CC BY
33
80 ••• Известия ДГПУ. Т. 10. № 2. 2016
••• DSPU JOURNAL. Vol. 10. No. 2. 2016
mezhduna-rodnogo obrazovaniya Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta. Filologiya. Kul'tur-ologiya. Pedagogika. Metodika [Bulletin of the Cen-
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ Принадлежность к организации
Кукуева Асият Адуллаевна, кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой литературы, ДГПУ, г. Махачкала, Россия; e-mail: asiyat.kukueva@yandex.ru
Статья поступила в редакцию 20.11.2015 г.
ter for International Education of Moscow State University. Philology. Cultural studies. Pedagogics. Methods]. 2012. No. 1. Pp. 90-94. (In Russian)
AUTHOR INFORMATION Affiliation
Asiyat A. Kukueva, Ph. D. (Philology), assistant professor, the head of the chair of Literature, DSPU, Makhachkala, Russia; e-mail: asiyat.kukueva@yandex.ru
Article was received 20.11.2015.
Филологические науки / Philological Sciences Оригинальная статья / Original Article УДК 8(471.67) / UDC 8(471.67)
Влияние ближневосточных эпических традиций на табасаранские волшебные сказки
© 2°i6 Курбанов М. М.
Дагестанский государственный педагогический университет Махачкала, Россия; e-mail: nauka_dgpu@mail.ru
Резюме. В статье раскрывается роль ближневосточных эпических традиций в обогащении сюжето-сложения и поэтики табасаранских волшебных сказок. Автор путем сравнительно-типологического изучения сказок приходит к выводу, что торговые, культурные и бытовые связи табасаранцев с соседями региона создали благоприятные условия для заимствования из фольклора ираноязычных и тюркоязычных народов мотивов, сюжетов, образов и богатых эпических традиций.
Ключевые слова: традиция, волшебные сказки, заимствование, миграция, сюжеты, мотивы.
Формат цитирования: Курбанов М. М. Влияние ближневосточных эпических традиций на табасаранские волшебные сказки // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки. Т. 10. № 2. 2016. С. 80-85.
The Influence of Near Eastern Epic Traditions on Tabasaran Magic Fairy Tales
© 2016 Magomed M. Kurbanov
Dagestan State Pedagogical University Makhachkala, Russia; e-mail: nauka_dgpu@mail.ru
Abstract. The article reveals the role of the Near Eastern epic traditions in the enrichment of plot construction and poetics of the Tabasaran magic fairy tales. The author by means of comparative typological study of fairy tales concludes that trade, cultural and domestic links between the Tabasaran people and their neighbors in the region created favorable conditions for borrowing the motives, plots, images and rich epic traditions from the Iranian and Turkic folklore.
Keywords: tradition, magic fairy tales, borrowing, migration, plots, motives.
For citation: Kurbanov M. M. The influence of Near Eastern epic traditions on Tabasaran magic fairy tales. Dagestan State Pedagogical University. Journal. Social and Humanitarian Sciences. Vol. 10. No. 2. 2016. Pp. 80-85. (In Russian)
Сказочные традиции табасаранцев веками складывались как на самобытной основе, так и с помощью творческих методов, заимствованных из фольклора народов Ближнего Востока, с которыми горцы веками находились в торговых и культурных связях. В распространении восточных сказочных сюжетов особую роль в старину играли купцы, ашуги, странствующие дервиши, местные сказочники и приезжие киссаханы (перс, досл. - «хан рассказа», «сказочник», «сказитель»). Храня в памяти огромное количество сюжетов и мотивов, они собирали вокруг себя на базарах и в караван-сараях широкую публику. Профессия киссахана на Востоке, как правило, переходила от отца к сыну, от сына - к внуку. Они были популяризаторами эпических традиций и конкретных сказочных сюжетов, тонко чувствовали аудиторию, умели приспосабливаться к любым вкусам, настроениям и запросам. Более того, при сохранении сюжетного стержня сказки, киссаханы невольно становились соавторами текстов, поскольку талантливо могли переставлять эпизоды сюжета, вводить новых героев, вводные мотивы из других текстов, нравоучительные притчи, пословицы, поговорки и т.д. Поэтому такое произведение каждый раз у одного и того же сказителя могло звучать по-новому.
Традиции и методы общения восточных сказочников и киссаханов с публикой были хорошо известны в Иране, Азербайджане и Южном Дагестане. Одной из причин контактов табасаранцев с ираноязычными народами послужило то, что в У-У1 вв. са-санидские правители Кубад-шах и его наследник Хосров I Ануширван переселили в Дербент и Табасаран из Ирана большое количество персов для строительства цитадели Нарын-кала и Горной стены, протянувшейся до середины Табасарана, и создали для обороны границы с хазарами военные поселения Рукель, Мугарты, Гюмейди, Дарваг, Хили-пенжи, Зил, Ерси и др. А в VIII в. арабы переселили в зону Дербента 24 тысячи семей из Дамаска, Мосула, Халеба, Хамса, Тадмора и других городов Сирии и Джезирии (регион на севере Ирака) для «укрепления ислама» и заселения захвачен-
ных территорий Дербентской зоны Каспия и Табасарана.
Особенно интенсивно эти традиции развивались в Табасаране в ХК-начале ХХ вв., когда горцы Дагестана начали выезжать в Баку и другие города Дагестана и Азербайджана на заработки и контактировали с персами, татами и азербайджанцами. Точно так же, как восточные сказочники, табасаранские сказители, храня в памяти сюжетный стержень своего повествования, широко использовали известные на Ближнем Востоке мотивы, составляющие впоследствии основу некоторых табасаранских сказок: герой влюблялся в сказочную красавицу из рассказов киссаханов, странствующих дервишей, ашугов или при виде образа шахской дочери во сне, он мучается по сказочной красавице, отправляется в долгий путь в строго охраняемую от врагов крепость, где живет «солнцеподобная» или «луноподоб-ная» незнакомка.
В распространении международных сказочных сюжетов и образов большую роль играли торговые артерии, связывающие Персию и Южный Дагестан. Известно, что большая часть Великого шелкового пути находилась под влиянием персидских купцов. Торговцы останавливались в караван-сараях, где были помещения для постояльцев, верблюдов и для торговли. Торговые и культурные контакты иноземных купцов с жителями Дербента и Табасарана, естественно, способствовали распространению новых эпических сюжетов. В этих же караван -сараях ежемесячно проходили состязания ашугов-импровизаторов, где местные табасаранские ашуги и сказители показывали и свое мастерство.
Известный знаток древней истории и культуры Персии А. Е. Крымский отмечал, что «на караванных путях от Малой до Средней Азии и на морских путях из Средиземного моря в Индию на протяжении веков существовал определенный фонд занимательных сказок, рассказов и повестей. Различные народы, жившие в этом регионе, оформляли эти сюжеты, основываясь на присущих всем им общих представлениях, и привносили лишь детали, связанные с местными реалиями» [6. С. 18]. Такими же традиционными способами эпические сю-
жеты в течение длительного времени, особенно в средневековье, оказывались в репертуаре табасаранских сказочников, обогащая тем самым сказочный эпос богатыми персидскими, арабскими и азербайджанскими эпическими традициями.
В Табасаране были известны сказочники Гасанов Гасан, его сын Гасанов Абдулвагаб из с. Джули Табасаранского р-на. Они работали кузнецами в первой половине ХХ в. в ряде сел Дербентского района среди персов, татов и азербайджанцев. Гасановы свободно владели персидским и азербайджанским языками, хранили в памяти большое количество сказок иноязычного происхождения и популяризировали их среди табасаранцев с добавлениями элементов из местной сказочной поэтики.
Из персидской (пехлевийской) сказочной традиции табасаранский фольклор заимствовал цикл богатырских сюжетов о Ру-стаме Зале и его сыне Сухрабе - эпических героях персидского-таджикского эпоса «Шахнаме», популярном в средние века на Ближнем Востоке, Средней Азии и Закавказье. Однако в табасаранской сказочной традиции эти сюжеты обогатились деталями местного колорита. Это сказки «Рустам Зална шах» («Рустам Зал и шах»), «Рустам Зал ва Сухраб» («Рустам Зал и Сухраб»). В последней использован международный «бродячий сюжет» о поединке отца с сыном, известный в сказках и эпосах многих народов Евразии. (К примеру, в русской былине «Бой Ильи Муромца с сыном» богатырь в единоборстве сражается с сыном Соколиком). Согласно персидскому сюжету эпический герой Рустам, отправляясь в поход против врагов Ирана, просит жену в случае рождения сына надеть на его ручку браслет с драгоценным рубином. Спустя много лет во время единоборства отец убивает сына Сухраба, а потом по браслету в противнике узнает родного сына. Сюжеты о «непобедимом» Рустам Зале как о драконоборце и защитнике народов от произвола жестоких правителей известны в татском фольклоре с названиями «Рустам Зал» и «Бижон и Ме-нежон» [1. С. 137], в азербайджанских и лезгинских волшебных сказках.
Фольклористы еще не готовы осветить главные проблемы миграции сюжетов: какие заимствованные, а какие - самобытные. Для выявления истоков восточных сказочных сюжетов и определения их оригинальности и самобытности в фольклористике
сделаны первые шаги по методике реконструкции сюжетов на мотивы, чтобы в процессе сравнительно-типологических изысканий установить приблизительный регион или географические границы генезиса некоторых мотивов и пути их миграции. Можно вполне согласиться с позицией В. М. Жирмунского, что родиной большого числа волшебно-фантастических сюжетов сказок является Ближний и Средний Восток, откуда они заимствовали и свой местный колорит, и необычные для Запада этнографические и бытовые детали [4. С. 283]. Заметим, что многие сюжеты и мотивы, зафиксированные в восточных сводах («Панчатантре» и ее ответвлениях, «Тысяче и одной ночи», «Книге попугая», «Повести о семи мудрецах», «Калиле и Димне» и других сборниках), имевших широкое распространение в фольклоре народов Востока, в Закавказье и в средневековой Европе в переводах и обработках встречаются и в сказочных эпосах народов Южного Дагестана.
В табасаранской сказке «Дугъри шах» [4. С. 13] («Справедливый шах»), сложенной по сказочным традициям Востока, переплетаются международные сказочные мотивы с обогащением их элементами местного колорита. В ней повествуется, как на балкон шаха прилетел сокол и человечьим голосом спросил: «Эй, илаэСу увуз бала дуфну жигьилди миди ккундунуз, дарш кьаби гъахьиган?» («Эй, шах! Как тебе угодно, чтобы неминуемая беда пришла к тебе в молодости или в старости?»). Всерьез обеспокоенный шах ответил: «Жигьилди миди...» («Лучше в молодости...)». На следующий день откуда-то по городу пошел слух, что шах плохой, и его нужно свергнуть. Чья-то клевета с каждым днем разрасталась как снежный ком, и шах решил добровольно оставить свой трон. Он взял двух своих сыновей, жену и уехал куда глаза глядят. Чтобы отдохнуть и утолить жажду, путники остановились у родника. Спустя час к ним подошел какой -то старик и с мольбой попросил шаха разрешить его жене принять роды у невестки старика. Сжалившись над бедным стариком, шах отпустил свою жену. Благородный шах не знал, что старик был известным в тех краях разбойником. Три дня шах искал жену, но тщетно. На четвертый день шах лишился и своих сыновей: одного унесла река при переправе, другого - волк. Так несчастный шах оказался во владениях другого падишаха, где он нанялся пастухом у
правителя. (Но сюжет сказки развивается с установкой на волшебство и справедливость). Первого сына доброго шаха спас мельник, второго - охотник. Они оба усыновили шахских сыновей.
Прошли годы. Умер падишах в соседнем вилаяте1, где работал справедливый шах. У покойника не было наследников. Каждый визирь хотел стать шахом. После долгих дворцовых интриг и скандалов народ восстал и потребовал, чтобы на трон падишахом назначили того, на чью голову сядет любимый голубь покойного правителя. Считалось, что птица издалека чует справедливого человека. И, к удивлению присутствующих, голубь сел на голову неизвестного пастуха. Трижды из клетки выпускали падишахского голубя, и каждый раз он садился на пастуха. Народ с ликованием избрал пастуха своим падишахом. Дети узнали в нем родного отца, разбойники вернули ему жену.
В сказках с аналогичными сюжетами и мотивами действия, как правило, происходят в южных странах, в бескрайних жарких пустынях, во владениях персидских правителей и их визирей, в волшебных богатых замках шахиншахов или же их наместников, охраняемых аждахой или агдевом с тремя или семью головами, сорока разбойниками (гья-рамбаши) и т.д. Сюжеты такого порядка создают картины далеких ближневосточных городов с глашатаями и водовозами, селений с правдоподобными этнографическими деталями, это сказочники удачно использовали в целях создания инонациональных панорам и описываемых в сказках событий. Если в архаических образцах волшебных сказок мифологические существа аждаха или агдев - это естественные антигерои сказок, то в текстах позднего средневековья акцент делается на людских пороках: зависти, жадности, алчности, продажности и т. д., но постоянной остается жанровая установка конфликта добра со злом.
Сюжеты с заимствованными мотивами сказок строятся на приключениях сына бедняка или шахзаде (сына шаха), связанных с поисками сказочной красавицы. Герои влюбляются по установкам сказочной традиции: либо во сне, «выпив сладкий шараб из рук сказочной красавицы», либо увидев «нарисованный художником ее портрет», или же под впечатлением рассказов странствующих киссаханов и дервишей. При ви-
де портрета «луноподобной» дочери шаха герои теряли рассудок. Хотя завязками фабулы сказки могут быть традиционные мотивы поэтики, основное место в восточной традиции отводится приключениям героя. Здесь на пути персонажа встречаются добрые и злые пери, мифологический агдев, трехголовая аждаха, волшебники, колдуны, женщина-кафтар, злые духи и т.д. В них чудесное воплощение вполне может переплетаться с реалистическими деталями восточных сел с шумными базарами, нищими, названиями иранских, арабских, азербайджанских городов: Тегерана, Ширвана, Хачмаса, Тебриза, Багдада, Дамаска, Мекки, Медины и др. Причем смешение реального с фантастическими превращениями в сюжете осуществлялось сказочниками так искусно, что слушатели воспринимали этот творческий прием как обычное явление. Такие сюжеты табасаранских волшебных сказок напоминают восточные хикаяты. Героями их иногда являлись кечел (плешивый) и шахзаде. Плешивый кечел добивается успеха, благодаря своей настойчивости, добротой, храбрости и верности заветам предков и т.д.
В другой табасаранской сказке «Шагьдин байна ягъчъур гьярамбаши» [5. С. 8] («Шахзаде и сорок разбойников»), созданной по аналогии фабул из серии ближневосточных сюжетов «о сорока разбойниках», сын шаха оказался в плену у разбойников под землей, которые требовали у правителя полцарства в качестве выкупа за единственного сына. Однако благодаря находчивости и умению ткать ковер шахзаде смог нарисовать на ковре специальные узоры и сумел сообщить отцу, где он находится в плену. Удивительно красивый и дорогой ковер со странным, доселе неизвестным узором, привлек на базаре внимание шахского визиря, который «прочел» на ковре весточку о шахзаде, и герой был спасен. Подобные сюжеты со сходными приключениями часто встречаются в сказочных традициях ираноязычных народов.
Действия волшебных сказок традиционно сконцентрированы вокруг главного героя. Причем необязательно участие в сказках трех братьев-царевичей или бедняков. Иногда персонажами выступают два брата: старший и младший. Некоторые популярные мотивы, герои, темы, идеи, образы, приключения героев могут совпадать с мотивами из известных на Ближнем Востоке
1 Вилаят - (перс.) страна, регион.
серий персидских сказок о вреде торопливости «Бахтияр-наме», о коварстве красавиц - «Синдбад-наме», моралистические мотивы из «Кабус-наме», возникшими в древне-иранской (пехлевийской) устной традиции. Иногда прямые совпадения мотивов табасаранских сказок с сюжетами из серии «Тысяча и одна ночь» мы находим в фольклоре народов Ирана. Они обогащены этнографическими подробностями с горским колоритом. Как справедливо отмечает В. В. Лебедев, оригинал «Тысячи и одной ночи» -не записи арабских текстов, повествовавших изустно, а обработанный литературный сборник, имевший вековую письменную традицию. В основе упомянутого сборника лежали переведенные на арабский язык в IX в. тексты из персидской литературной антологии «Хезар афсане» («Тысяча сказок»). Источники этой антологии прослеживаются в древнем фольклоре Индии и Ирана [8. С. 5].
Итак, можно подвести некоторые итоги. Наряду с самобытными сказками в табасаранском фольклоре огромную группу составляют тексты с заимствованными сюжетами из устного творчества народов Ближнего Востока, но насыщенные горским колоритом и поэтикой. Это сказки о персидских шахах, падишахах, их детях, Рустам Зале (герое персидского эпоса «Шахнаме»), правителях Шах-Аббасе и Шах-Исмаиле: «Гьюлин гьяйван» («Морской конь»), «Ма-лик-мамед», «Шах-Аббас ва дугъан бай Шах-Исмаил» («Шах-Аббас и его сын Шах-Исмаил»), «Дугъри шах» («Справедливый шах»), «Симир гьяйван» («Конь-симург»), «Падишах ва дугъан йиц1икьюр бай» («Падишах и его двенадцать сыновей) и др. В обогащении табасаранского сказочного
«Бижон и Менежон» и романтическая поэма Фирдоуси «Бижан и Минижа» // Жанр сказки в фольклоре народов Дагестана. Сост. А. М. Гание-ва. Махачкала, 1987.
2. Жирмунский В. М. Сравнительно-историческое изучение фольклора: Проблемы современной фольклористики. Автореф. дисс. ... д-ра филолог. наук. Л.,1958.
3. Жирмунский В. М. К вопросу о международных сказочных сюжетах // Историко-филологические исследования. Сб. статей. М., 1967.
4. Зап. Мазанова Л в с. Чувек, Хивского р-она в 1992 г. от отца Рамазана (70 лет). СФЛ ДГПУ.
эпоса иноязычными мотивами и целыми сюжетами в Средневековье основную роль сыграли тюркоязычные и переселенные Ку-бад-шахом и Хосровом I Ануширваном в У-УП в. в Дербент для военного укрепления «Горной стены» («Даг-бары») персидские племена.
Анализ творческих контактов табасаранцев с народами Кавказа и ближневосточного региона позволяет заметить, что торговые, бытовые и культурные связи создали благоприятные условия для заимствования из фольклора ираноязычных и тюркоязыч-ных народов мотивов, фольклорных текстов с вариантами и эпических традиций. Этому способствовало то обстоятельство, что Табасаран с IV в. до арабских нашествий VIII в. находился в составе Сасанидского Ирана, вследствие чего оказался в зоне влияния мощной персидской культуры [7. С. 307-314]. Заимствования осуществлялись как напрямую из богатого персидского фольклора с эпическими традициями, так и с помощью старого тюркского языка, который был языком общения между народами региона. Поэтому названия мифологических существ в эпической традиции (ажда-ха, агдев, конь-симург, кафтар), имена средневековых иранских правителей (Иездигард, Кубад ьииХу Хосров, Ануширван, Шах-Аббас, Шах-Исмаил, Надир-шах)), иранизмы: дервиш, шах, шахиншах, кешюш, визирь, вакил, туман, шербет, пехливан, вилаят и др. стали лексемами табасаранского языка. В этом аспекте Дербент как крупный торговый и культурный центр Средневековья сыграл важную роль, где происходило взаимодействие разных языков, культур и эпических традиций.
с. Джули, Табасаранского р-на в 1978 г. Рукоп. фонд СФЛ ДГПУ. ТФ-583.
6. Крымский А. Е. История Персии, литературы и дервишской теософии. М.: Наука, 1986. 468 с.
7. Курбанов М. М. Специфика отображения сасанидских походов У-У! вв. в древних преданиях табасаранцев // Горизонты современного гуманитарного знания. М.: Наука, 2008. С. 307314.
8. Лебедев В. В. Словесное искусство наследников Шахразады // Арабские народные сказки. Пер. с араб., предисловие, примечания В. В. Лебедева. М.: Наука, 1994. С. 3-10.
Литература
1. Авшалумова Н. Х. Народная татская сказка ТФ-505. 5. Зап. нами от Гасанова Абдулвагаба в
References
1. Avshalumova N. Kh. The Tat folk tale "Bizhon 5. Writ. by us from Gasanov Abdulvagab in the
and Menezhon" and "Bijan and Minija" romantic poem by Ferdowsi. Zhanr skazki v fol'klore narodov Dagestana [The genre of fairy tales in the folklore of the peoples of Dagestan]. Comp.by A. M. Ganiev. Makhachkala, 1987. (In Russian)
2. Zhirmunsky V. M. Sravnitel'no-istoricheskoe izuchenie fol'klora: Problemy sovremennoy fol'klor-istiki [Comparative historical study of folklore: Problems of the modern folklore studies]. Extended abstract of dissertation for Doctor's Degree (Philology). Leningrad, 1958. (In Russian)
3. Zhirmunsky V. M. The problem of international fairy tale plots. Istoriko-filologicheskie issle-dovaniya [Historical and philological studies]. Coll. articles. Moscow, 1967. (In Russian)
4. Writ. by Mazanov L. in Chuvek vil., Khiv region in 1992 from his father Ramazan (70 years). CFL, DSPU. TF-505.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ Принадлежность к организации
Курбанов Магомед Муслимович, доктор филологических наук, профессор кафедры литературы, ДГПУ, г. Махачкала, Россия; e-mail: nauka_dgpu@mail.ru
Статья поступила в редакцию 22.01.2016 г.
vil. of Julie, Tabasaran region in 1978. Index of deposited manuscripts. SFL fund, DSPU. TF-583.
6. Krymsky A. E. Istoriya Persii, literatury i der-vishskoy teosofii [History of Persia, literature and dervish theosophy]. Moscow, Nauka Publ., 1986. 468 p. (In Russian)
7. Kurbanov M. M. Specificity of display of Sas-sanian campaigns of the 5-6th centuries in the ancient legends of the Tabasaran people. Gorizonty sovremennogo gumanitarnogo znaniya [Horizons of modern humanitarian knowledge]. Moscow, Nauka Publ., 2008. Pp. 307-314. (In Russian)
8. Lebedev V. V. The verbal art of Shehrazade's heirs. Arabskie narodnye skazki [Arabic folk fairy tales]. Transl. from Arabic, preface, notes by V. V. Lebedev. Moscow, Nauka Publ., 1994. Pp. 3-10. (In Russian)
AUTHOR INFORMATION Affiliation
Magomed M. Kurbanov, Doctor of Philology, professor, the chair of Literature, DSPU, Makhachkala, Russia; e-mail: nauka_dgpu @mail.ru
Article was received22.01.2016.
Филологические науки / Philological Sciences Оригинальная статья / Original Article УДК 811.351.12 / UDC 811.351.12
Семантические сходства русских и тюркских мифонимов (на материале эпосов «Слово о полку Игореве»
и «Анжи-наме»)
© 2016 Махмудова Н. А., Шабанова Ш. Г., Аталаева Н. Г.
Дагестанский государственный педагогический университет Махачкала, Россия; e-mail: neli1959@rambler.ru, shakhnazs@bk.ru,
nauka_dgpu@mail.ru
Резюме. В настоящей статье рассматриваются семантические сходства мифонимов в древнерусском эпосе «Слово о полку Игореве» и кумыкском «Анжи-наме». Они представляют из себя заимстования из турецкого языка. Авторы приводят как лексические сходства, так и семантический анализ этих мифонимов.
Ключевые слова: религия, миф, мифонимы, христианство, языческий, этимология, семантический, лексический, сказания.
