CC BY
14
© 2006 г. В.Х. Унатлоков
ЯЗЫКОВАЯ ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ И ВЫБОР НОМИНАТИВНЫХ
СТРАТЕГИЙ (НА МАТЕРИАЛЕ КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКОГО И КАБАРДИНО-ЧЕРКЕССКОГО ЯЗЫКОВ)
Как показывают лингвистические исследования, в контактирующих языках появляется возможность тождественного выбора при наименовании объектов окружающего нас мира. С одной стороны, такую номинативную стратегию можно отнести к тому, что носители контактирующих языков представляют собой одну и ту же или близкую культуру, что естественным образом отражается на процессах вербализации объектов окружающего мира. Этому же способствует географический ареал, определяющий, как показывают последние исследования, особенности социального, психологического, этнического и хозяйственного характера, что создает до известной степени единую основу при выборе из набора номинативных возможностей того или иного языка. С другой стороны, речь идет о том, что один из контактирующих языков в определенных сегментах языковой действительности становится доминантой, задает свою номинативную стратегию и навязывает ее соседнему языку, т.е. речь идет об интерференции и доминантности одного из контактирующих языков в процессе вербализации отдельных отрезков действительности. Логика подсказывает, что конкретный тип номинации появляется в одном из контактирующих языков, а другой язык заимствует этот тип номинации, но со временем стирается первоисточник, и оба контактирующих языка с разной степенью интенсивности используют данный тип номинации. Такое явление, как процесс интерференции, принято называть идеосемантическими параллелизмами. В порядке уточнения отметим, что идеосемантические параллелизмы отражают точки схождения в путях языкового мышления, осознание и выбор номинативных стратегий при вербализации предметов и явлений окружающей нас действительности, обнаруживаемые в различных языках, в данном случае в языках, принадлежащих к разным семьям. Анализ соответствующей лингвистической литературы показывает, что идеосемантика привлекла внимание лингвистов, исследовавших проблемы языковых контактов, и на настоящее время накоплен определенный опыт по их изучению [см. 1, с. 286287; 2, с. 59-60].
Для отечественного языкознания, в связи с многообразием языков народов России, проблемы взаимодействия языков, различных форм развития диглоссии и полилингвизма особенно актуальны. Не является исключением в этом отношении и обширный Северо-Кавказский регион, испокон веков бывший ареной интенсивного контактирования многих и многих языков самых разнообразных систем и в силу этого являющий собой естественную лабораторию для изучения всевозможных путей взаимодействия и взаимовлияния языков как в синхронии, так и в диахронии.
Масштабы взаимодействия языков зависят от характера контактов между ними. Между кабардино-черкесским и карачаево-балкарским языками контакты происходили как между неродственными в генетическом отношении и неблизкими в типологическом смысле. Как правило, при скрещивании неродственных языков взаимодействие их носит глобальный характер и затрагивает все уровни. Однако оно протекает по-разному на разных ярусах языка. Наиболее интенсивно оно протекает на лексическом и фонетическом уровнях.
Само собой разумеется, что взаимовлияние и процесс интенсивного обогащения различных страт языка у контактирующих этносов могли быть обоюдными.
При сравнительном анализе номинативных стратегий, под которыми мы понимаем выбор из значительного числа изофункциональных средств одного средства именования какого-либо элемента действительности: субъекта (человека), предмета, отношения, процесса, признака, состояния, ситуации и т.д., в кабардино-черкесском и карачаево-балкарском языках наблюдаются совпадения идеосемантики ряда карачаево-балкарских и адыгских лексем, особенно сложных. Полное структурное сходство обнаруживается в именных частях речи в основных способах образования: ос-новосложении и суффиксальном способе образования. Ниже попытаемся продемонстрировать ряд кабардино-черкесских и карачаево-балкарских идеосемантических схождений.
1. Для номинации растения «лисохвост луговой» (Alopecurus pratensis) в кабардино-черкесском используется лексема бажэк^э (некоторые биологи переводят как «мышей сизый, щетинник сизый»). Карачаево-балкарский язык при вербализации данного понятия выбирает также идентичную номинативную стратегию, совпадающую не только структурно, но и содержательно: тюлкюкъуйрукъ. Анализируемые в указанных языках слова совпадают как по словообразовательной структуре, так по значению компонентов: каб.-черк. бажэ / кар.-балк. тюлкю «лиса» и каб.-черк. к1э / кар.-балк. къуйрукъ «хвост», что при дословном переводе означает «лисий хвост»; интересен и тот факт, что и русский язык практически строит номинативную стратегию при вербализации данного понятия на тех же структурно-морфологических принципах, что кабардино-черкесский и карачаево-балкарский языки. Мы полагаем, что речь здесь идет прежде всего об универсальности процессов восприятия отдельных явлений окружающего нас мира у представителей разных этносов: номинация неизвестного посредством сопоставления с известными конфигурациями, уже получившими свое наименование в родном языке. Однако мы осознаем, что в нашем объяснении кроется только часть истины, ибо в данном конкретном случае встает вопрос: почему же представители анализируемых языков данное растение не назвали «собачий хвост»? Ведь конфигурация хвоста собаки не столь разительно отличается от конфигурации хвоста лисы, да и
сама собака человеку более знакома, чем лиса. Но эти вопросы остаются открытыми, и на них нет однозначного ответа.
2. Лекарственное растение «молочай» (Euphorbia L.) обозначается в кабардино-черкесском лексемой блэшэ, а в карачаево-балкарском сочетанием жилян сют. В кабардино-черкесском, в силу его структурных особенностей, данная лексема представляет собой сложное слово, состоящее из двух компонентов (блэ «змея» + шэ «молоко»), в карачаево-балкарском языке же речь идет о сочетании слов (жилян «змея» + сют «молоко»). Как видно из приведенного примера, в основе номинации понятия лежит одна и та же стратегия. Вопрос о том, какому языку изначально принадлежит данная номинативная стратегия, остается весьма спорным и потому открытым.
Лексема блэшэ функционирует в кабардино-черкесском также в каче-стве зоологического термина «стрела-змея», которая уже не имеет соответствующей параллели в карачаево-балкарском языке в данном структурном оформлении.
3. Лексемой кхъуэбанэ (Xanthium strumarium) в кабардино-черкесском обозначается «дурнишник зобовидный», в карачаево-балкарском для данных целей используется словосочетание тонгуз чыгъана. Как показывает пример, кабардино-черкесский и карачаево-балкарский языки используют идентичную номинативную стратегию при вербализации растения «дурнишник зобовидный»: компоненты сочетаний идентичны структурно и семантически: кхъуэ, тонгуз «свинья» + банэ, чыгъана «колючка». В кабардино-черкесском лексема кхъуэбанэ представляет собой сложное слово в силу структурных особенностей самого языка, в карачаево-балкарском же - словосочетание, что также передает структурные особенности последнего.
4. В кабардино-черкесском языке словом псыпц1эудз (Carex L.) обозначается «осока», для передачи данного понятия в карачаево-балкарском используется словосочетание мырды ханс. Составляющие данные лексемы компоненты в исследуемых языках в структурном и семантическом отношениях идентичны (псыпц1э / мырды «болото» и удз / ханс «трава» - «болотная трава»), т. е. речь идет об абсолютно тождественных номинативных принципах. Здесь также наблюдается отмеченная нами выше закономерность, а именно, в кабардино-черкесском понятие «осока» передается сложным словом, а в карачаево-балкарском предпочтение отдается словосочетанию.
5. В кабардино-черкесском для номинации понятия «подорожник большой» (Plantago major) функционирует лексема хьэбзэгутхьэмпэ, в карачаево-балкарском языке же лексема ит-тили-чапыракъ. Кабардино-черкесское хьэбзэгутхьэмпэ в структурном отношении представляет собой сочетание основ хьэ «собака», бзэгу «язык», тхьэмпэ «лист», в карачаево-балкарском лексема ит-тили-чапыракъ также представляет собой сочетание трех основ (ит «собака», тил «язык», чапрыкъ «лист»). В кабардино-черкесском и карачаево-балкарском языках для номинации понятия «подорожник большой» используется одна и та же номинативная стратегия, в
основе которой лежит сочетание трех основ, состоящих из хьэ - ит «собака» + бзэгу - тил «язык» + тхьэмпэ+ чапрыкъ «лист».
6. Кабардино-черкесская лексема дыщэджэд используется в качестве обозначения для понятия «павлин», в карачаево-балкарском данное понятие обозначается словом алтын тауукъ. Сложные лексемы имеют одинаковый состав компонентов : дыщэ / алтын «золото» + джэд / тауукъ «курица» -собственно «золотая курица», т.е. при вербализации понятия «павлин» исследуемые языки прибегают к одной и той же номинативной стратегии.
7. При вербализации понятия «позолота» кабардино-черкесский и карачаево-балкарские языки используют одну и ту же модель, а именно: каб.-черк. дыщэпс - кар.-балк. алтын суу, которая членится на дыщэ / алтын «золото» + псы / суу «вода».
8. В кабардино-черкесском лексемой дзэл обозначается «десна», карачаево-балкарский для этих целей использует лексему тиш эт. Как в кабардино-черкесском, так и в карачаево-балкарском соответствующие лексемы представляют собой сочетание основ двух в структурном и семантическом отношениях идентичных существительных: каб.-черк. дзэ / кар.-балк. тиш «зуб» + каб.-черк. л/ы/, кар.-балк. эт «мясо», что при дословном переводе означает «зубное мясо», т.е. исследуемые языки используют одни и те же принципы номинации при обозначении понятия «десна». В качестве интересного наблюдения отметим также, что и в абазинском, и осетинском языках при номинации указанного понятия используется идентичная номинативная стратегия: «: пыцыжь (пыц «зуб» + жь/ы/ «мясо»), дтндаджы фыд (дтндаджы «зуб» + фыд «мясо»).
9. Кабардино-черкесская лексема пхъац1э, функционирующая в качестве обозначения для понятия «клоп», состоит из сочетания двух основ: пхъэ «дерево (древесный)» + ц1э «вошь» (дословно «древесная вошь»). При обозначении данного понятия в карачаево-балкарском языке используется тождественная номинативная стратегия: агъач бит «клоп» (агъач «дерево (древесный)» + бит «вошь»).
Интересный материал в аспекте выбора номинативных стратегий представлен в лексическом пласте цветообозначения. Как известно, лексический пласт языка, представляющий цвет и цветовые гаммы представляет большой интерес в лингокультурном плане и в плане отражения особенностей языковой картины мира у определенного этноса. Так, в кабардино-черкесском яжьафэ означает «серый, пепельный». В карачаево-балкарском для обозначения этого понятия используется лексема кюл бетли. Сопоставляемые номинации имеют одинаковый состав компонентов : каб.-черк. яжьэ, кар.-балк. кюл «зола» + каб.-черк. фэ, кар.-балк. бетли «цвет». В буквальном переводе приведенные единицы означают «цвета золы». Такая же картина в исследуемых языках наблюдается при номинации одного из оттенков зеленого цвета. Речь идет о лексемах удзыфэ и кырдык бетли. Сопостовляемые слова имеют одинаковый состав компонентов: каб.-черк.
удз, кар.-балк. кырдык «трава» + каб.-черк. фэ, кар.-балк. бетли «цвет», т.е. «цвет травы». Таким образом, из анализа структуры данных слов мы видим, что в основу образования выражаемых ими понятий положена одна и та же стратегия номинации, ориентированная на природные цветовые гаммы золы и травы.
11. В исследуемых языках богато представлены идеосемантические параллели с компонентами унэ / юй «дом» и щхьэ / баш «голова». Так, кабардино-черкесская лексема унащхьэ используется для обозначения понятия «крыша», в карачаево-балкарском данное понятие передается лексемой юй баш. В исследуемых языках лексемы структурированы из идентичных компонентов: первые компоненты сопоставляемых основ означают «дом»: каб.-черк. унэ, кар.-балк. юй + вторые компоненты означают «голова, верх»: каб.-черк. щхьэ, кар.-балк. баш.
Лексема щхьэ / баш принимает участие и при вербализации понятия «сливки»: каб.-черк. шащхьэ / кар.-балк. сют баш. Оба названия образованы с помощью сочетания двух существительных: каб.-черк. шэ / кар.-балк. сют «молоко» + каб.-черк. щхьэ / кар.-балк. баш «голова, верх». В буквальном переводе означают «молока верх, точнее, верхняя часть». Идентичное наблюдается и в осетинском языке : ахсыры сар «сливки».
Лексема унэ / юй «дом» используется в исследуемых языках и при обозначении понятия «домохозяйка». По составу компонентов сопоставляемые лексемы идентичны: каб.-черк. унэ /кар.-балк. юй «дом» + каб.-черк. гуащэ / кар.-балк. бийче «княгиня». Как и в предыдущих случаях, при вербализации анализируемого понятия в кабардино-черкесском предпочтение отдается сложному слову, а в карачаево-балкарском - словосочетанию, в исследуемых языках анализируемые лексемы имеют также идентичный, четко очерченный возвышенный стилистический статус.
Компонент щхьэ / баш «голова» функционирует и в лексемах щхьэпц1э / джалан баш «без головного убора, с непокрытой головой». Лексемы образованы из сочетания двух компонентов: каб.-черк. щхьэ / кар.-балк. баш «голова» + каб.-черк. пц1э, кар.-балк. джалан «голый». Компонент каб.-черк. пц1э / кар.-балк. джалан «голый» используется также в следующей параллели: каб.-черк. лъапц1э / кар.-балк. джалан аякъ «босой». Как показывают примеры, лексемы образованы структурно и семантически из одинаковых компонентов: каб.-черк. лъэ, кар.-балк. аякъ «нога» и каб.-черк. пц1э, кар.-балк. джалан «голый». Структурно-семантическое оформление анализуруемых лексем также подтверждает отмеченные нами выше закономерности.
12. Особый интерес в исследуемом аспекте представляют также названия дней недели. В кабардино-черкесском при номинации понятия «четверг» используется лексема махуэку, в карачаево-балкарском же орта кюн. Составные элементы сопоставляемых сложных слов обнаруживают полное совпадение идеосемантики: каб.-черк. махуэ /кар.-балк. кюн «день» + каб.-
черк. ку / кар.-балк. орта «середина». Следует отметить, что в исследуемых языках представление о середине недели существенно отличается от русского языка, где оно связано со средой, что свидетельствует об особой маркированности данного сегмента кабардино-черкесской и карачаево-балкарской картины мира.
И название понедельника (блыщхьэ / баш кюн) в исследуемых языках имеет много общего. В языковом оформлении этого понятия в кабардино-черкесском и карачаево-балкарском языках принимает участие лексема щхьэ / баш «голова». Картина, заложенная в основу номинации данного понятия, в анализируемых языках идентична. Сравните в связи с этим и осетинское Kbybipucœp (из къуыри «неделя» и cœp «голова») «понедельник».
Идеосемантический характер в исследуемых языках носят и лексемы каб.-черк. мэзыл1 - кар.-балк. агъач киши «леший», каб.-черк. напэншэ -кар.-балк. бетсиз «бессовестный, нахальный», каб.-черк. нэхъыбэ - кар.-балк. мындан кеб «больше (по количеству)», каб.-черк. сэшхуэ - кар.-балк. уллу бычакъ «шашка, сабля», каб.-черк. щхьэмажьэ - кар.-балк. баш та-ракъ «гребень, гребешок», каб.-черк. 1элъэ - кар.-балк. къол къап «рукавицы», каб.-черк. 1упс - кар.-балк. аууз суу «слюна». В перечисленных лексемах наблюдается также описанные нами выше явления.
В исследуемом аспекте важное значение имеют и некоторые метафорические трансформации, лежащие в основе идеосемантических параллелей. Многие сторонники когнитивного подхода придерживаются мнения, что основную роль в повседневных семантических выводах личности играет аналогия, а не формализованные процедуры дедукции и индукции. А так как в основе аналогии лежит перенос знаний из одной содержательной области в другую, то метафора является отображением важных аналоговых процессов.
Одной из последних тенденций в развитии теории метафоры является «теория концептуальной метафоры». В ее основе лежит идея о том, что метафора не просто языковой феномен, но и повседневная реальность, ко -гда мы думаем об одной сфере в терминах другой. В этой связи концептуальная метафора служит орудием осмысления и понимания какой-либо более абстрактной сферы в терминах и концептах более известной, конкретной сферы. Поэтому метафоризация в современных когнитологиче-ских исследованиях рассматривается сквозь призму общенаучной интеграции. Механизм создания метафоры принято объяснять обычно следующим образом: метафорическая операция начинается замыслом, постановкой цели, намерением человека, создающего вспомогательные понятия на основе ассоциативных комплексов - энциклопедического, рационально-культурного, личностного знания, затем возникает допущение относительно подобия, контекст осуществляет фокусировку. Результатом такой процедуры является фильтрация - соединение новых признаков со старым значением и формирование нового концепта (понятия). Если происходит
сближение концептов с нечетким основанием метафоры, то при этом возможно отсутствие алгоритма переноса, что объясняет образование метафоры через диффузное объединение двух понятий, одно из которых имеет репрезентацию, другое ее использует. А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов подчеркивают основную функцию подобной метафоризации как «наведение» новой категоризации на действительность и на ее отдельные фрагменты. Средством этого является новая концептуализация абстрактной сущности, которая плохо поддается рациональному осмыслению. В этом и проявляется реактивность мышления, создающего новую информацию и называющего ее [3, с. 26]. Как видно из приводимых нами ниже примеров, кабардино-черкесский и карачаево-балкарский языки используют практически один и тот же набор лексем для создания метафорических трансформаций, что в результате приводит к появлению семантических (идеосемантиче-ских) параллелей:
каб.-черк. бажэ, кар.-балк. тюлкю «лиса» - «хитрый»; каб.-черк. гуауэщхьэуэ, кар.-балк. бушуу «горе» - «печаль»; каб.-черк. джабэ, кар.-балк. къабыргъа «бок» - «склон (горы)»; каб.-черк. к1ыхь, кар.-балк. узун «длинный» - «долгий»; каб.-черк. к1уэн, кар.-балк. барыргъа «идти» - «ехать»; каб.-черк. къабзэ, кар.-балк. таза «чистый» - «беспримесный» - «честный»;
каб.-черк. къутэн, кар.-балк. сындырыргъа «ломать» - «разбивать»; каб.-черк. лъэдакъэ, кар.-балк. табан «пятка» - «каблук»; каб.-черк. лъэпкъ, кар.-балк. тукъум «род» - «порода, вид» - «сорт, тип»;
каб.-черк. л1ыхъужь, кар.-балк. жигит «герой» - «храбрый»; каб.-черк. л1ы, кар.-балк. эр «мужчина» - «муж»; каб.-черк. напэ, кар.-балк. бет «лицо» - «совесть»; каб.-черк. нысэ, кар.-балк. келин «сноха» - «невестка»; каб.-черк. мазэ, кар.-балк. ай «луна» - «месяц»; каб.-черк. псы, кар.-балк. суу «вода» - «река»;
каб.-черк. псынщ1э, кар.-балк. женгил «легкий (на вес)» - «быстрый»; каб.-черк. п1ащ1э, кар.-балк. жукъа «жидкий» - «тонкий» - «редкий»; каб.-черк. т1этэн, кар.-балк. тешерге «развязывать» - «расстегивать»; каб.-черк. ут1ыпщын, кар.-балк. иерге «отправлять» - «отпускать» -«упустить»;
каб.-черк. фэ, кар.-балк. тери «кожа» - «шкура» - «вид»; каб.-черк. фыз, кар.-балк. къатын «жена» - «женщина»; каб.-черк. щ1алэ, кар.-балк. жаш «парень» - «молодой»; каб.-черк. 1энэ, кар.-балк. тепси «низкий, круглый столик» - «стол, еда, пища»;
каб.-черк. 1ув, кар.-балк. къалын «густой» - «толстый».
Результатом тесного контакта адыгов и балкарцев является появление у обоих народов пословиц идентичного содержания. Но следует отметить, с другой стороны, в данном случае причина структурного и содержательного параллелизма объясняется универсальностью человеческого мышления, идентичностью форм вербализации отдельных отрезков окружающей нас действительности, о чем свидетельствуют приводимые нами из анализируемых языков ниже примеры:
каб.-черк. анэ и1эмэ, сабийр ибэкъым, кар.-балк. анасы саугъа ексюзлюк жетмез «если жива мать, то ребенок не сирота»;
каб.-черк. блэ зэуар аркъэным щощтэ, кар.-балк. жиляндан къоркъгъан жыжымдан къоркъур «ужаленный змеей аркана боится»;
каб.-черк. гъэмахуэм умыугъуей щ1ымахуэм бгъуэтыжыркъым, кар.-балк. жаз асырамагъанынгы къыш табмазса «чего не собрал летом, зимой не найдешь»;
каб.-черк. делэ къуэлэн и щ1асэщ, кар.-балк. тели къоланны сюер «дурак пестрому рад»;
каб.-черк. джэдым зэрыф1агъэжыну сэр къеулъэпхъэщ, кар.-балк. тауукъ къазды да кеси боюнуна бичакъ чыгъарды «курица выгребает нож, ко -торым ее зарежут»;
каб.-черк. джэдум щигуф1эгъуэм, дзыгъуэм и гу1эгъуэщ, кар.-балк. киштикге оюн да чычханнга елюм «коту забава - мышке смерть»;
каб.-черк. жэм лъакъуэ шк1э иук1ыркъым / адыг. чэм лъакъо шк1э ыук1ырэп - кар.-балк. ийнек аягъы бузоу елтюрмез «коровья нога теленка не убивает»;
каб.-черк. зи гупк1э уисым и уэрэд жы1э, кар.-балк. кимни арбасына минсенг, аны жырын жырла «на чьей повозке сидишь, его песню пой»;
каб.-черк. и анэ еплъи ипхъу къашэ, кар.-балк. анасына къарап, къызын ал «посмотрев на мать, женись на дочери»;
каб.-черк. лым и мэр зыщэм ахъшэ жьгъейм и (жьгъыжьгъ) макъыр къылъос, кар.-балк. этни ийисин сатхан ачханы тауушун алыр «кто продает запах мяса, тот получает звон денег»;
каб.-черк. насыпыншэр махъшэм тесми, хьэ къодзакъэ, кар.-балк. тюе-ге минсе да, жарлыны ит къабар «несчастливый, сидя на верблюде, может быть укушен собакой»;
каб.-черк. нэгъуэщ1ым мащэ къыхуэпт1мэ, уэ уохуэж, кар.-балк. бире-уге уру къазсанг, ичине кесинг тюшерсе «если яму роешь для другого, сам в нее попадешь»;
каб.-черк. хьэ банэ макъым унэм ухуешэри маф1э нэхум губгъуэм уре-шэ, кар.-балк. ит юрген юйге элтир, от жарыкъ тюзге элтир «лай собаки в дом заведет, свет огня в степь заманит»;
каб.-черк. хьэ здэщымы1эм бажэ щобанэ, кар.-балк. ит болмагъан жерде тюлкю юрюр «там, где нет достойного, верх берет недостойный (букв. где нет собаки, там лает лиса)»;
каб.-черк. хьэм къупщхьэк1э уеуэк1э гъыркъым, кар.-балк. итни сюек бла урсанг къансымаз «ударить собаку костью, она скулить не будет»;
каб.-черк. шыдымуанэ теплъхьэк1э шы хъункъым, кар.-балк. ат жерни салгъанлыкъгъа, эшек ат болмаз «ишак от того, что оседлаешь, лошадью не станет»;
каб.-черк. щхьэм имытмэ, лъэм и мыгъуагъэщ / адыг. шъхьэм акъыл имылъымэ кар.-балк. башда акъыл болмаса, эки аякъгъа кюч жетер «если в голове нет ума, то страдают ноги»;
каб.-черк. щхьэр псэумэ, пы1э щыщ1эркъым, кар.-балк. баш болса, берк табылыр «была бы голова, шапка найдется»;
каб.-черк. щ1алэр щыжэк1э, л1ыжьым и лъакъуэ мэуз, кар.-балк. жаш чапса, къартны бутлары аурур «когда мальчик бежит, у старика ноги болят»;
каб.-черк. щ1эм лъакъуэ ядешх, жьым щхьэ ядешх, кар.-балк. жашла бла аякъ аша, къартла бла баш аша «с молодыми молод, со старыми стар (дословно: с молодыми ноги есть, со стариками голову есть»);
каб.-черк. 1уэху мыублэм блэ хэсщ «в неначатом деле змея водится», кар.-балк. башланмагъан ишде жилян жатар «в неначатом деле змея зарыта».
В заключение следует отметить, что при исследовании идеосемантиче-ских параллелей представляется правомерной постановка вопроса о приоритете конкретного языка в оформлении структуры и семантики той или иной лексемы в аспекте идеосемантики. Но этот вопрос можно решить только на основе учета комплекса интра- и экстралингвистических факторов. В то же время очень важнен, на наш взгляд, тот факт, что носители анализируемых языков являются представителями одного культурного (в широком смысле) и географического ареала, что делает бессмысленным подобную постановку вопроса и попытку однозначного ответа на поставленный вопрос.
Вероятно, следует признать, что номинативные стратегии не только культурно специфичны и представляют эту специфику определенным образом оформленным набором языковых единиц. В отдельных сегментах языка культурная специфика номинативных стратегий нивелируется и нейтрализуется, доминантой выступают общечеловеческие критерии мировосприятия и оценки окружающих нас предметов, о чем и свидетельствует изложенный нами выше материал.
Литература
1. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М.; Л., 1949.
2. Балкаров БХ. Адыгские элементы в осетинском языке. Нальчик, 1991.
3. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора: Материалы к словарю. М., 1991
Кабардино-Балкарский государственный университет 3 октября 2006 г.
