CC BY
79
СВОЕОБРАЗИЕ ДРАМЫ-ПРИТЧИ В БРИТАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА
С. Г. Комаров
Аннотация. Статья посвящена рассмотрению теоретических аспектов исследования британской драмы-притчи второй половины ХХ в. Выделяются основные жанровые компоненты таких пьес: притчевый хронотоп, символико-аллегориче-ский сюжет, акцентированный нравственно-философский комплекс и авторские мизансцены. Актуальность работы обусловлена тем, что в столь систематическом и углубленном плане притчевый аспект в контексте английской драмы ранее не рассматривался.
Ключевые слова: драма-притча, традиционная, миметическая, притчевый хронотоп, символико-аллегорический сюжет.
Summary. The article is devoted to the theoretical aspects of researching the British parable play in the second halfof the 20th century. The author singles out the basic genre components ofsuch plays: parable chronotop, symbolical and allegorical plot, marked moral philosophical complex and author's stage settings. The article is an important work because the parable aspect in the English drama in such a regular and profound way has not been studied before.
Keywords: parable play, traditional, mimesis, parable chronotop, the symbolical and allegorical plot.
Кризис, проявившийся в развитии обращение писателей к драме-притче
британской драмы после второй как одной из жанровых модификаций
мировой войны и достигший наивыс- традиционной структуры.
шего накала в начале пятидесятых го- В современном отечественном лите-
дов, привел к революции в театре. Пе- ратуроведении бытуют две дефиниции,
ред авторами встала задача обновления близкие по смыслу - «драма-притча» и
английской драмы путем обращения к «драма-парабола». Вопрос о соотноше-
нестандартным принципам воплоще- нии этих терминов до сих пор остается
ния жизни в драматургическом тексте. дискуссионным. Думается, что принци-
Одной из наиболее плодотворных воз- пиальное различие двух ключевых наи-
можностей решения этой задачи стала менований лежит не в области семанти-
актуализация классических жанровых ки, а в сфере этимологии. Слово «пара-
структур, неразрывно связанных с куль- бола» пришло в европейские языки, как
турными истоками, в частности, мифо- известно, из греческого, а в русском оно
логическими структурами и сакральны- стало употребляться предположительно
ми текстами. Так возникло заметное в «петровское» время, когда реалии за-
339
падноевропеискои культуры стали активно внедряться в общественно-культурную жизнь России.
Употребление обоих терминов в современной филологической науке представляется допустимым. Однако традиция зарубежного литературоведения не разграничивает эти понятия, попытки их дифференциации есть только в отечественной филологии. Так Т. Ф. При-ходько, автор статьи «Парабола» в «Литературном энциклопедическом словаре», отличие притчи от параболы видит в том, что в параболе многозначное иносказание, в то время как притча характеризуется однозначностью [ 1, с. 267]. Это утверждение легко подвергнуть сомнению, если прибегнуть, например, к библейской экзегетике и обратить внимание на множественность толкований, предлагаемых интерпретаторами хрестоматийных притчевых текстов, таких как притчи о милосердном самарянине и блудном сыне. Второе отличие, по мысли ученого, состоит в том, что «иносказательный план параболы не подавляет предметного, ситуативного, а остается изоморфным 340 ему, взаимосоотнесенным с ним» [там же]. Данное наблюдение представляется верным в отношении не столько двух современных дефиниций, сколько классической притчи и современной. Современная притча претерпела такие существенные трансформации, при которых открытая назидательность сменилась нравственно-философским комплексом, представленным в подтексте, поэтому в притчевых текстах такого рода иносказательный план также не подавляет ситуативного.
Другой исследователь А. С. Чирков, автор монографии «Эпическая драма», разграничивает термины «драма-притча» и «драма-парабола». Отличие пара-
болической драматургии от притчевой он видит в том, что парабола «проясняет историко-социальный смысл происходящих событий, а притча «затушевывает, затрудняет понимание объективных законов движения современного мира» [2, с. 72]. Думается, что сфера «прояснения историко-социального смысла» автором этого высказывания крайне преувеличена, поскольку попытки прояснения такого смысла можем наблюдать преимущественно в драматургии Б. Брехта, который мировоззренчески основывался на марксистском учении. В то же время английские драматурги, в творчестве которых были активно воплощены брехтовские традиции (Дж. Арден, Э. Бонд и другие), создают такие драматургические структуры, которые не дают однозначного ответа на вопрос, в чем же заключается «историко-социальный смысл» изображаемых ими событий. Следовательно, брать утверждение А. С. Чиркова за основу исследовательских поисков вряд ли целесообразно.
В то же время не только в западном литературоведении, но и в отечественном есть позиция, допускающая восприятие терминов «притча» и «парабола» как синонимичных. Так, читатель, обратившись к статье «Парабола» в справочном издании «Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий» [3] обнаружит отсылку к статье «Притча», в которой упоминается дефиниция «парабола» как возможность определения одной из разновидностей притчевых структур, где «повествование развивается по кривой».
Какую позицию выбрать в качестве базовой для исследования драматургической поэтики? Поскольку тема работы предполагает исследование драмы-притчи, представляется уместным во
избежание терминологической путаницы остановиться на одном из двух вариантов жанровой дефиниции -«драма-притча», подразумевая под ней всю совокупность смысловых оттенков, отмеченных литературоведами как в «притче», так и в «параболе».
Специфику драмы-притчи невозможно осмыслить вне учета контекста драматургического развития ХХ в. В современном отечественном и зарубежном литературоведении общепризнанной является мысль об окончательно утвердившихся в прошлом столетии двух типах драматических произведений - традиционной (аристотелевской) и эпической драмы. Под эпической драмой понимается произведение для театра, содержащее в своей структуре эпический компонент в том объеме, в каком он кардинально нарушает требования к драме, выдвинутые Аристотелем. В общих чертах эпическую драму, как отмечает В. Е. Головчинер, автор монографии «Эпическая драма в русской литературе ХХ века», характеризует особый тип героя (это группа равноправных в действии лиц), который определяет полифоническую структуру действия и монтажную композицию [4].
Немецкий исследователь К. Рюли-ке-Вайлер, выделяя два указанных типа пьес, предлагает следующую классификацию современной драмы: 1) аристотелевская драматургия (Ануй, Сартр); 2) новая аристотелевская драма (от Фридриха Вольфа до «Винтовок Тере-сы Каррар»); 3) драматургия периода распада (Беккет, Ионеско); 4) эпическая драма шекспировского типа (Дюр-рентматт, Фриш); 5) эпическая драма Брехта [5, з. 72]. Рольф Глейзер говорит о существовании в драматургии помимо традиционной формы открытого типа драмы, под которым подразумеваются
произведения, нарушающие принципы аристотелевской поэтики [6, з. 16]. В аналогичном русле рассуждает и английский литературовед Дж. Р. Тейлор [7]. Отечественные исследователи также поддерживают идею функционирования в ХХ в. двух вышеназванных разновидностей драмы.
Каждый из этих типов (аристотелевский и эпический) заключает в себе конкретные жанры. Аристотелевский тип в ХХ в. представлен не столько классическими жанровыми структурами, сколько формами, разработанными «новой драмой» на рубеже Х1Х-ХХ вв., - преимущественно интеллектуальной драмой, психологической драмой, социальной и социально-психологической. Эпический тип содержит и ряд жанровых разновидностей, среди которых наиболее значимы эпическая трагедия, драма-концепция. Драма-притча рассматривается исследователями и как разновидность эпической драматургии. Именно так она трактуется в монографиях А. С. Чиркова, В. Е. Головчинер, диссертационном исследовании А. С. Близнюка «Прит-чево-аллегорическое направление в эпической драматургии» [8].
Однако сложность жанровой идентификации драмы-притчи заключается в том, что она не является принадлежностью сугубо эпической драматургии. Аристотелевский тип пьес в ХХ в. также содержит драму-притчу в качестве одной из разновидностей. Другой сложностью жанрового определения драмы-притчи является то, что в рамках аристотелевского типа она в чистом виде встречается редко, а чаще всего предстает в качестве жанровой доминанты, сочетаясь с другими жанровыми структурами и образуя при этом гибридные формы. Так, произведения Э. Бонда называют трагикоми-
341
342
ческими притчами [9]. Пьеса П. Шеф-фера «Эквус» представляет собой психологическую притчу. Особого внимания заслуживает проблема соотношения драмы-притчи и интеллектуальной драмы, к которой обратимся ниже.
Остановившись на дефиниции «драма-притча» как концептуально значимой для данного исследования, необходимо провести разграничение между собственно «драмой-притчей» и драмой с притчевым началом. «Известно, что в литературе существуют жанр и свойство, наиболее полно воплотившееся в нем или вошедшее в обиход как производная: трагедия - трагическое, комедия - комические, сатира - сатирическое и др. Эти качественные параметры входят в другие жанры, создавая причудливые жанровые образования. То же самое можно сказать о притче и прит-чевости... притча - это прежде всего жанр произведения, и только внесение ее свойств в другую жанровую единицу вызывает возникновение нового жанра.» [8]: драмы-притчи, романа-притчи и т.д. Однако свойства канонического жанра не всегда включаются в новую жанровую единицу в полном объеме, и в таком случае мы имеем дело не с драмой-притчей, а с пьесой, обладающей притчевым началом, то есть отдельными элементами притчи.
Перейдем к общей характеристике составляющих исследуемого жанрового образования, а затем на конкретных примерах покажем различие между двумя типами произведений с притче-вым началом. Драма-притча как жанровая модификация содержит следующие структурообразующие компоненты.
1. Условный хронотоп.
2. Символико-аллегорический сюжет.
3. Акцентированный нравствен-
но-философский комплекс.
4. Авторские мизансцены, обладающие притчевой модальностью.
Британская драма-притча второй половины ХХ в. имеет две разновидности: традиционную и миметическую. Их сущность обусловлена тем, в каком плане текста - внешнем или внутреннем - представлена прит чевая модальность.
Традиционная драма-притча имеет основные жанрообразующие компоненты, выраженные во внешней структуре, соответственно, миметическая обладает теми же компонентами, но проявляющимися в тексте имплицитно. К примеру, если автор указывает, что действие пьесы разворачивается на острове, (а остров выступает как зримый притчевый хронотоп), то перед нами явный признак традиционной драмы-притчи. Если же драматург наделяет чертами острова совершенно иной пространственно-временной континуум, то мы имеем дело с качеством миметической драмы-притчи. Показательно в этом отношении включение островного хронотопа в художественный мир драмы Рональда Харвуда «С кем ты?» ("Taking Sides") (1995) [10, с. 113-175], где данный пространственно-временной образ представлен в имплицитном ключе. Действие произведения разворачивается в кабинете майора Арнольда в Американской зоне оккупации Берлина в 1946 г. Этот кабинет выступает в произведении Р. Харвуда в качестве обособленного, замкнутого пространства. Первая развернутая ремарка, предваряющая начало первого действия произведения и содержащая отчетливо выраженную экспонирующую функцию, начинается следующей фразой: «Кабинет майора Арнольда представляет собой остров среди развалин, в которые
город был превращен налетами союзной авиации» [там же]. Как видно из этого фрагмента, внешнему хронотопу, реальному по своей сути, приписываются черты другого хронотопа, в результате чего представленный в произведении пространственно-временной образ приобретает черты притчевой условности и открывает совершенно иную, более глубокую смысловую реальность. В этом эпизоде содержится прямое авторское указание на трансформи-рованность конкретного хронотопа в хронотоп с притчевым элементом.
Первый притчеобразующий признак в рассматриваемом типе произведений - условный хронотоп. Он реализуется как в событийном, так и в сценическом плане. Событийный план есть чистая сюжетная основа, которая существует также и в прозаическом произведении, и никак не связана с конкретным сценическим воплощением, предлагаемым автором.
В традиционной драме-притче условность хронотопа проявляется в том, что в пространственно-временном континууме смещены грани реального. Первый вариант нарушения реальных границ хронотопа предполагает тотальную условность, при которой определить пространственно-временные рамки изображаемых событий оказывается в принципе невозможным. Действие разворачивается в непонятно какой стране и каком времени. Такой вариант притчевого хронотопа обнаруживаем в пьесе Э. Бонда «Камень», в драме Н. Симпсона «Яма».
Два других варианта связаны с деформацией только одной из двух составляющих хронотопического поля -либо временной, либо пространственной. Соответственно, второй вариант смещения реальных рамок хронотопа
заключается в том, что место действия автором указывается конкретно, а временные характеристики обозначены неопределенно. Как например, в драме Бонда «Узкая дорога на дальний север» заявлена Япония XVII, либо XVIII, а возможно, и ХК века. В то же время «конкретность» указания Японии вовсе не означает, что речь идет именно об этой стране. Предполагается другая, отличная от родной писателю страна, обладающая иной культурой и иным менталитетом. Третий вариант предполагает, что временные рамки, установленные автором, вполне узнаваемы, а пространственную заданность текста определить невозможно. Так, в драме-притче «Они пришли к городу» (1943) Дж. Б. Пристли изображает своих современников, то есть людей, живущих в середине ХХ в., но чудесным образом переносит героев произведения к городу, которого в принципе нигде не существует в реальном мире.
Миметическая драма-притча, в отличие от традиционной, обладает обычным хронотопом, который не содержит внешней условности. Время определяется конкретно, и чаще всего оно представляет собой либо эпоху, в которую живет автор, либо предшествующий период, то есть события драмы происходят в ХХ в. Место действия также вполне традиционно и соответствует временной заданности. В определении пространственного континуума зритель находит знакомые ему реалии, в которых нет ничего необычного, странного или даже фантастического. Но в миметической драме-притче есть притчевые коды, которые сигнализируют о том, что за видимым пространственно-временным континуумом стоит иная, отличная от бытовой, реальность. В пьесах Фрила «Почетные граждане» и «Молли Суи-
343
344
ни», в драме Э. Бонда «Летом» находим хронотоп, идеально соответствующий поэтике миметической притчи. Только у Фрила такой хронотоп обладает чертами пасхальности, а у Бонда этих черт нет. Кроме того, условность в миметической пьесе-притче проявляется в наличии сценических пространственных символов, которые даются драматургом в авторских ремарках и представляют собой часть режиссерской партитуры, как и авторские мизансцены, о которых пойдет речь ниже.
Следующий жанрообразующий признак драмы-притчи - символико-аллегорический сюжет. В традиционной драме-притче он предполагает развертывание событий и характеров, восходящих к архетипическим ситуациям и образам, заявленным автором открыто. Л. Е. Пинский, автор известной монографии о Шекспире, оперирует дефиницией «сюжет-притча», имея в виду хорошо знакомые современникам Шекспира истории Гамлета и Лира, подвергаемые автором симво-лико-аллегорическому переосмыслению [11, с. 103]. Иными словами, в традиционной драме-притче в основе сюжета лежит либо библейская история («Ионадав» П. Шеффера, «Задача для настоящего правительства» Дж. Ар-дена), либо иная мифологическая событийная структура (сюжет, восходящий к троянским мифам в драме Э. Бонда «Женщина»), либо исторический факт, получающий авторское переосмысление («Человек на все времена» Р. Болта), либо фантастическое допущение («Они пришли к городу» Дж. Б. Пристли, «Тихая пристань» Дж. Ардена, «Раннее утро» Э. Бонда).
Символико-аллегорический сюжет в миметической драме-притче представлен имплицитно и обнаруживается благода-
ря системе опознавательных знаков или кодов. Часто в качестве притчевого кода выступают библейские архетипи-ческие структуры, выявляемые в результате сопоставления авторского сюжета с архетипической схемой, которая позволяет по-новому осмыслить самый «заурядный» событийный ряд. Другие притчевые коды - вставные рассказы-микропритчи, авторские метасюжет-ные комментарии, библейские реминисценции и т.д. Пример такого сюжета находим в пьесе А. Мердок «Слуги и снег», в драмах Б. Фрила, в пьесе П. Шеффера «Леттис и лавидж».
Следующим жанрообразующим компонентом драмы-притчи является акцентированный нравственно-философский комплекс, имеющий отчетливо выраженную идейно-нравственную доминанту. Акцентированность такого комплекса выражается в том, что нравственная доминанта содержательного уровня подчеркивается автором настойчиво во всех компонентах поэтики произведения. Притча, как отмечает С. С. Аверинцев, «с содержательной стороны отличается тяготением к глубинной «премудрости» религиозного или моралистического порядка» [1, с. 267]. Именно этот аспект является определяющим в наименовании того или иного произведения притчей, поскольку для идентификации данной жанровой формы наличия только условного хронотопа и символико-аллегорического сюжета недостаточно. Показателен в этом отношении пример драмы С. Беккета «В ожидании Годо», в которой есть условный хронотоп, есть символико-аллегорический сюжет, но философское содержание не несет в себе никакой духовно-нравственной константы, тяготеющей к «глубинной премудрости», даже би-
блейские реминисценции «не спасают» положения, поскольку они не позволяют «развернуть» никаких сюжет-но-композиционных параллелей, обладающих притчевой заданностью. Поэтому отнесем пьесу «В ожидании Годо» к философской драматургии, а не к притчевой. В то же время драмы Э. Бонда, Б. Фрила, многие пьесы П. Шеффера такой комплекс содержат, и поскольку данный комплекс сочетается в текстах указанных авторов с условным хронотопом и символико-аллегорическим сюжетом, то мы вправе определять их как драмы-притчи.
Наконец, есть еще один жанрообра-зующий компонент британской драмы-притчи - авторские мизансцены. «Ни один из родов литературы, - отмечает М. С. Кургинян, - не соприкасается так тесно с другими видами искусства, как драма» [12, с. 238]. Драма «по сути дела, не является просто еще одним литературным родом, - справедливо полагает Л. И. Тимофеев, - она представляет собой нечто уже выходящее за пределы литературы, и анализ ее может быть осуществлен уже не только на основе теории литературы, но и теории театра» [13, с. 355]. Авторские мизансцены представляют собой развернутые указания драматурга по поводу расположения персонажей на сцене и неразрывно связаны с появлением режиссерского театра. Кроме того, они детерминируются сценическим хронотопом, который задается писателем, как правило, еще до начала развития действия. Авторские мизансцены одинаково значимы как для традиционной, так и для миметической драмы-притчи. Различие их проявления в двух типах пьес состоит в том, что в традиционной драме-притче они обусловлены конкретным сценическим образом, открыто несущим в себе символи-
ческое звучание (как, например, лестница, содержащая библейскую семантику, в пьесе Р. Болта «Человек на все времена»), а в миметической авторские мизансцены связаны либо с бытовой деталью или образом, который изначально не прочитывается зрителем как симво-лико-аллегорический, но которому драматургом имплицитно присваивается добавочный смысловой ряд, обладающий притчевой валентностью (А. Мер-док «Слуги и снег», Ш. Дилени «Вкус меда»), либо с общей сценической партитурой, в которой условность мизанс-ценических ходов обусловлена только сценическим пространственным решением, которое предлагает автор (Г Пин-тер «Былые времена», Б. Фрил «Молли Суини», «Целитель»).
Теперь остановимся на соотношении понятий «драма-притча» и «интеллектуальная драма», поскольку выяснение это вопроса является принципиальным для общей концепции работы. Применив указанные выше жанровые компоненты драмы-притчи к интеллектуальной драме, обнаружим, что и в той, и в другой разновидностях наличествуют и условный хронотоп, и символико-аллегорический сюжет, и авторские мизансцены. Различие предполагается лишь в плане нравственно-философского комплекса, который в драме-притче является обязательным, а в интеллектуальной драме - нет, поскольку в ней важны в первую очередь философские идеи, выстраивающиеся в определенную авторскую концепцию. Если «драма идей» помимо интеллектуальной эквилибристики содержит еще и акцентированный нравственно-философский комплекс, то она является также и драмой-притчей. Такое явление обнаружим в пьесе Б. Шоу «Святая Иоанна», где помимо острой дискуссион-
345
346
ности представлено тяготение сюжета к архетипическим моделям, порождающим отчетливо выраженный нравственно-философский комплекс. Жанровое «совпадение» драмы-притчи и интеллектуальной драмы распространено широко и за пределами британского театра. Так многие пьесы французского драматурга Ж. Ануя, трактуемые в качестве яркого образца интеллектуальной драмы, являются в то же время и притчами, поскольку обладают не только конфликтом, построенным на борьбе идей, но и акцентированным нравственно-философским комплексом. Таковыми являются, в частности, «Антигона» и «Жаворонок». Именно «тяготение к глубинной премудрости» позволяет отнести указанные тексты к притче-вым, а не другие признаки, как это заявлено у того же С. С. Аверинцева: «. интеллектуалистическая драматургия Ж. П. Сартра и Ж. Ануя опирается на традиции притчи, поскольку исключает "характеры" и "обстановочность" в традиционном понимании» [1, с. 267].
Однако поскольку интеллектуальная драма часто не ориентируется на отчетливо выраженный нравственно-философский комплекс, то и драмой-притчей она в таком случае не является. Вместе с тем важно и то, что сфера бытования драмы-притчи значительно шире интеллектуальной драмы, поскольку последняя представляет собой разновидность аристотелевского типа драмы, а первая помимо этого выступает еще и в качестве составляющей другого типа - эпического.
Итак, драма-притча в ХХ в. - это сложная жанровая модификация, которая представлена как в аристотелевском, так и в эпическом типе современных драматургических структур и является пьесой с условным хронотопом,
символико-аллегорическим сюжетом и авторскими мизансценами, порождающими многоплановый нравственно-философский комплекс, тяготеющий к глубинной премудрости религиозного или морального характера.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Литературный энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия,
1987.
2. Чирков А. С. Эпическая драма (проблемы теории и поэтики). - Киев: Вища школа,
1988.
3. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий. - М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. - 358 с.
4. Головчинер В. Е. Эпическая драма в русской литературе ХХ века. - Томск: Изд-во Томского гос. пед. университета. 2001. -241 с.
5. Rülicke-Weiler Käthe. Die Dramaturgie Brechts. - Berlin, 1968.
6. Gleiser R. Zur Interpretation des modernen Dramas: Brecht-Durrenmatt-Frisch. - Frankfurt an Mein, 1968.
7. Taylor John Russell. The Second Wave: British Drama for the Seventies. - London: Methuen. 1971. - 236 p.
8. Близнюк А. С. Притчево-аллегорическое направление в эпической драматургии. Дисс. ... канд. филол. наук. - Житомир, 1995.
9. Шихзаманова О. Трагикомические притчи Эдварда Бонда // Проблемы стиля и жанра в театральном искусстве. Межву-зовск. сб-к науч. трудов. - М.: ГИТИС, 1979. - С. 166-177.
10. ХарвудР. Костюмер и другие. - М.: «Грааль», 2002.
11. Пинский Л. Е. Шекспир. Основные начала драматургии. - М.: Художественная литература, 1971.
12. Кургинян М. С. Драма // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении: В 3-х т. - Т. 2. - М.: Наука, 1964.
13. Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. - М., 1959. ■
