северо-востоке Монголии широко распространились сосново-лиственничные леса с примесью ели и пихты в горах Хэнтэя, а в долину р. Улдза с востока проник дуб. Даже безлесные ныне равнины Восточной Монголии в то время могли быть в значительной степени облесены. Степи Монголии носили луговой характер. В котловине Больших озер пустыни сменились полупустынями, увеличилась остепненность. Таким образом это было время так называемого климатического оптимума голоцена в Монголии [1, с. 21-22; 2; 3, с. 164-165; 6, с. 198-199, рис. 1.7].
Определенную информацию о серьезных изменениях в духовной жизни неолитического населения Забайкалья и причинах, их обусловивших, дают результаты изучения петроглифов. Наиболее многочисленными и распространенными памятниками наскального искусства региона являются петроглифы так называемого селенгинского типа. Длительное время с конца 1940-х - начала 1950-х гг. до середины 1980-х гг. их относили к культуре плиточных могил и датировали временем ее существова-
ния, т.е. бронзовым и ранним железным веками. Семантика рисунков связывалась с культом плодородия, являвшегося основой материального благополучия скотоводов бронзового века [16; 19; 20]. Но в 1980-е гг. А.И. Мазиным в Восточном Забайкалье были получены материалы, которые позволили ему внести серьезные изменения в изучение петроглифов региона. Он разделил памятники наскального искусства региона на две группы: степные и таежные. В состав степной группы вошли рисунки с сюжетами селенгинского типа по А.П. Окладникову. Находки из жертвенников рядом со степными петроглифами позволили продатировать часть этих памятников временем неолита и выделить в группу наиболее ранних из степной группы. При этом, по мнению А.И. Мазина, происхождение памятников степного стиля оставалось загадочным [15, с. 81, 85-86, 88].
Проблема, поднятая А.И. Мазиным, была разработана В.А. Цыбиктаровым. Он выделил лесные элементы в петроглифах селенгинского типа и обосновал на материалах памятников наскального искусства восточносибирского региона происхождение степного стиля от наскального искусства неолитического населения с присваивающим хозяйством. При этом было показано появление в петроглифах степного стиля новых сюжетов и обоснована их связь с изменениями в развитии хозяйства населения Забайкалья на протяжении эпохи неолита и бронзового века. По мнению В.А. Цыбиктарова, формирование петроглифов селенгинского типа началось в период неолита, когда население степной зоны Забайкалья начало осваивать производящие формы хозяйства, и завершилось в эпоху бронзы, когда произошло окончательное утверждение производящей экономики в качестве основной ее отрасли. Изменения в сфере хозяйственной деятельности должны были отразиться в верованиях неолитического населения, а через них сказаться на наскальном искусстве [22]. Таким образом, изменения в развитии духовной культуры древнего населения Забайкалья периода неолита, получившие отражение в наскальных рисунках, наряду с материалами поселений, также указывают на зарождение производящего хозяйства в неолитическую эпоху.
Отмеченные особенности культурно-исторического развития древнего населения региона в неолитическую эпоху позволили И.И. Кириллову выделить в Восточном Забайкалье в рассматриваемое время степную ононскую культуру, связанную с производящим хозяйством, и лесную доронинскую культуру, носители которой по-прежнему вели охотничье-рыболовецкое хозяйство [12, с. 22, 26-30]. Хотя на территории Юго-Западного Забайкалья до сих пор не выявлены стратифицированные памятники типа Арын-Жалги, Дарасуна, содержащие материалы, связанные с земледелием, но тем не менее на основании материалов дюнных памятников и случайных находок орудий труда земледельческого характера вывод И.И.Кириллова можно распространить и на эту часть территории Забайкалья.
Подводя итоги, можно сделать вывод о том, что в период развитого неолита в истории древнего населения Забайкалья произошло событие исключительной степени важности и значения - начался переход от присваивающего хозяйства к производящему. Вместе с тем следует особо отметить, что в это время, на заре освоения принципиально нового вида хозяйственной деятельности, традиционные формы хозяйствования, охота и рыболовство, по-прежнему играли ведущую роль и сохраняли свое первостепенное значение в деле обеспечения населения продуктами питания. В целом у древнего населения степного и лесостепного Забайкалья складывается довольно сложный хозяйственный комплекс, сочетавший в себе наряду с высокоэффективными формами охоты и рыболовства зачатки производящего хозяйства - мотыжного земледелия и скотоводства.
В то же время переход к производящему хозяйству становится одним из важных факторов формирования прочного оседлого образа жизни у неолитического населения степных и лесостепных районов Забайкалья. Освоение земледелия абсолютно несовместимо с бродячим образом жизни.
Зарождение земледелия и скотоводства положило начало расхождению некогда единого пути культурно-исторического развития забайкальского населения. Обитатели лесных и таежных районов развивали свою хозяйственную деятельность в направлении совершенствования традиционных отраслей охоты, рыболовства и собирательства, добившись в этом значительного успеха и ощутимых результатов. По всей видимости в неолите охота и рыболовство превратились в высокоспециализированные отрасли. Иначе трудно объяснить появление именно в неолите долговременных поселений с культурными слоями в несколько десятков сантиметров, свидетельствующих об оседлости населения по сравнению с мезолитической эпохой, когда хозяйство также было связано с теми же видами деятельности - охотой, рыболовством и собирательством, но толщина культурных слоев была незначительной и указывала на периодические смены места обитания мезолитическими людьми. Здесь, в таежных районах Забайкалья, по-видимому с неолитического времени, сформировался и начал разви-
ваться хозяйственно-культурный тип охотников и рыболовов восточносибирской тайги.
Население же южных степных и лесостепных районов Забайкалья, достигнув также уровня высокопродуктивной охоты на степного и лесного зверя, при определенном значении в хозяйстве рыболовства, в период развитого неолита в III тыс. до н.э. делало первые шаги по пути освоения мотыжного земледелия и скотоводства. Хотя охота и рыболовство вплоть до конца новокаменного века сохраняли свое решающее значение в хозяйственной деятельности южнозабайкальского населения, но оно в культурном и хозяйственном отношении уже все больше тяготело к населению Монголии, которое в это время также осуществляет переход к производящему хозяйству.
Возникнувшие различия в основе хозяйственной жизни таежных и степных групп населения края неизбежно вели сначала к изменению ориентации и направления хозяйственных связей, а затем и к возникновению различий этнокультурного характера. Эти различия особенно ярко и рельефно отслеживаются в бронзовом веке в виде памятников, с одной стороны, культуры плиточных могил степных районов Забайкалья и Монголии, а с другой стороны - памятников таежного населения Забайкалья, в частности хэнтэйской культуры в бассейне таежной части Чикоя. По этим причинам в Забайкалье стало наблюдаться достаточно мозаичное расселение разнокультурных групп населения, с одной стороны, с присваивающим охотничье-рыболовческим типом хозяйства, а с другой - с формирующимся производящим хозяйством. С течением времени различия между ними все более усиливались, приобретая этнокультурный характер, и вели к формированию различных древних этнических общностей региона. При этом таежное население края сохраняло более тесные связи с охотничье-рыбо-ловческим населением Северного Забайкалья, Прибайкалья и верховьев Амура. Степное же население все больше втягивалось в отношения с земледельцами-скотоводами степей Монголии, став позже в эпоху бронзы составной частью центральноазиатского этнокультурного мира. В то же время существовали связи между степными и лесными группами населения в самом Забайкалье вследствие их повсеместного проживания по соседству друг с другом.
Литература
1. Виппер П.Б., Дорофеюк Н.П., Метельцева Е.П., Соколовская В.Т. Опыт реконструкции растительности Западной и Центральной Монголии в голоцене // География и динамика растительного и животного мира Монгольской Народной Республики. -М.: Наука, 1978. - С. 19-24.
2. Виппер П., Дорофеюк Н., Лийва А., Метельцева Е.П., Соколовская В.Т. Палеогеография голоцена и верхнего плейстоцена Центральной Монголии//Известия АН ЭССР. Биология. - 1981. -Т. 30. -№ 1. -С. 74-82.
3. Виппер П.Б., Дорофеюк Н.И., Метельцева Е.П., Соколовская В.Т. Ландшафтно-климатические изменения в Центральной Монголии в голоцене // Палеоклиматы позднеледниковья и голоцена. - М.: Наука, 1989. - С. 160-167.
4. Гришин Ю.С. Памятники неолита, бронзового и раннего железного веков лесостепного Забайкалья. - М.: Наука, 1981.-204 с.
5. Деревянко А.П. Древние культуры Монголии // Археология зарубежной Азии. - М.: Высшая школа, 1986. - С. 234-250.
6. Динесман Л.Г., Киселева Н.К., Князев А.В. История степных экосистем Монгольской Народной Республики // Биологические ресурсы и природные условия Монгольской Народной Республики. - Т. XXXII. - М.: Наука, 1989. - 215 с.
7. Дорж Д. Неолит Восточной Монголии. -Улан-Батор: Изд-во АН МНР, 1971. - 171 с.
8. Ивашина Л.Г. Неолит и энеолит лесостепной зоны Бурятии. - Новосибирск: Наука, Сибир. отделение, 1979. - 158 с.
9. Ивашина Л.Г. Предпосылки к зарождению производящих отраслей хозяйства в эпоху позднего неолита - ранней бронзы (на материале археологических памятников Бурятии) // Международная конференция «100 лет гуннской археологии». Тез. докладов. Ч. II - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1996. - С. 23-25.
10. История Бурятии: в 3 т. Т. 1. - Древность и средневековье. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. - 328 с.; ил.
11. Кириллов П.П. Восточное Забайкалье в древности и средневековье: учеб. пособие. - Иркутск: Типография Читин. управления издательств, полиграфии и книжной торговли, 1979. - 96 с.
12. Кириллов И.И. Восточное Забайкалье в древности: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Новосибирск, 1981. - 38 с.
13. Колосов В.К., Афанасьев С.А. Коврижка - стратифицированный мустьерский памятник Юго-Западного Забайкалья // 100 лет гуннской археологии: тезисы доклады междунар. конф. 4.2. - Улан-Удэ, 1996. - С. 6-8.
14. Лбова Л.В., Хамзина Е.А. Древности Бурятии. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999. - 241 с.
15. Мазин А.И. Древние святилища Приамурья. - Новосибирск: Наука, 1994. -241 с.
16. Окладников А.П. О датировке забайкальских писаниц // Записки Бурят-Монгольского НИИКЭ. - 1952. - Вып. 14. -Улан-Удэ. - С. 57-62.
17. Окладников А.П. О начале земледелия за Байкалом и в Монголии // Древний мир. - М.: Изд-во АН СССР, 1962. -С.418-431.
18. Окладников А.П., Деревянко А.П. Тамцаг-Булак - неолитическая культура Восточной Монголии // Материалы по истории и филологии Центральной Азии. - Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1970. - С. 3-20.
19. Окладников А.П., Запорожская В.Д. Петроглифы Забайкалья. Ч. 1. - Л.: Наука, Ленинград, отд-ние, 1969. -220 с.
20. Окладников А.П., Запорожская В.Д. Петроглифы Забайкалья. Ч. 2. - Л.: Наука, Ленинград, отд-ние, 1970. - 264 с.
21. Окладников А.П, Кириллов И.И. Юго-Восточное Забайкалье в эпоху камня и ранней бронзы. - Новосибирск: Наука, 1980.- 176 с.
22. Цыбиктаров В.А. Лесные элементы в петроглифах селенгинского типа и вопрос о генезисе селенгинских писаниц Южного Забайкалья и Северной Монголии // Центральная Азия и Прибайкалье в древности. - Улан-Удэ-Чита: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2002. - С. 56-63.
Цыбиктаров Александр Дондопович, доктор исторических наук, профессор кафедры Всеобщей истории Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, e-mail: kafedra vist@bsu.ru
Tsybiktarov Alexander Dondopovich, doctor of historical sciences, professor, department of general history, Buryat State University, Ulan-Ude.
УДК 930.85(571.5)
З.Е. Цыренова Традиционная культура коренных народов Восточной Сибири в советский период: опыт сохранения и развития
В статье рассматривается традиционная культура автохтонов Восточной Сибири - бурят, эвенков, тувинцев, хакасов в один из самых противоречивых периодов российской истории - советский. Выясняется содержание советской социалистической культуры (как общегосударственной), взаимодействие традиционной культуры народов с русской. В работе введено большое количество новых, ранее недоступных документов и дана им современная интерпретация.
Ключевые слова: традиционная культура, автохтоны Восточной Сибири, советский период, современная интерпретация.
Z.E. Tsirenova
The traditional culture of the natives of East Siberia in the Soviet period: the experience of its preservation and development
This article considers the traditional culture of the autochthons of Eastern Siberia: Buryats, Tuvinians, Khakasses, in one of the most contradictory periods of the Russian history - the Soviet period. The content of the Soviet socialist culture (as a nationwide) and the interaction of aboriginal traditional culture with the Russian one are revealed. A great number of new, earlier not available documents have been introduced in the study and the modem interpretation is given to them.
Keywords: traditional culture, autochthons of Eastern Siberia, Soviet period, modem interpretation.
В последние десятилетия мировое сообщество переживает бум этнического возрождения. Подобные процессы являются своеобразной реакцией этносов на унифицирование ценностей западной цивилизацией, независимо от их адаптационных способностей и возможностей. В частности, это нашло отражение в законодательном признании прав коренных народов на исконные территории, на их возобновляемые и невозобновляемые ресурсы в Декларации Международной организации труда (МОТ) 1989 г. «О коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах» [1]. Хотя Декларация ратифицирована не всеми государствами, ее положения отмечают качественные изменения норм международного права в отношении коренных народов. Если ранее в его нормах содержалась явная ориентация на ассимиляцию этих народов в доминирующее общество, то теперь признаются их права на контроль над собственными институтами и образом жизни.
Кроме того, в рамках Международного десятилетия коренных народов мира (1995-2004), объявленного ООН, для мирового сообщества более зримо выявляется проблема ориентации на традиционные этнокультурные институты и механизмы при оценке социальной действительности. Отсюда -необходимость исторического изучения традиционной культуры, ее развитие и сохранение в полиэтническом государстве, к которым относилась имперская Россия, затем - СССР и ныне - РФ и где в одной из первых в мире попытались решить национальный вопрос.
Историческая ситуация конца XX в. характеризуется сложной этнокультурной обстановкой. Глобальные проблемы современной эпохи становятся противостоянием традиционной и модернизированной (современной) культур, которые оказывают все возрастающее влияние на ход культурноисторического процесса. Корни такого противостояния лежат еще в колониальном времени, когда европейские чиновники, будучи твердо уверены в благотворности и полезности своей деятельности для «туземцев» и «аборигенов», искореняли их традиции и верования, которые, по их мнению, были
