CC BY
256
А. А. Зыков
ТРАНСГРАНИЧНЫЙ РЕГИОН В СИСТЕМЕ МЕЖДУНАРОДНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА РОССИИ
Рассмотрены проблемы зарубежной и отечественной практики трансграничного сотрудничества. Освещается внешнеполитическая стратегия России, проблемы отечественной практики трансграничного и приграничного сотрудничества в контексте последних тенденций глобализации. Особое внимание уделено роли российского Дальнего Востока в региональных интеграционных процессах в Северо-Восточной Азии и перспективам построения эффективной региональной стратегии отдаленных регионов России. Разбирается современная ситуация в регионе, проблемы пространственного развития России на ближайшее будущее.
Transboundary region in system of the international cooperation of Russia. ALEXANDER A. ZYKOV (Vladivostok State University of Economy and Service).
In clause problems of foreign and domestic practice of transboundary cooperation are considered. Foreign policy strategy of Russia, a problem of domestic practice of transboundary and frontier cooperation in a context of last tendencies of globalization is shined. The special attention is given to a role of the Russian Far East in regional integration processes in Northeast Asia and to prospects of construction of effective regional strategy of the remote regions of Russia. The modern situation understands region, problems of spatial development of Russia on the near future.
Сегодня Россия переживает важные моменты собственного пространственного становления. Еще с середины 1980-х годов наметился процесс «открытия» страны для многостороннего и многоуровнего международного сотрудничества, начало которому было положено в «новом политическом мышлении» М. С. Горбачева. С распадом СССР этот процесс значительно ускорился, но вместе с этим шло образование новой страны активизировалось формирование новой идентичности. Первые шаги на этом пути были сделаны в направлении Запада и европейской самоидентификации. В то время и вправду казалось, что наступил «конец истории», а западное либеральное общество является «венцом развития цивилизации». Такие ориентиры имели свои последствия, в основном негативные - некоторые общественно-политические деятели высказали свое представление (не без подсказки западных аналитиков) об обремененности «содержания» восточных территорий России и даже об исторической ошибке перехода русских через Уральский хребет. Быстрое объединение Европы и возрождение Азиатского глобального геополитического и экономического центра силы интенсивно меняют геополитическое положение и геополитические представление страны.
Смена мировоззренческой парадигмы руководства страны постепенно приводит к обыденности
высказываний по поводу полицентричности мировой политико-экономической системы, причиной чему послужило впечатление от колоссального роста экономик стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Евроцен-тристское, а где-то и нациоцентристское восприятие мировых процессов уходит в прошлое. Сегодня мы наблюдаем развитие нескольких глобальных геополитических систем, которые скорее сотрудничают, чем соперничают друг с другом, что объясняется глобальной взаимозависимостью суверенных стран и их экономик. Это обстоятельство способствует активизации интеграционных процессов на всех уровнях от трансконтинентального до глокального.
Однако мировой стандарт форм регионального сотрудничества до сих пор задает прогрессирующая интеграция «европейского международного региона», которая приводит к появлению еще одного «регионального» уровня. Здесь составным его элементами выступают уже либо отдельные европейские государства («национальные экономики»), либо их части, образующие так называемые трансграничные зоны экономической активности (регионы).
Первоначально «трансграничные регионы» организовывались в рамках локальной кооперации соприкасающихся территорий соседствующих государств Западной Европы. Намерения создать такие
© ЗЫКОВ Александр Александрович, аспирант, лаборатория актуальных геополитических исследований Владивостокского государственного университета экономики и сервиса, 2008.
объединения предпринимались еще в конце 1940-х годов, однако широкое распространение они получили в 1970-е годы. Это были достаточно простые организации, отличались ограниченностью масштабов кооперационных взаимодействий и попытками объединить усилия для решения общих задач локального характера [14, с. 243] и по сути ничем не отличались от обычного приграничного сотрудничества. Возникали они на едином географическом пространстве с населением, имеющим общую историю и близкие культурные и социально-экономические характеристики (например, Базельский район объединяет пограничные территории Швейцарии, Франции и Германии).
Правовую основу этому процессу обеспечила принятая в 1989 г. «Европейская (Мадридская) рамочная конвенция о трансграничном сотрудничестве территориальных образований и их властных органов». В этот период (1980-1990-е гг.) трансграничный регион выходит на новый уровень сотрудничества, при этом активно расширяя свои географические рамки в Восточной Азии и Латинской Америке. В последние годы в АТР стали появляться новые трансграничные образования в форме «треугольников роста», которые представляют собой транснациональные экономические зоны (три и более страны), базирующиеся на стратегии интеграции приграничных территорий соседних государств. Такие образования используют возможности факторной взаимодополняемости, способствуют свободному движению рабочей силы, капитала и технологий и имеют вполне четкие границы. Появление новых форм трансграничного сотрудничества непосредственно было связано с мировыми процессами глобализации. Новые трансграничные кооперации отличаются глубокой взаимозависимостью всех сфер деятельности сопредельных территорий.
В целом регионализация внешнеэкономических связей АТР протекает на фоне активизации интеграционных процессов, опирающихся на идею «открытого регионализма», который предполагает усиление кооперации групп стран на фоне общей тенденции глобализации. Идея открытого регионализма корреспондирует, в частности, с концепцией К. Омаэ [КетсЫ ОЬтае] (автора известной модели «триады»). Он выдвинул модель «регионов-государств» (regions-states), которые являются самодостаточными экономическими комплексами и непосредственно взаимодействуют между собой, что является началом нового мирового порядка - «мира без границ», где капиталы, информация и люди свободно перемещаются. Известный исследователь Азии Р. Скалапино [К 8са1аршо] называет такие образования «естественными экономическими территориями».
В условиях набирающей темпы глобализации теряет былое значение разделение на внутригосударственные и международные политические процессы. Нарушение монополии государства в мировой политике и международных отношениях, во внешней
государственной и внутригосударственной сферах деятельности, при условии одновременного возрастания роли трансграничных процессов, привело к смене смыслового наполнения многих политических явлений и институтов. Подобные тенденции непосредственно затронули такие понятия, как государственный суверенитет, граница и многие другие. Моральное старение классических форм политического управления также, безусловно, дало новое понимание власти и подчинения в государственном и общественно-политическом социуме. Глобальная взаимозависимость перерастает в образование единого глобального политического пространства, которое напоминает по своей структуре и акторам общехристианскую монархию средневековья (со сложными ленными и династическими владениями, аморфными границами и на пороге религиозных войн). То, что ранее являлось целостным государственно-политическим образованием, сегодня делится на активные политические элементы, которые обладают некой субъектностью и независимостью от политического центра (страны), но неспособны самостоятельно существовать без иного центра силы (как собственно политического, так и экономического, культурного и т.д.). Примером может послужить положение Дальнего Востока России, для которого ослабление политико-экономических отношений с Москвой будет менее болезненно, чем отгораживание от экономики стран Северо-Восточной Азии.
По мнению французского ученого Б. Бади, «многоцентричный мир представляет собой продукт различных взаимосвязей между индивидуальными акторами, которые посредством своих взаимодействий на мировой сцене порождают множество «транснациональных потоков», т.е. всех тех взаимоотношений на планете, которые либо осознанно, либо под воздействием встроенных тенденций минуют контроль наций-государств, в значительной мере бросая вызов их суверенитету или территориальной компетенции. Наряду с сохраняющимся миром государств с его традиционными и соответствующими ему принципами и практиками, происходит становление другого мира с бесчисленными акторами, стремящимися, прежде всего, защитить и продвинуть свою автономную силу, а также избегающими традиционных норм дипломатии» [23, р. 23].
Если же глобализация создает источники властного авторитета на уровнях «выше» национального государства, то ее неизменные спутницы - локализация и фрагментация - множат центры эффективных властных решений и на уровнях «ниже» национального государства, тем самым открывая для политической практики и политического анализа не только новые транснациональные, но и субнациональные пространства [11, с. 129].
Исходя из этого, можно смело утверждать, что, с одной стороны, трансграничное сотрудничество как часть региональной интеграции есть не только следс-
твие глобализации и ответ на ее вызовы, но и явление, способствующее ускорению этих планетарных процессов. С другой стороны, по мнению некоторых специалистов, такие мировые тенденции, как глобализация и рост региональной интеграции, находятся в сложном и противоречивом взаимодействии. Несмотря на то что в региональной интеграции видят серьезное препятствие для экономического роста и межгосударственных отношений, подобный вид сотрудничества оказывает позитивное воздействие на ход многосторонних торговых переговоров, снижает издержки и негативные последствия глобализации. Более того, иногда они рассматриваются в качестве единственно возможного решения, позволяющего примирять противоречия между производительными силами, которые переросли рамки отдельных наций, но не достигли еще мировых масштабов [24].
Трансграничное сотрудничество как процесс интеграции приграничных территорий различных стран, образующих отдельный регион, способно помочь модернизировать указанные территории, по своей сути являющиеся периферийными образованиями соседствующих государств. Однако стоит учитывать, что процесс модернизации не возникает на пустом месте, он требует ресурсов, а главное, эффективного управления этими ресурсами. Среди основных ресурсов трансграничного сотрудничества географическое положение и политическая воля управленческой элиты, которая сможет мобилизовать все остальные необходимые ресурсы для реализации возможностей и наметившихся перспектив. Ресурсно-экономические факторы имеют решающее значение для политического развития. Также многие авторы, работающие в области международных отношений, процессов интеграции и регионализации, отмечают, что наиболее успешные интеграционные процессы - это те, которые основаны на культурноисторических сходствах сотрудничающих сторон, что обусловлено национально-культурным менталитетом населения по обе стороны границы, на генетическом уровне связанного с осваиваемым пространством.
Трансграничный регион по своей сути следует признать сложноструктурным феноменом, так как он включает в себя такие разные явления, как территория, сотрудничество, пограничье, приграничье, регионализм. Причем перечисленные явления используются в экспертных анализах и научных штудиях как взаимозаменяемые и синонимичные. Особенно часто путают понятия приграничного/трансграничного региона, приграничного/трансграничного сотрудничества. Наличие подобной путаницы в общественно-политическом и научном дискурсе говорит о том, что официальные лица не воспринимают всерьез перспективы развития приграничных регионов, предпочитая старые формы сотрудничества и откровенно не готовы к активизации трансграничных процессов.
Во многом из-за этого в современной России сохраняется приверженность к традиционному подхо-
ду в понимании границы, т.е. пограничье - «граница на замке» - есть необходимое благо, обеспечивающее народный суверенитет государства; приграничное сотрудничество - самоуправление региона - есть «необходимое/меньшее зло» и «плоды беспутной эпохи реформ 90-х»; трансграничные процессы - «прорыв границы» - есть страшное зло, нарушающее национальную безопасность: наркотрафик, неконтролируемая миграция, контрабанда и т.д.
Как бы там ни было, существует два подхода к исследованию трансграничных процессов: традиционный - акцентирующий внимание на развитии приграничного и становлении интеграционных зон тяготения; и постмодернистский - уделяющий внимание больше социально-политическим последствиям развития трансграничных территорий, т.е. транснационализации населения приграничных территорий и в целом изменению их самовосприятия.
Яркий представитель традиционного подхода
О.Дж. Мартинес [25] проанализировал возможные модели приграничного взаимодействия (их зависимость от различных переменных и постоянных факторов, таких как топография, расстояния от центра страны, демографические характеристики, этнические и культурные паттерны, уровень экономического развития и т. д.) и подразделил приграничные территории на отчужденные (alienated), сосуществующие (co-existent), взаимозависимые (interdependent) и интегрированные (integrated) [15, с. 101].
Подобная классификация может использоваться и в качестве ранжирования уровней эволюции от пограничного режима к образованию трансграничного региона. Причем только интегрированные территории могут считаться трансграничными, а взаимозависимые
- промежуточный вариант, где «трансграничность» продвигается в качестве приоритета развития отдаленных регионов на национальном уровне. О.Дж. Мартинес отметил, что перспективы формирования трансграничного региона связаны с такими факторами, как политические взаимоотношения сопредельных стран, экономические связи между приграничными территориями (движение капитала и товаров), миграционный обмен и приграничные контакты между людьми [15, с. 102].
По мнению М.Ю. Шинковского, разница между приграничным и трансграничным регионами основывается не столько на географическом положении, сколько на институционально-правовом факторе, связанном с административным статусом территории и предполагающем создание особой социально-экономической, политической и социокультурной общности. С этой точки зрения приграничный регион может рассматриваться как часть трансграничного региона [20, с. 54]. В этой связи повышается роль приграничных территорий каждой страны в обеспечении такого взаимодействия. В отдельных случаях необходимо рассматривать сотрудничество не только с точки
зрения роли отдельных приграничных территорий, но и с позиции единой трансграничной территории.
В исследовании трансграничного региона трудно выделить классиков жанра, в силу того что для России это еще достаточно новая тема, а зарубежные авторы затрагивают, как правило, эту тему в нагрузку к изучению интеграции, феномена границ, глобализации и т.п. Для конкретизации приведем мнение автора, который одним из первых в российской политологической литературе предложил целостное понимание трансграничного региона. Ю.С. Косов следующим образом описал ментальное восприятие приграничного соседства: «Территориально-пограничные вопросы отражены в массовом сознании. Представление о государственной границе как о важном факторе, влияющем на поведение государств на мировой и региональной аренах, стало необходимым элементом национальных культур» [8]. Сама по себе граница все более воспринимается как серьезный психологический барьер, который в массовом сознании нередко приобретает этнокультурный и даже цивилизационный характер. Нередко тот же подход практически используется или полуофициально подразумевается и при формировании проводимой в жизнь пограничной политики.
Но, к сожалению, на сегодняшний день даже самые обеспеченные и развитые страны мира (США, страны Евросоюза и т.д.) не способны полностью контролировать трансграничные процессы, будь то нелегальная миграция и контрабанда или международный терроризм и наркотрафик. Эти процессы рассматриваются как однозначно негативные, противоречащие национальным интересам государства и являющиеся прямой угрозой национальной безопасности, что у различных официальных инстанций вызывает ответную реакцию в качестве укрепления военной охраны границы и ограничения приграничного сотрудничества и возможностей трансграничного сотрудничества. Вполне естественно, что эти действия приводят к экономическому спаду в приграничных регионах, а в условиях России это большая часть страны.
Таким образом, практика не подтверждает наступления эры свободного передвижения товаров, услуг и людей через госграницы. По мнению А.Б. Каримовой, инерция негативно-кризисных подходов не позволяет уделить внимание трансформации современного государства, укреплению господства над территорией с помощью новейших форм контроля над передвижениями (миграционная политика, экологические санкции и т.д.) [5, с. 39].
Однако это совершенно не значит, что современные правительства игнорируют вышеуказанные процессы. Ведется работа по налаживанию взаимодействия с геополитическими регионами и отдельными странами, которое в определенной степени можно назвать трансграничным сотрудничеством.
России не представляется возможным интегрироваться по принципу стран ЕС или НАФТА (NAFTA/
Североамериканское соглашение о свободной торговле), т.е. всем своим пространством в одну структуру, так как ее просторы слишком велики, чтобы уложиться в конкретные географические или даже цивилизационные рамки. России более приемлема и даже желательна интеграция через свои регионы, которые граничат с естественными зонами интеграционного тяготения. В некоторой степени вполне показательно развитие Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), одной из главных причин образования которой послужила проблема территориального разграничения с новыми независимыми государствами на постсоветском пространстве.
На сегодняшний день можно констатировать четыре направления приграничного/трансграничного (в перспективе) сотрудничества России:
1) европейское - осуществление через Балтийский регион проекта «Северное измерение»;
2) азиатское - приграничное взаимодействие сибирских и дальневосточных субъектов федерации с азиатскими соседними странами (в основном с КНР), ориентирующееся на интенсивную интеграцию в АТР;
3) постсоветское пограничье - трансграничные процессы на территории стран бывшего СССР, обусловленные общей неустроенностью пограничной инфраструктуры;
4) северное - активное сотрудничество с соседями по арктической зоне, проекты Северный форум и Совет Баренцева/Евроарктического региона - СБЕР.
Стоит отметить, что все направления трансграничного сотрудничества являются регионами примерных пространственных форм, так как существуют кооперации, находящиеся на границе указанных направлений, т.е. Прибалтика относится к Новому пог-раничью и к Евро-Балтийскому региону, Совет Евро-арктического региона включает страны Скандинавии и ЕС, возможна активизация интеграции Северо-Тихоо-кеанского региона (Nort Pacific), включающего страны Северо-Восточной Азии (СВА) и т.д., что не умаляет значение основных направлений, а только подчеркивает их особенность. Более эффективными для развития субъектов РФ представляются балтийское, азиатское и арктическое направления в силу сотрудничества со странами более экономически развитыми, чем бывшие союзные республики.
Балтийский регион отличается глубинными интеграционными процессами при наличии жесткой внешней границы, ставшей проблемой для российского эксклава - Калининграда. Хотя нельзя отрицать, что уровень приграничного сотрудничества северозападной части России высок и, как никакое иное направление, близок к трансграничному сотрудничеству (проблема, скорее, в институциональном правовом аспекте). Северо-Запад России имеет общую историю со своими европейскими соседями, что упрощает
процессы взаимодействия. Однако пространственные размеры России и размеры населения ставят крест на возможном слиянии ЕС и РФ. К тому же близость культурно-цивилизационного развития не означает ее идентичность (Россия - другая Европа, восточная или православная), а это может означать ужесточение либо пограничного контроля, либо правил приграничного сотрудничества.
Сегодняшнее развитие глобализации в мире показывает, что с конца XX в. для России восточный, точнее дальневосточный, азимут внешней политики на перспективу становится не менее важным, чем евроатлантический. Однако долгое время Россия не имела (и даже не вербализовала) регионального интереса в СВА, были представлены только общероссийские интересы «большой политики». Сейчас идет медленный процесс исправления ситуации (в том числе благодаря академическому сообществу, уделяющему большое внимание регионализации).
Характерной чертой современного этапа развития стран Азии являются не только высокие темпы экономического роста, но и динамичное развитие интеграционных процессов. Расширение взаимодействия со странами СВА является одним из ключевых средств для включения Дальнего Востока в процессы трансграничного сотрудничества. Цель построения трансграничного региона с активным участием Дальнего Востока России - это обеспечение экономического роста российской стороны и рост благосостояния населения этих территорий, а следовательно, стабилизация политического статуса России на международной арене при постепенном отходе в прошлое приоритета ее военного потенциала.
Географические проекты, о которых пойдет речь ниже, дислоцированы на Дальнем Востоке. Поэтому одновременно они являются и региональными: в них задействованы региональные ресурсы, они оказывают огромное влияние на экономику региона в целом и субъектов федерации в частности. Применяя концепцию «прямого соседства», создаются трансграничные институты в приграничных регионах, таких как зоны соприкосновения Евросоюза с Российской Федерацией или российско-китайская граница. Однако приграничный регион имеет специфику, связанную с институтом внешних границ. Поэтому международное сотрудничество в приграничных регионах рассматривается с доминирующим учетом факторов безопасности и геополитики [5, с. 37] (общероссийской внешнеполитической стратегии).
Азиатская политика России направлена ныне на решение важнейших задач:
1) добиться большей вовлеченности в политические процессы и экономические отношения в регионе, активно включиться в процессы региональной интеграции;
2) через стабильные и добрососедские отношения с соседями создать более благоприятное
внешнее окружение и обеспечить тем самым безопасность своих азиатских территорий;
3) сохранить и развить российские позиции в Азии, обеспечить модернизацию экономики и форсированное развитие Сибири и Дальнего Востока.
Дальневосточная геостратегия России направлена на сбалансирование внешней политики в отношении стран СВА, что сопряжено с определенными сложностями, продиктованными разнообразием идеологических, социально-политических и экономических систем. Остаются региональные геополитические проблемы, такие как разделенные государства (корейский полуостров и КНР - Тайвань), нерешенные территориальные вопросы (атоллы Четай или Сэкаку в контексте КНР - Япония, споры между Кореей и Японией относительно острова Тэкто или Такэсима) и некоторые юридические вопросы, относящиеся к Японскому морю, название которого корейцы не принимают [2, с. 121].
В целом можно признать справедливым вывод о том, что в международных процессах в СВА доминируют политические отношения. Причем и экономические отношения имеют высокий политический градус. КНДР («камень преткновения» рассматриваемого геополитического региона) с помощью ядерного шантажа США и трех своих ближайших соседей (Республика Корея, КНР, Япония) давно наловчилась решать экономические и продовольственные проблемы. Появление новых региональных лидеров обостряет борьбу за влияние в регионе. До сих пор значимыми игроками остаются США и Япония, однако все больший вес набирают Китай, Республика Корея. Именно расстановка сил обусловливает состав союзов между государствами в Азии, в том числе и объединений интеграционного характера [1, с. 79]. Глубокое политическое понимание и доверие со стороны государств все еще является целью развития, но ни в коем случае нельзя отрицать высокой мотивированности государств СВА в развитии тесных экономических связей между собой.
России приходится строить свою сбалансированную стратегию в этой части мира, учитывая непростые сложившиеся взаимоотношения стран региона. Благо некоторые политические претензии соседствующих стран к России способствуют выведению этих отношений на совершенно новый уровень трансграничного сотрудничества.
Яркий пример этому - Япония, страна, с которой до сих пор не заключен мирный договор, поставивший формальную точку во Второй мировой войне, а также имеются нерешенные территориальные притязания в отношении ряда островов Курильской гряды. Геополитическое значение Курильских островов весьма велико, особенно для обеспечения национальной безопасности РФ в новых условиях. С экономической точки зрения, богатства, которыми располагают прибрежные морские воды Южных Курил, не могут быть
компенсированы никакими японскими инвестициями в российскую экономику. Однако это совсем не означает разрыв торгово-экономических и гуманитарных отношений между Россией и Японией. И даже наоборот: благодаря объявленной Японией политике «широкого сотрудничества» высокая политика была отделена от экономических и культурных связей, что дает шанс на будущее при помощи взаимовыгодного сотрудничества нормализировать вопросы высокой политики.
Углубление экономической взаимозависимости (в отношении России и Японии рассматривается только в категории вероятного и желаемого потенциала, пока не отраженного в политико-экономических реалиях) способно определить пределы ухудшения двусторонних отношений, как произошло с Японией, Китаем и США - связанными крепкими торговыми партнерскими отношениями. Разрыв указанных взаимоотношений может привести к глобальному экономическому кризису и к геополитическому дисбалансу на всем мирополитическом пространстве.
Несмотря на указанную взаимозависимость, Китай, согласно своей внешнеполитической стратегии, в качестве потенциального врага рассматривает США в силу их стремления к глобальному доминированию. И несколько настороженно относится к попыткам локального доминирования своих соседей - Японии, Индии и России. При этом следует заметить, что, в отличие от Японии и Индии, к России каких-либо официальных претензий Китай не имеет.
Отсутствие внешнеполитических противоречий и претензий (в октябре 2004 г. был урегулирован последний территориальный спор с Китаем и переданы ему о-ва Большой Уссурийский и Тарабаров в дельте р. Уссури) в отношении Китая приносит свои политические дивиденды - солидарность стран в отношении глобальной политики и защиты внутреннего суверенитета всех стран: Косово, Тайвань, Тибет, Ирак, Чечня, Синьцзян-Уйгурский АО; совместный проект в Средней Азии ШОС. Однако это не снижает настороженности российских властей в отношении паритетности развития сопредельных территорий, а также изменения соотношения мирового статуса стран (снижение мирового влияния России).
В целом внешнеполитические приоритеты Китая направлены на решение двух первостепенных задач: во-первых, обеспечение благоприятных международных условий для проведения китайских реформ и политики открытости (имелось в виду поддержание мирных отношений с глобальными лидерами и нормализация отношений с ближайшими соседями Китая); во-вторых, это задача «затаиться на время», действовать на основе компромисса, «спрятать голову и воспитывать в себе униженность» в целях выиграть время, накопить «комплексную государственную мощь» и уже затем претендовать на роль мирового лидера [12, с. 146].
Однако это совершенно не значит, что Китай дистанцируется от политического участия в региональной
политике, даже наоборот - он является центральным участником большинства (если не всех) существующих в регионе международных организаций и клубов, а его активная экономическая политика (и дипломатия) направлена на интеграцию экономик соседствующих стран (и их пограничных территорий). В целом региональную политику КНР в Северо-Восточной Азии можно охарактеризовать как стремление к балансу сил среди геополитических акторов этой части мира: стратегическое сотрудничество с РФ как противовес позициям США и Японии; выравнивание отношений с обеими Кореями - при активизации культурного и экономического сближения трех стран.
Корейский полуостров остается центральным объектом внимания в СВА, который выступает в роли своеобразного институционального фактора, собирающего основных акторов региональной политики для решения глобальной проблемы денуклеаризации региона и определения статуса КНДР в современном миропорядке. Непосредственная близость КНДР к российским границам, нестабильность геополитической обстановки на Корейском полуострове также затрагивают интересы нашей страны. России предстоит восстановить свой статус-кво в многостороннем диалоге вокруг проблем, связанных с межкорейскими отношениями и обоснованием международного положения Северной Кореи, занесенной Соединенными Штатами в черный список стран «оси зла». При этом для России предпочтительно было бы соблюдать баланс интересов в области добрососедских отношений и всестороннего сотрудничества с обоими корейскими государствами [13, с. 67].
На рубеже тысячелетий Россией были решены некоторые противоречия со странами Корейского полуострова, обусловленные старыми идеологическими факторами - «осколок холодной войны»: 9 февраля 2000 г. РФ и КНДР подписали Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве. Период «прозападного радикализма» российской внешней политики с 1991 по 1993 год принес много вреда нашему государству, особенно на восточных направлениях. В начале 1990х гг. либеральная элита России считала недопустимым развитие отношений с диктаторским режимом Северной Кореи, считая, что с наступлением третьей волны демократизации крах «последнего оплота сталинизма» неминуем, а объединение Корейского полуострова под южнокорейским руководством необратимо. Однако КНДР доказала свою жизнеспособность даже в условиях агрессивной внешней среды, а следовательно, и ошибочность дальневосточной политики Москвы. И только после официальных визитов в Пхеньян в феврале 2000 г. министра иностранных дел России И.С.Иванова и в июле 2000 г. Президента РФ В.В. Путина Россия вернулась в Северную Корею как серьезный и перспективный для Пхеньяна партнер, одновременно повысив свой «рейтинг» на юге полуострова, да и в целом укрепив свои позиции в Северо-Восточной Азии.
Россия стремится развивать всесторонние отношения с Республикой Кореей и укреплять восстановленные отношения с Северной Кореей в рамках своей дипломатии «равных расстояний». Ещё в 1992 г. Россия заключила договор о дружбе и сотрудничестве с Республикой Корея, наладив, таким образом, официальные дипломатические отношения (до 1990 года СССР не признавали законности существования Южной Кореи). Российское политическое руководство осознает, что Республика Корея достигла огромных экономических успехов и расширила свое влияние не только в СВА, но и во всем мире (избрание корейского министра иностранных дел генеральным секретарем ООН еще одно тому подтверждение). Это объясняет стремление России к экономическому сотрудничеству с Южной Кореей, способствующей развитию дальневосточных пространств России.
Во время саммита АТЭС в Пусане 18 и 19 ноября 2005 г. президенты России и Республики Корея одобрили совместный план действий по активизации сотрудничества между странами. В план включены крупнейшие проекты соединения Транссибирской и Транскорейской железных дорог, прокладки нефтяных трубопроводов и другие ключевые вопросы двустороннего экономического сотрудничества [18, с. 120]. Для дальнейшей интеграции России в мировую экономику важно и то, что Южная Корея официально признала Россию страной с рыночной экономикой и в 2004 г. были подписаны протоколы о завершении двусторонних переговоров по доступу товаров и услуг в рамках присоединения к ВТО.
В целом на сегодняшний день реально стремление российского руководства сбалансировать отношения с каждой из стран Северо-Восточной Азии, т.е. каждый из участников региона одинаково важен для России, что создает благоприятный климат для налаживания полноценного трансграничного сотрудничества.
Особое значение для обеспечения указанного вида сотрудничества имеет энергетический потенциал России, и в первую очередь ее проект трубопровода Восточная Сибирь - Тихий океан. По масштабам и значению такие проекты являются стратегическими и государственными. Они имеют государственную правовую и финансово-экономическую поддержку, в них участвуют крупные кампании нерегионального масштаба, которые действуют в рамках межгосударственных договоренностей. Результаты же таких проектов могут изменить всю ситуацию в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Основная роль в энергетическом сотрудничестве России со странами СВА отводится регионам Восточной Сибири и Дальнего Востока, что придает этим взаимоотношениям трансграничный характер. И это вполне оправданно: основная часть «свежих» нефтегазовых ресурсов страны расположена в указанной части России. И столь же целесообразно ориентировать их разработку на потребности и инвестиции ближайших стран-соседей [8, с. 53].
И это вполне объяснимо. Помимо геополитической конкуренции мощных мировых экономик за влияние в регионе, в диверсификации собственного рынка поставщиков энергоресурсов заинтересована Япония. В связи с чем крупные японские капиталовложения в дальневосточных регионах России представляют собой вложения в большие инвестиционные проекты в виде кредитов, долей в многосторонних партнерствах (консорциумах и др.) и прямых инвестиций (в меньшей степени), сосредоточенных главным образом в топливно-энергетическом и транспортном комплексах.
Для Китая вопрос энергообеспечения жизненно важен для собственного стабильного экономического роста. В случае его снижения социально-экономические осложнения создадут внутриполитическую напряженность в стране, а если учесть глобальные масштабы китайской экономики, такие тенденции будут иметь негативные последствия для всего мира.
Имея в виду жесткую конкуренцию мировых акторов за российский экспорт энергоресурсов и возможное развитие зависимости от основных потребителей, России необходима диверсификация географии энергетического экспорта. Республика Корея, занимая 3-е место в СВА по потреблению энергоресурсов, вполне способна стать (учитывая ее финансовые, экономические и технологические возможности) своего рода балансом, регулирующим оптимальный спрос на российскую энергию со стороны Китая и Японии.
На пути интенсивного развития топливно-энергетических проектов в этой части мира стоит северокорейский фактор. Несмотря на то что для России КНДР не имеет самостоятельного значения как потребитель энергоресурсов в силу своей неплатежеспособности и относительно небольшого спроса, она интересует российских энергетиков как транзитный коридор для экспорта энергоресурсов в Республику Корею и как объект международной энергетической помощи в обмен на отказ Пхеньяна от ядерных амбиций. В связи с чем существуют проекты, направленные на обход транзитного посредника через экспорт нефти и газа морским путем с Сахалина и из Приморья. После реализации проекта ВСТО они более экономически целесообразны, но не отвечают потребности развития интеграционных структур СВА. Энергетическая инфраструктура (нефте-газопровод и энергетические сети) должна охватить большую часть СВА. На сегодняшний день разрабатывается концепция энергетической сети с участием России, Республики Корея, КНДР, КНР и Монголии. России необходимы новые потребители из числа приграничных государств, чтобы поддерживать рентабельный уровень выработки электроэнергии [17, с. 145]. Поэтому создание электросети, связывающей Приморье с Республикой Корея через КНДР, послужило бы основой для дальнейшей энергетической интеграции в СВА, активным сторонником которой является Сеул.
Соответственно, для России Китай, Япония, Южная Корея, а в перспективе и другие страны
Восточной Азии становятся весьма привлекательным и надежным рынком сбыта нефти, газа и энергии. В целом, по мере расширения областей сотрудничества, можно ожидать и общего развития региона. Сотрудничество в области энергетики, начавшись с сотрудничества между государствами и государственными предприятиями, постепенно распространится и на другие области и вовлечет частные предприятия, города, исследовательские и образовательные организации. Что, в свою очередь, заложит основы для усиления взаимного сотрудничества между странами-участницами [6, с. 23].
Анализируя современные процессы регионализации мировой политической и экономической систем, можно констатировать тот факт, что значение регионального уровня сотрудничества (сюда следует включить как сотрудничество между регионами одного государства, так и взаимодействие между регионами разных государств) все более возрастает. В этом плане важно отметить децентрализацию сотрудничества. Своим становлением в качестве реальной политической практики субъектов Федерации на российском Дальнем Востоке она обусловлена появлением возможностей для большей самостоятельности регионов по установлению и развитию внешних связей.
Регионализация оказывает существенное влияние на международное сотрудничество регионов государств через предоставление права регионам осуществлять международные связи, а также объединяться в структуры межрегионального характера, создавать межгосударственные союзы, выходящие за рамки государств, - трансграничные регионы. При этом в федеративных и унитарных государствах происходит передача больших полномочий регионам для решения вопросов местного значения, но в федерации соотношение централизации и децентрализации может различаться в зависимости от исторических периодов [3, с. 16].
Дальневосточные регионы способны выступать в качестве субъектов международных процессов (не выходя за рамки внешней политики федерального центра), тем более что центр тяжести в двусторонних и многосторонних экономических отношениях со странами СВА приходится на российский Дальний Восток. Также стоит учитывать, что для наших восточноазиатских соседей именно эти территории являются географическим приоритетом в отношениях с Россией.
Например, Китай в развитии своих северо-восточных провинций ориентируется на расширение сотрудничества с Дальним Востоком России и в целом на расширение внешней открытости. В связи с чем правительством специально разработан документ (.№ 36), по которому будет реализован целый ряд больших проектов с участием иностранных инвестиций (в том числе российских). Более того, председатель КНР Ху Цзиньтао на встрече с президентом РФ В.В. Путиным 16 августа 2007 г. в Бишкеке говорил о необходимости расширения сотрудничества Северо-Востока Китая
с Дальним Востоком России. Он подчеркнул важность тесной увязки планов по развитию Дальнего Востока и подъему старых промышленных баз на Северо-Востоке Китая. По мнению китайской стороны, предложенное направление, доработанное до уровня стратегической программы, будет стимулировать создание полноценной зоны свободной торговли между странами и ускорит процессы регионального сотрудничества [4, с. 72]. Вполне показательно намерение Китая создать международную экономическую зону на о-ве Большой Уссурийский после завершения демаркации границы. В перспективе это может оказаться самым большим проектом трансграничного сотрудничества регионов двух стран, способных образовать единое экономическое пространство.
Дальний Восток занимает особое положение и в отношениях России с Японией, что объясняется целым рядом обстоятельств. Во-первых, это фактор географической близости, важный для обеих стран и включающий целый ряд аспектов - от экономии на транспортных издержках до развития добрососедских, в том числе побратимских, связей. Поэтому и в советский период Дальний Восток был основным субъектом взаимодействия с Японией. Во-вторых, именно Дальний Восток обладал и обладает тем экспортным потенциалом (минеральные и биоресурсы), который может представлять интерес для Японии. В-третьих, интерес со стороны Японии именно к этому региону России обусловлен наличием постоянно действующего политического фактора. И наконец большую роль играют геополитические и геоэкономические факторы [19; С.139].
Для Корейского полуострова Дальний Восток не является важным фактором межрегиональных отношений. Здесь большую роль играет именно военнополитическая составляющая, отдающая предпочтение межгосударственному уровню отношений. При этом Республика Корея считает Россию в целом (и в частности Приморье) одним из приоритетных направлений своей внешнеэкономической деятельности. Многие корейские фирмы предпочитают прямые контакты с восточными территориями России. В рамках межрегиональных программ прорабатываются проекты комплексного освоения и переработки океанического сырья, строительства объектов соцкультбыта, транспорта и инфраструктуры. Сотрудничество в экономическом развитии регионов строится на основе межправительственных соглашений, заключаемых между Россией и Республикой Корея.
Региональные связи России с КНДР находятся не в лучшем состоянии из-за дисбаланса торговых отношений, развивающихся только за счет российского экспорта. Кризисное состояние северокорейской экономики и нерешенные проблемы уплаты северокорейского долга на ближайшее время лишают перспектив развитие этих отношений. Да и учитывая политический режим этой страны вряд ли можно говорить о
развитии регионального трансграничного сотрудничества. Существующие проекты свободных экономических и промышленных зон (Кэсон, Синыйчжу, Рад-жин-Сонбон и др.) рассчитаны либо на будущее, либо на экономическую помощь, активно оказываемую под видом взаимовыгодного инвестирования Республикой Корея и КНР (в меньших объемах).
Значение России для Восточной Азии в большей степени обусловлено огромным ресурсным потенциалом, который способен стать локомотивом экономического продвижения нашей страны в этот регион и, в свою очередь, катализатором ускоренного развития Сибири и Дальнего Востока в целом. Потенциал развития востока России определяется следующими параметрами:
1) ресурсным потенциалом территорий Дальнего Востока, который включает в себя углеводороды, гидроресурсы, руды, лесные ресурсы, плодородные почвы (в зоне, пригодной для ведения интенсивного сельского хозяйства), рыбные ресурсы и ландшафтно-рекреационные возможности территорий;
2) наличием конкурентоспособных производств;
3) наличием сформированной системы расселения, развитого инфраструктурного хозяйства;
4) выгодным геоэкономическим и геополитическим положением региона, его близостью к одному из главных и наиболее быстро развивающих макрорегионов мира.
Позитивные изменения политического климата в СВА создают благоприятные условия для реализации многостороннего подхода в разработке и транспортировке российской нефти и газа как получателям внутри страны, так и за рубеж. Для России экономический эффект от прокладки трубопровода будет определяться еще и возможностью газификации регионов, через которые он будет проходить: Прибайкалье, Забайкалье, Амурская область, Хабаровский и Приморский края. Эта модель соответствует интересам России, так как может обеспечить практическое разрешение наиболее принципиальных проблем в энергетическом секторе. На настоящий момент экономические инициативы как Москвы, так и Дальневосточных регионов в международной деятельности ориентируются на проекты по таким направлениям, как формирование транспортных коридоров, международной энергетической инфраструктуры, экспорт природных ресурсов (нефть, газ, лес, рыба и т.д.) и привлечение инвестиций (как российских, так и зарубежных) в производственную сферу.
Однако опора на ресурсный потенциал региона придает взаимодействию свойства, присущие модели, которую в мировой практике обычно называют колониальной. В рамках этой модели для страны (региона)
- поставщика сырья является чрезвычайно важным повысить степень переработки поставляемого сырья.
Стратегия включения России в СВА и реализация имеющихся возможностей должны базироваться не только на ресурсных, инфраструктурных и институциональных возможностях, но и на инновационных проектах.
Руководство страны стало тяготеть к восстановлению рычагов управления над отдаленными дальневосточными регионами. Сейчас с уверенностью можно сказать, что первоначально оно предполагало добиться этого политическими методами, избежав финансовых затрат из федерального бюджета. «Финансирование на паях» - частично из федерального бюджета, частично из бюджета регионов. Однако эта линия ведет к острому конфликту между интересами московских политиков и дальневосточных властно-экономических элит [21, с. 24]. Также следует выделить следующие проблемы на пути становления развития трансграничного сотрудничества и собственно самих дальневосточных территорий:
1) отсутствие консолидированного единого интереса российских акторов тормозит развитие Дальнего Востока и ослабляет влияние России на внешние рынки СВА и АТР;
2) несогласованность российских акторов между собой и их нездоровая конкуренция друг с другом; неспособность российской стороны выявить у себя хотя бы одно государственное звено, способное принять ответственное решение;
3) проблема соотношения самоиндентификации единого государственного пространства с самоидентификацией его регионов, условно ее можно обозначить как проблему «пространства власти»; расхождение интересов регионов и центра приводит к росту сепаратистских настроений на местах;
4) отсутствие мотивации развития у дальневосточных приграничных районов и городов, в отличие от китайских приграничных провинций и городов, где распределение доходов построено таким образом, что территории прямо заинтересованы в развитии сотрудничества с Россией.
Следует согласиться с А. Макарычевым, что представление о российских регионах как о полноправных участниках международных отношений является во многом метафоричным и не соответствует реальному положению дел [10, с. 95].
По мнению В.А. Колосова, «развитие приграничного сотрудничества стало серьезным вызовом для федерального центра, не изжившего настороженности (иногда вполне обоснованной) в отношении самостоятельности регионов как новых субъектов внешнеполитической деятельности. Тенденции к дальнейшей централизации в отношениях между Москвой и регионами не способствуют развитию «европейских» форм приграничного сотрудничества, предполагающих значительную самостоятельность региональных и местных
властей. В приграничной деятельности доминируют интересы силовых ведомств, объективно мало заинтересованных в усилении трансграничных взаимодействий. Преобладающий ныне политический дискурс не оставляет сомнений в том, что функции границ по обеспечению национальной безопасности в ее традиционном понимании будут в обозримой перспективе приоритетнее контактных» [7].
К началу XXI в. регионы получили возможность для проявления большей самостоятельности по установлению и развитию внешних связей в виде четкой нормативно-правовой базы вступившего в силу 16 января 1999 г. Федерального Закона «О координации международных и внешнеэкономических связей субъектов Российской Федерации». Закон в немалой степени восполнил имеющиеся в этой области пробелы и внес существенный вклад в укрепление правового механизма взаимодействия между федеральной и региональной властями. Несомненно, он способствует активизации международного сотрудничества на региональном уровне, но в то же время Федеральный Закон «О приграничном сотрудничестве» до сих пор не принят (проект закона который год ходит по кабинетам).
Административная политическая элита России сильно ограничена в своих решениях активной средой Мирового рынка, возрастным и количественным составом, лимитом доверия населения, а также корпоративным интересом. Следовательно, вне зависимости от политических изменений она будет вынуждена принять либерализацию пограничного режима, в силу хотя бы корпоративного интереса, выраженного в заинтересованности политико-управленческой элиты в экономической выгоде.
Сопротивление локальной инициативе на мировых региональном и глобальном уровнях есть противостояние наиболее эффективной управленческой стратегии, способной обеспечить региональную/локальную (субъектов федерации, административно -территориальных образований и местного самоуправления) самодостаточность без финансовых вложений центра национального господства, глокализации национальных экономик. Глокализация - формирующееся явление, включающее в себя разветвленную глобальную сеть с региональными узлами. Регион сегодня является промежуточной зоной, проводящей социальной средой, сопричастной как внутреннему, так и внешнему пространству. Именно на этой ступени общественной самоорганизации устанавливается баланс между интеграцией и дезинтеграцией, между центром и периферией, между централистскими и сепаратистскими тенденциями, между многими другими социальными противоречиями современного общественного развития. Следовательно, регионализация - это не только способ государств приспособиться к условиям всеобщей глобализации, но и стремление приспособить глобальные тенденции к своим локальным интересам [16, с. 24].
Глокализация имеет особое значение для гео-экономической политики трансграничного региона, так как своей пространственной организацией определяет систему мобилизации ресурсов, а следовательно, и региональную политику государства.
При этом стоит учитывать, что институционализация трансграничного региона не предполагает наличия какого-либо наднационального института, но предусматривает легализацию неформальных разного рода политико-экономических и социальных операций (за исключением однозначно криминальных, например наркотрафика), уже сложившихся в приграничных региональных сообществах. Наиболее подходящей формой сотрудничества в рамках трансграничного региона будет такая форма организации сотрудничества, которая позволит избежать трудностей в противоречивых политических отношениях между странами региона и будет формироваться не на межгосударственной базе, а на основе взаимодействия крупного и среднего капитала и органов местного самоуправления.
В российской политике в целом, как и в политике российских регионов, продолжает доминировать территориальное мышление, а вместе с ним - и территориальная форма трансграничного сотрудничества. Это проявляется, в частности, в том, что для практик приграничных регионов характерно переплетение гео-экономического и геополитического подходов. Приверженность геоэкономической стратегии неизбежно порождает конфликты интересов, но эти объективные конфликты между регионами и федеральным центром в процессе трансграничного регионального сотрудничества не должны мешать их конструктивному взаимодействию [22, с. 67].
Создание жестко централизованного государства не имеет серьезной перспективы и таит больше рисков, чем позитивных последствий. Неизбежная в этой связи социальная мобилизация, в отличие от прошлых исторических периодов, не получит общественно значимой мотивации, связанной с прорывом мирового масштаба. Напротив, мобилизационная модель, отработав свой (непродолжительный в связи с очевидным снижением русской пассионарности) цикл, закончится еще более быстрым и катастрофичным распадом по сравнению с 1917 и 1991гг. Не стоит забывать, что два распада страны в течение одного столетия - это признак исторического кризиса российской государственности. Следующий цикл «консолидация - дезинтеграция» чреват окончательным распадом России, что называется, «за ненадобностью».
Продуктивная региональная стратегия в современных условиях России становится жизненно важной, ибо эта система наиболее значимых целей и решений государства, позволяющих обеспечить баланс отношений «центр - регионы» на обозримую перспективу, но и регионы должны мыслить общенациональными масштабами, исходя из своих возможностей.
Соблюдение баланса интересов есть осознанная необходимость исправления ошибок прошлых лет, но баланс нужен также и на глобальном уровне развития жизненных циклов России. Российский Дальний Восток является органической частью Северо-Восточной Азии, это при условии обострения внутренних проблем создает необходимость антикризисного политического управления пространством России (особенно ее окраинных/приграничных территорий).
В отношении трансграничного региона складывается уникальная ситуация, когда географическое положение и все возможные ресурсы (начиная от интеллектуальных и заканчивая вторсырьем) благоприятствуют его становлению, а нехватка инициативы национальных элит их тормозит.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Абалкина А. Азиатские страны в поисках оптимальной интеграционной модели // Проблемы Дальнего Востока. 2007. № 2. С. 74-83.
2. Бреславец А.А. Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество: открытый регионализм - новый вызов системе международных отношений. Владивосток: Изд-во ВГУЭС, 2007. 180 с.
3. Дубинина О.Ю. Влияние регионализации на международные связи регионов Российской Федерации (19912007): автореф. дис. ... канд. полит. наук. М., 2007, 24 с.
4. Инь Цзяньпин Базисное условие экономического сотрудничества и совместного развития Дальнего Востока России и Северо-Востока Китая // Пространств. экономика. 2007. № 4. С. 68-78.
5. Каримова А. Регионы в современном мире // Социол. ис-след. 2006. № 5. С.32-41.
6. Ким Чжи Ен Энергетическая политика России во взаимоотношениях со странами Северо-Восточной Азии в современных условиях : автореф. дис. . канд. полит. наук. М., 2008. 25 с.
7. Колосов В. Как изучать «новое пограничье» России? // Междунар. процессы. 2004. № 3. С. 121-130.
8. Колчин С.В. Западный и восточный векторы в российской нефтегазовой политике: взаимодополнение или конкуренция? // Россия и мир в XXI веке. 2007. № 4. С. 45-59.
9. Косов Ю. Трансграничное региональное сотрудничество: северо-запад России // Полит. исслед. 2003. № 5. С. 145-153.
10. Макарычев А.С. Федерализм эпохи глобализма: вызовы для региональной России // Полит. исслед. 2000. № 5. С. 91-101.
11. Мельвиль А.Ю. Транснационализация мировой политики и ее «противофазы» // Политическая наука в современной России: время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. М.: РОССПЭН. С. 125-143.
12. Пак Ки Чан. Новая роль Китая в СВА и военная безопасность в регионе // Китай в мировой и региональной политике (История и современность) / отв. ред. Е.И. Сафронова. М.: Ин-т Дальнего Востока РАН, 2007. С. 145-158.
13. Панченко М.Ю. Российско-китайские отношения и обеспечение безопасности в АТР. М.: Науч. книга, 2004. 201 с.
14. Песцов С.К. Современный международный регионализм: сравнительная историческая динамика. Владивосток: Мор. гос. ун-т, 2004. 280 с.
15. Рыжова Н.П., Симутина Н.Л. Российско-китайская граница: отчужденная - сосуществующая - взаимозависимая? // Полития. 2007. № 3(46). С. 100-114.
16. Симонян Р.Х. От национально-государственных объединений к региональным (проблемы мезоуровня в организации общественных систем) // Вопр. философии. 2005. № 3. С. 20-28.
17. Стеклов М.М. Энергетические проекты в треугольнике РФ-РК-КНДР // Корейский полуостров и вызовы глобализации: докл. X науч. конф. корееведов России и стран СНГ, Москва, 29-30 марта 2008г. / Ин-т Дальнего Востока РАН. М., 2006. С. 144-152.
18. Суслина С.С. Экономическое влияние России на РК и КНДР в свете процессов интеграции в Северо-Восточной Азии // Корейский полуостров и вызовы глобализации: докл. X науч. конф. корееведов России и стран СНГ, Москва, 29-30 марта 2008г. / Ин-т Дальнего Востока РАН. М., 2006. С. 114-126.
19. Тимонина И.Л. Дальний Восток России - Япония: грани экономического сотрудничества // Россия и Япония: соседи в новом тысячелетии / рук. проекта Э.В. Молодяко-ва. М: АИРО-ХХ, 2004. С. 138-162.
20. Черная И.П., Шинковский М.Ю. Приграничный регион в условиях глокализации: теоретико-концептуальные подходы // Пространств. экономика. 2005. № 2. С. 46-60.
21. Шинковский М.Ю. Российские регионы: методологический аспект политологического анализа // Российский Дальний Восток в АТР на рубеже веков: политика, экономика, безопасность. Владивосток: Изд-во ВГУЭС, 2005. С. 6-27.
22. Шинковский М.Ю. Трансграничное сотрудничество как рычаг развития российского Дальнего Востока // Полит. исслед. 2004. № 5. С. 62-70.
23.Badie B. The Misadventures of the Westphalian Model // The New International Relations. Theory and Practice / Ed. ву M.-C. Smouts. N.-Y: Palgrave, 2001. 23 p.
24. Gerbier B. La continentalisation, moment present de la dynamique du capital // Analyses et documents economique. 1998. № 74. P. 61-65.
25. Martinez O.J. Border People. Life and Society in the U.S.-Mexico Borderlands. Tucson; L., 1998.
