CC BY
162
Языкознание
УДК 482-30
H.H. ЩЕРБАКОВА
Омский государственный педагогический университет
СЕМАНТИЧЕСКОЕ СЛОВООБРАЗОВАНИЕ КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Пополнение лексического состава русского языка на всех этапах его существования осуществлялось не только за счет морфологических способов деривации, но и за счет семантического словопроизводства, при котором изменятся значение слова. Семантическое словообразование до сих пор вызывает серьезные дискуссии в лингвистике. Данная статья посвящена выявлению основных проблем в этой области, а также проблемам практической лексикографии, связанным с этими вопросами (на материале словарей XVIII века).
Вопрос о семантическом словообразовании является до сих пор одной из самых острых и вызывающих серьезную полемику проблем. Научные издания, посвященные проблемам деривации, как правило, ограничиваются констатацией факта существования лексико-семантического, лексико-синтаксического, морфолого-синтаксического словообразования, объединяя их в группу исторических (диахронических) способов словообразования [Шанский 1968, Земская 1973] и давая лишь беглый обзор некоторых их особенностей. Так, в работе Е.А. Земской «Современный русский язык. Словообразование»
этим проблемам уделено 2 страницы текста, при этом сказано, что семантические переносы создают «не особые слова, а особые значения слова, так что нет основания считать такие переносы способом словообразования. Изучение подобных явлений — задачалексической семантики» [Земская 1973, с. 171]. Исследователи, придерживающиеся этой точки зрения, несколько подробнее рассматривают проблему конверсии, считая её фактом морфологического словообразования. В «Русской грамматике» семантическое словообразование представлено только субстантивацией, остальные способы даже не упомянуты, а сращение
рассматривается в одном ряду с морфологическими способами словообразования (Русская грамматика, т. 1, с. 138-140]. Указанные факты свидетельствуют о том, что традиционная грамматика, даже признавая наличие неморфологических способов деривации, либо не видит в них предмета исследования, актуального для синхронного словообразования, либо устраняется от решения проблем семантического словопроизводства, определяя их как лексикологические. Во многом это обусловлено тем, как определяется статус производной единицы, возникающей в результате семантической деривации: что образуется в этом случае — новое значение слова или новое слово? Если признать результатом появление нового значения, то сомнение вызывает использование термина словообразование, обладающего прозрачной внутренней формой. В этом случае, очевидно, статус производной единицы должен определяться иначе, т.е. она должна считаться новым словом. Однако при этом неизбежно возникает сложная и болезненная проблема
разграничения полисемии и омонимии, в связи с чем необходимо остановиться на основных дискуссионных вопросах в этой области.
В современном языкознании сформировались разные представления о тождестве слова. С одной стороны, существует точка зрения о наличии многозначности и её противопоставленности омонимии, с другой — отрицание самой идеи полисемии. В последнем случае мы имеем дело с разными подходами. Во-первых, в работах А.И. Смирницкого и В.А. Зве-гинцева отрицается возможность использовать термин значения применительно к слову: «Слово не может иметь нескольких «значений» ... Поскольку в лексическом значении слова закреплен результат определенного обобщения и этот процесс обобщения не прерывается до тех пор, пока живет и развивается язык, в одном слове не может одновременно происходить несколько разных обобщений... Лексическое значение в слове одно, но оно может складываться из нескольких потенциальных типовых сочетаний, которые с разных сторон характеризуют единое смысловое целое... Эти типовые потенциальные сочетания... правильнее всего назвать лексико-семантическими вариантами (термин А.И. Смирницкого) единого значения слова. В соответствии с этим собственно лингвистическое определение лексического значения слова должно принять следующий вид: значение слова — это совокупность его лексико-семантических вариантов» [Звегинцев 1957, с. 125-126]. Попытка свести отдельные значения многозначного слова к так называемому общему значению, рассматривать их как речевые варианты некоего языкового инварианта была предпринята также и в более ранних работах, например, в «Опыте русской грамматики» К.С. Аксакова [Аксаков, 1860]. Данная точка зрения вызвала в свое время дискуссию о правомерности использования термина лексико-семантический вариант слова (ЛСВ). Прежде всего возникала проблема определения некоего «общего значения» слова в ситуациях, когда «несводимость отдельных значений целого ряда слов к какому-либо общему значению совершенно очевидна» [Шмелев 2003, с. 82]. Е. Курилович, например, представление об общем значении называл «абстракцией, с трудом поддающейся формулировке» [Курилович 1962, с. 245], предлагая говорить о главном и частых значениях.
A.M. Пешковский утверждал, что «семантическое единство слова заключается не в наличии у него некоего «общего значения», как бы подчиняющего себе более частные... а в определенной связи этих отдельных самостоятельных значений друг с другом и в их закрепленности за одним и тем же знаком [Пешковский 1959, 83]. Однако понятие лексико-семантического варианта при всей его спорности было принято наукой, поскольку оказалось удачным «в том смысле, что значение действительно выступает как позиционно обусловленный (устойчиво обусловленный лексико-синтаксической позицией данного слова) вариант материально тождественной единицы» [Шмелев 2003, с. 83]. Поиски инварианта содержания слова были продолжены в работах И.В. Сентенберг, уточнившей понятие основного значения через соотнесение с его смысловым потенциалом [Сентенберг 1984], Э.В. Кузнецовой, предложившей термин «обобщенное значение» [Кузнецова 1989], A.A. Новиковым, определившим общее значение как «некоторый инвариант смысла» [Новиков 1982], и другими исследователями (см. подробный обзор: Васильев 1990). Все указанные авторы в поисках общего смысла обращаются к многозначному слову, т.е. признают полисемию.
Во-вторых, в XX в. получила развитие точка зрения о том, что «на самом деле столько слов, сколько фонетическое слово имеет значений» [Щерба 1974, с. 291 ]. Это представление еще раньше было заявлено в работах A.A. Потебни [Потебня 1976], но не получило широкого признания, хотя и было поддержа-но такими лингвистами, как, например, A.B. Щерба и С.О. Карцевский. Так, известная работа последнего «Об асимметричном дуализме лингвистического знака» содержит следующее замечание: «Знак и значение не покрывают друг друга полностью. Их границы не совпадают во всех точках: один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками. Всякий знак является потенциально «омонимом» и «синонимом» одновременно, т.е. он образован скрещением этих двух рядов мыслительных явлений [Карцевский, с. 86]. Употребление термина омоним применительно к «одним и тем же знакам» свидетельствует о том, что автор стоит на позициях A.A. Потебни и A.B. Щер-бы. Однако то, что эта идея преподносилась в слишком общем виде, не разрабатывалась на обширном конкретном языковом материале, сделало её «периферийным сюжетом словообразовательной теории» [Осипов 2003, с. 5]. Положение стало изменяться в 80-х годах XX столетия, когда эту точку зрения поддержала школа проф. В.М. Маркова, которая стала активно разрабатывать теорию семантического словообразования. И если первое из названных направлений, представленное в работах А. И. Смир-ницкого, В.А. Звегинцева, A.A. Новикова, Э.В, Кузнецовой и др., фактически не отрицает идею полисемии, требуя терминологических уточнений, то второе её не признает. В этом случае снимаются некоторые терминологические противоречия и открываются новые возможности для исследования семантического словообразования, что, безусловно, полезно, поскольку ликвидируется односторонность картины функционирования и развития словообразовательной системы языка. Однако многие понятия в этом случае требуют и осмысления, и уточнения. В частности, нового осмысления требуют термины полисемия и омонимия. Здесь возможны два подхода к решению проблемы: отказ от термина полисемия и его уточнение. Отказ от термина, как
уже было сказано, снимает некоторые терминологические проблемы. В этом случае всякое значение слова признается омонимом, а причины омонимии могут быть следующими: 1) фонетические изменения: др. рус. ликъ - «растение», л@къ — оружие-, совр. лук — лук; 2) случайное совпадение слов из разных языков: брак — женитьба (рус.) — брак -изъян (из нем.); 3) независимое образование слов от одной основы по одной и той же модели: цветочница — подставка для цветов — цветочница — продавщица цветов; 4) использование омонимичных аффиксов: задуть — начать дуть — задуть — погасить; 5) метафора: игла — приспособление для шитья — игла — любой предмет такой же формы; 6) метонимия — хрусталь — стекло высокого сорта — хрусталь — посуда из хрусталя; 7) функциональный перенос: сторож — лицо, охраняющее что-л. - сторож — приспособление, опускаемое в молоко при кипячении с целью не дать ему вылиться; 8) сужение значения: жена — женщина — жена — супруга; 9) расширение значения: основа -продольные нити — основа — сущность чего-л.; 10) конверсия: столовая (ложка) — (пройти) в столовую.
Перечисленные причины по особенностям проявления четко распадаются на две группы, которые условно можно назвать проявлениями конвергенции плана выражения (1 -4) и дивергенции плана содержания (5-10). Конвергенцию плана выражения исследователи единодушно признают проявлением омонимии. Что касается семантической дивергенции, то здесь как раз и наблюдаются основные расхождения между сторонниками традиционной точки зрения и приверженцами нового направления. Причины появления новых языковых единиц, как бы их ни называли — новые значения, новые слова, лексико-семантические варианты — настолько разнятся в первой и второй группе, что не замечать этого невозможно. Конвергенция является своего рода «языковым браком», случайностью, незакономерным явлением, «бичом языка». Семантическая дивергенция спровоцирована такой уже упомянутой выше особенностью лингвистического знака, как его асимметричный дуализм, это системное явление, которое нельзя считать случайным эпизодом, что, конечно, серьёзно усиливает позиции традиционной точки зрения. Д.Н. Шмелев совершенно справедливо отмечает: «Устанавливая существование в языке, с одной стороны, омонимов, с другой — многозначных слов, мы только констатируем то, что есть в языке. Нет смысла обсуждать возможность или невозможность этого явления с точки зрения тех или иных логических построений. Это факт языка, он не нуждается в доказательстве своей правомерности. Он требует объяснения и изучения, но не логического оправдания» [Шмелев 2003, с. 87]. Нужно сказать, что объяснению и изучению этого феномена посвящено немало работ в области лексикологии, но есть проблемы, которые до сих пор не решены. Так, по-настоящему спорным представляется внесение в состав многозначных слов всех образований, имеющих какой-либо общий компонент значения. Это возникает, например, в случаях, когда слова, имеющие совпадающий план выражения, образованы от одной и той же мотивирующей базы; естественно, что при этом друг с другом они связаны, но связаны опосредованно, через мотивирующую основу. Практика подачи подобных случаев в рамках одной словарной статьи, характерная для современных лексикографических
источников, широко представлена и в лексикографической практике VIII столетия, когда появился первый русский академический словарь (ударный звук обозначен подчеркнутой буквой):
БЕЛЯНКА. 1. Белый груздь. 2. Прост. Белокурая, белолицая женщина, девушка (СлРЯ XVIII, т. 1, с. 198); мотивирующая база — основа прилагательного белый;
БЛАЖЬ (БЛАЖ). Простореч. 1. Нелепость, вздор, причуда, упрямство. 2. Своевольный, сумасбродный человек (СлРЯ XVIII, т. 2, с, 59); мотивирующая база — основа глагола блажить;
БОЛЬШДК. Простонар. 1. Старшина в доме или деревне. 2. Старший сын (СлРЯ XVIII, т. 1, с. 198); мотивирующая база — основа прилагательного больший — «старший»;
ВЫЖИТЬ. 1. Прожить определенное время. 2. кого. Прост. Выгнать; высласть, изгнать; истребить, вывести. 3. Простореч. Живя, служа, заработать (САР1, т. 2, с. 1150; СлРЯ XVIII, т. 4, с. 220); мотивирующая база — глагол жить;
HKQHHHK. 1. Кто пишет или продает иконы. 2. Простонар. Полка, на которой ставят иконы (САР2, т. 2, с. 1130); мотивирующая база — основа существительного икона;
КОЛОТУШКА. I. Деревянный или металлический молоток. 2. Отрубок бревна, употребляемый для колочения камней при мощении мостовых. 3. В простонар. уп. Легкий удар рукою или другим чем по голове (САР2, т. 3, с. 249); мотивирующая база — основа глагола колотить;
ПОДЗАТЫЛЬНИК. 1. Род украшения сзади головного, старинного, а ныне простонародного женского убора. 2. Удар в затылок (САР2, т. 4, с. 1268); мотивирующая база — основа существительного затылок.
Схематически направление словообразовательного процесса в примерах подобного типа можно представить следующим образом:
иконник (о человеке)
т
икона ;
иконник (полка)
Нередко в одну словарную статью помещаются слова, образованные по разным словообразовательным моделям:
БОЛТУН. 1. Прост. Тот, кто много болтает, пустослов. 2. Яйцо без зародыша (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 102); для первого деривата мотивирующей базой является глагол болтать, для второго — болтаться;
БЫВДЛЬЩИНА. 1. Простонар. То, что было в действительности. 2. Опытный, бывалый человек (СлРЯ XVIII, т. 2, с. 178); первый случай мотивируется основой глагола бывать, второй — основой прилагательного бывалый;
ЛАЙ, ЛДЯ. 1. Крик собаки, брехание. 2. В просторечии. Брань, ругательство, злословие (САР5, т. 3, с. 517); в первом случае мотивирующей базой стала основа глагола лаять, во втором - лаяться;
ПОГОНЯЛКА. Простои. 1. Тоже, что плеть. 2. Кто редко сидит за делом или дома (САР2, т. 4, с. 1206); мотивирующей базой для первой единицы является основа глагола погонять, для второй — гонять — передвигаться;
ПРИВОРОТНЫЙ. ¡.При воротах или у ворот находящийся. 2. У простолюдинов. Возбуждающий привязанность к чему, имеющий силу приворотить, приворожить кого к кому (САР2, т. 5, с. 277); мотивирующей базой для первой единицы, как это
следует из толкования слова, стала основа существительного ворота, во втором случае в качестве мотиватора выступает основа глагола приворотить;
ПРОКОПДТЬСЯ. 1. Роя, копая, пробираться, проходить сквозь что. 2. В простор. Употреблять много времени на какое-л. неспорое дело или непроворно делая (САР2, т.5, с. 555); первая единица образована от основы глагола копать кон-фиксальным способом, вторая — от глагола копаться при помощи префикса nps-.
Включение таких образований в одну словарную статью вызывает возражения даже со стороны сторонников традиционной точки зрения на полисемию. «Между значениями полисемантичного слова допустимы три типа отношений: пересечение, включение и семантическая омонимия. Однако в одно семантическое поле их объединяют лишь отношения пересечения и включения, а семантическая омонимия «разводит» их по разным полям» [Васильев 1990, с. 143], При этом включение подразумевает развитие вторичных значений по принципу цепочки (земля — верхний слой почвы —> земля — почва, опора земля — место обитания — примеры Л.М. Васильева), а пересечение предполагает «радиальную» деривацию, когда каждое новообразование появляется на базе одного значения (голова — часть тела, единица счета скота, передняя часть колонны, пищевой продукт в форме шара). «Чаще всего, однако, в семантической структуре многозначных слов представлены одновременно и отношения включения, и отношения пересечения между значениями» [Васильев 1990, с. 143]. В этих рассуждениях обращают на себя внимание два момента. Во-первых, использование термина деривация в рамках исследования, посвященного лексической семантике, во-вторых, признание слов, не связанных между собой отношениями семантической производности, омонимами, хотя и с особым статусом (семантическими). Очевидно, что включать семантические омонимы в рамки одной словарной статьи нельзя, поскольку в этом случае следует признать, что у слова может быть несколько первичных значений. Однако исследования в области лингвистической семантики до сих пор не получили распространения в лексикографической практике, не признают её и многие известные лингвисты. Показательным является, например, высказывание Д.Н. Шмелева: «Иногда в качестве объективных критериев разграничения омонимии и многозначности выдвигают словообразовательные и синтаксические показатели. Их значение, однако, нельзя признать решающим, поскольку расхождение словообразовательных рядов не непременно связано с разрывом соответствующих значений, а реализация разных значений слова в различных синтаксических конструкциях также не всегда связана с их семантическим разрывом» [Шмелев 2003, с. 80].
Проблема признания или непризнания многозначности имеет, таким образом, практическое значение для лексикографии. Известно, какую сложность для лексикографической практики представляют некоторые случаи при разграничении полисемии и омонимии. «Разрыв, расхождение значений многозначного слова (т.е. утрата этими значениями общих семантических компонентов) может осуществляться постепенно, поэтому существует целый ряд значений, которые в разных словарях подаются по-разному...» [Шмелев 2003, с. 79]. Эта проблема во многих случаях снимается в тех
толковых словарях, где разграничения полисемии и омонимии не проводится (см., например, дополнения к « Словарю русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья», Омск, 1998, 2003; «Словарь современного русского города», Омск, 2003); каждому значению в таких источниках соответствует отдельная словарная статья. Можно, разумеется, квалифицировать этот факт как отказ от сложной работы по интерпретации эмпирического материала, но представляется, что толковый лексикографический источник не обязан решать все проблемы семантического развития слова. Его задача состоит в отражении объективно существующих в языке единиц и их значений, а также основных грамматических и акцентологических особенностей. Проблема выявления взаимосвязанности значений — это задача специальных лексикологических исследований. Без комплексного, всестороннего анализа лексических единиц порой невозможно решить многих проблем. Так, слово способно утратить свое первоначальное значение, как это произошло со словами село (первоначально жилище), деревня (первоначально пашня), поприще (первоначально около 2/3 версты) и т.д. Во многих случаях изменение значения слова происходит под влиянием народно-этимологических сближений: так, слово возместить, первоначально связанное с существительным месть [Кондратов 1988, с. 22]. Теперь соотносится с существительным место [Кузнецова, Ефремова, с. 207]; существительное куща, первоначальное значение которого жилище, теперь соотносится со словом куст. Во многих случаях исторически первичные значения оттеснены на второй план, как это наблюдается, например, у слова пошлый, для которого исторически первичным было значение банальный, обычный, оттесненное теперь на второй план. Подобные изменения чрезвычайно важны, разумеется, для исследования в диахроническом аспекте, однако они иногда требуются и для исследования, выполненного на материале одного синхронного среза. Так, в «Словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой (М., 2000) в качестве производного прилагательного от уже упомянутого глагола возместить дается слово возмездный: (спец.) Возмездное изъятие. Возмездное владение (с. 92), появление которого без исторического комментария объяснить невозможно. Однако это вовсе не означает, что толковый словарь должен комментировать все подобные случаи, эти проблемы не входят в число его задач. В силу своей сложности, проблема разграничения причин появления новых значений у слов, на наш взгляд, относится к числу аналогичных. Тем более что в целом ряде случаев словарная статья построена таким образом, что она может стать источником ложного представления о развитии семантики слова. Это, например, особенно очевидно тогда, когда метафорическое значение наследуется от мотивирующей базы. Словарные статьи в этом случае выглядят следующим образом:
БЕЗЩТИЦА. i. Бездорожье. 2. Простореч. Что-л. бестолковое, неразумное (СлРЯ VIII, т. 2, с. 4-5);
Б£)ЙНЫЙ. 1. Убойный. 2. Простонар. Торный, проезжий (СлРЯ XYIII, т. 2, с. 93);
ВЕРТУШКА. 1. Игрушка, вертящаяся от ветра. 2. Очень резвый, подвижный или легкомысленный, несерьезный человек (СлРЯ XVIII, т. 3, с. 54);
ВОРКОТУН и ВОРКУН, 1. Любитель ворковать (о голубях). 2. Прост. Ворчун, брюзга (САР1, т. 1, с. 861; СлРЯ XVIII, т.4, с, 69);
ГЛОТ. Простореч. 1. Глоток. 2. Обжора (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 129);
ГЛУХДРЬ. /. Плохо слышащий человек. 2. Прост. Тот, кто живет в глухом месте (СлРЯ XVIII, т. 5, с. 135);
КОСЫНЯ. Слово низкое. 1. Кто косые глаза имеет. 2. Кривизна (САР2, т. 3, с. 349-350).
Если словарные статьи на слова бойный, глухарь, косыня дают представление о том, что значения, обозначенные под цифрой 2, не могут быть связаны между собой отношениями семантической мотивации, поскольку они соотносятся с единицами, имеющими разное значение (бить — убивать, трамбовать; глухой — плохо слышащий, тихий, без проявления жизни; косой — кривой, имеющий косые глаза), то в остальных случаях, на первый взгляд, существуют семантические связи между первым и вторым значениями. Сравнивая указанные лексические значения, можно прийти к выводу о создании новой единицы семантическим пугем. Однако ни один из приведенных здесь случаев не является примером семантического словообразования. Все эти слова созданы на базе разных единиц, как бы их ни называли: омонимы, лексико-семантические варианты, разные значения многозначного слова. Например, слово путь зафиксировано в словарях как многозначная единица, среди значений которой есть такие, как дорога (на этой базе развивается первое значение производного безпутица) и польза, успех (второе значение); аналогичные особенности наблюдаются и у других мотивирующих основ: воркотать — ворковать (о голубях), ворчать; вертеться (от ветра) , вести себя непоседливо; глотать — проглатывать, много есть. Таким образом, большая часть из приведенных здесь слов создана морфологическим путем от основ соответствующих единиц, а сни, в свою очередь, находятся в отношениях семантической мотивации. Схематически это может быть представлено следующим образом:
вертеться (под действием ветра) вертушка (1)
I
вертеться (о человеке) -» вертушка (2).
Помещая в одну словарную статью образования подобного типа, авторы не учитывают направления мотивации. И это понятно: невозможно, да и не нужно,, включать в словарь все сведения о семантических особенностях слов, ибо это приведет к перегрузке справочного издания. Сведения о многозначности и омонимии, помещаемые в словарь, -явление аналогичного плана: исследователю они навязывают точку зрения авторов, а рядовому пользователю, не специалисту, в целом ряде случаев усложняют проблему поиска нужного слова. И в этом смысле подача каждой лексемы в отдельной словарной статье гораздо оптимальнее для зрительного восприятия, чем оформление многозначных слов в одной словарной статье. Наличие верхнего индекса сразу же сигнализирует о наличии других единиц с подобным планом выражения. Однако до тех пор пока составители словарей будут считать своей задачей разграничение омонимии и полисемии, предложение подавать в словаре каждое новое значение в отдельной словарной статье будет вызывать возражение. В качестве компромисса можно предложить вариант такого расположения слов, при котором проблема многозначности решалась бы жестче: т.е. в одну словарную статью следует помещать только единицы, развившиеся в результате различных семантических преобразований. В этом случае так называемые семантические
омонимы должны размещаться в разных словарных статьях.
Итак, проблема разграничения полисемии и омонимии важна в двух тесно связанных друг с другом аспектах: теоретическом и практико-лексико-графическом. Отрицание существования полисемии представляется спорным. Однако работы, разделяющие данную точку зрения, принесли несомненную пользу отечественному языкознанию. Они поставили вопрос о поисках более четких критериев разграничения указанных явлений и позволили расширить сферу применения методики словообразовательного анализа, что обогатило представление о современной словообразовательной системе.
Нужно сказать, что современные подходы к изучению языка, в частности, когнитивная лингвистика не только не отрицают наличия семантического словообразования, но и усматривают между ними наличие глубоких связей. Показательно в этом отношении высказывание Л.О. Бугаковой: ^Любые типы семантического изменения — сужение, расширение значения, метафора, метонимия — имеют когнитивную природу, обусловлены психофизиологической природой мышления, экономично закрепляют возникающие новые смыслы с помощью привлечения всей смысловой и части вербальной систем. Именно поэтому механизмы морфемной и семантической деривации принципиально близки. Различна лишь роль в них единства акустической оболочки и акустического образа слова. В случае с семантической деривацией это единство сохраняется, смысловые трансформации затрагивают перестройку других компонентов когнитивной структуры. В случае в морфемной деривацией частичная трансформация и компонентов внешней формы, и связанных с ними смысловых элементов оформляет новую когнитивную структуру... Психоментальная природа всех видов дериваций едина, как неизменная структурообразующая роль актуального признака в процессе смыслопорождения» [Бутакова2003, с. 21 ].
Возможность использования методики словообразовательного анализа в изучении семантических дериватов может быть обусловлена и таким явлением, как языковой изоморфизм [Курилович 1962, с. 21-36], делающий возможным метод внутреннего сравнения двух планов языка — плана выражения и плана содержания. Не случайно в языкознании СС столетия возникает представление о словообразовании как о деривационном аспекте лексики [Николаев 1987, с. 3] и делаются первые попытки описания словообразовательного типа при семантической деривации [Еселевич 2003]. Главным обстоятельством, которое позволяет распространить терминологию и методику традиционного словообразования на семантические процессы, является типизированный путь создания новых единиц языка. «Слово, возникающее семантическим путём, включается, подобно морфемно производному, в ряды аналогичных образований. (Индивидуальные, единичные производные не исключаются при обоих способах словообразования). Эти ряды создаются прежде всего типовым, регулярным характером семантических отношений между производным и производящим словами, то есть тем, что составляет содержание понятия «словообразовательное значение» [Еселевич2003, с. 36].
Таким образом, в современном языкознании существуют две полярные точки зрения на полисемию: её признание и её отрицание. Первая точка
зрения имеет давние традиции, представлена значительным количеством работ и главной своей задачей признает разграничение полисемии и омонимии. Вторая 1<эчка зрения находится пока что в стадии становления, однако её сторонниками сделано немало открытий в области исторического и синхронного слово- и форме образования. Так, в сборнике «Семантическая деривация и её взаимодействие с морфемной» ;Омск, 2003) приводится библио' рафический список, содержащий 134 наименования [Осипов 2003, е.]. Одно из этих достижений - ьспможность распространения методики словообразовательного анализа на единицы, возникающие в рпз) лы ате семантической деривации — пугем метафоры, метонимии, конверсии, сужения и расширения понятия.
Заслуживает внимания и лексикографический опыт сторонников данной точки зрения. Подача разных лексем в отдельных словарных статьях исключает ошибки в разграничении полисемии и омонимии и делает словарь более удобным для пользователя.
Вместе с тем отрицание факта существования полисемии представляется слишком категоричным. Возникающие в результате семантической деривации единицы могут быть однозначно признаны новыми словами в случае конверсии, поскольку в этом случае серьезно меняется их грамматический статус. Что касается остальных способов, представляющих собой своеобразную дивергенцию исходного значения, то в данном случае использование термина полисемия представляется оправданным. Однако в этом случае следует жёстко определять границы многозначности. В состав многозначного слова не следует включать всех совпадающих в плане выражения единиц, которые демонстрируют наличие общего семантического компонента. Если эти единицы образованы по разным моделям, возникают на базе разных значений многозначного слова, а также если они образованы по одной модели, но семантически не связаны друг с другом, их следует считать омонимами.
Признание существования полисемии не отрицает возможности использования для анализа подобных единиц методики словообразовательного анализа, поскольку и в этом случае обнаруживаются общие черты с морфологическими способами, важнейший из которых — типизированный путь создания новой единицы.
Библиографический список
1. Аксаков К. С. Опыт русской грамматики. - М: Тип. Л. Степановой, 1860.-Ч. 1,вып. I-XII. - 176 с.
2. Бутакова Л.О. Природа семантической деривации: когнитивный аспект // Семантическая деривация и её взаимодействие с морфемной: Межвузовский сборник научных трудов. -Омск: ОмГУ, 2003. - С. 20-35.
3. Еселевич И.Э. Словообразовательный тип при семантическом словообразовании // Семантическая деривация и её взаимодействие с морфемной: Межвузовский сборник научных трудов. -Омск: ОмГУ, 2003. - С. 36-38.
4. Васильев A.M. Современная лингвистическая семантика. - М.: Высшая школа, 1990. - 174 с.
5. Звегинцев В.А. Семасиология. - М.: МГУ, 1957. - 323 с.
6. Земская Е.А, Современный русский язык. Словообразование: Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. ■ М.: Просвещение, 1973.-304 с.
7. Карцевский С.О. Об асимметричном дуализме лингвистического знака// Звегинцев В.А. История языкознания Х1Х-ХХвв.
В очерках и извлечениях. - В 2-х ч. - Изд. 3-е. доп. - М.: Просвещение, 1964-1965. - Ч. 2. - С. 85-90.
8. Кондратов H.A. Историческая грамматика русского языка. Историческая лексикология (древнерусский период). - М.: МОПИ, 1988.-68 с.
9. Кузнецова А.И., Ефремова Т.Ф. Словарь морфем русского языка. - М.: Русский язык, 1986, - 1136 с.
10. Кузнецова Э.В. Лексикология русского языка. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 1989. - 215 с.
11. Курилович Е. Очерки по лингвистике: Сборник статей / Пер. с пол., франц., англ., нем. - М.: ИЛ, 1962. - 456 с.
12. Марков В.М. О семантическом способе словообразования в русском языке. - Ижевск: Изд-воУдм. ун-та, 1981. - 29 с.
13. Николаев Г.А. Русское историческое словообразование. - Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1987. - 153 с.
14. Новиков Л.А. Семантика русского языка: Учеб. пособие для филол. спец. ун-тов. - М.: Высшая школа, 1982. - 272 с.
15. Ожегов С И., Шведова Н.Ю. Словарь русского языка. -4-е изд,, доп. - М.: Азбуковник, 1999. - 944 с.
16. Осипов Б.И. Проблема целостного изучения словообразовательной системы языка: современное состояние и дальнейшие перспективы // Семантическая деривация и её взаимодействие с морфемной: Межвузовский сборник научных трудов. -Омск: ОмГУ, 2003. - С. 5-19.
17. Пешковский А.М. Избранные труды. - М.; Учпедгиз, 1959,-252 с.
18. Потебня A.A. Мысль и язык // Эстетика и поэтика. - М.: Искусство, 1976. - С, 35-220.
19. Русская грамматика: В 2-х тт. / Гл. ред. Н.Ю. Шведова. -М.: Наука, 1982.
20. Сентенберг И.В. Лексическая семантика английского глагола. - М„ 1984.
21. Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья: Дополнения/ Отв. ред. Б.И. Осипов, - Омск: ОмГУ, 1988.-Вып1,- 155 с.
22. Словарь русских старожильческих говоров Среднего Прииртышья: Дополнения/ Отв. ред. Б.И. Осипов. - Омск: ОмГПУ, 2003. - Вып 2. - 172 с.
23. Словарь современного русского города / Под ред. Б.И. Осипова. - М.: Рус. слов.: ACT: Асгрель: Транзиткнига, 2003. -565 с.
24. Шанский Н.М. Очерки по русскому словообразованию. - М.: МГУ, 1968.- 310 с.
25. Шмелев Д.Н. Современный русский язык. Лексика: Учеб. пособие. -Изд. 2-е, стереотип. - М.: ЕдиториалУРСС. 2003. - 336 с.
26. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. -Л.: Наука, 1974.- 427 с.
Список сокращений
1. Словарь Академии Российской: В 6-ти тт. - СПб.: Имп. Акад. наук, 1789-1794 (САР1).
2. Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный: В 6-ти тт. - СПб.: Имп. Акад. наук, 1805-1822 (САР2).
3. Словарь русского языка XVIII века / Отв. ред. Ю С. Сорокин. -Л.: СПб.: Наука, 1984 - 2004. -Вып. 1-I4-. (СлРЯ XVIII).
ЩЕРБАКОВА Наталья Николаевна, кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой истории русского языка и методики его преподавания.
Дата поступления статьи в редакцию: 24.01.06 г. © Щербакова H.H.
Книжная полка
Русские стиховые системы: Учебное пособие / Сост. Б.И.Осипов - Омск: Изд-во ОмГУ, 2005, - 56 с.
Книга представляет собой описание стиховых систем, известных русскому языку со времени возникновения стихотворства на этом языке: силлабики, силлаботоники, тоники и верлибра. Автор указывает на расхожие ошибки и неточности в характеристике этих систем и в анализе причин их смены по мере развития языка и литературы, приводит экспериментально-фонетические данные по тоническому стиху. Для учителей средней школы, специалистов филологов и студентов филологических специальностей.
Старославянский язык: Сборник наглядных пособий / Сост. Б.И. Осипов. - Омск: Изд-во ОмГУ, 2005. - 48 с.
Издание содержит справочные таблицы по праславянской и старославянской фонетике и грамматике и ориентировано на авторскую программу курса "Старославянский язык", подготовленную проф. Б.И. Оси-повым (Омск, 2000). Таблицы представлены в том виде, в котором могут быть применены в качестве наглядных пособий - плакатов, кодопозитивов или иных визуальных композиций, которые можно использовать на лекциях или практических занятиях как демонстрационный материал. Для студентов филологического факультета.
Технология связей с общественностью: рекламная коммуникация: Практикум: для студентов специальности 350400 "Связи с общественностью" филологического факультета / Сост. М.В. Терских. -Омск: Изд-во ОмГУ, 2005 - 32 с.
В материалах практикума предпринята попытка обобщить существующие подходы к маркетингу, рекламе и брендингу и разобраться в пестром многообразии современных концепций и теорий продвижения товара. В пособии содержатся перечень основных разделов и видов занятий по курсу, тематика лекций, а также творческие занятия для семинаров. Одна из его главных задач - помочь студенту сориентироваться в современных научных подходах к созданию рекламного текста и научить применять полученные знания на практике. Для студентов специальности 350400 "Связи с общественностью" филологического факультета.
