CC BY
109Людмила Павловна ЛАПТЕВА
Ян Гус в освещении
V* I V*
русской историографии столетии
Хорошо известно, что о Яне Гусе — чешском реформаторе XV века, его последователях и противниках, как и обо всем гуситском движении, написано удручающее множество сочинений почти на всех европейских языках, библиография которых может составить целую библиотеку. Тем не менее в год 600-й годовщины гибели чешского реформатора в Констанце (6 июля 1415 г.) можно еще раз вспомнить о том, как за эти 600 лет историки меняли свои оценки в зависимости от эпохи и тех обстоятельств, в которых они жили.
Речь пойдет о развитии русской историографии в течение этих столетий.
Следует констатировать, что от времени деятельности Яна Гуса, или близко к этим событиям, в русских исторических источниках нет сведений о том, как русское общество (имеются в виду образованные люди) относилось к бурным событиям в Чехии, к Римской церкви, к Констанцскому собору в то время, когда вокруг имени Гуса кипели религиозные и национальные страсти. Старая Русь была лишь сторонней свидетельницей происходящего, мало что доносилось до русских пределов.
В Ипатьевской летописи под 1409 г. и 1414 г. русский летописец называет Гуса еретиком. Но эти сведения заимствованы летописцем из польских, враждебных гуситам хроник, русскому летописцу принадлежит лишь бессмысленное дополнительное сообщение о сожжении трех «папежов»1.
Только отдельные представители церкви располагали скромными сведениями и фактами, в первую очередь, о поездке ученика и единомышленника Яна Гуса, Иеронима Пражского, в Западную Русь и о посещении им Витебска и Пскова. Но
о<х>о<х>ос>о<х>о<х><><х^
9
об этом факте известно из враждебных источников — доносов на Констанцский собор с целью обвинения Иеронима Пражского, которые привели его на костер в 1416 г. Степень достоверности этого источника не установлена. Каковы были действия Иеронима, общался ли он с русской средой и стремился ли распространять гуситские идеи — об этом нет никаких сведений. Псковские летописи не зафиксировали даже сам приезд Иеронима в составе свиты литовского князя в указанные города. Вообще же вся деятельность Иеронима Пражского показывает, что навряд ли он был знаком с восточным вариантом христианской церкви. Известно только, что этот единомышленник Гуса активно критиковал пороки современной ему католической церкви, участвовал в диспутах по обсуждаемому вопросу во многих университетах Европы, выступая так энергично, что иногда должен был тайно бежать из города, чтобы не попасть в руки инквизиции. Что касается оценки поездки Иеронима Пражского в Западную Русь, то и сами католики отзывались о ней иронически. Так, краковский епископ говорил, что учение Иеронима недоступно для русской «простоумной чади».
Некоторые русские церковные иерархи были в известной степени осведомлены о событиях в Чехии в гуситское время. Так, поездка русского епископа Григория Цамблака на Констанцский собор с большой свитой в 1418 г. не могла не оставить сведений о Гусе и о событиях. Но Цамблак решал политические проблемы, связанные с восстановлением единства христианской церкви, и его интерес к Гусу в источниках не зафиксирован2. Таким образом, в XV в. в связи с неосведомленностью Западной Руси о событиях в Чехии нет точных указаний на оценку деятельности Гуса.
Но в ХШ—ХШ1 вв. на Руси Гус обычно представлен еретиком, достойным суровой кары, которая постигла его в Констанце. Так, в посланиях старца Артемия, бывшего игумена церкви Св. Троицы в Москве, а потом эмигрировавшего из Московской Руси в Литовско-Русские области, говорится: «Гусиан от своего неразумения, паче же от лукавого духа прельщен бысть, чины церковные и службы тайн христианских дерзнул похулити ... и в Праском месте прелстил многих»3.
Ярким примером отношения русской церкви к Яну Гусу как еретику является эпизод, произошедший в 1570 г. при дворе царя Ивана Грозного. В Москву в составе польского посольства прибыл представитель польской ветви Общины чешских братьев — организации, созданной в 50-х годах XV в. сторонниками учения Гуса в несколько измененном виде. Ее духовный отец Петр Хельчицкий внес в гуситскую идеологию некоторые новые элементы, существенно расширив критику современной католической церкви и светской власти. «Чешские братья» преследовались официальной утраквистской церковью, получившей признание католиков в форме «Базельских ком-пактатов», и вынуждены были эмигрировать. Большая община «братьев» сосредоточилась в Польше.
В 1570 г. из Польско-Литовского государства в Москву было направлено посольство для переговоров о мире с московским царем. В состав посольства был включен Ян Рокита, чех родом из Литомышля, выдающийся деятель Общины чешских братьев, находившийся в составе ее руководства в Польше. Ян Рокита хотел информировать русского царя об учении Общины. Беседа с царем в Москве состоялась 10 мая 1570 г. в боярской думе в присутствии высших сановников и духовенства. Сначала царь поставил перед Рокитой ряд вопросов, а потом предоставил ему слово. Рокита в обширной речи изложил сущность учения Общины при полном молчании Ивана Грозного. На речь Рокиты царь устного ответа не дал, а предложил Роките представить письменное изложение его соображений, на которое потом дал письменный ответ. В нем Иван IV с негодованием говорил о Лютере и упоминал о Гусе как зачинателе ереси. Этот ответ был вручен Роките 18 июня 1570 г. В его заключении говорилось: «Ты пишешь, что ты получил решение говорить откровенно, не боясь нашей строптивости. Мы помним наши слова и повелеваем тебе ничего не бояться. А все же таки ты для меня еретик, ибо все твое учение превратно и совершенно противно христианскому и церковному учению. Да ты не только еретик, но и раб антихриста, возбужденный дьяволом. А потому мы запрещаем распространять это учение в наших странах и усердно молим Господа нашего Иисуса
Христа, да сохранит он народ наш русский от мрака вашего неверия»4. В царском ответе говорилось также, что соображения Рокиты «есть величайшие нелепости учителей Гуса и Лютера, которые расколами и раздорами опутали вселенную». «И мы хорошо знаем, — продолжал царь, — что они произвели эти смуты, действуя не на основании Священного писания, а скорее по безрассудному влечению толпы»5. Ответ царя был оформлен в книгу в парчовом переплете, украшенном жемчугом. 15 июля 1570 г. польское посольство покинуло Москву 6.
В XVI—XVII вв. в связи с бурной Реформацией в Европе имя Гуса в сочинениях русских авторов упоминается рядом с Лютером, Кальвином и Цвингли. Именно из-за их вмешательства в дела Римской церкви, считали русские книжники, от нее оторвались, отделились различные государства. «Гусове, Люторове, Цвингиеве, Кальвинове и им подобные оторвали от нее многие королевства — Римское, Угорское, Чешское и другие». Такие суждения встречались в сочинениях об образах, о кресте, о хвале божьей, о хвале и молитве святых. В «Кирилловой книге», изданной в Москве в 1644 г., эти суждения проникли в печать. Так, в главе об иконоборчестве в христианской церкви читается следующее: «1301 года (так в тексте. — Л. Л.) явились поборцы в немецких землях и в Англии — Виклиф и Ян Гус, сожженный в Констанце». Далее указываются имена Лютера, Кальвина, Цвингли и других, «скверное» учение которых отдаляет божьих людей от правоверия и в ров пагубный ввергло. «Их же пагубное учение и иконоборческая ересь и доднесь содержится с иными многими ересьми»7. Такие отзывы о Гусе не были достоянием лишь церковно-полемической русской литературы, а проникли в повествовательную литературу — летописи, хронографические компиляции и т.д. Из этих произведений видно, что в XVII в. Гус называется еретиком не обособленно, а заодно с представителями позднейшей Реформации — Лютером, Кальвином, Цвингли и т.д. Таким образом, Гус, по мнению русских авторов XVI—XVII вв., был лишь соучастником того протестантского движения, которое произошло на столетие позднее. Конкретные знания о Гусе отсутствуют, повторяются обобщенные обвинения, которые
Римская церковь и латинская церковная среда обращали против протестантизма вообще и против его вождей.
Как известно, XVII век для Чехии был временем контрреформации и реставрации католицизма. Гуситская литература уничтожалась или запрещалась. Утраквистская интеллигенция эмигрировала, дворяне перешли в католичество, чтобы сохранить свои земли и другое имущество. В XVIII в. в Австрийской империи, куда была включена Чехия после поражения сословного восстания 1618—1620 гг., католичество стало государственной религией. Все остальные вероисповедания были вне закона вплоть до времени издания толерантного патента Иосифа II. В этой обстановке о Гусе и гуситском движении вообще писать было нельзя, а если они и упоминались, то исключительно как еретики. Церковь попыталась заменить культ Гуса, бытовавший в чешском народе, несмотря на запрет, культом нового святого — Яна Непомуцкого, лица неисторического, сочиненного житиями католических священников.
В такой обстановке трудно предположить, что в России появится какое-либо произведение на гуситский сюжет. И действительно, такое сочинение пока не обнаружено. Но в XIX в., в связи с развитием в России знаний о славянах, а также отдалением от западной церкви и развитием православного самосознания, было констатировано, что Гуса объявила величайшим еретиком «враждебная нам церковь». Это явилось одной из причин пересмотра исторических данных о личности и деятельности Гуса. Появилась новая оценка. Она не только включает в себя отказ от осуждения Гуса и требует освобождения его от репутации еретика и врага религиозной церковной правды, но и указывает на наличие у Гуса некой особой черты, делающей его как раз близким к русскому сознанию, именно черты православия, во всяком случае, приближения к православию — после отхода от римской доктрины к исконной традиции Чехии, связанной еще с апостольским подвигом святых Кирилла и Мефодия. Гус оказался славянским борцом за православие. Первым, кто высказал в печати эту мысль, был Василий Елагин — в рецензии об «Истории Чехии» Ф. Палац-кого8. В ней автор собрал все доступные ему доказательства,
позволяющие считать Гуса продолжателем кирилло-мефоди-евской греко-восточной славянской традиции. Более подробно эти мысли были развиты в 1848 г. в работе Е.П. Новикова «Православие у чехов»9, где Гус был назван истинным мучеником православной идеи. По мнению автора, русским надлежит отказаться от прежней, общей с католиками оценки Гуса и пересмотреть смысл и значение его важного дела. Через десять лет Новиков издал книгу «Гус и Лютер»10, где сравнил учения обоих реформаторов и в отдельных элементах доктрины Гуса усмотрел элементы православия. Под влиянием славянофильской философии славянской истории в течение нескольких лет выросло целое направление, давшее самые крупные сочинения о Гусе и гуситском движении, где Гус был превращен из еретика в святого. Литература была богатой, но не единообразной, славянофильство варьировалось, но господствовало в освещении не только вопроса о Гусе, но и всей истории зарубежного славянства11.
Однако не все в русской исторической науке принимали славянофильскую концепцию. И уже с 70-х годов XIX в. славянофильство стало критиковаться. В 1871 г. вышла работа А.Л. Дювернуа «Станислав Зноемский и Ян Гус», в которой содержалась иная оценка Гуса, чем в славянофильских сочинениях.
А.Л. Дювернуа (1838—1886) был преемником профессора Московского университета О.М. Бодянского по кафедре истории и литературы славянских наречий, ушедшего в отставку в 1868 г. Дювернуа был лингвистом, окончившим Московский университет, магистром славянской филологии. В течение многих лет он работал в архивах и библиотеках Вены, Гей-дельберга, Берлина, Тюбингена, Праги и других городов, после защиты магистерской диссертации на лингвистическую тему готовился занять кафедру языкознания индоевропейских языков, только что учрежденную в Московском университете. Но в виду ухода профессора О.М. Бодянского кафедра истории и литературы славянских наречий стала вакантной, и историко-филологический факультет Московского университета решил заместить ее А.Л. Дювернуа.
Занятие славянской кафедры привело к повороту научной деятельности молодого ученого. А.Л. Дювернуа заинтересовался историей славян, особенно историей Чехии XV в., и получил командировку в Прагу с научной целью. Результатом его пражских архивных изысканий была упомянутая выше работа «Станислав Зноемский и Ян Гус». Эту работу он представил в качестве докторской диссертации. В книге автор высказывает совершенно иной взгляд на гуситское движение, отличающийся от господствовавшего в русской историографии славянофильского. Так, рассматривая вопрос о чешско-немецких отношениях в Пражском университете, Дювернуа относит возникновение чешско-немецких конфликтов к XIV в., тогда как славянофильские историки считали их исконными. Таким образом, А.Л. Дювернуа отвергает теорию извечной «вражды немцев и славян». При характеристике Гуса он находит в нем отрицательные черты. Так, автор считает, что Гус был виновником реформы Пражского университета в 1409 г. С его точки зрения изгнание немцев из университета в 1409 г. было актом преимущественно отрицательного значения. Также автором работы допускаются некорректные, недоказанные утверждения при характеристике отношений между Гусом и его учителем Станиславом Зноемским. Историк обвиняет Гуса в составлении злонамеренных доносов на Станислава, в нарочито искаженной трактовке его сочинений, что якобы подводило Зноемского под подозрение в ереси. В то же время А.Л. Дювернуа полагает, что своим образованием в духе философского реализма и способностью к критике церкви Гус обязан именно Зноемскому, так что по отношению к учителю он поступил крайне неэтично. Вполне возможно, что критика Зноемского Гусом, разошедшимся во взглядах со своим наставником, содержалась в полемиках, а вовсе не была доносом как таковым, но Дювернуа здесь категоричен, хотя и не приводит никаких подтверждений в источниках.
Неубедительна точка зрения Дювернуа по вопросу о смертном приговоре Яну Гусу на Констанцском соборе. Автор книги считает, что спор Гуса с отцами Констанцского собора представлял собой отвлеченный диспут между номиналиста-
ми и реалистами, и в этом диспуте Гус не сумел защитить свои позиции. Приведенные примеры показывают, что А.Л. Дювернуа освещает их и другие события с субъективной точки зрения. На наш взгляд, они возникли в результате недостаточной подготовленности автора книги к исторической работе. А.Л. Дювернуа написал ее на основании найденных им и известных ранее документов и совершенно проигнорировал большую литературу о Гусе и гуситском движении, имевшуюся на Западе и основанную на других сведениях. Сравнительный метод в изучении материала, блестяще использованный Дювернуа в его языковедческих сочинениях, не был применен в работе по истории Чехии XV в. Кроме того, автор книги игнорировал достижения своих предшественников по исследованию гуситского движения и деятельности Гуса, что едва ли допустимо в исторических сочинениях. Что же касается общей концепции оценки деятельности Гуса, то она у Дювернуа решительно антиславянофильская. Ученый не считает Гуса приверженцем православия и само движение квалифицирует как бунт тех слоев общества, которые были недовольны существующим порядком. Славянофильствующая комиссия профессоров Московского университета отклонила диссертацию А.Л. Дювернуа. Он стал доктором славянской филологии, написав работу на лингвистическую тему.
Однако критика славянофильской концепции продолжалась. Появились направления, выделяющие не религиозную, а другие стороны деятельности Яна Гуса. Подчеркивались высокий моральный дух реформатора, его борьба за национальные интересы чехов, за их освобождение от немцев. Гус стал национальным вождем чешского народа, славянским патриотом и эталоном высокой нравственности. Наиболее активная критика славянофильской концепции выходила из-под пера русских исследователей позитивистского направления или близких к позитивистам.
Однако самая основательная работа, посвященная Гусу, была написана Н.И. Серебрянским12, которого в строгом смысле слова нельзя отнести к позитивистскому направлению. Исследуя преимущественно проблему истории церкви,
ее идеологии, Серебрянский13 — профессор Московской духовной академии — уделял главное внимание именно этим проблемам, считая их фундаментом жизни человечества, в том числе и славян. Н.И. Серебрянский принадлежал к числу крупнейших исследователей и знатоков сочинений Гуса, которые он подготовил к изданию, правда, так и не состоявшемуся. Ученый создал одно из лучших в дореволюционной русской историографии сочинений о Гусе, оценив объективно многие аспекты деятельности чешского реформатора. Прежде всего ученый констатирует, что о Гусе создано много легенд и большая часть из них не имеет исторического значения14. Это заявление было определенным откровением в русской историографии, другие ее представители стеснялись констатировать этот факт. Оценивая деятельность чешского реформатора как ученого, Н.И. Серебрянский также весьма сдержан в его характеристике: «... как ученый по тому времени, правда, замечательный во многих отношениях, Гус все-таки не выделялся из общего уровня. Ни в коем случае нельзя его отнести в разряд тех немногих в средние века лиц, которые своими учеными трудами пролагали новые пути для исследования старых вопросов. И как ученый, и как проповедник, Гус далеко не был оригинальным; он стоял в большой зависимости от ученых и гомилетических сочинений тогдашних литературных образцов и не всегда умел выбирать из них действительно образцовое», — пишет ученый15. Значение Гуса он видит в нравственном возрождении своей родины, в том страстном призыве в его борьбе с недостатками церковной жизни того времени. Его влияние объясняется преимущественно нравственной личностью этого деятеля, какой-то особенной религиозной настроенностью, под влиянием которой все затрагиваемые вопросы — не только церковные, но и национальные, общественные, даже обыденные, — Гус неизбежно переносил в сферу нравственную, рассматривал и решал их под углом религиозного христианского подвижнического настроения16. Н.И. Серебрянский решительно выступает против славянофильской точки зрения о православии Яна Гуса. «Несомненно, что чешские борцы против папского всевластия с интересом и сочувствием относились
к не признавшей папство русской церкви. Но, к сожалению, их сведения о русской церковной жизни были смутные, как и сведения русских, современных Гусу и Иерониму писателей о характере и деятельности знаменитых чешских проповедников. Да и религиозные взгляды Гуса и Иеронима едва ли могли быть понятными и приемлемыми для тогдашнего нашего узко-обрядового религиозного мировоззрения»17. Далее ученый говорит, что «историки славянофильского направления в факте поездки Иеронима склонны были усматривать доказательства внутреннего сродства гуситства с православием. Такого значения рассматриваемый факт, конечно, не имеет»18.
Замечательной книгой Н.И. Серебрянского в основном заканчиваются определенный этап русской историографии о Гусе и славянофильская интерпретация гуситского движения как стремления к православию. После Октябрьской революции 1917 г. начинается эпоха, когда Гус и все движение в Чехии оценивались с марксистских позиций. Для этой концепции характерно сосредоточение внимания на социальной стороне учения Гуса, на его радикальных высказываниях против папства и современного духовенства. Подчеркивается, что он стал символом радикального движения таборитов за построение нового справедливого общества, обещанного Христом. Доходило даже до вульгаризаторских рассуждений в том смысле, что только после Второй мировой войны чехи смогли встать на путь строительства равноправного справедливого национально независимого общества, о котором табориты мечтали и сделали попытку построить его в виде таборской общины уравнительного коммунизма. Знаменем всей этой борьбы был Ян Гус, сожженный на костре в Констанце 6 июля 1415 г. Впрочем, столь крайняя позиция в оценке гусизма стала во второй половине XX в. ослабевать. В последнее время вновь наблюдается стремление чешских историков пересмотреть историческое значение деятельности Гуса. Так, в книге Й. Кейр-жа «Известный и неизвестный Ян Гус» чешский деятель XV в. оценивается как мученик19, которые всегда появляются в обстановке общественных катаклизмов и движений, религиозных, национальных или социальных. Общество выдвигает
ooooocxx¡oo<x>oc>o<x>o<x><><x>oc^^
их из своей среды и постепенно делает знаменем борьбы за выполнение поставленных задач. Эта точка зрения, на наш взгляд, не лишена смысла, но в отечественной литературе еще не нашла отражения, возможно, из-за утраты интереса к гуситскому движению, как, впрочем, ко всей средневековой истории Чехии, среди российских историков-богемистов. Таким образом, утверждения Н.И. Серебрянского столетней давности оказываются приемлемыми и в XXI веке.
Примечания
1 Серебрянский Н.И. Ян Гус, его жизнь и учение (По поводу пятисотлетия со дня кончины знаменитого чешского учителя). Псков, 1915. С. l1.
2 Флоровский А.В. Ян Гус в русской оценке (Справка из истории чешско-русских отношений) // Научные труды русского народного университета в Праге. Т. III. 1930. С. 28.
3 Там же. С. 31.
4 Подробно об этом см.: Анненков Ю. Гуситы в России в XV-XVI столетиях (Цер-ковно-исторический очерк) // Странник. Март 1878. С. 358.
5 Там же.
6 Флоровский А.В. Чехи и восточные славяне. Прага, 1935. С. 379.
7 Флоровский А.В. Ян Гус в русской оценке... С. 32.
8 Об истории Чехии Франца Палацкого, соч. г. Елагина // Журнал Министерства народного просвещения. 1849. Ч. LXIII. № 7. Отд. VI. С. 2- 42.
9 Новиков Е.П. Православие у чехов // Чтения общества истории и древностей российских. 1848. № 9.
10 Новиков Е.П. Гус и Лютер. Ч. 1-2. М., 1859.
11 О славянофильском освещении истории гуситского движения подробно см.: Лаптева Л.П. Русская историография гуситского движения (40-е годы XIX в. -1917 г.). М., 1978.
12 См. прим. 1.
13 О жизни и творчестве Н.И. Серебрянского см.: Лаптева Л.П. Русский гусито-лог Н.И. Серебрянский // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1981. № 4. С. 35-46; она же. Серебрянский Николай Ильич // Историки России. Биографии. 2-е изд. М., 2001. С. 510-515.
14 Серебрянский Н.И. Указ. соч. С. 2.
15 Там же. С. 8.
16 Там же. С. 9.
17 Там же. С. 10.
18 Там же. С. 11.
19 Об этом см.: Васильева Д.Б. Jíri Kejr. Jan Hus známy i neznámy. Praha, 2009. 137 s. // Славянский мир в третьем тысячелетии. Человек, общество, народ в истории, языке и культуре. М., 2014. С. 352-359.
